47. Предпосылки и пределы экономических реформ 1965 г. Власть и общество в 1964-1984 гг. Кризис господствующей идеологии.

С 1965 г. стала проводиться хо­зяйственная реформа, задуманная еще при хрущевской админи­страции. В целом она не посягала на директивную экономику, но предусматривала механизм внутренней саморегуляции, матери­альной заинтересованности производителей в результатах и ка­честве труда. Было сокращено число спускаемых сверху обяза­тельных показателей, в распоряжении предприятий оставалась доля прибыли, провозглашался хозрасчет. Одновременно упразд­нялись совнархозы и восстанавливался отраслевой принцип управления промышленностью через министерства.

Реформа затронула и сельское хозяйство. Правительство вновь списало долги с колхозов и совхозов, повысило закупочные цены. Кроме то­го, была установлена надбавка за сверхплановую продажу про­дукции государству. Ощутимо повышалось финансирование аг­рарного сектора экономики.

Эти новации благотворно повлияли на экономическую жизнь страны. Но их эффект оказался кратковременным. Объ­яснялось это двумя главными причинами.

Во-первых, директивная экономика сумела довольно быстро нейтрализовать робкие и непоследовательные меры по реформи­рованию хозяйственного механизма. Как это происходило в про­мышленности.

Во-вторых, исключительно важную, по сути решающую роль в снижении темпов хозяйственного роста играло то обстоятельст­во, что сама директивная экономика, подавившая ростки нового, объективно подошла к пределу своих возможностей.

Причины тому — прежде всего обострившееся противоречие между колоссальными масштабами промышленного потенциала СССР и преобладавшими экстенсивными мето­дами его развития. На каждый новый процент прироста продук­ции приходилось затрачивать все больше и больше средств.

Из-за перемещения сырьевой базы в суровые и труднодоступ­ные районы Севера и Сибири лавинообразно нарастали некогда незначительные затраты на добычу и доставку природных ре­сурсов. Началось сокращение пахотного клина в стране (за 70-е гг. на 1%), что отягощало и без того сложное положение сельского хозяйства. Это было следствием расползания вширь промышленных объектов, занимавших под производственные корпуса и обслуживающую их инфраструктуру плодородные земли, развертывания новых военных полигонов.

И наконец, последнее. Выше уже отмечалось, что директив­ная экономика постоянно «подпитывалась» за счет ресурсов аграрного сектора — жестко централизованного и интегриро­ванного в общехозяйственный механизм. Теперь и здесь обозна­чился предел. Обессилившее за долгие годы нещадной государ­ственной эксплуатации сельское хозяйство приходило во все больший упадок, ограничивая возможности развития промыш­ленности, особенно в выпуске товаров народного потребления.

Нельзя сказать, что правящая элита СССР совсем не видела нарастающий упадок экономики и не предпринимала никаких мер. Однако практически все они лежали в стороне от магист­рального русла уже прочно забытой реформы 1965 г.

Структура населения и социальная политика властей.

Со­гласно переписи 1979 г., общая численность населения СССР до­стигла 262,4 млн человек. Причем его прирост произошел глав­ным образом за счет жителей Казахстана и Средней Азии.(Там он был выше общесоюзного в 2—3 раза.) В 60-е гг. численность горожан впервые превысила половину всего населения страны и к 1979 г. равнялась 62%.

Приобретая все более «городской» характер, социальная структура советского общества развивалась, казалось, в рамках общемировых тенденций. Однако резким отклонением от них был гипертрофированный рост удельного веса наемных работни­ков, особенно рабочих. Он не только отражал стремление систе­мы «государственного социализма» превратить всех граждан в зависимых от государства работников по найму, лишенных средств производства, но и свидетельствовал об экстенсивном развитии экономики, при котором производственные отрасли по­глощали основные трудовые ресурсы.

По сравнению с нищетой 30-х гг. и первого послевоенного де­сятилетия материальное положение основной части населения улучшилось. Все меньше людей жило в коммуналках и бараках. Обыденными стали телевизоры, радиоприемники, холодильники, телефоны и прочие коммунальные блага. Люди лучше одевались и питались. В квартирах многих из них появились домашние библиотеки.

И все же в социальной сфере постепенно накапливались кри­зисные явления. Почти приостановился и без того медленный подъем жизненного уровня трудящихся, наблюдавшийся в пер­вое десятилетие брежневского правления.

Практически не росли объемы вводимого в строй жилья. «Квартирный вопрос» усугублялся из-за небывалой ранее миг­рации в города крестьян, а также ввоза предприятиями для использования на малоквалифицированных и непопулярных среди коренных горожан работах так называемых «лимитчиков» — людей со стороны, получавших временную прописку и любым путем старавшихся закрепиться в городе.

