Hrestomatia_Svodka

свободный чин, поидоша изо всех городов. Первое приидоша коломничи,

потом резанцы, потом же из Украиных городов многая люди и казаки и стрельцы, кои сидели на Москве при царе Василье. Они же им даваша жалованье. Богу же призревшу на ту рать, и даст меж ими совет велий и любовь, что отнюдь меж ими не бяше вражды никакия; кои убо покупаху лошади меньшою ценою, те же лошади побыша месяц, те ж продавцы не познаху: тако богу поспоряюшу всем. <...>

311.О приходе под Москву. На утрие же с реки Яузы поидоша под Москву. Князь Дмитрей же Тимофеевич Трубецкой с ратными людьми встретоша ево и зваша ево стоять к себе в острог. Он же ему отказа, что отнюдь вместе с казаками не стаивать. И пришел, ста у Арбацких ворот и уставишася по станом подле Каменново города, подле стены, и зделаша острог и окопаша кругом рвом и едва укрепитися успеша до етмансково приходу. Князь Дмитрей же Тимофеевич Трубецкой и казаки начата на князь Дмитрея Михаиловича Пожарсково и на Кузму и на ратных людей нелюбовь держати за то, что к ним в табары не пошли.

312.О приходе гетманском под Москву и о первом бою. На утрии же приходу своего под Москву посла для етмана проведывати по всем городом. И

августа в 21 день прибегоша под Москву и сказаша, что етман, с Вяземы поднявся, идет под Москву. Князь Дмитрей же и все ратные люди начата гогови-тися против етмана и укреплятися. Етман же, пришед под Москву, и ста на Поклонной горе. На утрии же перелезя Москву реку под Новым Девичьим монастырем, и приде близ Чертольских ворот. Князь Дмитрей же со всеми ратными людьми выиде противу ево, а князь Дмитрей Трубецкой стоял на другой стороне Москвы реки у Крымсково двора и приела ко князь Дмитрею Михайловичю, чтобы прислати к ним конных сотен, а им промышляти на них с стороны. Они же чаяху, что правдою прислал он по люди, и, выбрав лутчие пять сотень, посла к ним. С етманом же бывшу бою конному с 1-го часа до

211

осьмаго, от князь Дмитрея ж Трубецково ис полку и ис табар казачьи помочи не учи-ниша ни мало; лише казаки лаяху, глаголаху: «богати пришли из Ярославля, и сами одни отстоятся от етмана». Етману же наступаю ту всеми людьми, князю же Дмитрею и всем воеводам, кои с ним пришли с ратными людьми, не могущу противу етмана стояти конными людьми, и повеле всей рати сойти с коней, и начата битися пешие: едва руками не ималися меж себя,

едва против их стояща. Головы же те, кои посланы ко князю Дмитрею Трубецкому, видя неизможение своим полком, а от нево никоторые помочи нету и поидоша от нево ис полку бес повеления скорым делом. Он же не похоте их пустить. Они же ево не послушаша, поидоша в свои полки и многую помощь учиниша. Атаманы ж Трубецково полку: Филат Межаков, Офонасей Коломна,

Дружина Романов, Макар Козлов поидоша самовольством на помощь и глаголаху князю Дмитрею Трубецкому, что «в вашей нелюбви Московскому государству и ратным людем пагуба становитца». И придоша на помочь ко князь Дмитрею в полки и по милости всещедраго бога етмана отбита и многих литовских людей побиша. На утрии же собраху трупу литовскаго больши тысечи человек и повелеша их покопати в ямы. Етман же, отшед, ста на Поклонной горе, а с Поклонной горы перешел, ста у пречистой Донской.

