Глава 5. Архетипическое в городских романсах 20х годов хх века.

Слово "архетип" происходит от двух греческих слов: агсhе - начало и tyроs - форма, образец. В позднеантичной философии оно использовалось для обозначения прообраза, идеи. Карл Густав Юнг (1875-1961) обозначал этим термином некие первичные врожденные структуры коллективного бессознательного, архаический психический "осадок повторяющихся жизненных ситуаций, задач и переживаний человека". Под воздействием проблемной, кризисной ситуации личной или социальной жизни происходит, по Юнгу, бессознательное оживление и воплощение соответствующего архетипа. При этом данный процесс имеет спонтанный, принудительный, демонический характер. Именно "архетипическая" матрица, априори формирующая деятельность фантазии и творческого мышления объясняет существование повторяющихся мотивов в мифах, сказках разных народов, "вечных" образов мировой литературы и искусства. По Юнгу, образ является изначальным, если он обнаруживает заметное совпадение с известными мифологическими мотивами, выражая коллективно-бессознательное и указывая на то, что состояние сознания данного момента подвержено не столько личному, сколько коллективному влиянию. Архетип всегда коллективен, т.е. он одинаково присущ по крайней мере целым народам или эпохам. Основываясь на собственных исследованиях общности ряда мотивов греческой мифологии и некоторых сновидениях и фантазиях душевнобольных чистокровных негров, Юнг выдвинул гипотезу о том, что главнейшие мифологические мотивы общи всем расам и всем временам. Архетип есть типическая основная форма известного, всегда возвращающегося душевного переживания, поэтому в качестве мифологического мотива изначальный образ всегда является действенным и всегда снова возникающим выражением, которое или пробуждает данное душевное переживание, или же соответствующим образом формулирует его. По Юнгу, подобно тому, как глаз есть свидетельство своеобразной и самостоятельной творческой деятельности живого вещества, так и изначальный образ является выражением собственной и безусловной творческой силы духа.

В ряду множества архетипов, описанных Юнгом, стоят мать, ребенок, герой, мудрец, божество Солнца, плут, Бог и смерть. Юнг полагал, что каждый архетип связан с тенденцией выражать определенного типа чувства и мысли в отношении соответствующего объекта или ситуации. Например, в восприятии ребенком своей матери присутствуют аспекты ее актуальных характеристик, окрашенные неосознаваемыми представлениями о таких архетипических материнских атрибутах, как воспитание, плодородие и зависимость. Далее, Юнг предполагал, что архетипические образы и идеи часто отражаются в сновидениях, а также нередко встречаются в культуре в виде символов, используемых в живописи, литературе, религии. В особенности он подчеркивал, что символы, характерные для разных культур, часто обнаруживают поразительное сходство, потому что они восходят к общим для всего человечества архетипам. Например, во многих культурах ему встречались изображения мандалы, являющиеся символическими воплощениями единства и целостности “Я”. Стоит заметить, что колличество архетипов в коллективном бессознательном может быть неограниченным. Однако особое внимание в теоретической системе Юнга уделяется персоне, аниме и анимусу, тени и самости.

Персона. Персона (от латинского слова “persona”, обозначающего “маска”) — это наше публичное лицо, то есть то, как мы проявляем себя в отношениях с другими людьми. Персона обозначает множество ролей, которые мы проигрываем в соответствии с социальными требованиями. В понимании Юнга, персона служит цели производить впечатление на других или утаивать от других свою истинную сущность. Персона как архетип необходима нам, чтобы ладить с другими людьми в повседневной жизни. Однако Юнг предупреждал о том, что если этот архетип приобретает большое значение, то человек может стать неглубоким, поверхностным, сведенным до одной только роли и отчужденным от истинного эмоционального опыта. Это, в принципе, и происходит с героями городских романсов: социум не позволяет развиваться ничему, кроме раз и навсегда выбранной маски. При этом надо заметить, что термин «маска» не несет отрицательной нагрузки, здесь оно нейтрально. В случае с городскими романсами в роли Персоны могут выступать воры, вспоминающие волю и рассказывающие о ней новичкам, или, наоборот, «желторотики», только-только вступившие в воровской мир. Они примеряют на себя ту маску, которую от них требует социум. Например, «Черный ворон»²⁶ - романс, посвященный тяжелой воровской доле, лирический герой – «бывалый сиделец»,занявший раз и на всегда выбранную позу и даже несколько бравирующий этим: «А если вспомнится красавица-молодка,/Если вспомнишь отчий дом, родную мать,/Подними повыше ворот и тихонько/Начинай ты эту песню напевать». Впрочем, более показательным романсом, отражающим суть архетипа Персона, по праву можно назвать текст «Эх, Жора, подержи мой макинтош²⁷». Главный герой этого произведения ведет себя в полном соответствии со своей социальной маской, практически сливаясь с ней: «Я с детства был испорченный ребёнок, / На маму и на папу не похож». Герой, рассказывающий незамысловатую историю своей жизни, намеренно бравирует перед невидимыми зрителями / слушателями напускной лихостью и врожденной порочностью («Собрал пожитки и ушёл я к ворам»; «А ну-ка, по-одесски всыплем мы им перца», «Я женщин обожал ещё с пелёнок» и т.д.). Надо заметить, что в финале песни герой падает в грязь, а кроме того, его избивают и грабят.Эта ситуация во многом символична: архетип Персона либо находится в конфликте с Тенью и Самостью, либо господствует. Так вот, «падение в грязь» - своеобразная ирония в адрес так называемых «королей улиц». Поскольку архетипы в индивидуальном бессознательном чаще всего выстроены в противоборствующие пары, конфликты между Тенью, Самостью и Персоной – не редкость. Один архетип удачно дополняет второй.

