2. Брюсов как переводчик
брюсов переводчик гете стихотворение
«Стремиться передать создания поэта с одного языка на другой, – это то же самое, как если бы мы бросили в тигель фиалку с целью открыть основные принципы ее красок и запаха. Растение должно возникнуть вновь из собственного семени, или оно не даст цветка, – в этом-то и заключается тяжесть проклятия вавилонского смешения языков…» Так, словами П.Б. Шелли В.Я. Брюсов начинает свою известную статью о переводе «Фиалки в тигеле», добавляя, что задача переводчика не только в том, чтобы «разложить фиалку в тигеле, но потом из этих элементов создать вновь фиалку» (VI. С. 103).
Поистине необъятно переводческое наследие Валерия Яковлевича Брюсова. Он переводил с латинского, итальянского, французского, немецкого, польского, армянского и других языков.
Творческий метод Брюсова, в советское время зачисленного в «буквалисты» от перевода, на самом деле был совокупностью множества методов – от действительной попытки «буквального» перевода «Энеиды» Вергилия до весьма и весьма вольного обращения с оригиналом, доходящим до мистифицирования читателя. Брюсов издал несколько десятков переводных книг, в частности, первой его книгой были избранные переводы из Верлена («Романсы без слов», 1894). М.Л. Гаспаров остроумно делит переводческую работу Брюсова на чередующиеся «плодотворные неудачи» (та же «Энеида»), «неплодотворные неудачи» («Фауст» Гёте) и «неплодотворные удачи» (переводы из средневековых армянских поэтов). Но в огромном объеме брюсовского наследия есть и вполне плодотворные удачи.
Русские читатели знакомятся с творчеством Метерлинка, Гюго, Верлена, Эдгара По, Расина, Мольера, Уайльда, Байрона, Гете и многих других в переводах Брюсова.
Крупнейшие мастера английской поэзии Э. Спенсер, У. Блейк, О. Уайлд, Р. Стивенсон – неизменно находились в поле зрения Брюсова. Но особым вниманием пользовались У. Шекспир и Дж.Г. Байрон. Автор «Чайльд-Гарольда» был его «первой любовью» в мировой литературе, «любимейшим поэтом». Для Брюсова, поэзия Байрона – «всегда истинная» (VI. С. 56). В статьях о А.С. Пушкине и М.Ю. Лермонтове Брюсов с редкой проницательностью отмечает особенности влияния Байрона на их творчество (VI. С. 76; VII. С. 13). Известно 10 брюсовских переводов из Байрона, над которыми он работал с 1903 по 1905 годы в связи с изданием нового собрания сочинений Байрона С.А. Венгеровым. Важно при этом иметь в виду, что Брюсов просил Венгерова предоставить ему «некоторую свободу» в отборе текстов, чтобы перевод «не превратился в скучную ремесленную работу».
Следует иметь в виду, что Брюсов прекрасно осознавал все «сильные» и «слабые» стороны своего перевода. Так, к примеру, о переводе стихотворения Байрона он писал: «Каждый раз, когда нужно было выбирать между легкостью оборота речи или даже красивостью образа и близостью к подлиннику, – я жертвовал вторым, близостью. Я иногда переставлял стихи, иные договаривал, иное опускал. В двух-трех местах у меня есть стихи, которых совсем нет у Байрона. Несмотря на то, я не считаю свой перевод «вольным», но точным и верным. Все перемены, добавления сделаны не по произволу, а обдуманно».
Позже в своей статье «Погоня за образами» Брюсов утверждал: «значение образа в поэтическом произведении определяется его соответствием, во-первых, общему замыслу стихотворения, во-вторых, его общему стилю». Так, например, в своем переводе из Байрона Брюсов называет Прометея «сыном Япета».
Брюсовское понятие «соответствие», помимо общего замысла и стиля, распространяется также и на язык. При переводе Брюсов предпочитает сохранять некоторую временную дистанцию и не быть нарочито современным. Считая необходимым вызвать у читателя нужные лексические ассоциации с эпохой переводимого поэта, он настаивает на историзме. Поразительное знание «предмета», эпохи позволяло ему и в «вольностях» оставаться историчным.