314.О побое гетманском и об отходе гетману от Москвы. И августа в 24

день, на память иже во святых отца нашего Петра митрополита, поидоша етман з запасом на проход в Москву. Князь Дмитрей же Тимофеевич Трубецкой с ратными людьми ста от Москвы реки от Лужников. Князь Дмитрей же Михаилович с своей стороны ста у Москвы реки, у Ильи пророка Обыденного,

а воевод, кои с ним приидоша из Ярославля, поставиша, где был древяной град по рву. А против етмана послаша сотни многая. И бою бывшу великому с утра до шестаго часу, етман же, видя против себя крепкое стояние московских людей, и напусти на них всеми людьми, сотни и полки все смяша, и втоптал в Москву реку. Едва сам князь Дмитрей с полком своим стоял против их. Князь

212

Дмитрей же Трубецкой и казаки все поидоша в табары. Етман же, пришед, ста у Екатерины мученицы христовы и табары постави. И острожок, что был у Климента, папы Римского, сидеша в нем казаки, литовские люди взята и посадиша своих литовских людей. Людие же сташа в великой ужасти и посылаху х казаком, чтобы сопча промышляти над етманом. Они же отнюдь не помогаху. В та же время прилучися быти в полках у князь Дмитрея Михаиловича Пожарсково Троицкому келарю Аврамию Палицыну, и пойде в табары х казаком и моляша их и посули им многую монастырьскую казну. Они же, ево послушавше, поидоша и придоша с обеих сторон от Трубецково полку и от Пожарсково и со-вокупишася вместе, острожок Клементьевской взята и литву побиша: одних венгорей побиша семьсот человек, и опять седоша в остроге, а иные пехота легоша по ямам и по кропивам на пути, чтоб не пропустить етмана в город. Всею же ратию начата плаката и пеги молебны,

чтобы Московское государство бог избавил от погибели, и обрекошася всею ратию поставите храм во имя Стретение пречистые богородицы и святого апостола и евангелиста Ивана Богослова, да Петра митрополита, московского чюдотворца. Дню же бывшу близко вечера, бог же положи храбрость в немощнаго: приде бо Кузма Минин ко князю Дмитрею Михайловичи) и

просяще у нево людей. Князь Дмитрей же ему глаголаше: «емли, ково хощеши». Он же взя рохмистра Хмелевскаго да три сотни дворянским, и

перешел за Москву реку, и ста против Крымсково двора. Тут же стояху у Крымсково двора рота литовская конная да пешая. Кузма же с теми сотнями напустиша впрямь на них. Они же быша богом гонимы и, помо-щию пречистые богоматери и московских чюдотворцов, не дождався их, побе-гоша к табарам Хаткеевым, рота роту смяху. Пехота же, видя то, из ям и ис кропив поидоша тиском к табарам. Конныя же все напустиша. Етман же, покинув многие коши и шатры, побежа ис табар. Воеводы ж и ратные люди сташа по рву древяного города, коши же и шатры все поимаша. Многие ж люди хотяху битися.

213

Начальники же их не пустиша за ров, глаголаху им, что не бывает на один день две радости, а то зделалось помощию божиею. И повел еша стреляти казаком и стрельцом, и бысть стрельба на два часа, яко убо не слы-шети, хто что говоряше. Огню же бывшу и дыму, яко от пожару велия, гетману же бывшу в великой ужасти, и отойде к пречистой донской и стояше во всю нощь на конех.

На утрие же побегоша от Москвы. Срама же ради своего прямо в Литву поидоша.

315.О съезде бояр и воевод. Начальники же начаша меж себя быти не в совете для тово, что князь Дмитрею Трубецкому хотящу тово, чтобы князь Дмитрей Пожарской и Кузма ездили к нему в табары. Они же к нему не ездяху в табары не для того, что к нему ездити, но для ради казачья убойства. И

приговориша всею ратью съезжатися на Неглинне. И туго же начата съезжатися и земским делом начата промышляти.

318.О взятии города Китая. Литовским же людем в городе бысть тесно великая: никуда их не выпускаху. Гладу же у них бывшу великому, выпущах из города всяких людей. По милости ж всещедраго бога на память Аверк Великого поидоша приступом и Китай взята и многих литовских людей биша.

