10. Авиценна. Рубаи

Вино — наш друг, но в нём живет коварство:

Пьёшь много — яд, немного пьёшь — лекарство.

Не причиняй себе излишеством вреда,

Пей в меру — и продлится жизни царство...

Море слов сокровенного смысла полно,

Этот смысл я читать научился давно.

Но когда размышляю о тайнах Вселенной,

Понимаю, что мне их прочесть не дано.

Спокойно зажил бы, отраду обретя,

О, если бы познать, кто я! Хотя бы раз

Постигнуть, для чего скитаюсь я сейчас?

А нет - заплакал бы я тысячами глаз.

С ослами будь ослом — не обнажай свой лик!

Ослейшего спроси — он скажет «Я велик!»

А если у кого ослиных нет ушей,

Тот для ословства — явный еретик!

Когда к невеждам ты идешь высокомерным,

Средь ложных мудрецов ты будь ослом примерным.

Ослинных черт у них такое изобилье,

Что тот, кто не осел, у них слывет неверным.

Ты, оставивший в мире злодейства печать,

Просишь, чтоб на тебя снизошла благодать.

Не надейся: вовеки не будет прощенья,

Ибо сеявший зло — зло и должен пожать.

От праха черного и до небесных тел

Я тайны разглядел мудрейших слов и дел.

Коварства я избег, распутал все узлы,

Лишь узел смерти я распутать не сумел.

[править]

Бейты

Заклинаю тебя, небо, бога ради, дай ответ:

Ты вращаешься, но есть ли в этом смысл какой иль нет?

Я в темницу заточен был наветчикам в угоду.

И в раздумье погружен, как мне выйти на свободу.

По ушедшей молодости траур я ношу теперь.

Почему же ночь приходит в чёрном, не познав потерь?

Когда умрем, то все до одного

Познаем, что не знаем ничего.

«Я стократ щедрей тебя», – похваляется иной,

А просители придут, повернется к нам спиной.

Сердца наши, скальной породы, связала любовь оттого,

Что ты неприступна, как камень, а я – терпеливей его.

Басмой волосы окрашу, снова буду молодым,

Но не ранее, чем ворон, сможет стать, как я, седым.

Она косы смоляные расплела, пугая ночь,

Лик сиял ее при этом и бежала в страхе ночь.

Воистину чудесные дела: возносятся безмозглые тела,

Их наделила тупостью природа, а родовая знатность вознесла.

Растительную если ты предпочел еду,

То с пищею скоромной будь строго не в ладу.

Не лезь в огонь и к банному котлу

Не прижимайся, если он в пылу.

Умерен будь в еде – вот заповедь одна,

Вторая заповедь: поменьше пей вина.

Как от слепцов скрыт солнца ясный свет,

Так для глупцов дороги к правде нет.

Коль смолоду избрал к заветной правде путь,

С невеждами не спорь, советы их забудь.

Чем реже рука поднимает застольную чашу вина,

Тем крепче в бою и храбрее и в деле искусней она.

Благо, если до последней из дорог

Ум не знал бы ни сомнений, ни тревог.

О мудрости твердят: она бесценна,

Но за неё гроша не платит мир.

Тема 5. Развитие психологических знаний в период Возрождения

11. Леон Баттиста Альберти. Добродетель

Публикуется по изданию: Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век). Под ред. Л.М. Брагиной. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. С. 154-156.

Меркурий. Богиня Добродетель только что своей запиской попросила меня войти сюда. Подойду и спрошу, что ей от меня нужно, и тотчас же вернусь к Юпитеру.

Добродетель. Здравствуй, Меркурий! Спасибо тебе за то, что ты по своей доброте и благочестию не дал мне остаться в полном презрении среди всего сонма богов.

Меркурии. Я жду, что ты скажешь. Только, пожалуйста, покороче, потому что Юпитер повелел мне как можно скорее вернуться к нему.

Добродетель. Так неужто нам нельзя будет теперь изложить тебе наши горести? Кто же теперь отомстит за наши обиды, если нам отказывает в сочувствии не только сам великий Юпитер, но н ты, которого я всегда любила, как любезнейшего брата. Увы, мне, несчастной, к кому же обратиться мне, у кого просить помощи? Раз уж так мною пренебрегают, я предпочитаю быть скорее каким-нибудь чурбаном, чем богиней!

Меркурий. Говори же, наконец, пока я тебя слушаю.

