Глава 13. Угрозы этноконфликта на Кавказе

Наиболее этнически гетерогенным регионом России является Северный Кавказ. Вот уже на протяжении двух столетий его полиэтнизм служит источником напряженности на южнороссийских рубежах. Попытаемся разобраться далее в природе кавказской этнической напряженности. Конечно, взрывоопасен в этническом плане в России далеко не только один Кавказ. Трудно сегодня найти регион в Российской Федерации, ситуация в котором могла бы быть охарактеризована, как этнически бесконфликтная. Северный Кавказ будет рассмотрен в данном случае лишь как иллюстрация вероятных угроз этноконфликта и опыта его погашения.

Причины этноконфликта на Северном Кавказе

Сразу оговоримся, что этническая проблема межэтнических культурных взаимодействий является для объяснения имеющего место конфликта весьма важной, но не ключевой. В значительной мере северокавказский узел противоречий есть прямая проекция сформировавшейся к настоящему времени диспаритетной модели глобального мироустройства. И Кавказ является на сегодня одной из важнейших клавишей управления миром.

При объяснении ситуации на Северном Кавказе сейчас искусственно навязывается доминация исключительного действия этнокультурных факторов. Проводится тезис о том, что вражда народов – это едва ли не норма для Кавказа, особый кавказский рок. Отсюда делается вывод, что преодолеть религиозную и этническую вражду в регионе принципиально невозможно. Отсюда же популярная апелляция к будто бы эффективной для кавказских условий ермоловской тактике. В общем, навязывается стереотип, что всегда, испокон веков народы Кавказа были разбойники, и ничего иного, нежели разбой, они не хотят и не умеют. По существу действует старый колонизационный прием конструирования образа «дикаря».

Если мы посмотрим на кавказскую проблему с точки зрения больших геополитических столкновений, то многое становится понятно. Испокон веков важнейшей торговой артерией Евразии являлся «Великий Шелковый путь» (названия его исторически варьировались). Посредством этого пути осуществлялся товарооборот между Азией и Европой. Доходя до Прикаспия, далее он разделялся на две ветки. Одна траектория была направлена на юго-запад, на территорию Турции. Другая ветка направлялась на северо-запад, пролегая через Кавказ. Соответственно, возникал геополитический вызов - кто будет осуществлять контроль за этой артерией. Прежде всего сталкивались в данном случае позиции Турции и России. Для Османской империи, а также для стоящего за ней Запада, было стратегически важно дестабилизировать Северный Кавказ. Помимо всего прочего, это был еще и вопрос о контроле над Индией

Сейчас по сути та же самая геополитическая повестка. По какой территории пройдет пресловутый нефтепровод, снабжающий Запад каспийской нефтью? Кто возьмет на себя роль транзитера в торговле Европы с Индией и Китаем?

В связи с этим возникает вопрос: а можно ли вообще примирить Северный Кавказ? Да, пример такого примирения известен. В последней четверти XIX века - после того, как закончилась Кавказская война, на Северном Кавказе установилась более или менее благоприятная ситуации. Почему это стало возможно? Прежде всего потому, что изменилась геополитическая конфигурация мира. 1859 год был не только годом пленения Шамиля, но и учреждения компании, которая ведет разработку Суэцкого канала. С 1860-х годов новый путь, связующий Европу и Азию уже функционирует.

Траектория торговых потоков меняется, и интерес мировых сил управления к Северному Кавказу на некоторое время ослабевает. И это продолжалась до того времени, пока не актуализируется проблема нефти. Переход к нефтяному ресурсообеспечению обусловил новое геополитическое столкновение интересов в борьбе за Кавказ.

Кавказ сегодня аккумулирует все латентные механизмы мирового глобального управления. Какие сферы бизнеса приносят в настоящее время наибольший доход? Помимо эмиссии денег, это, как известно, торговля нефтью, торговля оружием и торговля наркотиками. Удивительным образом все эти составляющие нашли свое воплощение в выстраивании кавказского геополитического узла.

О значении нефтяных потоков сказано уже довольно много. Помимо легальной, на Кавказе существует еще и нелегальная нефтеторговля.

Другой сверхдоходный бизнес – это торговля оружием. По общим экспертным оценкам, Кавказ это один из главных центров нелегальной торговли оружием в современном мире.