Итак, воплощение архетипа Персоны в городском романсе – это социальные роли. Если обобщить, то роль, в принципе, будет всего одна – роль маргинала, деклассированного элемента, который жив, бодр и весел, несмотря ни на что. Кроме того, в связи с Персоной мы можем вспомнить таких знаменитых героев уличных песен, как Вася-шмаровоз, Гоп-со-смыком, Мурка. Все они, по сути, не просто поддерживают роль, которую предложил им социум, но и получают явное удовольствие от такой (правда, часто короткой) жизни: «Три полудевки и один роскошный мальчик,/Который ездил побираться в город Нальчик,/Но возвращался на машине марки Форда/И шил костюмы элегантно, как у лорда»²⁸.

Тень. В противоположность той роли, которую играет в нашем приспособлении к окружающему миру персона, архетип Тень представляет подавленную темную, дурную и животную сторону личности. Тень содержит наши социально неприемлемые сексуальные и агрессивные импульсы, аморальные мысли и страсти. Но у тени имеются и положительные стороны. Юнг рассматривал тень как источник жизненной силы, спонтанности и творческого начала в жизни индивидуума. Согласно Юнгу, функция этого состоит в том, чтобы направлять в нужное русло энергию тени, обуздывать пагубную сторону нашей натуры до такой степени, чтобы мы могли жить в гармонии с другими, но в то же время открыто выражать свои импульсы и наслаждаться здоровой и творческой жизнью. Тень в городских романсах – это уже известный нам «красивый сам собою» герой («Там, где шумели камыши») или героиня («Ты ходишь пьяная, такая странная…²⁹»). И даже безобидная институтка («Институтка»), если вдуматься, являет собой как раз этот архетип. Состояние непреходящего стресса, изменение социального статуса, потеря родины и родных («Мой отец в октябре убежать не сумел, / Но для белых он сделал немало. / Срок пришёл, и суровое слово "расстрел!" / Прозвучал приговор трибунала»³⁰) – все это приводит в конечном итоге к пробуждению Тени («И вот я институтка, я дочь камергера, я черная моль, я летучая мышь»). Но надо заметить, что именно в этом романсе, в соответствии с теорией Юнга, в душе героя происходит борьба Тени, Персоны и Самости, при этом Тень и Персона совпадают: «И вот я - проститутка, я фея из сквера, / Я чёрная моль, я летучая мышь... / Вино и мужчины - моя атмосфера, / Приют эмигрантов - свободный Париж!». Тень – как уже говорилось выше – все тайные и низкие инстинкты человека. В тексте это – занятие проституцией, алкоголь, сигареты; Персона – социальная маска философствующей проститутки - гармонично совпадает с желаниями Тени. А вот Самость, в свою очередь, в данном романсе четко противостоит объединившимся Тени и Персоне. Это особенно заметно в последнем куплете, где Самость побеждает темное начало Тени и навязанную социальную маску Персоны: «Только лишь иногда, под порыв лживой страсти / вспоминаю обеты, родимую быль. / И тогда я плюю в их слюнявые пасти, / А всё остальное - дорожная пыль».

Анима и Анимус. В архетипах Анимы и Анимуса Юнг видел врожденную андрогинную природу людей. Анима представляет собой внутренний образ женщины в мужчине, его бессознательную женскую сторону; в то время как Анимус — внутренний образ мужчины в женщине, её бессознательная мужская сторона. Эти архетипы основаны, по крайней мере частично, на том биологическом факте, что в организме мужчины и женщины вырабатываются и мужские, и женские гормоны. Этот архетип, как считал Юнг, эволюционировал на протяжении многих веков в коллективном бессознательном как результат опыта взаимодействия с противоположным полом. Многие мужчины до некоторой степени “феминизировались” в результате многолетней совместной жизни с женщинами, а для женщин является верным обратное. Юнг настаивал на том, что Анима и Анимус, как и все другие архетипы, должны быть выражены гармонично, не нарушая общего баланса, чтобы не тормозилось развитие личности в направлении самореализации. Иными словами, мужчина должен выражать свои феминные качества наряду с маскулинными, а женщина должна проявлять свои маскулинные качества, так же как и феминные.

