книги2 / 891052368

Abstract. The scope of the concept of algorithm goes beyond the algorithms implemented by Turing machines. Goal-directed activity is synonymous with algorithmic activity. The logical analysis of goal-directed activity leads to the construction of an abstract model of the T-machine, which is a generalization of Turing machines and is capable of calculating functions that are not computable by Turing machines. Since the sphere of social relations is characterized by goal-directed changes, we come to the extension of algorithmic concepts to society.

Keywords: algorithm, goal-directed activity, Turing machine, computability, non-Turing computability.

Понятие алгоритма

В 1963 В.А. Смирнов предложил следующее общее определение понятия алгоритма [1].

«В интуитивном, содержательном смысле под алгоритмом понимают общепонятное и однозначное предписание, какие и в каком порядке производить действия, чтобы получить искомый результат».

Не сильно погрешу против истины, если скажу, что сегодня для подавляющего числа философов понятие алгоритма ассоциируется прежде всего с калькуляторами и компьютерами, что в корне неверно. Под приведенное выше определение подпадают не только программы машин Тьюринга и современных компьютеров, но также и описания многих других явлений окружающего нас мира. Примерами выполнения алгоритмов будут: Золушка, перебирающая зернышки; движение парусника против ветра путем смены галсов; стандартные медицинские процедуры; приготовление блюд согласно кулинарным рецептам и пр. Книга “О вкусной и здоровой пище” – это большой сборник общепонятных и однозначных предписаний, какие и в каком порядке производить действия, чтобы получить искомый результат.

Интересующимся достижениями науки XX в. известен тезис ЧёрчаТьюринга [2]. В первоначальной формулировке он гласил, что функция на нату-

ральных числах эффективно вычислима е. и т. е. она определима в специально построенном лямбда-исчислении. Данный тезис является содержательным утверждением, а не математической теоремой. С ним можно согласиться или не согласиться. К. Гёдель не спешил выразить свое согласие, и лишь после появления статьи А. Тьюринга [3], в которой была построена интуитивно прозрачная модель вычислений и показано, что вычислимость в ней равносильна вычислимости в лямбда-исчислении, К. Гёдель принял этот тезис.

Многие, слышавшие о тезисе Чёрча-Тьюринга, но не разобравшиеся в работах Тьюринга, стали трактовать тезис чересчур расширительно. Как пишет Дж. Копленд [2], результаты Тьюринга послужили поводом для возникновения мифа о том, будто универсальная машина Тьюринга может имитировать поведение любой машины, где под машиной понимается человек или некоторое устройство, следующие явно установленным правилам. Этот миф с пагубными последствиями перешел в философию сознания, теоретическую психологию, когнитивистику, информатику, искусственный интеллект, искусственную жизнь и другие области.

262 Третьи Степинские чтения. Перспективы философии науки в современную эпоху

Для Тьюринга наглядным примером вычисления, согласно некоторым правилам, были действия человека, использующего лишь карандаш, ластик и бумагу. Этот человек-вычислитель занимался исключительно символьными вычислениями, что и позволило построить их абстрактную математическую модель. Движение парусника или приготовление кулинарных блюд невозможно представить в виде некоторой программы машины Тьюринга, поскольку необходимыми их элементами являются обращения ко внешним физическим процессам. Для парусника – к ветру; для кулинарных блюд – к изменению свойств продуктов в результате способов обработки. В этих пунктах конечный результат выполнения алгоритма перестает зависеть исключительно от агента, к работе подключаются закономерности природы.

Целенаправленное поведение

Чтобы продолжить наш анализ, вместо тьюрингова человека-вычислителя выберем другую наглядную модель алгоритмических действий. Обратим внимание на то, что приведенное определение алгоритма с равным успехом можно рассматривать, как описание целенаправленного поведения/действий некоторого агента/человека. Искомый результат из определения алгоритма является целью, достичь которую стремится агент.

Понимание алгоритма, как описания целенаправленного поведения агента, не отменяет, а расширяет круг примеров. Очевидно, что символьные преобразования человека-вычислителя являются примером целенаправленного поведения. Ему даны карандаш и бумага, на которой записаны значения аргументов функции. Требуется вычислить значение функции согласно строгому предписанию. Для сложения и умножения предписания различаются. Все промежуточные действия агента конструктивны в том смысле, что их результаты зависят исключительно от него, а он всего лишь записывает или стирает символы на бумаге и перемещает свое внимание с одного места на бумаге на другое. Точно так же конструктивны действия Золушки, которая поочередно берет зернышки, оценивает их и перемещает в одну или другую кучку. Конечная ее цель – разделить исходную кучку на две другие. В математической модели поведение Золушки описывается алгоритмами сортировки.

