"Норвежский эксперимент"

Ответ на вопрос, возможно ли сознательное управление языковым развитием, могут дать только широко поставленные социолингвистические эксперименты. Прецедент для подобных экспериментов уже есть. Имеется в виду языковая ситуация в Норвегии [Стеблин-Каменский; Берков].

Норвегия в течение долгого времени входила в состав датского государства и пользовалась датским языком в качестве официального и литературного. После обретения независимости в Норвегии возник и развился смешанный городской говор, особенностью которого было соединение норвежской фонетики и синтаксиса и датской морфологии и лексики. В селе говорили на норвежских диалектах без датского влияния.

В 1814 году страна получила политическую самостоятельность и перед ней встала проблема национального языка. Создание его пошло в двух направлениях. Во-первых, приведение существующего языка в соответствие с реальной практикой образованных городских слоёв, во-вторых, создание литературного языка на основе народных говоров. Несколько раз проводились реформы с целью "норвегизации" смешанного городского говора, который с 1890 года стал называться риксмол. На этом датско-норвежском языке писал Г. Ибсен.

В середине XIX века П. А. Мунк выдвинул идею создания "народного языка" – ланнсмола, реализованную филологом-самоучкой и поэтом Иваром Осеном. Он четыре года изучал диалекты, издал в 1848 г. "Грамматику норвежского народного языка", в 1850 г. "Словарь норвежского народного языка". Новый язык представлял собой письменный синтез норвежских диалектов, при этом принимались наиболее архаичные элементы, что было связано с романтическими воззрениями создателей ланнсмола. Язык был искусственным, но он отвечал общественным потребностям. В 1868 году возникло общество за права ланнсмола. В 1885 году ланнсмол был принят официально и уравнен с риксмолом. Языковая ситуация осложнилась: появились два конкурирующих языка. Были попытки административными мерами синтезиро вать их, но эти попытки оказались бесплодными. Существование двух

литературных языков создаёт значительные трудности в области просвещения, культуры и государственности, что вызвало отрицательную реакцию всего норвежского общества. Национальное языковое движение в Норвегии зашло в тупик.

Норвежский опыт печален. Люди, сознательно вызвавшие "языковую лавину", оказались перед ней совершенно бессильными. Следует ли делать из этого пессимистический вывод, что удел человечества – довольствоваться теми языками, которые ему даны, и теми частичными изменениями языковых элементов, которые оно в состоянии произвести? Видимо, нет.

Описав "языковую лавину", М. И. Стеблин-Каменский замечает, что норвежский язык научно не изучался, что норвежская грамматика – самая неисследованная грамматика мира. Именно это привело языковое движение не к тем результатам, к которым стремились создатели нового норвежского языка. Видимо, эффективность регулирования языковых процессов в значительной мере предопределяется точностью научного предвидения дальнейших путей эволюции языка, хотя стихийность развития – это изначальное и неизменное свойство языка. "Подталкивание" языковой эволюции оказывается неуспешным в той же мере, как и стремление устранить изменчивость языка.