Ну и, наконец, торговля наркотиками. Согласно данным приводимым руководителем федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков Виктором Ивановым, с начала проведения американской антитеррористической операции в Афганистане объем производства опиатов в этой стране увеличился в 44 раза. Кавказ становится одним из главных отрезков мирового наркотрафика. Достаточно сослаться на выступление В. Иванова: «В последние годы мы фиксируем тенденции расширения градиента северного направления наркотрафика в сторону Северного Кавказа. Рост объемов изъятого героина в Северо-Кавказском федеральном округе свидетельствует о восьмикратном увеличении наркодавления на этот регион России. При этом в Дагестане этот наркопресс выросза минувший год в 60 раз! Последствия этого очевидны – растущий трафик влечет за собой пропорциональный рост преступности, террористической активности, ее финансирования и дестабилизирует ситуацию на Кавказе. По сути, афганский наркотрафик стал катализатором развития негативных процессов на Северном Кавказе. Ключевые директории наркотрафиков пролегают через акватории Черного и Каспийского морей с использованием морских портов Ирана (Энзели, Ноушехр), Турции (Стамбул, Трабзон), Туркмении (Туркменбаши) и Азербайджана (Баку), а также транзитный потенциал территории Грузии».

Многое, учитывая все эти латентные потоки товарооборота, становится понятным. За столкновением различных политических сил прослеживаются тривиальные финансовые интересы мафиозных группировок.

Этноконфликтным по отношению к Северному Кавказу потенциалом обладает существующая административная система национально-территориального федерализма. Во-первых, пестрота этнического расселения не позволяет проведению четких границ расселения этносов, а потому периодически актуализируется проблема спорных территорий (пример осетино – ингушского конфликта). Во- вторых, ввиду малочисленности многих кавказских народов, далеко не все из них могу претендовать на роль титульной нации при национально-территориальном администрировании. В-третьих, на Северном Кавказе существуют республики с этнически дуальной субъектообразующей сущностью, что в перспективе не может не вести к эскалации уже актуализирующегося конфликта. Не сложно прогнозировать, что динамика этнической конфронтации будет в них усиливаться всяких раз при новых республиканских выборах, определяясь тривиальным вопросом о национальной принадлежности президента. Другая конфликтогенная составляющая подразумевала месторасположение столичного города в зоне того или иного этнического расселения.

Необходимость решения обоих вопросов предопределяет установление приоритетов положения в республике одного из этносов. Второй из субъектообразующих народов, осознавая свой ущемленный статус, будет по этому сценарию мотивирован к борьбе за пересмотр сложившейся системы этнического распределения (либо путем захвата командных высот, либо выхода из состава). Ситуация осложняется тем, что в дуальных республиках Северного Кавказа – Кабардино – Балкарской и Карачаево- Черкесской объединены в качестве субъектообразующих народы различной языковой принадлежности: кабардинцы и черкесы относятся к адыгской группе кавказской языковой семьи, балкарцы и карачаевцы – к тюркской группе уральской языковой семьи. Вопреки принципу этнической гомогенности кабардинцы административно объединены с балкарцами, а карачаевцы с черкесами, хотя по логике нивелировки потенциальных конфликтов следовало бы поступить прямо противоположным образом. Парадоксальность существующей модели национального администрирования является политической проекцией марксистской методологии, исходящей из тезиса о постепенном слиянии наций при социализме. Ускорение национальной интеграции виделось, очевидно, в искусственном объединении этически гетерогенных территорий (помимо опыта создания Кабардино-Болкарской АССР и Карачаево-Черкесской АССР, следует указать на оказавшиеся неудачными попытками учреждения ЗСФСР, Татаро-Башкирской республики, Горской республики) и разъединении гомогенных (раздробление единого русского народа путем создания РСФСР, УССР, БССР на три национальности).

Дополнительным фактором этнической напряженности на Северном Кавказе является память о депортации. Существует латентный конфликт, проходящий по принципу дифференциации народов депортированных и недепортированных. По всей видимости, не последнюю роль в том, что, к примеру, Калмыкии, удивительным образом, учитывая ее географическую близость к Чечне, удалось избежать терактов, сыграло восприятие чеченцами калмыков как собратьев по депортации. Конфликтов между народами, прошедшими через депортационное горнило на Северном Кавказе не зафиксировано. Между тем, в дуальных кавказских республиках один из субъектообразующих этносов (соответственно, балкарцы и карачаевцы) прошли через сталинское переселение, тогда как другой (кабардинцы и черкесы) оставались на местах исконного проживания. Опыт изучения осуществленной в свое время Навуходоносором еврейской депортации, указывает на то, что массовое компактное переселение этноса в инородную среду не ведет к ассимиляции, а лишь усиливает этническую консолидацию. Инициированное хрущевской реабилитацией возвращение депортантов, актуализировало тривиальную (а в отдельных случаях и существенную) жилищную проблему. Территория депортированных народов за тринадцать лет депортации, естественно, не могла пустовать, будучи за это время заселена русскими эмигрантами (мягкий вариант конфликта), либо соседями – кавказцами (конфликт, имевший тенденцию перерастания в длительную этническую конфронтацию).