Если же эти необходимые атрибуты остаются неразвитыми, результатом явится односторонний рост и функционирование личности. В городских романсах достаточно часто встречается архетип Анимус, и гораздо реже – Анима. На наш взгляд, это объясняется тем, что постфольклорные тексты достаточно традиционны. Именно поэтому Анимус - как воплощение традиционного русского «..коня на скаку остановит, в горящую избу войдет…» - встречается часто. Опять же, не даром на Руси говорили про таких женщин: «бой-баба» - это явление традиционное, привычное. А вот проявления женского в мужчине испокон веков осуждалось, считалось неестественным. А поскольку постфольклор – явление архетипическое, а значит, отражающее коллективное бессознательное, то, возможно, именно этим и объясняется отсутствие в городских романсах архетипа Анима.

Если же говорить о реализации архетипа Анимус в городских романсах, то это, конечно же, в первую очередь «Мурка». Здесь, мы, конечно, должны вспомнить, что вариантов «Мурки» (только в одном сборнике городских романсов!) можно насчитать более семи. Мы возьмем за основу самый, пожалуй, распространенный, вариант³¹. Во-первых, лирическая героиня Мурка – атаманша, предводительница банды. Во- вторых, в тексте прямо указывается на совсем не женские черты ее характера «Сильная и ловкая была./Даже злые урки - все боялись Мурки,/Воровскую жизнь она вела».В третьх, Мурка, обладательница железной силой воли и умением приспосабливаться к любим условиям – это больше характерно для мужчин, чем для взбалмошных женщин. Иурку мы можем назвать своеобразной «прародительницей» бесконечного ряда женских образов, воплощающих в себе Анимус – это и всевозможные держательницы воровских притонов, и тихие домашние девочки, на поверку оказывающиеся преступницами, лихие и веселые работницы фабрик. Это, впрочем, и не удивительно, ведь нравы в городских общежитиях того времени были более чем вольные, и девушкам волей-неволей приходилось уметь за себя постоять. Да и революционное время оставило свой след – на смену кудрявым кисейным барышням пришли суровые девушки в «кожанках». Стоит вспомнить Раю на форде: «Если «Амо» «Форда» перегонит, значит Раечка будет твоя»;или Катю-пастушку, которая убивает мужа-обманщика: «Закипела тут кровь в молодецкой груди/Финский нож ему в сердце вонзила:/-За измену твою,/ за коварную жизнб/тут за все я тебе отомстила»

И даже неисчислимые Марины-Маруси-Кати, отравившиеся из-за несчастной любви (как вариант - из-за невозможности быть вместе с любимым) – тоже являются воплощением Анимуса. Например, в романсе «Парень в кепке и зуб золотой³²» главная героиня Лёлька является классическим образцом Анимуса: с одной стороны – она женственная, нежная и милая, но с другой – в ней скрываются совсем не женские черты: расчетливость, хладнокровие, способность на убийство: «Лельку вызвал начальник угрозыска / И дал Лельке приказ боевой: / Кончить парня в тринадцатой камере — / Парня в кепке и зуб золотой!» Надо заметить, что, когда наша героиня нажимала на курок, она не сомневалась ни секунды («Лелька в камеру входит решительно, пистолетик держа за спиной…») и «сердце на клочки не разорвалось». Такие же черты мы можем найти и у безымянной героини романса «Окрасился месяц багрянцем³³»: Анимус просыпается в ней после сердечной драмы, и девушка находит в себе силы отомстить обидчику: «Ты помнишь, изменщик коварный, / Как я доверялась тебе? / Меня обманул ты однажды – / Сегодня тебя провела. / Ты чувствуешь гибель, презренный? / Как трус, побледнел, задрожал». Более того, героиня упоминаемого ранее романса «Институтка» также имеет черты Анимуса.

Впрочем, Юнг писал, что архетипов в чистом виде в культуре, литературе и искусстве не встречается. Можно говорить лишь о чертах того или иного архетипа. Это объясняется тем, что личное бессознательное в любом случае объединяется с коллективным – так появляются наслоения архетипов.