319.О выпуске боярских и всяких чинов людей жен. Литовские же люди дяху свое неизможение, повелеху боя ром своих жен и всяким людем выпу из города вон. Бояре же о том оскорбяся, куда б их выпустите вон, и поел ко князь Дмитрею Михайловичи) Пожарскому и х Кузме и ко всем ратным людем,

чтобы пожаловали их, приняли без позору. Князь Дмитрей же повеле им жен своих выпущати и пойде сам и прият жены их чесно и проводи их коюждо к своему приятелю и повеле им давати корм. Казаки ж все за то князь Дмитрея хотеша убита, что грабить не дал боярынь.

320.О выводе боярском и о здаче Кремля города. Литовские ж люди, видя свое неизможение и глад великой, и град Кремль здавати начата и начата уговариватца, что бы их не побили, полковником же и рохмистром и шляхтам

214

чтобы итти ко князю Дмитрею Михайловичи) в полк Пожарскому, а к Трубецкому отнюдь не похотеша итти в полк. Казаки ж, видя то, что приидоша на Каменной мост все бояре, и собрашася все, з знаменами и со оружием приидоша и хотяху со князь Дмитреевым полком битися, едва у них без бою пр де. Казаки ж поидоша к себе в табары, а бояре из города выидоша. Князь Дмитрей же Михаилович прия их с честию и возда им честь велию. На утри же Струе полковник с товарищи Кремль город здаша. И Струса взяша в полк ко князь Дмитрею Тимофеевичу Трубецкому со всем полком ево. Казаки х весь ево полк побита, немногие осташа. Будилов же полк взяша в князь Дмит-реев в полк Михаиловича Пожарсково и их послаша по городом, ни единова не убита и не ограбиша их. Сидение ж их бяше в Москве таково жестоко: не токмо что собаки и кошки ядяху, но и людей руских побиваху. Да не токмо что руских людей побиваху, и ядяху, но и сами друг друга побиваху и едяху. Да не токмо живых людей побиваху, но и мертвых из земли роскопываху: как убо взяли Китай, то сами видехом очима своима, что многая тчаны насолены быша человечины.

Источник: Орлов, А.С. Хрестоматия по истории России с древнейших времен до наших дней: учеб. пособие / сост. А.С. Орлов, В.А. Георгиев Н.Г.

Георгиева, Т.А. Сивохина. М., 2000. С. 142–146.

Дневник Патрика Гордона (извлечение)

Патрик Леопольд Гордон (1635 – 1699) – российский военный деятель шотландского происхождения, генерал и контр-адмирал. Находился в России с

1661 г. Участвовал в военном управлении Малороссии (1667 – 1686 гг.),

участвовал в Крымских походах 1687 и 1689 гг. и Азовских походах 1695 и 1696

гг. Был свидетелем воцарения Петра I.

215

Гордон оставил после себя дневник, охватывающий всю жизнь автора

(окончен 31 декабря 1698 г.) и написанный по-английски.

<…> «Апреля 3. Утром у дома боярина Ивана Борисовича Троекурова собрались челобитчики стрелецких полков, прибывшие в Москву, и около сотни стрельцов. <...> с требованием выслушать их жалобы. Им предложили выбрать из своей среды четырех представителей и подать челобитную. Так они и поступили. Стрельцы жаловались на разорение и на крайную нужду,

заявляли, что, пока не просохнут дороги, на службу не пойдут. Но боярин не захотел их выслушать и приказал немедленно отправляться в полки. Стрельцы отказались подчиниться, и он приказал арестовать выборных. Но по дороге в тюрьму их освободили товарищи из-под стражи. Известие об этом вызвало большой переполох среди властей. Генералиссимус князь Федор Юрьевич 12

прибыл ко мне в большой тревоге. Когда он рассказал мне о случившемся, я

ответил, что серьезных оснований для беспокойства нет, так как группа недовольных слаба и не имеет предводителей. Тем не менее я пошел в Бутырки,

чтобы быть готовым на случай возможных беспорядков. Убедившись, что все солдаты находятся в своих подразделениях, я уведомил об этом власти и спокойно лег спать. <…>

Июня 8. Распространился слух, что четыре стрелецких полка в Торопце склонны к бунту. Были посланы лазутчики узнать об их намерениях.