И.В. Сталин, как известно, не был изобретателем этнических депортаций. Как механизм борьбы с этническим сепаратизмом, они весьма широко применялись в древнем мире. К депортационной практике активно прибегало и правительство царской России. Под впечатлением событий Крымской войны, когда, благодаря помощи татарского населения Крыма, армия союзников смогла выжить в тяжких условиях нехватки провианта, Ф.М. Достоевский призывал выселить всех татар с полуострова. Естественно, не приветствуя данный способ решения национального вопроса, справедливости ради, следует отметить, что сталинские депортации не были беспрецедентны. Даже в США, традиционно позиционирующих себя в качестве главного хранителя либеральных принципов права, во время Второй мировой войны американские японцы, заподозренные в симпатиях к военному противнику США (также как, скажем, поволжские немцы подозревались в симпатиях к Германии) подвергались массовой депортации с тихоокеанского побережья. Но вот хрущевское принудительное возвращение народов (далеко не все переселенцы, обжившись на новых территориях, желали возвращения) – это, действительно, нечто беспрецедентное в мировой исторической практике миграций.

Вышеизложенное позволяет заключить, что важнейшим фактором перманентной этнической напряженности на Кавказе сегодня является система национально-территориального структурирования. Однако, ее единовременная ликвидация может привести к вспышке национального сопротивления со стороны титульных народов соответствующих республик. Поэтому следует, очевидно, обратиться к другим несиловым механизмам погашения этнической напряженности на Северного Кавказе.

Выявление указанных причин позволяет заключить, что фатальности этноконфликта на Кавказе не существует. Существующая этническая напряженность производна не из бытия кавказских этносов, а из внешних по отношению к ним геоэкономических и геополитических факторов.

Кавказские этноидентичности и цивилизационная идентичность России

На настоящее время отсутствуют, прежде всего, четко сформулированные идеологические подходы единения Кавказа с Россией. В советский период в качестве такой интегрирующей идеологии выступало нивелирующее этнические различия коммунистическое учение. Однако, его последовательная реализация (осуществляемая, в частности, по сценарию учрежденной в первые годы советской власти Горской республики) вела к утрате национальной идентичности. Поэтому идеология коммунистического единения предполагала наличие конфликтной стадии на пути достижения всекавказской интеграции. Инерция национального отторжения традиционных сообществ Северного Кавказа оказалась столь значительной, что от идеи интернационального единения кавказцев пришлось со временем отказаться.

Ранее царская Россия репрезентовала идеологию православного единения, что подразумевало ограничение интеграционных рамок христианской частью народов Северного Кавказа и Закавказья. Конфликтный сценарий, проявившийся в самой длительной за всю отечественную историю войне – Кавказской (сорок семь лет), обусловливался актуализацией христианско-мусульманского противостояния.

При всех недостатках этнического потенциала прежних государственных идеологем, они, тем не менее, предоставляли идеологическую нишу самоидентификации Северного Кавказа в составе России (СССР). Российская Федерация пока не выдвинула идеологии не только для кавказцев, но и вообще для идентификации российского гражданства. Идеологическая доктрина подменяется «национальными интересами», снижая тем планку цивилизационной идентичности. Перспектива же развития видится в формулировке идеи суррогатной «гражданской нации». Ее восприятие на государственном уровне подразумевает для Северного Кавказа лишь эскалацию конфликта. Конфликтогенность в данном случае определяется исключением кавказских народов из очерчиваемого РФ идеологического поля. Что делать кавказцам в государстве, позиционирующим себя как российское, или русское национальное государство? Либо они должны признать свою этническую вторичность в РФ по отношению к русскому народу, либо стремиться к собственной политической суверенизации.