Самость. Самость — наиболее важный архетип в теории Юнга. Самость представляет собой сердцевину личности, вокруг которой организованны все другие элементы. Когда достигнута интеграция всех аспектов души, человек ощущает единство, гармонию и целостность. Таким образом, в понимании Юнга развитие самости — это главная цель человеческой жизни. Основным символом архетипа самости является мандала и её многочисленные разновидности (абстрактный круг, нимб святого, окно-розетка). По Юнгу, целостность и единство “Я”, символически выраженные в завершенности фигур, вроде мандалы, можно обнаружить в снах, фантазиях, мифах, в религиозном и мистическом опыте. Юнг полагал, что религия является великой силой, содействующей стремлению человека к целостности и полноте. В то же время гармонизация всех частей души — сложный процесс. Истинной уравновешенности личностных структур, как считал он, достичь невозможно, по меньшей мере, к этому можно прийти не ранее среднего возраста. Более того, архетип Самости не реализуется до тех пор, пока не наступит интеграция и гармония всех аспектов души, сознательных и бессознательных. Поэтому достижение зрелого “Я” требует постоянства, настойчивости, интеллекта и большого жизненного опыта. В городском романсе этот архетип встречается редко, видимо, потому, что герои романсов не успевают достигнуть гармонии. Более того, они к ней и не стремятся, предпочитая жить сиюминутными удовольствиями, очень плотной и «плотской» жизнью. Кроме того, редкость употребления архетипа Самости в городских романсах может также быть оправдана тем, что романс тяготеет больше к описанию пограничных состояний человеческой психики, личного бессознательного (убийства, самоубийства, сумасшедшая любовь, измены, ревность). А наличие Самости, напротив, предполагает отсутствие этих самых пограничных состояний. Впрочем, архетип Самость четко прослеживается в так называемых «белогвардейских романсах». Несмотря на то что герои этих романсов находятся в далеко не гармоничной обстановке, и уж тем более до внутренней гармонии им далеко, но спокойствие и стоицизм, с которым большинство из них принимает катастрофические изменения окружающего мира, позволяет нам говорить о проявлении Самости. Романс «Не надо грустить, господа офицеры³⁴» - пожалуй, самый распространенный в цикле «белогвардейских». Лирический герой, от имени которого ведется повествование, в данном случае и является проявлением архетипа Самости. Во-первых, как человек, обладающий внутренним спокойствием, он старается успокоить других – на сколько это возможно («Не надо грустить, господа офицеры, / Что мы потеряли - уже не вернуть...»). Есть в этом спокойствии что-то буддийское. Во- вторых, Юнг писал о том, что Самость – это прежде всего гармония. Гармония существует только при наличии моральных ценностей, нравственной основы. Находим мы ее и у безымянного героя: «Я тоже русский, и я дворянин». Более того, наш герой подходит под определение Юнга даже по биографическим данным: он, как и требуется, средних лет, с большим жизненным опытом и интеллектуальным багажом. Архетип Самость – равно как и остальные архетипы – в «чистом виде» встречается редко, обычно – в дуальной паре, либо – как наслоение одного архетипа на другой.

Кроме уже перечисленных нами архетипов, в городских романсах в России встречаются также Мать, Отец, Старец, но они обнаруживаются реже в силу изначальной своей индивидуальности, хоть и связанной с коллективным бессознательным. Количество архетипов может быть неограниченным, что открывает для исследователей простор для самовыражения. При этом каждый из них окажется прав и не прав одновременно – такова особенность коллективного и индивидуального бессознательного.

Впрочем главное, в чем мы убедились, – система архетипов действительно присутствует в городских романсах 20-х годов ХХ века и несет в себе черты как индивидуального так и коллективного бессознательного. К коллективному бессознательному мы можем отнести сам факт существования городских романсов – поскольку автора у них чаще всего нет, или о нем уже никто не помнит, стихи к песням дописывал каждый исполнитель по своему усмотрению. Городской романс – как постфольклорное явление - в 20х годах не фиксировали, поэтому распространялся он либо «из уст в уста», либо при помощи песенников. Таким образом, творцами становились и слушатели, и читатели, и певцы. А поскольку в каждом человеке от рождения заложен определенный набор паттернов (по Юнгу), то в какой-то момент они «срабатывали» - и в городском романсе появлялась новая строчка, или менялись реалии. Так индивидуальное бессознательное влияло на коллективное и наоборот.

Заключение

В результате нашего исследования мы пришли к следующим выводам:

1. Городской романс (как явление постфольклора) является носителем мифологической составляющей, которая лежит в основе большинства текстов.

2. Городской романс (как явление постфольклора) является носителем архетипического и является проявлением коллективного бессознательного.

Итак, в городском романсе отмечается мифологическое начало. Корни романса уходят глубоко в прошлое, обретая неожиданные параллели с древнегреческой мифологией, русскими народными сказками. Более того, мифологичность романсов привела к интересному эффекту: уличная песня сама стала источником новой мифологии. Незамысловатые сюжеты, которые тем на менее находили очень острый эмоциональный отклик в сердцах слушателей, не только передавались от человека к человеку письменно (в Песенниках), но и устно – как вольный пересказ. Можно с определенной долей уверенности утверждать, что новые городские мифы и легенды выросли как раз из городских романсов. Это утверждение становится еще более правомочным, если вспомнить, что уличная песня является носителем целой системы архетипов, а это, в свою очередь, доказывает его связь с коллективным и индивидуальным бессознательным. Следовательно, та система архетипов, которая встречается в городских романсах, на уровне бессознательного вызывает у каждого индивидуума свои ассоциации. А эти ассоциации вполне могут рано или поздно перерасти в миф. Тем более, что любая мифология основывается на архетипах.

Таким образом, городской романс, содержащий в себе мифологическое и архетипическое начала, и сегодня остается актуальным и популярным. В основном изменив музыкальную аранжировку, уличные песни остались верны себе в сюжетах, манере исполнения и эмоциональном накале, который они в себе несут. Популярность сегодняшнего «шансона» - прямого наследника городского романса- объясняется как раз архетипичностью и мифологичностью его текстов, то есть влияние происходит на уровне коллективного бессознательного, к которому, в конечном итоге и стремится каждое личное бессознательное.