Движение парусника против ветра путем смены галсов также является примером целенаправленного поведения, но оно выходит за рамки тьюринговой модели. Конструктивные действия по смене галсов перемежаются временными промежутками, когда выполнение алгоритма передается природе и зависит от изменяющейся силы ветра, изменений его направления, морских течений. Иными словами, целенаправленное поведение в общем случае характеризуется поочередным выполнением конструктивных действий со стороны агента и передачей управления природе.

Функции, невычислимые по Тьюрингу

Пора привести пример конкретной функции, которая вычислима в модели целенаправленного поведения, но невычислима в модели Тьюринга. Такой функцией является вычисление температуры тела. Алгоритм известен всем еще с детских времен:

Если вам нужно измерить температуру тела и у вас есть ртутный градусник, возьмите его и вставьте в подмышку, после чего подождите десять минут, затем достаньте и посмотрите, до какого деления шкалы поднялся столбик ртути. Это и есть температура вашего тела.

Если присмотреться к алгоритму, то можно заметить, что он состоит из конструктивных действий “взять градусник и вставить в подмышку”, завися-

щих исключительно от агента, и последующего периода бездействия “подождать десять минут”, когда и происходит самое важное. Во время бездействия агента, благодаря контакту градусника с телом, начинается физический процесс теплообмена между телом и градусником, который продолжается до достижения температурного равновесия. Во время теплообмена происходит физический процесс расширения объема ртути до конкретной величины, которая и является конечной целью выполнения алгоритма. Воспроизвести результат выполнения этого алгоритма путем каких-либо манипуляций с символами на бумаге невозможно. Это и есть пример функции, вычислимой в модели целенаправленного поведения, которую невозможно вычислить с помощью машины Тьюринга.

Этот пример подталкивает к более общему заключению, что многие из процедур измерений в естественных науках, являются примерами функций, вычислимых в расширенной модели, но не вычислимых по Тьюрингу. Они называются процедурами, поскольку подпадают под определение алгоритма, но их результат невозможно получить на кончике пера, его знает только природа.

Во избежание ненужных недоразумений следует сразу подчеркнуть, что существование невычислимых по Тьюрингу, но вычислимых в расширенной модели функций не нарушает тезиса Чёрча-Тьюринга. Данный тезис относится лишь к символьным вычислениям, мы же расширили область вычислимости до более широкой области физических явлений.

Анализ сложных форм целенаправленного поведения позволяет прийти к строгой формулировке абстрактной Т-машины (Телеологической машины), являющейся обобщением машины Тьюринга. Если физическими воплощениями машин Тьюринга являются компьютеры, то T-машинам соответствуют роботизированные устройства, начиная с автоматических пылесосов и программируемых кухонных печей, и заканчивая сложными безлюдными производствами. Эти устройства в качестве управляющих подсистем включают в себя обычные вычислительные устройства, но главным для них является целесообразное взаимодействие с окружающей средой путем обращения к внешним физическим процессам.

Коль скоро понятие алгоритма совпадает с понятием целенаправленного поведения/действий, ничто не мешает обратить внимание не только на физические, но и на социальные процессы [4]. Легко заметить, что, начиная с поведения отдельных людей, и заканчивая функционированием различных социальных институтов, их общей и важной характеристикой является целенаправленность, а не случайное броуновское блуждание. Именно благодаря осознанной целенаправленности мир людей в корне отличается от мира дикой природы.

264 Третьи Степинские чтения. Перспективы философии науки в современную эпоху

Законоподобность

Закономерность – устойчивая связь между явлениями. Открытые в процессе познания закономерности мы фиксируем в понятии закона. Общая логическая форма закона имеет вид “Если A, то B”.

Целенаправленная/алгоритмическая деятельность является особым видом природных закономерностей. В виде закона она примет вид “Если A, то сделай d, чтобы получить B”, где устойчивая связь между явлениями опосредована действиями агента. Если за реализацию обычных закономерностей, отвечает природа, то за реализацию закономерностей целенаправленного поведения – взаимодействующий с природой агент, который является ее же частью. Область использования такого рода законов значительно расширяет возможности теоретического осмысления и описания окружающего мира.

Антиэнтропийность

Второе начало термодинамики постулирует рост энтропии, т.е. степени неупорядоченности замкнутых систем. Целенаправленное поведение не подчиняется напрямую второму началу термодинамики и может регулярно приводить к локальному уменьшению энтропии или ее увеличению.