Общественно-политическая жизнь. Культура. Различные слои населения по-своему реагировали на происходившие в СССР процессы, в основном стараясь приспособиться и использовать те возможности, которые предоставляла жизнь.

Правящая элита замыкается в себе, переходит на режим са­мовоспроизводства. Почти прекратилось ее пополнение и обнов­ление за счет функционеров низовых организаций КПСС, тради­ционно выполнявших в советском обществе роль своеобразного «политического инкубатора». И это — при значительном увеличе­нии рядов самой партии в послевоенный период (с 6,8 млн чело­век в 1952 г. до 18,3 млн в 1985 г.), что, помимо прочего, отража­ло растущее в массах стремление активно участвовать в полити­ческой жизни страны. Номенклатура неустанно окружала себя все новыми привилегиями и материальными благами. Началось сращивание ее наиболее коррумпированных групп с «теневой экономикой». Именно с тем временем связаны прогремевшие вскоре скандальные «дела»: «узбекское», «сочинское», «рыбное» и немало других. В них оказались замешанными руководители самого высокого ранга.

Недовольство рабочих и колхозников выражалось главным образом в пассивных и скрытых формах: прогулах, «текучке», низком качестве труда, растущем алкоголизме. Остальные рабо­тали не с полной нагрузкой, хотя при другой организации про­изводства готовы были делать больше и лучше.

В этой ситуации брежневская администрация взяла курс на свертывание либеральных начинаний хрущевской поры. Консер­вативный уклон внутренней политики, определяемый некоторы­ми историками как «неосталинизм», был по сути естественной реакцией номенклатуры на неудачу попыток добиться «обще­ственной гармонии» через успехи в экономике.

Идеологическое обеспечение этого курса покоилось на двух выдвинутых с партийных трибун тезисах:

- о перманентном обострении идеологической борьбы соци­алистической и капиталистической систем;

— о построении в СССР «развитого социалистического обще­ства» (позже дополненного положением о необходимости «совер­шенствования развитого социализма» как главной задаче на обозримое будущее).

Первый из них, созвучный печально известному сталинскому тезису 30-х гг. (обострение классовой борьбы по мере продвиже­ния к социализму), призван был «обосновать» в глазах обще­ственности преследование всех несогласных с партийным дикта­том как проводников «буржуазного влияния» внутри страны. Второй — устранив из политического обихода полностью дискре­дитированный хрущевский лозунг «развернутого строительства коммунизма», дать «теоретическую» базу для нескончаемых про­пагандистских упражнений на тему о «продвинутости» и «зрело­сти» советского общества по отношению к предшествующим эта­пам, о «коренных преимуществах развитого социализма» перед «загнивающим капитализмом».

Власти поспешили законодательно оформить эти «преимуще­ства». В 1977 г. была принята новая Конституция СССР. В ее преамбуле констатировалось, что советское государство, «выпол­нив задачи диктатуры пролетариата, стало общенародным» и в стране построено «развитое социалистическое общество».

В Конституции было расширено определение социальной ба­зы советского строя: наряду с рабочим классом и колхозным крестьянством в нее теперь допускалась «народная интеллиген­ция». Конституция содержала положения о всеобщем среднем образовании, о бесплатном обра­зовании и медицинском обслуживании, о праве на труд, от­дых, пенсионное обеспечение и жилище. Как и прежде, торжест­венно провозглашались основные демократические свободы: со­вести, слова, собраний, демонстраций и т. п.

На практике же брежневская администрация еще с 1966 г. перешла к открытым гонениям на инакомыслящих. Одни были насильственно высланы за границу (писатель А. И. Солже­ницын), другие поплатились за критику коммунистического ре­жима заключением в лагеря, в психбольницы или, как академик А. Д. Сахаров, ссылкой.

Ужесточались цензура, идеологический контроль над деяте­льностью творческой и научной интеллигенции. Многие талант­ливые писатели и поэты были лишены возможности публиковать свои произведения. Оставались на полках фильмы признанных в мире режиссеров, запрещались театральные спектакли. Серьез­ные притеснения испытывали ученые-гуманитарии, чьи научные концепции расходились с установками партийного руководства. В частности, в исторической науке было свернуто направле­ние, изучавшее проблемы революции 1917 г. (П. В. Волобуев, К. Н. Тарковский, М. Я. Гефтер и др.). Одновременно затихла критика «культа личности», прекратилась реабилитация жертв сталинских репрессий. Вынуждены были уехать за рубеж вид­ные деятели отечественной культуры: И. А. Бродский, Ю. А. Лю­бимов, В. Е. Максимов, В. П. Некрасов и др.

За внешним благополучием в сфере народного образования и науки скрывалось все более серьезное отставание от требо­ваний времени, научно-технического прогресса. Внедрение самых передовых разработок отечественных ученых, даже в таких щедро финансируемых отраслях, как военная промышленность и космонавтика, сковывалось техническими возможностями со­ветской экономики.