6.5. Пункт 4 ст. 5 Конвенции

Этот пункт, предусматривающий право безотлагательного рассмотрения правомерности ареста, представляет специальный закон (lex speciales) по отношению к ст. 13 Конвенции ("Бордовский против Российской Федерации", п. 63 Постановления от 8 февраля 2005 г.).

Примечание. Статья 13 Конвенции: "Каждый, чьи права и свободы, признанные в настоящей Конвенции, нарушены, имеет право на эффективное средство правовой защиты в государственном органе, даже если это нарушение было совершено лицами, действовавшими в официальном качестве".

Пункт 4 ст. 5 гарантирует лицам, лишенным свободы, право на судебный контроль в отношении законности мер, которым они были подвергнуты. (См. также Постановление от 1 июня 2006 г. по делу "Беднов против Российской Федерации" (п. 29); Постановление от 30 ноября 2004 г. по делу "Кляхин против Российской Федерации" (п. 72); Постановление от 28 октября 2003 г. по делу "Ракевич против Российской Федерации" (п. 43).) Речь идет о судебном контроле за всеми случаями лишения свободы, предусматриваемыми п. 1 ст. 5 Конвенции, за исключением, как будет отмечено ниже, подп. "а" п. 1 ст. 5 (законное содержание под стражей лица, осужденного компетентным судом).

По делу "Насруллоев против Российской Федерации" Суд обратил внимание, что средство защиты должно быть доступным во время всего срока нахождения лица под стражей, позволяющее лицу оперативно рассмотреть вопрос о лишении его свободы, способное привести в необходимых случаях к его освобождению. Существование таких средств, требуемых п. 4 ст. 5, должно быть достаточно определенным не только в теоретическом, но и практическом аспектах, без чего не будет доступности и эффективности, требуемых рассматриваемым положением. Доступность средств правовой защиты подразумевает, что условия обращения должны быть таковыми, чтобы позволить заявителям иметь реалистическую возможность в использовании указанного средства (п. 86 Постановления от 11 октября 2007 г. См. также Постановление от 24 мая 2007 г. по делу "Игнатов против Российской Федерации" (п. 111)).

Применительно к соотношению п. 4 ст. 5 Конвенции и подп. "а" п. 1 ст. 5 Суд придерживается следующей позиции, что гарантии п. 4 в принципе излишни в отношении лишения свободы по подп. "а" п. 1 ст. 5, поскольку судебный контроль над лишением свободы уже присутствует в решении об осуждении и назначении наказания. Обращаясь к материалам дела "Менешева против Российской Федерации", Суд отметил, что лишение свободы заявительницы на пять дней основывалось только на решении судьи, в связи с этим п. 4 ст. 5 не требует отдельного судебного контроля в отношении указанного решения (п. 103 Постановления от 9 марта 2006 г.).

6.5.1. Право лишенного свободы лица на инициацию

судебных процедур, касающихся законности и обосновании

лишения свободы

По делу "Насруллоев против Российской Федерации" было обращено внимание на то, что задача Суда не заключается в том, применялась или должна была бы применяться ст. 109 УПК РФ по рассматриваемому делу. Вопрос, который должен быть разрешен согласно п. 4 ст. 5 Конвенции, обусловлен следующим: наделяет ли ст. 109 правом заявителя на инициацию процедур с целью определения законности его лишения свободы? В этом отношении Суд подчеркнул, что применение мер, связанных с заключением под стражу, регулируется как ст. 108, так и ст. 109. Если ст. 108 регулирует вопросы первоначального помещения лица под стражу, то ст. 109 регулирует вопросы временных ограничений, в течение которых прокурор должен обращаться в суд за продлением лишения лица свободы. Продлевая сроки, суд должен решить, является нахождение лица под стражей законным и обоснованным, и если нет, то должен освободить человека. Соответственно, лишенное свободы лицо имеет право принимать участие в этих процедурах, делать пояснения суду и просить об освобождении. Однако ничто в формулировках рассматриваемых статей не указывает, что заключенный может сам инициировать процедуры, учитывая, что только обращение прокуратуры с целью продления сроков является необходимой предпосылкой для начала таких процедур. По настоящему делу выяснилось, что процедуры по ст. 109 были инициированы прокурором однажды в течение трех лет нахождения лица под стражей. При этих обстоятельствах Суд не посчитал, что ст. 109, даже допуская ее применение, обеспечивает право заявителя на инициацию процедур, благодаря которым суд может исследовать вопрос законности лишения лица свободы. Далее Суд обратил внимание на то, что Уголовно-процессуальный кодекс РФ предусматривает в принципе судебное рассмотрение жалоб, касающихся предполагаемого нарушения прав и свобод, которые могут включать и конституционные права и свободы. Однако указанные положения наделяют такой возможностью подозреваемых, обвиняемых, защитников (ст. 119) или сторон в уголовном процессе (ст. 125).