Собирая случайно перемешанный кубик Рубика, нашей целью является привести его к виду, когда каждая грань будет содержать клетки одного цвета, а это состояние наименьшей энтропии кубика. Алфавит русского языка состоит из 32 букв. Первоначальный хаос возможных комбинаций мы умеем регулярно превращать в сложно упорядоченные осмысленные тексты.

Антиэнтропийность целенаправленного поведения объясняет, каким образом мог возникнуть окружающий нас мир человеческой культуры с его многочисленными артефактами – автомобилями, медициной, сельским хозяйством, сложным производством, социальными организациями, искусством и наукой.

Обратная причинность

В философских дискуссиях и литературе периодически поднимается тема существования обратной причинности. К этому понятию нельзя подходить с теми же мерками, что и к обычной причинности. Будущее возможное состояние, выраженное в понятии цели, вынуждает уже сейчас совершать вполне определенные действия для последовательного достижения этого состояния, превращения его из возможного/потенциального в действительное.

Можно ли назвать это причинностью? Можно, если не ограничивать себя догматическим пониманием причинности, унаследованным нами из философии Нового времени. Если за реализацию обычных причинно-следственных связей отвечает природа, то за реализацию обратной причинности отвечает агент, взаимодействующий с природой и существующий в ней же.

Литература

1.Смирнов В.А. Алгоритмы и логические схемы алгоритмов // Проблемы логики. М., 1963. С. 84–101.

2.Copeland, B. Jack, The Church-Turing Thesis // The Stanford Encyclopedia of Philosophy, URL: https://plato.stanford.edu/archives/sum2020/entries/churchturing/.

3.Turing A.M. On Computable Numbers, with an Application to the Entscheidungsproblem // Proceedings of the London Mathematical Society. 1936– 1937. Vol. 42. P. 230–265.

4.Шалак В.И. Алгоритмическая модель социальных процессов // Философские проблемы информационных технологий и киберпространства. 2021. №

1.URL: https://cyberspace.pgu.ru/jour/article/view/220.

Экологические смыслы ноосферы в контексте проблем техногенной цивилизации: от В.И. Вернадского к В.С. Степину18

Щедрина И.О.

Кандидат философских наук Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

Москва, Российская Федерация

УДК 167.1

Исследование антропогенных воздействий на окружающий мир, как правило, порождает в современной философии и методологии науки две тенденции, сводящихся, с одной стороны, к констатации неизбежных экологических рисков, выраженных, как правило, в алармистском ключе, и к прогнозированию возможных форм сосуществования человека и его «живого-неживого» окружения, с другой. При этом выявление рисков является своего рода эмпирическим базисом для прогностических гипотез. А это значит, что сегодня, в техногенную эпоху мы должны вернуться к историческому опыту целостного осмысления указанных проблем: к идее ноосферы Вернадского, методологическую актуализацию которой осуществил В.С. Степин в книге «Теоретическое знание». Его концепция «универсального эволюционизма» осмысливает кризис техногенной цивилизации именно как ноосферное явление. В.И. Вернадский открывает для науки новую предметную сферу – человеческую мысль в ее исторической осуществленности, а В.С. Степин показывает, как эта мысль реализуется в эпистемологии. Конкретизируя свою позицию, он вводит в методологию науки понятие «человекоразмерности», с помощью которого пытается по-новому осмыслить экологические проблемы современного человечества.

Ключевые слова: ноосфера, техногенная цивилизация, экологический кризис, наука, методология науки, человекоразмерность, В.И. Вернадский, В.С. Степин

Ecological meanings of the noosphere in the context of the problems of technogenic civilization: from V.I. Vernadsky to V.S. Stepin19

18Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ, проект № 20-511-04006 «Философскометодологическое наследие В. С. Стёпина в контексте современных исследований социокультурных рисков техногенной цивилизации».

19The research was carried out with support from the Russian Foundation for Basic Research, project no. 20-511-04006 “Philosophical and methodological heritage of V.S. Stepin in the context of modern studies of sociocultural risks of technogenic civilization”.

266 Третьи Степинские чтения. Перспективы философии науки в современную эпоху

Shchedrina I.O.

