2.2 Лжедмитрий I

О Лжедмитрии I накопилось и в литературе, и в массовом сознании много ложных стереотипов. В нем видят обычно агента польского короля и панов, стремившихся при его помощи захватить Россию, их марионетку. Совершений естественно, что именно такую трактовку личности Лжедмитрия усиленно внедряло правительство Василия Шуйского, севшего на престол после свержения и убийства "царя Дмитрия". Но сегодняшний историк может более беспристрастно отнестись к деятельности молодого человека, год просидевшего на русском престоле.

Судя по воспоминаниям современников, Лжедмитрий I был умен и сообразителен. Его приближенные поражались, как легко и быстро он решал запутанные вопросы. Похоже, он верил в свое царское происхождение. Современники единодушно отмечают поразительную, напоминающую петровскую смелость, с какой молодой царь нарушал сложившийся при дворе этикет. Он не вышагивал степенно по комнатам, поддерживаемый под руки приближенными боярами, а стремительно переходил из одной в другую, так что даже его личные телохранители порой не знали, где его найти. Толпы он не боялся, не раз в сопровождении одного-двух человек скакал по московским улицам. Он даже не спал после обеда. Царю прилично было быть спокойным, неторопливым и важным, этот действовал с темпераментом названого отца, но без его жестокости. Все это подозрительно для расчетливого самозванца. Знай Лжедмитрий, что он не царский сын, он уж наверняка сумел бы заранее освоить этикет московского двора, чтобы все сразу могли сказать о нем: да, это настоящий царь. К тому же "царь Дмитрий" помиловал самого опасного свидетеля – князя Василия Шуйского. Уличенный в заговоре против царя, Василий Шуйский руководил в Угличе расследованием дела о гибели подлинного царевича и своими глазами видел его мертвое тело. Приговорил Шуйского к смерти собор, помиловал "царь Дмитрий".

Не готовили ли несчастного молодого человека с детства к роли претендента на престол, не воспитали ли его в убеждении, что он законный наследник московской короны? Недаром, когда первые вести о появлении самозванца в Польше дошли до Москвы, Борис Годунов, как говорят, сразу сказал боярам, что это их рук дело.

Важнейшими соперниками Годунова на пути к власти были бояре Романовы-Юрьевы. Старший из них – Никита Романович, брат матери царя Федора – царицы Анастасии, считался союзником Годунова. Именно ему Никита Романович завещал покровительствовать свою детям – "Никитичам". Этот "завещательный союз дружбы" продолжался недолго, а вскоре после вступления Бориса на престол пятеро братьев-Никитичей были арестованы по лживому обвинению в попытке отравить царя и сосланы вместе со своими родственниками. Старший и братьев, охотник и щеголь Федор Никитич был пострижен в монахи под именем Филарета и отправлен на север, в Антониево-Сийский монастырь. Еще в 1602 г. любимый слуга Филарета сообщал приставу, что его господин со всем смирился и мыслит лишь о спасении души и своей бедствующей семье. Летом 1604 г. в Польше появился Лжедмитрий, а уже в феврале 1605 г. резко меняются донесения пристава при "старце Филарете". Перед нами уже не смиренный монах, а политический борец, заслышавший звуки боевой трубы. По словам пристава, старец Филарет живет "не по монастырскому чину, всегда смеется, неведомо чему, и говорит про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в мире жил". Другим же монахам Филарет гордо заявлял, что "увидят они, каков он впредь будет". И в самом деле, увидели. Меньше чем через полгода после того, как пристав отправил свой донос, Филарет из ссыльного монаха превратился в митрополита Ростовского: в этот сан его возвели по приказанию "царя Дмитрия". Все дело в связях самозванца с романовской семьей. Как только Лжедмитрий появился в Польше, правительство Годунова заявило, что он самозванец Юшка (а в монашестве – Григорий) Богданов сын Отрепьева, дьякон-расстрига Чудова монастыря, состоявший при патриархе Иове "для письма". Вероятно, так и было: правительство было заинтересовано в том, чтобы назвать подлинное имя самозванца, а выяснить правду тогда было легче, чем сейчас, через без малого четыре века. Отрепьев же до пострижения был холопом Романовых и постригся в монахи, видимо, после их ссылки. Не они ли подготовили юношу к роли самозванца? Во всяком случае, само появление Лжедмитрия никак не связано с иноземными интригами. Прав был В.О. Ключевский, когда писал о Лжедмитрии, что "он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве".