Добродетель. Слушай же! Ты видишь, какая я оборванная и страшная? А ведь все это из-за бессовестной и нечестивой богини Фортуны! Я восседала на Елисейских полях в своем уборе, как положено, среди своих старинных друзей: здесь были Платон, Сократ, Демосфен, Цицерон, Архимед, Поликлет, Пракситель и другие, столь же ученые и умудренные мужи, при жизни чтившие меня с величайшими благоговением и трепетом. К нам подходили многие, чтобы приветствовать нас, как вдруг направляется к нам богиня Фортуна, наглая, дерзкая, пьяная, разнузданная, окруженная огромной толпой воинов, и в ярости кричит нам: "Ты что же, плебейка, не встаешь с места, когда приближаются к тебе высшие боги?!" Обида, столь незаслуженно нанесенная нам, огорчила меня, и, немного рассердившись, я говорю: "Великая богиня! Этими словами тебе не превратить меня в плебейку, и, хотя следует уступать старшим, я считаю недостойным уступать тебе". А та принялась тотчас же осыпать меня бранью. Я не стану повторять здесь, как она поносила меня, как оскорбляла! Тут философ Платон, чтобы возразить ей, принялся рассуждать об обязанностях богов. Фортуна, побелев от ярости, закричала: "Прочь отсюда, болтун; рабам не подобает рассуждать о богах!" Оратор Цицерон тоже несколько раз попытался урезонить ее, но тут из вооруженной толпы выскочил ражий Марк Антоний, красуясь своими гладиаторскими мускулами, и залепил в физиономию Цицерона здоровеннейшую оплеуху. При виде этого все остальные мои друзья в ужасе поспешили обратиться в бегство: ведь ни Поликлет - своей кистью, ни Фидий - резцом, ни Архимед - своей трубой, ни остальные, вовсе безоружные, не в силах были противостоять этой обнаглевшей толпе вооруженных людей, поднаторевших в грабежах, убийствах и войнах. А я, несчастная, покинутая и бывшими там богами, и всеми людьми, была вся избита кулаками и ногами, одежды мои разорваны, те же, бросив меня, повергнутую, в грязь, торжествуя, удалились. И вот так безжалостно избитая, собравшись с силами, поднялась сюда, чтобы поведать об этом великому и всеблагому Юпитеру. Уже прошел целый месяц, как я жду, чтобы меня приняли; я умоляю об этом всех входящих и выходящих богов и все время слышу какие-то новые объяснения: то мне говорят, что боги заняты заботами о том, чтобы вовремя зацвели тыквы, то они озабочены тем, как покрасивее раскрасить крылышки у бабочек. Да что же это такое в конце концов! У них, должно быть, всегда будут какие-нибудь дела, чтобы не допускать нас к себе и не обращать на нас внимания! Уж тыквы прекрасно расцвели, и бабочки порхают во всей своей красе, и крестьянин позаботился уже о том, чтобы тыквы не погибли от засухи, а мы так и остаемся: не нужные ни богам, ни людям, никем не любимые. А поэтому я снова и снова прошу и заклинаю тебя, Меркурий (ведь ты всегда был людским заступником перед богами), припадаю к стопам твоим и коленопреклоненно молю: возьми на себя защиту моего наисправедливейшего и наиблагочестивейшего дела, на тебя уповаю и возлагаю все свои надежды и чаяния. Не дай стать мне, пожалуйста, предметом насмешек и для смертных, если уж все вы, боги, мною пренебрегаете; ведь это будет позором и для всего сословия богов, если эти жалкие людишки начнут презирать меня, богиню, хотя и самую низшую.

Меркурий. Я понял. Все это очень печально. Но ради нашей старой дружбы я скажу тебе одно: слишком уж трудное и тяжелое дело затеяла ты против Фортуны: ведь сам Юпитер, не говоря уж об остальных богах, считает себя бесконечно обязанным Фортуне за те благодеяния, которые она оказала ему; а кроме того, он страшно боится ее силы и могущества. Ведь именно Фортуна открыла богам путь к небесам, она же, если захочет, со своей вооруженной шайкой сбросит оттуда тех же самых богов. А поэтому, если хочешь быть разумной, живи незаметно среди простых богов, пока не утихнет ненависть Фортуны к тебе.

Добродетель. Значит, мне придется скрываться веки вечные. Ну что ж, я удаляюсь, униженная и нищая.