Примечание. В тексте Постановления (п. 89) используется термин "suspects", который переводится как "подозреваемый". Об "обвиняемом" текст судебного акта умалчивает. Для эффективного уяснения соответствующей позиции Суд посчитал целесообразным добавить термин "обвиняемый", который согласно ст. 109 УПК РФ также имеет право обращаться с жалобами.

Согласно российскому уголовному процессуальному праву, заявитель не являлся ни подозреваемым, ни обвиняемым, поскольку в Российской Федерации в отношении его отсутствовало какое-либо уголовное дело. Более того, российские власти постоянно отказывались признать за заявителем статус стороны уголовного процесса в связи с тем, что против него в России не имеется какого-либо уголовного разбирательства. Указанный подход явно подрывал возможность заявителя требовать судебного рассмотрения законности его задержания. Отсюда следовало, что на протяжении всего срока лишения свободы у заявителя отсутствовала какая-либо процедура, используя которую можно было бы рассмотреть судом вопрос законности его лишения свободы ("Насруллоев против Российской Федерации", п. п. 88 - 90 Постановления от 11 октября 2007 г. См. также Постановление от 19 июня 2008 г. по делу "Рябикин против Российской Федерации" (п. п. 134 - 141)). С учетом вышеизложенного Суд констатировал факт нарушения Российской Федерацией п. 4 ст. 5 Конвенции. Заявителю была присуждена справедливая компенсация, включающая возмещение морального вреда в размере 40000 евро.

При рассмотрении дела "Гарабаев против Российской Федерации" Суд отметил, что цель рассматриваемого положения заключается в том, чтобы гарантировать любому лицу, арестованному, заключенному под стражу, лишенному свободы по иным основаниям, право на судебный контроль в отношении законности мер, которым это лицо подверглось. Соответствующий контроль должен быть доступен лицу во время его лишения свободы, принимая во внимание то, что если судом оперативно принимается решение применительно к законности его заключения, такое решение, при наличии оснований, должно привести к освобождению такого лица. Доступность судебного контроля косвенно подразумевает, что предусматриваемые национальными властями условия обращения к такому контролю должны позволить заявителям реальную возможность использования соответствующего средства контроля. Как следовало из Постановления по делу "Гарабаев против Российской Федерации", заявитель был заключен под стражу в Российской Федерации в соответствии с ордером на арест, изданным Генеральной прокуратурой Туркменистана. В нарушение УПК РФ заключение заявителя под стражу не было санкционировано судом. Московский городской суд отказался рассматривать жалобу, касающуюся законности заключения, из-за отсутствия компетенции, однако суд не указал, какой районный суд мог бы рассмотреть соответствующую жалобу. Московский городской суд в итоге рассмотрел вопрос законности заключения в аспекте процедуры экстрадиции, но только после того, как лицо было экстрадировано. Таким образом, правомерность заключения лица по стражу во время его нахождения на территории России не была проверена судом, несмотря на наличие соответствующих просьб со стороны заявителя и его адвоката. Суд также обратил внимание на то, что даже если и предположить присутствие в национальном законодательстве доступных средств судебного контроля, заявитель не смог использовать с пользой для себя эти средства (п. п. 94 - 97 Постановления от 7 июня 2007 г. См. также Постановление от 11 декабря 2008 г. по делу "Муминов против Российской Федерации" (п. п. 112 - 116); Постановление от 12 июня 2008 г. по делу "Щебет против Российской Федерации" (п. п. 71 - 79); Постановление от 24 апреля 2008 г. по делу "Исмоилов и другие против Российской Федерации" (п. п. 142 - 152)). Суд констатировал нарушение Российской Федерацией п. 4 ст. 5 Конвенции.