CSc in Philosophy

National Research University Higher School of Economics

Moscow, Russian Federation

The study of anthropogenic impacts on the surrounding world, as a rule, gives rise to two trends in modern philosophy and methodology of science, which boil down, on the one hand, to stating inevitable environmental risks, expressed, as a rule, in an alarmist way, and to predicting possible forms of coexistence of man and his "living-non-living" environment, on the other. At the same time, recognizing risks is a kind of empirical basis for prognostic hypotheses. Moreover, this means that today, in the technogenic era, we must return to the historical experience of a holistic understanding of these problems: to the idea of Vernadsky's noosphere, the methodological updating of which was carried out by V.S. Stepin in the book "Theoretical knowledge". His concept of "universal evolutionism" comprehends the crisis of technogenic civilization precisely as a noospheric phenomenon. V.I. Vernadsky opens up a new subject area for science - human thought in its historical implementation, and V.S. Stepin shows how this idea is realized in epistemology. Concretizing his position, he introduces the concept of "human-sized" into the methodology of science, with the help of which he tries to rethink the environmental problems of modern humanity.

Key words: noosphere, technogenic civilization, ecological crisis, science, methodology of science, human dimension, V.I. Vernadsky, V.S. Stepin

В 1944 году был опубликован текст В.И. Вернадского «Несколько слов о ноосфере», где формулируется идея, которая не потеряла своей актуальности и сегодня: «Человечество, взятое в целом, становится мощной геологической силой. И перед ним, перед его мыслью и трудом, становится вопрос о перестрой-

ке биосферы в интересах свободно мыслящего человечества как единого цело-

го. Это новое состояние биосферы, к которому мы, не замечая этого, приближаемся, и есть “ноосфера”» [1, c. 41]. В этом определении содержится два важных уточнения, которые мы должны учитывать, истолковывая Вернадского сегодня. Во-первых, ноосфера становится возможной, поскольку мысль изначально свободна, а во-вторых, он акцентировал не только научный, но и культурноисторический, социальный смысл этого понятия.

Идеи Вернадского в течение всего ХХ века оказывали влияние на развитие как отечественной, так и мировой философии и науки. Но специфические смыслы его понятия «ноосфера» акцентировал для методологии науки именно В.С. Степин. Он очень обстоятельно соотносил свои размышления с релевантными заметками В.И. Вернадского о потенциально возможной гармонии сосуществования человека и планеты. «Под влиянием научной мысли и человеческого труда, – соглашается с Вернадским Степин, – биосфера переходит в новое состояние – ноосферу» [2, c. 660].

И, на мой взгляд, во многом именно под влиянием идеи ноосферы, Степин формулирует специфические характеристики «техногенной цивилизации»,

которая «в самом своем бытии определена как общество, постоянно изменяющее свои основания. Поэтому в ее культуре активно поддерживается и ценится постоянная генерация новых образцов, идей, концепций. Лишь некоторые из них могут реализовываться в сегодняшней действительности, а остальные предстают как возможные программы будущей жизнедеятельности, адресованные грядущим поколениям. В культуре техногенных обществ всегда можно обнаружить идеи и ценностные ориентации, альтернативные доминирующим ценностям. Но в реальной жизнедеятельности общества они могут не играть определяющей роли, оставаясь как бы на периферии общественного сознания и не приводя в движение массы людей» [2, c. 22–23].

Признание мысли изначально свободной фактически позволило Вернадскому постулировать открытость науки и безграничность возможностей человеческого разума. Он отчетливо осознавал, что «в науке мы можем знать только, как произошло что-нибудь, а не почему и для чего» [1, c. 241]. И рассуждая таким образом, он, конечно же, имел в виду амбивалентность научных открытий, непредсказуемость их практического использования, и, как следствие, возникновение экологических катастроф. Хотя сам Вернадский был оптимистом и полагал, что человек все-таки обладает разумом, и коллективный разум сможет уберечь человечество от саморазрушения. Он верил в «человеческую человечность».

Именно это направление мысли Вернадского стал развивать Степин, вводя в методологию науки культурно-историческое и социальное измерение: «В.И. Вернадский рассматривает человечество как часть биосферы, которое оказывает на эту систему активное воздействие. Возникающее в процессе биоэволюции человеческое сознание становится особым фактором эволюции, значение которого возрастает с течением времени. Перерастание биосферы в ноосферу является логическим завершением эволюции материи: все части развивающегося мира оказываются взаимосвязанными, и человек закономерно вписывается в этот мир» [2, с. 687]. Человек идентифицирует себя как мыслящее живое среди такого же живого, как часть ноосферы, когда его представление о себе самом выходит за рамки индивидуальной телесности и коллективного антропоцена.

