• Клан Дмитриевых.

Дмитриевы – потомственные интеллигенты с революционным семейным прошлым. Дед, Федор Николаевич, – старый юрист, участвовал в революционном движении, сидел в крепости, был в ссылке, бежал за границу, работал в Швейцарии и Бельгии, «был знаком с Верой Засулич», прошел через ГУЛАГ: «недавно вернулся в Москву, был болен, нуждался в отдыхе». Мать работала старшим библиографом академической библиотеки, живет идеалами революционеров – деда и «исчезнувшего» то ли в ГУЛАГЕ, то ли на войне мужа. Есть еще сестра Лора – геолог, двоюродная сестра Марина. Все они сохранили в себе «дмитриевское». А ценится здесь больше всего порядочность, чистота нравственных принципов, принципиальность. На этом воспитан и Дмитриев.

• Клан Лукьяновых.

Семья Лукьяновых – иная по происхождению и занятиям и психологии: это люди практической хватки, в отличие от непрактичных Дмитриевых. Лукьяновы – из новых, умеющих жить – тех, кто умеет достать, устроить, пробить.

Люди, чрезвычайно активные во всем, что касается материального обеспечения, и пассивно-мертвенные – в духовном смысле.

Есть в повести выразительная антитеза: Лена знает английский как русский, но она при помощи него зарабатывает, это ее профессия – «ремесло», она переводит техническую литературу. Ксения Федоровна тоже знает английский, но она выучила его «просто так, для себя, чтоб читать романы».

В дачном поселке Дмитриевых канализация испорчена, и поправить ее некому, потому что местный сантехник, жулик и пьяница, держит в кулаке непрактичных интеллигентов, ничего не делает, только вымогает у них деньги. Так и живут годами. А вот отец Лены, Лукьянов, приехав в первый раз на дачу, тут же шуганул пьянчужку, где-то с кем-то договорился, привез рабочих, материалы, в считанные дни привел канализацию в порядок. Дмитриевы ему благодарны и одновременно презирают, потому что подозревают: без взятки или по крайней мере без блата тут не обошлось. Они сами никогда бы на это не пошли.

В описании Лукьяновых нет сатиры, нет гротеска. Трифонов, при безусловном неприятии своем людей этого типа, этой психологии, даже брал их под защиту от критиков: «Почему Лена отрицательный персонаж? Что она: ребенка бьет? Ворует деньги в кассе взаимопомощи? Пьянствует с мужчинами? Никудышный работник? Ничего подобного, ребенка любит, вина не пьет, семью свою обожает, работает прекрасно и успешно, даже составила какой-то учебник для технических вузов. Она – человек на своем месте и приносит безусловную пользу обществу. Ну, есть какие-то недостатки в характере, но у кого их нет?».

Правда, защита эта какая-то неуверенная, недаром Трифонов продолжает ее так: «Могут сказать: позвольте, автор, но вы же осуждаете Лену! Автор осуждает не Лену, а некоторые качества Лены, он ненавидит эти качества, которые присущи не одной только «Лене»¹.

Но все же характер Лены в повести описан так, что авторское – в целом негативное – отношение к этому типу людей отчетливо сквозит сквозь иронию: «Она вгрызалась в свои желания, как бульдог. Такая миловидная женщина-бульдог с короткой стрижкой соломенного цвета и всегда приятно-загорелым, слегка смуглым лицом. Она не отпускала до тех пор, пока желания – прямо у нее в зубах – не превращались в плоть. Великое свойство! Прекрасное, изумительное, решающее для жизни. Свойство настоящих мужчин». Ирония здесь очевидна.

Две основополагающих черты «лукьяноподобия» – практицизм и недоверчивость: «привычка к постоянному недоверию и неустанному бдению» плюс нечуткость («недочувствие», если использовать словечко Трифонова).