Список использованной литературы

1. Андреев Н. П. Проблема истории фольклора // Советская этнография. 1934. 3. С. 28-4

2. Адоньева С. Современная баллада и жестокий романс/Сост. С.Адоньева и Н. Герасимова. СПб. 1996

3. Аникин В.П., Фольклор как часть древнерусской культуры Журнал "Древняя Русь", 1, 2000

4. Демьянков В. З. Текст и дискурс как термины и как слова обыденного языка // IVМеждународная научная конференция «Язык, культура, общество». Москва, 27–30 сентября 2007 г.: Пленарные доклады. М.: Московский институт иностранных языков; Российская академия лингвистических наук; Институт языкознания РАН; Научный журнал «Вопросы филологии», 2007. С.86–95.

5. Зеленин Д.К. Новые веяния в народной поэзии. М., 1901./ электронная библиотека М. Мошкова - http://lib.userline.ru/

6. Неклюдов С.Ю.: Фольклор современного города // Современный городской фольклор. Редакционная коллегия А.Ф. Белоусов, И. С. Веселова, С. Ю. Неклюдов. М., 2003, с. 5-24;

7. Неклюдов С.Ю.: Столичные и провинциальные города в уличной песне XX века: топика и топонимика // Europa Orientalis, № XXII/2003:1, p. 71-86 (перепеч.: Экология культуры, № 2 (39), Архангельск, 2006, с. 67-79);

8. Неклюдов С.Ю.: «Цыплёнок жареный, цыплёнок пареный…»// Язык. Личность. Текст: Сб. ст. к 70-летию Т. М. Николаевой. Отв. ред. В. Н. Топоров. Отв. секр. И. А. Седакова. М., 2005, с. 637—649;

9. Неклюдов С.Ю.: «Все кирпичики, да кирпичики…» // Шиповник. Историко-филологический сборник к 60-летию Р.Д. Тименчика. М., 2005, с. 271—303;

10. Неклюдов С.Ю.: «Гоп-со-смыком» — это всем известно… // Фольклор, постфольклор, быт, литература. Сб. статей к 60-летию Александра Федоровича Белоусова. СПб., 2006, с. 65-85;

11. Неклюдов С.Ю.: Фольклор на асфальте // Живая старина, 2007, № 3, с. 2-3 (совм. с А. С. Архиповой)

12. Неклюдов С.Ю. - Структура и функция мифа // Мифы и мифология в современной России. Под ред. К.Аймермахера, Ф.Бомсдорфа, Г.Бордюкова. М.: АИРО-XX, 2000.- С. 17-38.

13. Мелетинский Е.М. Мифологическое мышление. Категории мифов. От мифа к литературе. М.: РГГУ, 2000, с. 24-31

14. Мечковская Н. Язык и религия. Лекции по филологии и истории религий/электронная библиотека Гумер - www.gumer.info

15. Юнг К. Г. Архетип и символ / сост. и вступ. ст. А. М. Руткевича. М., 1991

16. В нашу гавань заходили корабли: песни городских дворов и окраин. Ижевск «Книга», 1996.

17. А я не уберу чемоданчик! Песни студенческие, школьные, дворовые/Сост. М.Баранова. – М.:Эксмо,2006.-

18. Тексты, ноты и фонограммы песен разных эпох и жанров/www.a-pesni.golosa.info

Приложение 1

«Там, где шумели камыши»

Шумел бушующий камыш,

Судили парня молодого,

Он был красивый сам собой,

Но много в жизни сделал злого.

Он попросился говорить,

И судьи слово ему дали,

И речь его была полна

Тоски, и горя, и печали.

Когда мне было десять лет,

Я из семьи родной сорвался,

Я научился воровать,

И со шпаною я связался.

Когда мне было двадцать лет,

Я был в кругу друзей «хороших»,

Я научился убивать

И зашибал помногу грошей.

Однажды мы вошли в село,

Где люди тихо, мирно спали,

Мы стали грабить один дом,

Но света в нем не зажигали.

Когда ж окончился грабеж,

Мои друзья уж уходили,

Я на минуту свет зажег,

О, люди, что я там увидел:

Передо мной стояла мать,

В груди с кинжалом умирая,

А на полу лежал отец,

Он был убит моей рукою.

А шестилетняя сестра

В кроватке тихо умирала,

Она, как рыбка без воды,

Свой ротик чуть приоткрывала.

Когда он кончил говорить,

Весь зал наполнился слезами.

Его просили пощадить,

Но судьи приговор читали.

Хоть ты всю правду рассказал,

Мы пощадить тебя не можем.

За злодеяния твои

Мы смертный приговор выносим

Вдали пылающий камин,

Вели к расстрелу молодого

Он был красивый сам собой,

Но много в жизни сделал злого.

Приложение №2

«Огни притона заманчиво мигали»

Огни притона заманчиво мигали,

А джаз Утесова заманчиво гремел.