Что это означает для философии науки? Вопрос, который для Степина приобрел первостепенное значение. Он развивает идею «ноосферы» Вернадского и погружает ее в процесс научного исследования. «В концепции Вернадского жизнь предстает как целостный эволюционный процесс (физический, геохимический, биологический), включенный в качестве особой составляющей в космическую эволюцию. Своим учением о биосфере и ноосфере В.И. Вернадский продемонстрировал неразрывную связь планетарных и космических процессов» [2, c. 660]. Если мысль человека оказывает влияние на все процессы на Земле, значит она каким-то образом меняет и научное познание? И если человек принципиально неустраним из ноосферы, значит и научное исследование должно быть «очеловечено». Степин вводит понятие «человекоразмерные системы», которые мы сегодня познаем, учитывая их принципиальную «человеческую человечность». Рассмотренные сквозь призму экологического кризиса,

268 Третьи Степинские чтения. Перспективы философии науки в современную эпоху

эти системы становятся не только предметом анализа, но и концептуальным полем для формирования экологического «Я». Ведь как писал В.С. Степин, это «Я» формируется в техногенной цивилизации как ответ на «…глобальные экологические проблемы и вызванную ими необходимость радикального изменения нашего отношения к природной среде. Для современного философского сознания стало почти очевидным, что существование человека как части природы и как деятельностного существа, преобразующего природу, находится в диалектически противоречивой зависимости. Причем в наше время это противоречие приобрело конфликтный характер, поскольку современное техногенное давление на природу создает опасность вырождения биосферы, а значит, угрожает самому человеческому существованию» [3, с. 6].

Литература

1.Вернадский В.И. Несколько слов о ноосфере // Вернадский В.И. Научная мысль как планетное явление / Отв. ред. А.Л. Яншин. М: Наука, 1991. С. 235–244.

2.Степин В.С. Теоретическое знание. М.: Прогресс-Традиция, 2003

3.Степин В.С. Научное познание и ценности техногенной цивилизации

//Вопросы философии. 1989. № 10. С. 3–18.

«Невидимый собеседник»:

Н.И. Жинкин в междисциплинарной «сфере разговора» В.С. Степина20

Щедрина Т.Г.

д.филос.н.

Московский педагогический государственный университет научный сотрудник

Институт логики, когнитологии и развития личности (Москва, Россия)

УДК 167.1

«Сфера разговора» философа – это пространство, в котором происходит понимание его мысли. У В.С. Степина она междисциплинарна по своей сути (в ней присутствуют голоса и интонации его друзей и единомышленников, оппонентов и коллег, а также ученых самых различных дисциплин). Такова была направленность поисков Степина: он пытался максимально расширить «защитный пояс» концепции «междисциплинарных взаимодействий». Вместе с тем, в его «сферу разговора» можно включить и тех «невидимых» собеседников, которые участвовали, так или иначе, в обсуждении проблем философии науки, семиотики, кибернетики в 1960–1970-е годы и оказали влияние на «видимых собеседников» В.С. Степина. Николая Ивановича Жинкина – известного психолога и философа, стоявшего у истоков отечественной психолингвистики

20 Работа выполнена в рамках проекта Института логики, когнитологии и развития личности, поддержанного грантом РНФ, № 22-28-01799 «“Архив эпохи” Н.И. Жинкина в контексте современных проблем методологии и философии науки».

– мы можем рассматривать как «невидимого собеседника» В.С. Степина. Его междисциплинарная программа исследований внутренней речи оказалась в центре внимания «видимого собеседника» Степина, Р.О. Якобсона, который сам искал «коды» для методологических переходов от лингвистики к биологии и обратно. Такое расширение «сферы разговора» Степина обогащает его идеи и делает их актуальными для современных философских и научных дискуссий.

Ключевые слова: междисциплинарность, «сфера разговора», семиотика, В.С. Степин, Р.О. Якобсон, Н.И. Жинкин.

“Invisible Interlocutor”:

N.I. Zhinkin in V.S. Stepin’s interdisciplinary “sphere of conversation”21

Shchedrina T.G.

DSc in Philosophy, Professor

Moscow Pedagogical State University

Research Fellow

Institute of Logic

Moscow, Russian Federation

The “sphere of conversation” of a philosopher is the space in which the understanding of his thoughts takes place. For V.S. Stepin, it is interdisciplinary in its essence (it contains the voices and intonations of his friends and like-minded people, opponents and colleagues, as well as scientists from various disciplines). Such was the direction of Stepin’s search: he tried to expand the “protective belt” of his concept of the “interdisciplinary interactions” as much as possible. At the same time, his “sphere of conversation” can also include those of his “invisible” interlocutors who cultivated the general field of “conversation” about the philosophy of science, semiotics, and cybernetics of the 1960s–1970s. and influenced the “visible” interlocutors of V.S. Stepin. N.I. Zhinkin became one of these “invisible interlocutors” for V.S. Stepin (Zhinkin's interdisciplinary research program of inner speech was the focus of attention of R.O. Yakobson, who himself was looking for “codes” for methodological transitions from linguistics to biology and vice versa). Such an expansion of Stepin’s “sphere of conversation” enriches his ideas and makes them relevant to modern interdisciplinary discussions.