Концептом решения проблемы этнических конфликтов может стать выдвижение не национальной, а цивилизационной модели идентичности, предоставляющей широкий спектр ниш национальной идентификации. Россия, при желании сохранения мировой роли, должна позиционироваться как цивилизация, а не государство – нация. Для каждого из российских народов формулируемая новая идеологическая доктрина должна быть своей.

Оптика рассмотрения Северного Кавказа из центра зачастую не позволяет различить двух противоположных по направленности идентифицированных вектора. Первый из них ориентирован на этническую идентичность, второй – религиозную, подразумевая суннитский ислам. В современной российской пропаганде они, как правило, смешиваются, что, нивелируя факт рефлекторного раскола кавказских народов, уводит в сторону от решения проблемы. Между тем, ислам, как мировая религия предполагает деактулизацию национальной идентичности. Принципиальное различие мусульманского универсализма и родового моноэтнизма подчеркивает, к примеру, в своих работах один из лидеров движения Исламского возрождения в России Гейдар Джемаль.

Репрезентуемый в качестве культовой фигуры в генезисе чеченского сепаратизма аварец Шамиль в действительности представлял прямо противоположное в идеологическом плане направление. Распространяемый на всю восточную часть Северного Кавказа имамат был ориентирован на ликвидацию национальных различий. Шамиль вел борьбу с родовой знатью, в том числе с соплеменной аварской. Для подавления племенной аристократии им учреждается институт наибов. В целях выхода за рамки родовой традиции при назначении на управленческие должности преимущество отдавалось иноплеменникам, а зачастую и вообще иностранцам. Другим механизмом преодоления в имамате национальной замкнутости являлось принудительное распространение процедуры межэтнических браков. Относящихся, в соответствии с племенной системой табу, с особым неприятием к установлению кровных связей с инородцами чеченцев Шамиль принуждал выдавать своих дочерей замуж за представителей враждебных этнических общностей. Шамилевская консолидация Северного Кавказа, проводимая на основе мюридической версии истолкования ислама, неизбежно вела к военному столкновению с Российской империей.

На настоящее время место мюридизма, в качестве интегрирующей мусульманские этносы Северного Кавказа идеи, претендует занять ваххабизм. Из всех течений ислама он, декларируя особо строгое отрицание культа святых, паломничества к мазарам, почитание местных реликвий, наиболее резко диссонирует с этническими традициями. По своему историческому генезису ваххабизм может быть оценен как мусульманский эквивалент протестантизма. Если великий французский эзотерик Р. Генон именно в исламе обнаруживал наибольшую близость к мировой священной традиции, то ваххабитское течение по многим аспектам антогонистично традиционализму. Будучи официальной идеологией Саудовской Аравии, ваххабизм, кроме того, соотносится с саудитской геополитикой, а потому идеологически неприемлем для мусульманских регионов России.

При анализе природы современного чеченского сепаратизма вне должного внимания значительной части экспертов остался факт его идеологической инверсии. При Д. Дудаеве он определялся вектором национального, даже содержащего языческий пласт вайнахского возрождения. Сам президент Ичкерии, герой войны с афганскими моджахедами, по всей видимости, весьма слабо разбирался в исламском богословии. Для него ислам был не более чем фактором национальной государственной суверенизации. Интернационализация чеченской войны, связанная с активной кооптацией в ряды сепаратистских сил советников и наемников из стран Ближнего Востока, привела к смене идеологической парадигмы. Борьба с федеральными властями велась уже не столько под знаменем чеченской национальной идентификации, сколько исламского джихада.

Несмотря на конфликтную составляющую полиэтнизма Северного Кавказа, в долгосрочной перспективе может идти речь о тенденциях формирования кавказского суперэтноса. Все условия к началу активной стадии этногенеза налицо. Безусловно фиксируются описанные Л.Н. Гумилевым признаки пассионарного напряжения. На единой линии этногенеза, наряду с Кавказом, подтверждая гумилевскую теорию, находятся и другие «горячие точки» современного мира. Характерно также, что за пределами региона кавказские народы, вопреки всех их этнокультурных различий, воспринимаются в качестве единой общности - «кавказцы». Пресловутый профанический этноним «лицо кавказской национальности» отражает идентификационный аспект реального процесса этногенеза. Уже раздавались призывы политического объединения кавказских народов на антироссийской платформе (З. Гамсахурдия). На уровне противостояния действиям низовых структур МВД, не склонных к дифференциации выходцев с Кавказа и смешивающих в оперативной работе даже кавказских мусульман с кавказскими христианами, наметилась также тенденция диаспорно-земляческой консолидации кавказцев. Актуализация межэтнических конфликтов на Кавказе является отнюдь не свидетельством бесперспективности национального синтеза, а, как раз, оборотной стороной процесса этногенеза. Через стадию жестокой, казавшейся современникам непримиримой, внутренней борьбы прошли в своем становлении все национальности России.