Польше не только не принадлежала инициатива авантюры Лжедмитрия, но, напротив, король Сигизмунд III Ваза долго колебался, стоит ли поддерживать претендента. С одной стороны, было заманчиво иметь на московском престоле человека, обязанного королю. Тем более что молодой человек не скупился на обещания. Он тайно перешел в католичество и обещал папе римскому, что вся Россия последует его примеру. Королю он обещал Смоленск и Чернигово-Северскую землю, отцу своей невесты Марины, сандомирскому воеводе Юрию Мнишеку – Новгород, Псков и миллион золотых. И все же. Слишком невероятной казалась история чудесного спасения царевича. Сомнения в царственном происхождении "московского князька" высказывали почти все вельможи Речи Посполитой, к которым обратился за советом король. А при обсуждении в сейме коронный гетман Ян Замойский говорил, что вся история "царевича" напоминает ему комедии Плавта или Теренция. "Вероятное ли дело, – говорил Замойский, – велеть кого-то убить, а потом не посмотреть, тот ли убит, кого приказано убить?" К тому же синица в руках – заключенное в 1601 г. перемирие с Россией сроком на 20 лет на взаимовыгодных условиях – представлялась предпочтительнее, чем журавль в небе – союзник Речи Посполитой на московском троне. Сигизмунд III не мог решиться на открытый военный конфликт с Россией еще и потому, что Речь Посполитая вела изнурительную борьбу со Швецией за Прибалтику.

Именно поэтому король не решился оказать Лжедмитрию полную и безусловную поддержку: он лишь разрешил польским шляхтичам, если пожелают, вступать в его войско. Их набралось чуть больше полутора тысяч. К ним присоединились несколько сотен русских дворян-эмигрантов да еще донские и запорожские казаки, видевшие в походе Лжедмитрия хорошую возможность для военной добычи. Претендент на престол располагал, таким образом, всего лишь горсткой, "жменей" воинов – около четырех тысяч. С ними он и перешел через Днепр.

Лжедмитрия уже ждали, но ждали возле Смоленска: оттуда открывался более прямой и короткий путь на Москву. Он же предпочел путь подлиннее: через Днепр он перебрался возле Чернигова. Зато войскам Лжедмитрия предстояло идти через Северскую землю, где накопилось много горючего материала: недовольные своим положением мелкие служилые люди, подвергающиеся особо сильной эксплуатации в небольших поместьях крестьяне, остатки разгромленных войсками Годунова казаков, поднявших под руководством атамана Хлопка восстание, наконец, множество беглых, собравшихся здесь в голодные годы. Именно эти недовольные массы, а не польская помощь помогли Лжедмитрию дойти до Москвы и воцариться там.

В Москве Лжедмитрий тоже не превратился в польского ставленника. Он не торопился выполнять свои обещания. Православие оставалось государственной религией; более того, царь не разрешил строить в России католические церкви. Ни Смоленск, ни Северскую землю он не отдал королю и предлагал только заплатить за них выкуп. Он даже вступил в конфликт с Речью Посполитой. Дело в том, что в Варшаве не признавали за русскими государями царского титула и именовали их только великими князьями. А Лжедмитрий стал называть себя даже цесарем, т.е. императором. Во время торжественной аудиенции Лжедмитрий долго отказывался даже взять из рук польского посла грамоту, адресованную великому князю. В Польше были явно недовольны Лжедмитрием, позволявшим себе действовать самостоятельно.

Раздумывая над возможной перспективой утверждения Лжедмитрия на престоле, нет смысла учитывать его самозванство: монархическая легитимность не может быть критерием для определения сути политической линии. Думается, личность Лжедмитрия была хорошим шансом для страны: смелый и решительный, образованный в духе русской средневековой культуры и вместе с тем прикоснувшийся к кругу западноевропейскому, не поддающийся попыткам подчинить Россию Речи Посполитой. Но этой возможности тоже не дано было осуществиться. Беда Лжедмитрия в том, что он был авантюристом. В это понятие у нас обычно вкладывается только отрицательный смысл. А может, и зря? Ведь авантюрист – человек, который ставит перед собой цели, превышающие те средства, которыми он располагает для их достижения. Без доли авантюризма нельзя достичь успеха в политике. Просто того авантюриста, который добился успеха, мы обычно называем выдающимся политиком.

Средства же. которыми располагал Лжедмитрий, были в самом деле не адекватны его целям. Надежды, которые возлагали на него разные силы, противоречили одна другой. Мы уже видели, что он не оправдал тех, которые возлагали на него в Речи Посполитой. Чтобы заручиться поддержкой дворянства, Лжедмитрий щедро раздавал земли и деньги. Но и то и другое не бесконечно. Деньги Лжедмитрий занимал у монастырей. Вместе с просочившейся информацией о католичестве царя займы тревожили духовенство и вызывали его ропот. Крестьяне надеялись, что добрый царь Дмитрий восстановит право перехода в Юрьев день, отнятое у них Годуновым. Но, не вступив в конфликт с дворянством, Лжедмитрий не мог этого сделать. Поэтому крепостное право было подтверждено и лишь дано разрешение крестьянам, ушедшим от своих господ в голодные годы, оставаться на новых местах. Эта мизерная уступка не удовлетворила крестьян, но вместе с тем вызвала недовольство у части дворян. Короче: ни один социальный слой внутри страны, ни одна сила за ее рубежами не имели оснований поддерживать царя. Потому-то он так легко и был свергнут с престола.