При рассмотрении дела "Ракевич против Российской Федерации" Суд обратил внимание, что в нарушение п. 4 ст. 5 Конвенции национальное законодательство не предоставляло право лишенному свободы душевнобольному лицу лично обратиться в суд в отношении проверки законности лишения его свободы. Таким правом пользовались исключительно медицинские учреждения. Причем Суд указал, что согласно национальному законодательству при решении вопроса о законности лишения свободы душевнобольного лица последнее обязательно доставляется в суд. Но, по мнению Суда, указанная гарантия не освобождает от необходимости предоставления личной возможности обратиться в суд. Суд отметил, что в связи с тем, что заявительница не имела возможности инициирования процедуры контроля за законностью ее лишения свободы, как предусматривается п. 4 ст. 5 Конвенции, соответственно, было нарушение указанного положения ("Ракевич против Российской Федерации", п. п. 44 - 46 Постановления от 28 октября 2003 г.).

При рассмотрении дела "Штукатуров против Российской Федерации" Суд вновь подчеркнул, что в силу п. 4 ст. 5 душевнобольное лицо, подвергшееся принудительному лишению свободы на протяжении неопределенно длительного периода, наделяется возможностью инициировать процедуры в разумные временные интервалы с целью определения конвенционной "законности" <1> его лишения свободы, если отсутствует автоматический, периодический контроль со стороны суда. Так должно обстоять дело, когда речь идет о первоначальном санкционировании лишения свободы судом, это верно также и для случаев, как и по настоящему делу, когда лишение свободы было инициировано не судом, а частным лицом, собственно, опекуном заявителя. Суд согласился, что формы судебного контроля могут различаться от вида лишения свободы. Какая система контроля является наиболее подходящей, этот вопрос находится вне компетенции Суда. Однако по настоящему делу суды не участвовали в какой-либо форме при решении вопроса о лишении заявителя свободы. Российское законодательство не предусматривает автоматический судебный контроль за лишением свободы лиц, помещенных в психиатрические учреждения, как это произошло с заявителем.

--------------------------------

<1> Речь идет о соблюдении законности по смыслу Конвенции.

Примечание. Суд обращает внимание именно на наличие последующего контроля за соблюдением законности лишения свободы со стороны судебной власти. Как следует из текста Постановления по рассматриваемому делу, первоначальное лишение свободы было санкционировано национальным судом.

Контроль не может быть инициирован заинтересованным лицом, если такое лицо признано недееспособным. Такое толкование российского законодательства следует из аргументов, представленных властями Российской Федерации. Таким образом, заявитель был лишен права на независимое правовое средство защиты судебного характера для оспаривания своего продолжительного лишения свободы. Власти Российской Федерации утверждали, что заявитель мог инициировать процедуру через свою маму. Однако данное средство защиты не было непосредственно доступно ему: заявитель полностью зависел от своей мамы, которая и поместила его в госпиталь и возражала против его освобождения. Что касается расследования, осуществленного прокуратурой, непонятно, касалось ли оно законности лишения заявителя свободы. В любом случае прокурорское расследование не может рассматриваться как судебный контроль, удовлетворяющий требованиям п. 4 ст. 5 Конвенции. Суд вновь обратил внимание, что госпитализация заявителя не являлась добровольной. Последний раз суд оценивал психическое состояние заявителя за 10 месяцев до его помещения в госпиталь. Процедура, связанная с признанием заявителя недееспособным, сопровождалась серьезными упущениями (см. подробнее лекцию 8), и в любом случае суд никогда не оценивал необходимость принудительных мер медицинского характера, связанных со стационаром. Также этот вопрос не оценивался в момент помещения его в госпиталь. При таких обстоятельствах невозможность заявителя получить судебный контроль за его лишением свободы обусловливает нарушение п. 4 ст. 5 Конвенции ("Штукатуров против Российской Федерации", п. п. 121 - 125 Постановления от 27 марта 2008 г.).

Если лицо инициирует процедуры, связанные с проверкой законности и обоснованности лишения свободы, однако во время этих процедур судом выносится обвинительный приговор, наличие такого приговора не освобождает государство от обязанности рассмотреть дело о законности предварительного заключения. При рассмотрении дела "Беднов против Российской Федерации" Суд обратил внимание на следующее. Тот факт, что заявитель был признан виновным в совершении уголовного правонарушения и сроки предварительного заключения были учтены при определении сроков лишения свободы, не может оправдать нерассмотрение жалобы заявителя применительно к законности предварительного заключения. Из этого следует, что заявитель был лишен права на судебное решение, касающееся законности предварительного лишения свободы. Соответственно, было нарушение п. 4 ст. 5 Конвенции ("Беднов против Российской Федерации", п. п. 33, 34 Постановления от 1 июня 2006 г.).