Российским властям, по меньшей мере, следует определиться в своей реакции на вызов кавказской консолидации. Прежде всего, необходимо ответить на вопрос о ее соотношении с российскими геополитическими интересами. Очевидно, что любые формы консолидации кавказских народов ведут к появлению нового мощного субъекта геополитики вне российского идеологического поля, а потому содержат угрозу для России. Противостоять же консолидационному процессу может лишь вектор усиления этноидентичности. России в этой связи следует активно поддерживать национальные традиции кавказских народов, оберегая их от смешения и нивелировки. Предотвращая сценарий ваххабитской интеграции, необходимо обращение к доисламским истокам многообразия кавказских этнических культур. Акцентировка на вариантности тарикатов (путей к истине) и толков в северокавказском исламе позволяет рассчитывать на совместимость национальной идентичности с мусульманской культурной традицией (неинтеграционное единство).

Новая идеология России не только не должна противоречить национальной идентификации народов, но и базироваться на ней. Пассионарную энергию Кавказа, как объективную данность, следует не подавлять (что в принципе невозможно), а направлять в отвечающее геополитическим задачам России идеологическое русло.

Одним из важнейших факторов латентного кавказского сепаратизма является визуальная непривлекательность современной Российской Федерации. В настоящее время Россия выступает по отношению к традиционным обществам Востока транслятором идущей с Запада буржуазности, космополитизма, развращенности. Чем же может привлечь такая страна народы, еще не утратившие в полной мере традиционных ценностей? Совсем иначе будет восприниматься Россия, позиционирующая себя в качестве носителя духовных потенциалов человечества.

Традиционные механизмы погашения и предотвращения этнической конфронтации

Сама структурно- системная модель кавказских обществ заключает в себе потенциал к выдвижению принципиального управленческого решения. Для нее характерно несовпадение формальной административной власти и управленческого авторитета. Социальная специфика Кавказа обнаруживается, прежде всего, в сохранении родовых клановых институтов общества. Старейшины кланов обладают по отношению к сородичам несравненно более весомой авторитетностью, нежели неинтегрированный в клановую систему бюрократ рационального веберовского типа. Современная российская политическая модель, механически списанная с западных либеральных демократий, совершенно не отражает специфичность российских, национальных регионов, сохраняющих значительный пласт элементов традиционных общественных организаций. Для клановых структур особая управленческая ниша в ней не предусмотрена. А между тем, казалось бы, чего проще, как легитимизировать реально существующие и обладающие колоссальным авторитетом в глазах местного населения управленческие структуры. Современные представители национально-территориальных администраций не несут, к примеру, прямую ответственность за совершение кем-либо из граждан республики террористического акта. Более того, стремясь посредством сепаратизации, поднять свой властный статус, они даже могут тайно поддерживать террористов. В отличие от них, лидер клана, ввиду личностно-родовой, а не территориальной природе его власти напрямую отвечает за противоправные действия соплеменников. Кроме того, этнические клановые структуры при придании им официальных полномочий, способны осуществлять контролирующие функции и за пределами традиционных зон расселения (к примеру, в отношении кавказцев, мигрировавших в центральные районы России). Легитимизация кланов способна существенно облегчить работу МВД, в виду появления управленческого субъекта ответственности за правонарушения и субъекта диалога при возникновении этнических конфликтов. Не следует также сбрасывать со счетов и фактор сокращения бюрократического аппарата, а соответственно и средств его финансирования. Вероятно, будет снижен при такой ситуации и уровень коррумпированности.

Не означает ли легитимизация кланов искусственную общественную архаизацию? Действительно, аналогичных управленческих структур на Западе не существует. Но там нет и самих родо-племенных объединений. Зато Восток дает массу примеров, когда за родоплеменной властью официально закрепляются управленческие функции. Европа, как известно, исторически развивалась, на основе земледельческой системы хозяйствования, тяготеющей к территориальному администрированию. Скотоводческая хозяйственная парадигма соотносилась с большей устойчивостью племенных связей, особенно прочных в номадных культурах. Этническая клановость, таким образом, есть отнюдь не рудимент общественного развития, а одна из форм цивилизационных вариаций.