Keywords: interdisciplinary interactions, “sphere of conversation”, semiotics, V.S. Stepin, R.O. Jacobson, N.I. Zhinkin.

Н.И. Жинкин и Р.О. Якобсон входили в свое время в феноменологогерменевтическую «сферу разговора» Г.Г. Шпета (см. [1]) и они продолжили общение друг с другом в 1960-х гг. (см. их переписку [2]), расширяя свои исследовательские интересы. Но если Якобсон попадает в поле внимания В.С. Степина как пример реализации «междисциплинарности», то Жинкин остается вне

21 The research has been performed within the project supported by Russian Science Foundation No. 22-28-01799 “Archive of epoch of Zhinkin in the context of modern problems of methodology and philosophy of sciences”.

270 Третьи Степинские чтения. Перспективы философии науки в современную эпоху

его. Тем не менее, Жинкин также важен сегодня для актуализации идей В.С. Степина.

Размышляя о кардинальных изменениях, происходящих в науке ХХ века, В.С. Степин писал, что «научные революции возможны не только как результат внутридисциплинарного развития, когда в сферу исследования включаются новые типы объектов, освоение которых требует изменения оснований научной дисциплины. Они возможны также благодаря междисциплинарным взаимодействиям, основанным на “парадигмальных прививках” – переносе представлений специальной научной картины мира, а также идеалов и норм исследования из одной научной дисциплины в другую» [3, c. 578]. Предмет, о котором размышлял В.С. Степин, – междисциплинарность как методологически эффективная стратегия исследования «новых типов объектов» (динамических систем) – был дан ему не в застывшем виде, но в историческом движении, в развертывании, в «выражениях» других ученых.

В процессе работы у Степина сложилась специфическая концептуальная сетка понятийных образований: «постнеклассика», «синергетика», «динамика культуры», «человекоразмерность» и т.д. Сегодня мы можем ретерминологизировать понятийную сетку «постнеклассической» философии науки Степина и осмыслить его устоявшиеся понятийные образования как «эпистемологические метафоры». Как писал С.С. Аверинцев: «Когда философский термин уже стал философским термином, он тем более однозначен, намеренно фиксирован, стабилен – иначе он не был бы термином. Значит, как бытовое слово, так и термин – предметы малоподвижные, которые “знают свое место” и не дают сдвинуть себя с этого места. Но для рождения термина нужен сдвиг. Если вообразить, будто бытовое слово как таковое может стать термином, получается некое подобие Зеноновой апории о стреле: вот сейчас стрела находится в таком-то месте, в следующее мгновение – в другом месте, а когда же, как же она успела переместиться? Между бытовым словом и философским термином непременно должна лежать зона, в которой слова освобождены от жесткой связи со своим жизненным “местом”, сдвинуты с него, вышли из своих берегов, из равенства себе. Иначе говоря, это зона метафоры. Ведь философский термин, если взглянуть на него с противоположного полюса, из сферы житейской речи, есть не что иное, как установленная, фиксированная, застывшая метафора: бытовое слово, систематически употребляемое в несобственном смыс-

ле» [4, c. 51–52].

То есть мы будем осуществлять ре-терминологизацию или преобразование понятий, когда мы снова возвращаем понятиям «бахрому смыслов». («При всей своей красоте – писал И. Бродский – четкая концепция означает сужение смысла, отсечение всяческой бахромы. Между тем бахрома-то как раз важнее всего в мире феноменов, ибо она способна переплетаться» [5, с. 96].) Ре-терминологизация обратна процессу образования понятий, который осуществил В.С. Степин. Процесс пре-образования понятий в эпистемологические метафоры оказывается сегодня весьма важным для обогащения идей Степина, а также для расширения его «сферы разговора». Превращение понятия в эпистемологическую метафору позволяет нам сегодня перемещать предметности из

одной дисциплинарной области в другую и видеть вновь «бахрому смыслов», которая зачастую оказывается недоступной после логической «концептуализации» (образования) понятий. Актуализировать теорию это значит вернуть ей «бахрому» смыслов, достроить контексты, которые были «отрезаны», вернуть теории ее бесконечный смысловой горизонт, осмыслить насыщенность интеллектуальной среды говорения. Исследование «сферы разговора» философа предполагает обнаружение неявных связей, реконструкцию и, как следствие, расширение возможных интеллектуальных созвучий. В.С. Степин говорит не только сам по себе, он говорит вместе с другими. И в его речи мы можем услышать не только тех авторов, которых он сознательно цитирует (то есть тех, кто составляет его ближайший «оппонентный круг»), но и тех, кто составляет его «сферу разговора». Полагаю, что такой способ выявления косвенных «влияний» вполне правомерен. Продемонстрирую это на конкретном примере.