Там за столом мужчины совесть пропивали,

А девки честь свою хотят залить вином.

Там за столом сидел красивый парень,

Одет он скромно, с надорванной душой.

Он был дитя, когда отец его покинул,

Оставив жить их с матерью вдвоем.

Ребенок рос, а мать его кормила,

Сама не ела - все сыну берегла,

С рукой протянутой на папертях стояла,

Порой в лохмотьях и даже без пальто.

Вот вырос сын, с ворами он сознался,

Он стал кутить и дома не бывать,

Он время проводил в притонах и разврате,

И позабыл свою старушку мать.

А мать по сыну плачет и страдает,

Болит и стонет надорванная грудь.

Она лежит в сыром нетопленом подвале,

Не в силах руку за копейкой протянуть.

Вот в двери стук - и двери отворились,

Вошел в костюме он и в кожаном пальто.

Сказал он тихо, сказал: "Мамаша, здравствуй..."

И ничего он больше вымолвить не мог.

"Ах, погоди... Не уходи, останься...

Ты пожалей свою старушку мать.

Ведь о тебе уже немало слез пролито,

Еще немало придется проливать..."

Но он ушел и даже дверью хлопнул,

И не сказал ей больше ничего.

А мать, рыдая, зарылася в лохмотья,

Ей было больно после этого всего.

На утро мать лежала в белом гробе,

А к вечеру на кладбище свезли.

А сына родного с отчаянными бандитами

На утро всех к расстрелу привели.

Приложение №3

«Бледной луной озарился старый кладбищенский двор»

Бледной луной озарился Старый кладбищенский двор. И над могилой сырою Плакал молоденький вор: — Мама, милая мама, Зачем ты так рано ушла? Свет белый покинула рано, Отца-подлеца не нашла? Живет он в хорошеньком доме, С другою семьей, прокурор. Он судит людей по закону, Не зная, что сын его вор. И вот на скамье подсудимых Наш маленький мальчик сидит И голубыми глазами На прокурора глядит. Окончилась речь прокурора, Преступнику слово дано: — Судите вы, граждане судьи, На это вам право дано. Раздался коротенький выстрел, На землю наш мальчик упал И голубыми глазами Отца-подлеца он проклял. — Ах, миленький маленький мальчик! Зачем ты так рано пропал? Сказал бы ты это мне раньше, И я бы тебя оправдал.

Вот бледной луной озарился Старый кладбищенский двор, И над могилой двойною Повесился сам прокурор.

Приложение №4

«Печка»

В одном городе близ Саратова, Под названьем тот город Петровск, Там жила семья небогатая. Мать бледна там была, словно воск.

Долго мучилась, разнесчастная, И решила покинуть наш свет, Позвала к себе своих детушек И дала им последний совет:

- Милы детушки, покидаю вас, Трудно будет без мамки вам жить, Не оденут вас, не обуют вас, И голодным придется ходить.

Поглядев на них, мать заплакала, И вздохнула она тяжело. - Милы детушки, покидаю вас, - Так закончила слово свое.

Схоронил отец одинокую, Стал теперь для детей сам не свой, Он нашел себе жену новую, С черствым сердцем, кровавой душой.

И не раз, не два говорит она: - Милый мой, уничтожь ты детей. Печку вытопи и сожги ты их, Нам вдвоем будет жить веселей.

Так и сделал он по словам ее, Быстро печку отец затопил. Засадил в мешок сына младшего, Тут же в печку его положил.

- Милый папочка, - просит девочка. – Завяжи мне от страха глаза. Чтоб не видеть мне смерть ужасную, И простимся с тобой навсегда.

Завязал отец глаза девочке И хотел ее в печку бросать, Это видела одна женщина, Стала громко в окошко стучать.

Собрался народ, спасли девочку, А братишка уж мертвый лежал, Лицо черное, обгорелое, Факт кошмарный пред всеми предстал.

Люди плакали вместе с девочкой, Получившей тяжелый удар. А милиция тут приехала – Арестован был злобный варвар.

Приложение №5

«Фитиль»

Мать у Саньки прачкою была, От чахотки вскоре померла. Озорной у Саньки был отец: Бросил Саньку, пропился вконец. Это все не выдумка, а быль, Дали Саньке прозвище «Фитиль», И его не раз встречали вы На сырых булыжниках Москвы. В рваной кацавейке, в пух и прах Все ругался Санька, воровал, И в такой мороз, что просто страх, Ночевал в асфальтовых котлах. Думал Санька: минет двадцать лет, Может, Саньку выберут в Совет, А еще в году невесть каком Будет самый главный он нарком. Станет в государстве голова, Шкетам даст особые права. Ну, такие вот, как например: Чтоб из котлов не гнал милиционер. Как-то слямзил кошелек Фитиль, Побежал, но тут автомобиль! Угодил под самый кузов шкет, Санька жил и Саньки больше нет.