Земледельцы стремятся к фиксации пространства, скотоводы – времени. Первые соответственно, выстраивают территориальную модель общественной организации, вторые – родоплеменной как отражение временного континуума преемства поколений. Глобальное развитие индустриального и постиндустриального производства отчасти снимает указанные противоречия, однако полностью не искореняет, аккумулируя, прежде всего, на ментальном уровне. Применительно же к северокавзским народам, признание этно-клана в качестве самостоятельной управленческой единицы лишь фиксируется status qwo. Наиболее детально статус племенных структур, как на идеологическом, так и правовом уровне, был разработан в Ливийской Джамахирии, опытом которой не следует пренебрегать при решении управленческих задач в применении к сходным по многим параметрам российским регионам.

Легитимизация этнокланов может явиться основой воссоздания традиционной системы поддержания мира на Северном Кавказе. Существуют веками выработанные на основе традиций кавказских народов механизмы сдерживания конфликтов. Западная процедура заключения мира на Северном Кавказе мало эффективна. Требовались более существенные гарантии, нежели простая декларация о его соблюдении. Об этом сам Шамиль, будучи уже в положении пленного, говорил императору.

Так, распространенным механизмом сдерживания этноконфликтов являлось заключение брака между представителями враждующих народов. Классическим примером погашения с его помощью длительной взаимной вражды дает история античного Рима, когда римлянки, ставшие женами сабинян, бросившись между сошедшимися войсками, прекратили распрю своих мужей и братьев. Межэтнические браки есть долгосрочная мера, устраняющая саму основу этноконфликта – чувство этнофобии. Дети от таких браков уже по самой своей крови выступают гарантами этнической комплиментарности. Для Северного Кавказа, с особо обостренным для ряда его народов чувством национального превосходства развитие смешанных браков имеет дополнительную актуализацию. Необходимо в этой связи создать на уровне региональной власти системы материального и социального стимулирования к заключению межэтнических брачных союзов.

Не уделяется пока должного внимания возможной миротворческой роли женщин в традиционных сообществах. Их особая удерживающая миссия, возможность влияния на принятие стратегического решения, при отстраненности от текущего политического управления, является оборотной стороной характерной для данных общественных систем патриархальности. В прошедших через феминизационную трансформацию обществах Запад женщина как мать, хранительница очага, лишается своего былого сакрального ореола. Среди народов Северного Кавказа у чеченцев, пожалуй, в большей степени, чем у других, женщина наделялась полномочиями остановить войну. Согласно вайнахскому этноэтикету, достаточно ей было бросить платок между враждующими сторонами, и распря автоматически прекращалась.

Другим традиционным механизмом являлась система аталычества. Желая прекратить взаимную распрю, представители одной из враждующих сторон, брали на воспитание детей своих кровных противников. Зачастую это осуществлялось даже путем их похищения. По прошествии нескольких лет, дети возвращались к родителям, после чего продолжение конфликта было уже невозможно. Узы искусственного родства определялись в соответствии с традицией обычного права более сакрализуемыми, нежели природного.

Основным препятствием для реализации традиционных механизмов сдерживания этноконфликтов является унифицированная на западный манер современная правовая модель. Абсолютизация категории прав человека оборачивается в ряде случаев против конкретных людей. Именно ее абсолютистское толкование не позволяет превентивно реагировать на импульсы этноконфликтов, или организовать эффективную борьбу с международным терроризмом. Закрепленное на законодательном уровне признание наряду с правами человека, прав а). народов и б). родовых сообществ представляется выходом из образовавшегося тупика.

Необходимо учитывать также традиционные особенности социализации на Северном Кавказе. Мужчина – кавказец это, прежде всего, воин. Для обретения солидного социального статуса ему следует совершить воинский подвиг. Его совершение являлось той обязательной инициационной гранью, которая отделяет юношу от мужчины. Еще М.Ю. Лермонтов свидетельствовал, что для чеченцев нападение на русских имело не только собственно военный смысл, но и служило способом мужской социализации. Для нивелировки конфликтогенной составляющей мужской социализации кавказских народов, возможно либо идти по пути пропагандистского разрушения архетипа воина, либо, напротив, развивать нишу воинского служения в интересах России. О первом пути можно говорить лишь в крайне долгосрочной перспективе. Да и целесообразность его, учитывая дефицит воинского сознания в современном российском обществе, весьма сомнительна. Более предпочтителен поэтому – второй путь. В стратегическом плане на горские народы следует перенести опыт государственнической аккумуляции сил казачества. Тем более, что прецеденты такого перенесения в истории Российской империи достаточно хорошо известны.