В книге «Теоретическое знание» Степин рассуждает о междисциплинарных объединениях, ссылаясь на Якобсона, приводя пространные цитаты из его трудов, в которых Якобсон констатирует наличие методологических (и предметных) пересечений между биологией, лингвистикой и кибернетикой. «Р. Якобсон подчеркивает, что параллели между кодовыми системами, составляющими массив биологической информации, и человеческим языком открывают большие возможности переноса представлений и методов из лингвистики в биологию и обратно. Ссылаясь на работы Крика, Яновского, Дж. и М. Бидлов, Ф. Жакоба, он пишет, что указанные авторы-биологи отмечают в качестве важнейшего признака “генетического языка” его иерархическую структуру, подобную той, которая была открыта лингвистами в естественных языках» [3, 607– 608]. Степину этот взгляд был важен, чтобы проиллюстрировать как работает его понятие «междисциплинарных взаимодействий» и что является их основанием. В данном случае таким основанием выступает семиотика. Именно понятие «междисциплинарные взаимодействия» и предстает в виде «рассеянного субъекта, состоящего из различных центров» (термин Лотмана [6]), т.е. именно «сферы разговора», в которой возможны самые разнообразные соотносимые высказывания. И таким образом именно в этой точке возможно вплетение в разговор о междисциплинарности идей не только Якобсона, но и его реального собеседника Н. Жинкина, который в свое время осуществлял междисциплинарные исследования на пересечении лингвистики, психологии, семиотики, этологии и кибернетики (см.: [7]). Жинкин был убежден, что речь должна исследоваться многими науками сообща. «Надо преодолеть разобщенность наук, часто мешающую правильно видеть простые явления, сопоставлять то, что разобщено в разных дисциплинах, и не находить методику, давно применяемую в какойлибо области. Эти обстоятельства значительно мешают разработке вопросов механизма речи» [8, с. 7]. Установка Жинкина была близка и Якобсону. Именно о такого рода исследованиях потом будет говорить Степин в своих произведениях, ссылаясь не на Жинкина, а на Якобсона, но Жинкин как один из участников «разговора» о междисциплинарности научного исследования, будет незримо присутствовать в речевых актах Степина.

272 Третьи Степинские чтения. Перспективы философии науки в современную эпоху

Литература

1.Щедрина Т.Г. Архив эпохи: тематическое единство русской философии. М.: РОССПЭН, 2008.

2.Щедрина Т.Г., Щедрина И.О. «Жажду бесед с Вами»: переписка Николая Жинкина и Романа Якобсона // Вопросы философии. 2022. № 12. С. 137‒147.

3.Степин В.С. Теоретическое знание. М.: Прогресс-Традиция, 2000.

4.Аверинцев С.С. Классическая греческая философия как явление исто- рико-литературного ряда // Новое в современной классической филологии / Под ред. С.С. Аверинцева. М.: Наука, 1979. С. 41–81.

5.Бродский И. Поклониться тени. СПб.: Азбука, 2001.

6.Лотман Ю. М. Художественная структура «Евгения Онегина» // Труды по русской и славянской филологии. IX: Литературоведение / Отв. ред. Б. Ф. Егоров. Тарту: Изд-во Тартуского гос.ун-та, 1966. (Учен. зап. Тартуского гос.

ун-та. Вып. 184). С. 5–32.

7.Щедрина Т.Г., Журавель Е.П., Сабанчеев Р.Ю. Трансдисциплинарная исследовательская программа Н.И. Жинкина: внутренняя речь и ее экспериментальные проекции // Вопросы философии. 2023. № 4. С. 60–69.

8.Жинкин Н.И. Механизмы речи. М.: АПН РСФСР, 1958.

Не-картезианская эпистемология Г. Башляра и современная биология

Эмануилов Ф.Р.

Студент бакалавриата Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

(Москва, Россия)

УДК 167

Аннотация: Цель данного доклада — зафиксировать происходящие в современной биологии теоретические сдвиги при помощи концептуального аппарата Г. Башляра, а также сделать отсюда некоторые содержательные выводы относительно дальнейшего развития биологического знания. Проанализировав изменение концепций гена, клетки и организма, автор доклада обращает внимание на де-центрацию данных понятий, их включение в более общие концептуальные структуры (структура наследственности, биопленка, совокупность симбиотических отношений между организмами), что соответсвует не-картезианской эпистемологии по Башляру. Отсюда делается вывод об исчерпанности программы биологического атомизма, превращающейся в эпистемологическое препятствие.