Понятие "суд"

Исследуемое конвенционное положение упоминает судебный контроль за правомерностью лишения лица свободы. В этой связи следует определиться, что же понимается под судом, каким критериям должен отвечать данный орган государства.

Термин "суд" по смыслу п. 4 ст. 5 подразумевает, что органы государства, призванные разрешить соответствующий вопрос, должны обладать судебными полномочиями, т.е. быть независимыми как от исполнительной власти, так и сторон, и в любом случае следовать установленной процедуре ("Лебедев против Российской Федерации", п. 70 Постановления от 25 октября 2007 г.). Однако, далее продолжил Суд, Конвенция является "действующим договором, который должен толковаться с учетом сегодняшнего дня". На протяжении последнего времени Суд толковал п. 4 ст. 5 как положение, предусматривающее определенные процессуальные гарантии лишенного свободы лица, похожие на те, которые содержатся в п. 1 ст. 6 Конвенции. Поэтому процедура, осуществляемая согласно п. 4 ст. 5 Конвенции, должна в принципе отвечать, насколько это возможно с учетом проводимого расследования, основным требованиям справедливого судебного разбирательства (п. 71 Постановления).

По делу "Владимир Соловьев против Российской Федерации" Суд, продолжая исследование вопроса о критериях разбирательства, связанного с процедурой контроля за лишением свободы, отмечал, что реализация п. 4 ст. 5 не всегда должна сопровождаться аналогичными гарантиями, которые содержатся в п. 1 ст. 6 Конвенции применительно к уголовному и гражданскому разбирательствам, однако такая процедура должна носить судебный характер и предусматривать соответствующие гарантии при рассмотрении вопросов лишения свободы. Процедура должна быть состязательной и гарантировать равенство сторон. Если речь идет о лишении свободы, охватываемом подп. "c" п. 1 ст. 5, то всегда требуется проведение слушаний. Возможность задерживаемого лица быть услышанным лично либо через представителей является одним из аспектов фундаментальных гарантий процедур, осуществляемых при лишении лица свободы (п. 126 Постановления от 24 мая 2007 г.). По делу "Владимир Соловьев против Российской Федерации" Суд обратил внимание на то, что 1 июля 2002 г. при продлении сроков лишения свободы заявитель не присутствовал в суде, хотя необходимость его присутствия предусматривалась национальным законодательством. Решение основывалось на доказательствах, собранных прокурором, и заявителю не представилась возможность оспорить собранные доказательства, послужившие обоснованием продления сроков предварительного заключения. Жалоба заявителя и его адвоката на судебный акт от 1 июля 2002 г. так и не была рассмотрена. Указанные обстоятельства позволили утверждать Суду о нарушении п. 4 ст. 5 Конвенции применительно к проверке законности лишения лица свободы с 1 июля 2002 г. по 1 октября 2002 г. (п. п. 131 - 133 Постановления от 24 мая 2007 г.). Что касается рассмотрения вопроса законности лишения свободы с 1 октября 2002 г. по 1 января 2003 г., то Суд подчеркнул, что законность лишения заявителя свободы в анализируемый период времени рассматривалась дважды районным и областным судами 1 октября 2002 г. Ни заявитель, ни его адвокат не имели возможность присутствовать лично. Суд обратил внимание на позицию властей Российской Федерации, согласно которой областной суд 13 ноября 2002 г. констатировал факт незаконного лишения свободы. В этой связи Суд указал, что 13 ноября 2002 г., т.е. почти полтора месяца после продления 1 октября 2002 г. сроков лишения свободы, областной суд отменил указанный судебный акт, ссылаясь на нарушение процессуальных прав заявителя. Однако областной суд, не рассматривая дело по существу и не обращая внимания на доводы адвоката заявителя, касающиеся незаконности продления сроков нахождения под стражей, просто констатировал, что "мера пресечения остается без изменений". При таких обстоятельствах Суд не смог констатировать судебный характер процедуры областного суда, рассматривавшего в кассационном порядке законность лишения лица свободы. Суд далее отметил, что процедура повторного рассмотрения районным судом вопроса о продлении сроков лишения свободы 15 декабря 2002 г. была осуществлена в присутствии заявителя и его адвоката. Однако указанная процедура осуществилась за 15 дней до истечения сроков лишения свободы, т.е. 1 января 2003 г. Здесь Суд вновь напомнил, что Конвенция гарантирует не теоретические и иллюзорные, а эффективные и практичные права. Просрочка в рассмотрении вопроса, отсутствие заявителя и его адвоката (8 января 2003 г.), рассмотрение дела областным судом на судебное санкционирование ареста (15 декабря 2002 г.) и невозможность представить защите аргументы в свою пользу в присутствии прокурора не позволяют Суду говорить о соблюдении применительно к рассматриваемому периоду положений п. 4 ст. 5 Конвенции ("Владимир Соловьев против Российской Федерации", п. п. 136 - 139 Постановления от 24 мая 2007 г.).