Одной из острейших социальных проблем, создающих почву для этноконфликта, является массовая безработица среди автохтонного населения. Безработные на Северном Кавказе создают благоприятную среду для кооптации бандформирований. Однако финансовый поток, направленный в соответствующие субъекты Федерации для создания условий трудовой занятости, к принципиальному изменению неблагополучной ситуации не привел. Зачастую поступаемые в бюджет национальных республик деньги попросту идут не по назначению. Не всегда оцениваемые в качестве безработных, но ведущие натуральное хозяйство кавказцы, при открытии новых рабочих мест не спешат к их занятию. В этой связи целесообразно изменить сам формат борьбы с безработицей, усилить контрольные функции распределения финансовых потоков.

Чтобы успешно решать проблемы Северного Кавказе, самой России необходимо самоопределиться. Прежде всего, требуется ответить на вопрос - готова ли она сегодня к геополитическому позиционированию в качестве великой мировой державы. Если готова, то тогда и Кавказ встраивается в соответствующую российскую геополитическую проекцию. Если нет, если сама Россия вписывается в чужую игру, тогда и проблема Кавказа останется в лучшем случае в том состоянии, в котором она находится и сегодня.

Вопросы для обсуждения

1. Почему именно Кавказ является на протяжении длительного времени регионом повышенной конфликтной напряженности? Каковы факторы – явные и латентные этнической конфликтности на Кавказе?

2. Каковы традиционные механизмы предотвращения конфликтов на Кавказе?

3. Приведите примеры межэтнического содружества на Кавказе.

4. Насколько с вашей точки зрения вероятна интеграция кавказских народов в единый суперэтнос?

5. Существуют ли аналоги кавказской этнополитической ситуации в мире?

6. В чем состоят интересы нахождения кавказских народов в составе России?

Темы докладов и рефератов

1. Горские народы на военной службе в Российской империи

2. Клановые структуры на Северном Кавказе

3. Традиционные направления и толки кавказского ислама

4. Православная Церковь на Северном Кавказе.

5. Образ Кавказа в русской литературе.

6. Спортивные школы Северного Кавказа: кавказцы – олимпийские чемпионы.

7. Северный Кавказ в геополитическом измерении

Литература

Акаев В.Х. Суфизм и ваххабизм на Северном Кавказе. Конфронтация или компрмис? Махачкала, 1999

Алиев А.К., Арухов З.С., Ханбабаев К.М. Религиозно-политический экстремизм и этноконфессиональная толерантность на Северном Кавказе. М., 2007.

Арухов З.С.. Россия и Дагестан в новом геополитическом пространстве. Махачкала, 2006.

Бадерхан Ф. Северокавказская диаспора в Турции, Сирии и Иордании. М., 2001.

Вагабов М.В. Ваххабизм: история и современность. Махачкала. 2000.

Гаджиев К.С. Геополитика Кавказа. М., 2001.

Гордин Я.А. Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне XIX века. СПб., 2000.

Дегоев В.В. Большая игра на Кавказе: история и современность. М., 2003.

Зелимханов З.М., Ханбабаев К.М. Политизация ислама на Северном Кавказе (на примере Дагестана и Чечни). Махачкала, 2000.

Новый терроризм в мире и на Юге России / Под ред. А.В.Малашенко. Ростов-на-Дону, 2005.

Казиев Ш.М. Имам Шамиль. М., 2010.

Кисриев Э. Ислам и власть в Дагестане. М., 2004.

Ландабасо А.А. Коновалов А. Терроризм и этнополитические конфликты. М., 2004.

Малашенко А.В. Исламские ориентиры Северного Кавказа. М., 2001.

Новицкий И. Я. Управление этнополитикой Северного Кавказа. Краснодар, 2011.

Панарин Э.Д., Мухаметшина Н.С. Национальные проблемы на постсоветской территории. СПб., 2001.

Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2000.

Солдатова Г.И. Психология межэтнической напряженности. М., 1998.

Спорные границы на Кавказе. М., 1996.

Тишков В.А. Общество в вооруженном конфликте (этнография чеченской войны). М., 1997.