Приложение №6

«Я сын рабочего, подпольщика-партийца» Я сын рабочего, подпольщика-партийца, (1) Отец любил меня, и я им дорожил. (2) Но извела отца проклятая больница, Туберкулёз его в могилу положил. И я остался без отцовского надзора, Я бросил мать, а сам на улицу пошёл. И эта улица дала мне кличку вора, Так незаметно до решёточки дошёл. Блатная жизнь — кильдымы (3) и вокзалы, И, словно в пропасть, лучшие года... Но в тридцать третьем, с окончанием Канала, (4) Решил преступный мир забыть я навсегда. (5) Приехал в город (позабыл его названье). Хотел на фабрику работать поступить, Но мне сказали: «Вы отбыли наказанье, Так будьте ласковы наш адрес позабыть». Порвал, братва, я эту справочку с Канала, Какую добыл многолетним (6) я трудом. И снова жизнь меня блатная в руки взяла, И снова — кражи, уголовка, исправдом... (7) Так знайте ж, братцы, как нам трудно исправляться, Когда начальство нам навстречу не идёт!

Не приходилось им по лагерям скитаться, А кто покатится, — тот сразу нас поймёт.

(1) Вариант — «подпольного партийца». (2) Вариант — «Отец любил меня и мною дорожил». (3) Кильдым — притон, весёлое место. (4) В 1933 году завершилось строительство Беломорско-Балтийского канала, где трудились сотни тысяч заключённых. Многих каналоармейцев наградили и отпустили на свободу, многим значительно сократили сроки наказания. (5) Вариант куплета — «А там пошло, по плану и без плана, Успел не раз в тюрьме я побывать... А в тридцать третьем, с окончанием Канала, Решил навеки я с преступностью порвать». (6) Вариант — «пятилетним». Никак не может быть, потому что канал строился с 1931 по 1933 годы. (7) Вариант - «И так шатался я от фабрики к заводу, Повсюду слышал я отказный разговор. Так для чего я добывал себе свободу, Когда по-старому, по-прежнему я — вор?!»

Приложение №7

«Черный ворон»

Окрестись, мамаша, маленьким кресточком, Помогают нам великие кресты. Может, сына твоего, а может, дочку, Отобьют тогда кремлевские часы. А ну-ка, парень, подними повыше ворот, Подними повыше ворот и держись. Черный ворон, черный ворон, черный ворон Переехал мою маленькую жизнь. На глаза надвинутая кепка, Рельсов убегающий пунктир. Нам попутчиком с тобой на этой ветке Будет только лишь строгий конвоир. А если вспомнится красавица молодка, Если вспомнишь отчий дом, родную мать, Подними повыше ворот и тихонько Начинай ты эту песню напевать.

Приложение №8

«Жора, подержи мой макинтош»! Я с детства был испорченный ребёнок, На маму и на папу не похож. Я женщин обожал ещё с пелёнок — ша! Эх, Жора, подержи мой макинтош! Однажды как-то в хмурую погоду Я понял, что родителям негож. Собрал пожитки и ушёл я к ворам — ша! Жора, подержи мой макинтош! Канаю раз с Кирюхою на дельце, (1) И увидал на улице дебош. А ну-ка, по-одесски всыплем мы им перца — ша! Жора, подержи мой макинтош! Ударом сбит и хрюкаю я в луже, На папу и на маму не похож. А Жоре подтянули галстук туже — ша! И шопнули (2) вдобавок макинтош. Я с детства был испорченный ребёнок... и т.д. (1) То есть иду с приятелем на преступление. (2) Шопнуть — украсть.

Приложение №8

« Ты ходишь пьяная и очень бледная»

Ты ходишь пьяная и очень бледная По темным улицам совсем одна. Тебе мерещится дощечка медная И штора синяя его окна. Прижавшись к бархату авто бесшумного, Ты грустно смотришь в ряды огней. И память прошлого, полубезумного, Мелькают ужасы былых ночей. А на диване там подушки алые, Вино шампанское, коньяк «Мартель». Глаза янтарные, всегда печальные, Губы искусаны, сама пьяна. Супруг, обманутый тобой, неверною, Придя в гостиную, супругу ждет. Любовник знает: она покорная, Кляня и плача, к нему придет. Ты входишь пьяная, полувеселая, Маня рукой его, к себе прижмешь. Лишь только лампочки с рассветом тусклые, А ты усталая домой бредешь. Ты ходишь пьяная, такая странная, По темным улицам совсем одна. Тебе мерещится вся жизнь пропащая И штора синяя его окна.

Приложение №9

«Институтка»

1. Не смотрите вы так сквозь прищур ваших глаз, Джентльмены, бароны и леди. Я за двадцать минут опьянеть не смогла От бокала холодного бренди.

Ведь я институтка, я дочь камергера, Я чёрная моль, я летучая мышь... Вино и мужчины - моя атмосфера, Приют эмигрантов - свободный Париж!

2. Мой отец в октябре убежать не сумел, Но для белых он сделал немало. Срок пришёл, и суровое слово "расстрел!" Прозвучал приговор трибунала.