Июня 9. Был отдан приказ использовать против стрелецких полков войска

– четыре офицера и 40 солдат из Бутырского полка – <...> и арестовать тех стрельцов, которые покинули свои полки.

Июня 10. Пришло известие, что четыре стрелецких полка,

расквартированные в Великих Луках, двинулись из Торопца с целью склонить к мятежу остальную армию. Было приказано отделить мятежные полки от остальной армии и отправить их на новое место службы в разные места.

216

Июня 11. Прибывшие из Торопца два капитана сообщили, что стрельцы отказались идти на новое место службы, предписанное им, решили двинуться на Москву и потребовали от офицеров вести их на столицу. Офицеров,

отказавшихся последовать за ними, они сместили и выбрали себе в командиры четверых, то есть от каждого полка. Эта новость сильно перепугала власти. На совете, собранном в тот же день, было решено отправить против стрельцов войско из пехоты и конницы. Послали за мной и сообщили о моем назначении командиром передового отряда пехоты... Было решено оставить в московских полках по 500 человек. <...> Мне позволили самому отбирать офицеров и солдат, идущих в поход.

Июня 12. Я был срочно вызван на совещание совета во дворец, где подтвердилось решение, принятое ранее. Более новостей о восстании не было.

Днем я обедал с польским послом в компании друзей. Мне были приданы 27

человек, которых я должен был использовать как нарочных для передачи известий в Москву.

Июня 13. Состоялось еще одно заседание совета, и я получил предписание двинуться с пехотою и артиллерией на реку Ходынку и ждать приказаний. Выплатив солдатам месячное жалованье <...>, я отправился со своим полком из Бутырок к маленькой речке Ходынке, где мы и разбили лагерь. В моем распоряжении имелось пять пушек и 150 повозок. Остальные три полка подошли к полуночи. <…>

Июня 17. В среду в шесть часов утра мы двинулись в Чернево, в 10

верстах оттуда. Тут я встретил слугу одного дворянина, который сообщил, что стрельцы по-быстрому направляются к Воскресенскому монастырю, чтобы захватить его до наступления темноты. Это известие заставило меня ускорить движение войска, надо было опередить стрельцов. Через пять верст я дал войску небольшой отдых и послал боярам доклад с требованием прислать конницу. Затем пересек реку и на полном скаку достиг монастыря. Лазутчики

217

доставили четырех стрельцов, которые, как они сообщили, были посланы от полков с петицией к боярам. В ней перечислялись явно преувеличенные жалобы на тяготы службы и просьба отпустить их домой, в Москву, к своим семьям. Я переслал их требования генералиссимусу и, узнав от лазутчиков, что стрельцы находятся в 15 верстах от монастыря и не смогут добраться до него к ночи, отдал приказ разбить лагерь на выгодной позиции, около монастырской слободы на холме. Я прибыл туда до восхода солнца, за это время стрельцы уже достигли реки и собрались форсировать ее. Я тотчас же поскакал к переправе,

где встретился с передовым отрядом стрельцов. С ними я беседовал в спокойном тоне, предложив им вернуться за реку. Стрельцы не послушали меня и стали перебираться на луг, расположенный напротив деревни. Я быстро вернулся назад и приказал двум полкам двинуться через деревню и стать за нею в дефиле, остальным же – оставаться в поле, около дороги на Москву. После этого я опять направился к стрельцам для переговоров, но они были неуступчивы в своих требованиях. Тем не менее, мне удалось уговорить их послать двух представителей к генералиссимусу. После взаимных заверений,

что обе стороны не станут ничего предпринимать в течение ночи, стрельцы вернулись в свой лагерь, выставив небольшую охрану на берегу. Выдвинув батальон для наблюдения за ними, я еще раз осмотрел всю местность, проверил посты и, убедившись, что в стрелецком лагере действительно все тихо,

отправился к генералиссимусу посоветоваться о дальнейших действиях. После продолжительного совещания было решено, что я пойду в лагерь стрельцов и предъявляю им следующие требования: 1.) Они должны возвратиться назад в места, предписанные указом. 2.) Должны выдать 149 человек, которые бежали из полков в Москву, а также зачинщиков прежних беспорядков. 3.) В местах нового расквартирования Его Величество выплатит стрельцам их жалованье деньгами и провиантом. 4.) Они будут полностью прощены за свои прежние

218

прегрешения. 5.) Руководители и зачинщики беспорядков не понесут серьезного наказания.