Когда речь идет об исследовании вопроса законности нахождения лица под стражей во время предварительного или судебного следствий, обычно требуются слушания. Процедуры, вновь подчеркнул Суд по делу "Лебедев против Российской Федерации", должны быть состязательными и должны всегда гарантировать равенство сторон - прокурора и лишенного свободы лица. Это, в частности, означает, что заключаемое под стражу лицо имеет право знакомиться с документами, которые являются значимыми при оценке законности его лишения свободы. Заключаемое под стражу лицо также имеет право комментировать доказательства, представленные прокурором. Необходимо обеспечить юридическую помощь, особенно когда лицо неспособно самостоятельно защищать надлежащим образом свои интересы или в других особых случаях (п. 77 Постановления от 25 октября 2007 г.).

Конвенция не обязывает государства устанавливать кассационную инстанцию в отношении дел, связанных с рассмотрением законности лишения лица свободы. Однако если такая инстанция существует, то процессуальные гарантии, имевшие место при рассмотрении дела в первой инстанции, должны присутствовать и в кассационной инстанции ("Лебедев против Российской Федерации", п. 73 Постановления от 25 октября 2007 г. См. также вышерассмотренное Постановление от 24 мая 2007 г. по делу "Владимир Соловьев против Российской Федерации" (п. 129)). Пункт 4 ст. 5, продолжает Суд, рассматривая дело "Лебедев против Российской Федерации", применяется как при продлении сроков нахождения лица под стражей, так и при обжаловании соответствующих судебных актов в кассационной инстанции (п. 73 Постановления).

Пункты 3 и 4 ст. 5, несмотря на различное изложение, подразумевают судебный характер процедур. По делу "Schiesser v. Switzerland" (Постановление от 4 декабря 1979 г.) Суд указал, что "согласно п. 3 ст. 5 существуют как процессуальные, так и материальные гарантии к осуществляемым процедурам. Процессуальная гарантия обязывает "компетентное лицо" лично выслушать доставленное к нему лицо. В деле "Brannigan v. the United Kingdom" Суд подчеркнул, что "участие "судьи или иного должностного лица, наделенного согласно закону судебной властью" в процессе продления сроков нахождения под стражей само по себе не поднимает вопрос о соответствии п. 3 ст. 5. Пункт 3, как и п. 4 ст. 5, должен толковаться как требующий соблюдения процедуры судебного характера, хотя такая процедура необязательно должна быть похожей на процедуру, где участвует судья ("Лебедев против Российской Федерации", п. 75 Постановления от 25 октября 2007 г.).

Суд не считает, что необходимо разделять процедуры, связанные с санкционированием лица под стражу, продлением сроков нахождения под стражей либо контролем за законностью таких мер со стороны вышестоящих инстанций. Все такие процедуры должны обеспечить минимальные процессуальные гарантии, и прецедентная практика по п. 4 ст. 5 Конвенции, как правило, имеет отношение к процедурам, осуществляемым в рамках п. 3 ст. 5. Хотя принципы, лежащие в основе процедур, связанных с лишением лица свободы, по п. п. 3 и 4 ст. 5 схожие, уровень тех или иных гарантий может варьироваться и в любом случае не может быть тем же, что и по ст. 6 Конвенции ("Лебедев против Российской Федерации", п. 76 Постановления от 25 октября 2007 г.).