И вот я - проститутка, я фея из сквера, Я чёрная моль, я летучая мышь... Вино и мужчины - моя атмосфера, Приют эмигрантов - свободный Париж!

3. Я сказала полковнику - нате, берите, Не донской же валютой за это платить! Вы мне франками, сэр, за любовь заплатите, А всё остальное - дорожная пыль.

Ведь я - проститутка, я фея из сквера, Я чёрная моль, я летучая мышь... Вино и мужчины - моя атмосфера, Приют эмигрантов - свободный Париж!

4. Только лишь иногда, под порыв лживой страсти Вспоминаю обеты, родимую быль. И тогда я плюю в их слюнявые пасти, А всё остальное - дорожная пыль.

Ведь я институтка, я дочь камергера, Я чёрная моль, я летучая мышь... Вино и мужчины - моя атмосфера, Приют эмигрантов - свободный Париж!

Приложение № 10

«Парень в кепке и зуб золотой»

Есть один ресторанчик портовый,

Лельке скучно и грустно одной.

Вдруг зашел туда парень фартовый —

Парень в кепке и зуб золотой.

Лелька ножку за ножку забросила

(Дескать, знаю я мир ваш блатной!),

Как мальчишку, опростоволосила

Парня в кепке и зуб золотой.

Даже урки не помнили смелые

Никогда в жизни сцены такой:

Как лобзал Лельке рученьки белые

Парень в кепке и зуб золотой

Раз на дело пошли пустяковое,

Миллион таких дел за спиной;

Но попался башка бестолковая —

Парень в кепке и зуб золотой..

Его сердце томилось разлукою

С той, кого он считал дорогой;

Но не знал, что обманут был сукою

Парень в кепке и зуб золотой.

Лельку вызвал начальник угрозыска

И дал Лельке приказ боевой:

Кончить парня в тринадцатой камере —

Парня в кепке и зуб золотой!

Лелька в камеру входит решительно,

Пистолетик держа за спиной;

Умирал, матерясь выразительно,

Парень в кепке и зуб золотой.

Есть один ресторанчик портовый,

Лельке скучно и грустно одной.

Не зайдет туда парень фартовый —

Парень в кепке и зуб золотой.

Приложение №11

«Окрасился месяц багрянцем»

Окрасился месяц багрянцем Где волны бушуют у скал Поедем красотка кататься Давно я тебя поджидал Поедем красотка кататься Давно я тебя поджидал Кататься я с милым согласна Я волны морские люблю Дай парусу полную волю Сама же я сяду к рулю Ты правишь в открытое море Где с бурей не справиться нам В такую шальную погоду Нельзя доверяться волнам Нельзя почему ж дорогой мой А в горькой минувшей судьбе Ты помнишь изменщик коварный Как я доверялась тебе Меня обманул ты однажды Сегодня тебя провела Ты чувствуешь гибель презренный Как трус побледнел задрожал Всю ночь волновалося море Кипела морская волна А утром качались на волнах Лишь щепки того челнока А утром качались на волнах Лишь щепки того челнока

Приложение №12

Не надо грустить, господа офицеры, Что мы потеряли - уже не вернуть... Пусть нету отечества, нету уж веры, И кровью отмечен нелёгкий наш путь. Пусть мы неприятелем к Дону прижаты - За нами осталась полоска земли... Пылают станицы, посёлки и хаты,- А что же ещё там поджечь не смогли? Оставьте, поручик, стакан самогона,- Ведь вы не найдёте забвенья в вине, Быть может, командовать вам эскадроном,- Чему удивляться - все мы на войне... И вы, капитан, не тянитесь к бутылке, Юнцам подавая ненужный пример, Я знаю, что ваши родные в Бутырке,- Но вы ж не мальчишка, ведь вы - офицер. Пусть нас обдувает степными ветрами, Никто не узнает, где мы полегли. А чтобы Россия всегда была с нами,- Возьмите по горсточке русской земли. По нашим следам смерть над степью несётся,- Спасибо, друзья, что я здесь не один. Погибнуть и мне в этой схватке придётся - Ведь я тоже русский, и я - дворянин. Не надо грустить, господа офицеры, Что мы потеряли - уже не вернуть... Пусть нету отечества, нету уж веры, И кровью отмечен нелёгкий наш путь...

Приложение №13

Мурка

1 Юнг «Об истоках сознания» («Von den Wurzeln des Bewusstseins»/ цит. по электронной библиотеке М.Мошкова - http://lib.userline.ru/

2 Юнг, «Об истоках сознания» («Von den Wurzeln des Bewusstseins»/ цит. по электронной библиотеке М.Мошкова - http://lib.userline.ru/

3 С. Сендерович «Ревизия юнговой теории архетипа»/ цит. по электронной библиотеке М.Мошкова - http://lib.userline.ru/

4 Барт Р. Миф сегодня // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. — М.: Прогресс; Универс, 1994. С. 72

5 Аникин В.П., Фольклор как часть древнерусской культуры, Журнал "Древняя Русь", 1, 2000, с.35.-