Июня 18. Утром я вместе с шестью стрелецкими доносчиками отправился в лагерь мятежников и велел им собраться, чтобы выслушать требования Его Величества. Когда собрались 200 человек, я, употребив все мое красноречие,

зачитал им требования Его Величества, обещая прощение в соответствии с указом. На это стрельцы отвечали, что они поклялись или умереть, или прийти в Москву, где пробудут два-три дня, а потом отправятся в то место, куда укажет Его Величество. Я повторил им, что к Москве их не подпустят. Однако стрельцы оставались непреклонными, заявляя, что лучше умрут, но назад не пойдут. Наконец, выступили два старых стрельца, которые перечислили свои нужды и бедствия. Поднялся страшный шум. Я предложил им еще раз как следует подумать и обсудить наше предложение, в каждом полку отдельно.

Однако на это они не соглашались, говоря, что у всех у них одни мысли. В

конце концов я заявил, что уезжаю из лагеря и подожду ответа, пригрозив им,

что если они сейчас не воспользуются милостями Его Величества, то пусть не рассчитывают на какое-либо снисхождение в дальнейшем, так как я имею предписание привести их к покорности с помощью любых средств. Отъехав недалеко от лагеря, я ожидал ответа от стрельцов в течение 15 минут. Не получив никаких известий, я с сожалением в сердце тронулся в обратный путь.

После осмотра лагеря мятежников и совещания с генералиссимусом было решено использовать против бунтовщиков войска и артиллерию. Окружив стрелецкий лагерь пехотою и конницей и расположив 25 пушек на удобной позиции, я еще раз послал к ним офицера с предложением подчиниться. Но стрельцы категорически его отвергли, заявив, что готовы защищаться в случае нашего нападения. Видя тщетность всех усилий, я приказал открыть огонь.

Первый, предупредительный залп лишь ободрил их. Они начали размахивать знаменами и с криками бросать вверх шапки, готовясь к бою. Однако

219

следующий залп, поразивший многих из них, вызвал панику. Стремясь укрыться от огня, стрельцы попытались прорваться через слободу, но натолкнулись на наши части, предусмотрительно размещенные там. После третьего залпа большинство стрельцов бросилось бежать из лагеря, и тогда я приказал двинуть два батальона прямо в лагерь стрельцов. Наши потери за время сражения, длившегося около часа, составили несколько человек ранеными. У мятежников было 22 человека убито и 40 человек ранено, причем большинство смертельно. Всех пленных отправили в монастырь. Мы собрали их амуницию и полковые повозки. Все это было отправлено в штаб-квартиру.

Затем я послал офицера в Москву с донесением о сражении. Все следующее утро мы собирали трофеи, разбросанные в лагере и в поле.

Июня 19. Был отдан приказ, чтобы мятежники выдали зачинщиков и руководителей бунта. Большинство стрельцов было подвергнуто допросам с целью выявить руководителей мятежа. В 1-м стрелецком полку была проведена перекличка: виновных отводили в одну сторону, невиновных – в другую. После обеда той же процедуре был подвергнут другой полк.

Июня 20-21. <...> Продолжались допросы стрельцов с применением пыток, чтобы выявить истинные их намерения.

Июня 22. 24 человека признались в своих страшных преступлениях,

которые они намеревались сотворить по прибытии в Москву: перебить часть бояр и добиться введения новых правил службы и повышения жалованья. Они были приговорены к смертной казни через обезглавливание. Все приговоренные исповедались и приготовились к смерти.

Июня 23. Утром состоялась казнь, а четвертый полк был подвергнут перекличке.

Июня 24. Я написал письмо Его Величеству с отчетом о случившемся.

220