При рассмотрении дела "Белевитский против Российской Федерации" Суд подчеркнул, что согласно п. 4 ст. 5 любое арестованное или задержанное лицо имеет право на инициацию процедур с целью анализа судом процессуальных и материальных оснований, гарантирующих законность лишения свободы по смыслу п. 1 ст. 5. Это означает, что компетентный суд должен проанализировать не только соответствие действий, связанных с лишением свободы, процессуальным требованиям, содержащимся в национальном законодательстве, но также и разумность подозрений, обусловливающих арест и законность целей, преследуемых арестом и лишением свободы (п. 108 Постановления от 1 марта 2007 г. по делу "Белевитский против Российской Федерации"). По указанному делу Суд пришел к заключению, что с 13 декабря 2000 г. по 11 января 2001 г. отсутствовал какой-либо процессуальный документ, санкционирующий лишение лица свободы.

Примечание. Как следовало из материалов дела, санкционированный срок лишения заявителя свободы истекал 12 декабря 2000 г. До 11 января 2001 г. заявитель находился под стражей в связи с тем, что материалы дела были переданы в суд. В связи с этим Суд указал, что практика удержания заключенного под стражей исключительно в силу факта передачи материалов дела со стадии предварительного на стадию судебного следствия является несовместимой с п. 1 ст. 5 Конвенции.

Соответственно, заявитель не имел возможности инициировать судебный процесс, касающийся анализа законности лишения свободы, потому что российское законодательство допускало возможность обжалования только процессуальных документов, оформивших лишение свободы. Что касается решения районного суда от 11 января 2001 г., продлившего лишение свободы заявителя, то Суд вновь напомнил, что процедуры, касающиеся рассмотрения вопросов, связанных с лишением свободы, должны быть состязательными и всегда гарантировать равенство сторон. Возможность лишенного свободы лица быть услышанным лично или через какие-либо формы представительства являют собой фундаментальные гарантии процедуры, применяемой при лишении лица свободы. Сторонами не оспаривалось, что решение от 11 января 2001 г. было принято в отсутствие заявителя и его адвоката, которым не дали возможности высказать суду свои аргументы. Суд обратил внимание, что решение о санкционировании заявителя свободы было выполнено по шаблону, суд впечатал в свободные графы имя заявителя и дело. Иными словами, использовав стереотипные формулировки в отсутствие заявителя и его адвоката, суд не смог осуществить судебный контроль в отношении лишения свободы заявителя. Соответственно, было нарушение п. 4 ст. 5 Конвенции (п. п. 110 - 112 Постановления от 1 марта 2007 г. по делу "Белевитский против Российской Федерации").

Присутствие заключаемого под стражу лица всегда необходимо, когда суд оценивает его личность, риск скрыться либо вновь совершать преступления, когда суд изменяет основания для заключения под стражу или когда продлевается срок заключения под стражу человека, уже находящегося под стражей длительный период. По делу "Лебедев против Российской Федерации" Суд подчеркнул, что решение от 8 июня 2004 г. не предусматривало каких-либо аргументов в пользу продолжающегося нахождения заявителя под стражей. При этих обстоятельствах Суд посчитал, что обсуждаемые на судебном заседании от 8 июня 2004 г. вопросы требовали присутствия не только адвокатов заявителя, но и его личное присутствие. Суд отметил, что адвокаты присутствовали на заседании в суде кассационной инстанции 29 июля 2004 г. В принципе, продолжил рассуждать Суд, допускается присутствие в кассационном порядке только адвокатов арестованного лица. Однако это обоснованно в том случае, когда суд первой инстанции обеспечил соблюдение процессуальных гарантий в полном объеме. По настоящему делу заявитель отсутствовал как в суде первой, так и кассационной инстанций, его адвокаты присутствовали только в суде кассационной инстанции. Более того, жалоба рассматривалась спустя 50 дней после 8 июня 2004 г. При этих обстоятельствах Суд посчитал, что присутствие адвокатов в кассации не исправило обжалуемую ситуацию (п. п. 113, 114 Постановления от 25 октября 2007 г.). Суд констатировал нарушение Российской Федерацией п. 4 ст. 5 Конвенции.

Рассматривая процессуальные гарантии в ходе санкционирования заключения человека под стражу, продления таких сроков или рассмотрения вышестоящей инстанцией законности и обоснованности решений нижестоящих инстанций, нельзя не отметить, что ст. 5 не предусматривает обязательства государства рассматривать соответствующие вопросы в открытом судебном заведении, публично. Поэтому аргументы заявителя о том, что судебное заседание, связанное с санкционированием его ареста, было закрыто, не является свидетельством нарушения как п. 3, так и п. 4 ст. 5 ("Лебедев против Российской Федерации", п. 82 Постановления от 25 октября 2007 г.).