Ключевые слова: Башляр, не-картезианская эпистемология, современная биология, ген, клетка, организм, биологический атомизм

G. Bachelard’s Non-Cartesian Epistemology and Contemporary Biology

Emanuilov F.R.

Bachelor student

National Research University Higher School of Economics

(Moscow, Russia)

Annotation: The aim of this paper is to capture some theoretical shifts taking place in contemporary biology with the help of G. Bachelard’s conceptual apparatus and to draw some meaningful conclusions regarding the further development of biological knowledge from this. After analyzing the change in the concepts of the gene, cell and organism, the author draws attention to the de-centration of these concepts and their integration in more general conceptual structures (structure of heredity, biofilm, nexus of symbiotic relationships between organisms), which corresponds to the Bachelard’s non-Cartesian epistemology. Hence, the conclusion is drawn about the exhaustion of the program of biological atomism, which turns into an epistemological obstacle.

Keywords: Bachelard, non-Cartesian epistemology, contemporary biology, gene, cell, organism, biological atomism.

Не-картезианская эпистемология

Концепция не-картезианской эпистемологии была сформулирована Башляром в работе «Новый научный дух» [1], написанной в 1934 г. на фоне революционных изменений в математической физике (теория относительности, квантовая механика). Этому новому научному духу и должна была соответствовать новая научная эпистемология. Главное, в чем эта новая эпистемология порывала с картезианской22, был отказ от «доктрины простых и абсолютных начал» [там же, 128]. Усложнение понятий, в классической науке связывавшееся с процессом их применения, теперь являются сложными на уровне самих теоретических принципов [там же, 62].

Башляр резюмирует новое положение дел следующим образом: «По существу, нет простых явлений; явление — это узел отношений. Нет и простого начала, простой субстанции; субстанция — это взаимопереплетение атрибутов. Нет и простой идеи, так как простая идея... должна быть включена (чтобы быть понятой) в сложную систему мысли и опыта. Использование научной мысли всегда сопровождается усложнением» [там же, 133]. Таким образом, новый научный дух и соответствующая ему эпистемология идут по пути разрушения тождества и обнаружения множественности, лежащей за ним.

Такое усложнение простых понятий происходит неодинаково, в зависимости от их природы. В случае геометрических по существу понятий (к ним Башляр относит, например, понятия места и одновременности) идет внедрение простого понятия в экспериментальное построение. Примером такого усложнения для Башляра является проблематизация понятий одновременности и абсо-

22 Можно сказать, что с картезианством Башляр связывает идеал классической науки вообще.

274 Третьи Степинские чтения. Перспективы философии науки в современную эпоху

лютного времени в теории относительности. Теперь одновременность двух событий не принимается за самоочевидную, но требует установления соглашения в опыте двумя наблюдателями. То же изменение происходит и в случае понятия места в квантовой механике — более нельзя говорить о месте электрона «в- себе», вне экспериментальной установки [там же, 58-60]. Можно видеть, что здесь Башляр высказывает ключевую характеристику неклассической рациональности, как она описывается В.С. Степиным. Правда, в случае Башляра внедрение наблюдателя в структуру науки является скорее частным случаем некартезианской эпистемологии.

В случае же простых понятий, более укорененных в материальной реальности (например, понятия массы), происходит их представление как «множественность видов» [там же, 60]. Его примером является расщепление понятия массы в теории относительности на продольную и поперечную массы23.

Современная биология

На наш взгляд, похожее движение можно обнаружить в современной биологии. Мы рассмотрим как ведут себя понятия, соответствующие следующим уровням биологической организации: ген, клетка, организм. Говоря о генах, стоит рассмотреть их с двух точек зрения — наследственности и развития. С точки зрения наследственности, гены (понимаемые здесь как участки молекулы ДНК), начиная с конца XX в., утрачивают статус единственного хранилища и источника передачи наследственной информации. Открывается эпигенетическое наследование — передача фенотипических вариаций, не обусловленных изменениями последовательностей оснований ДНК. В узком смысле, эпигенетическая наследственность включает передачу такой вариации через «бутылочное горлышко» единичной половой клетки (гаметы или споры в случае многоклеточных организмов с половым размножением). На данный момент, наиболее изученным механизмом такого наследования является метилирование ДНК24. В широком же смысле, эпигенетическая наследственность также включает передачу эпигенетических вариаций без прохождения через указанное «бутылочное горлышко», то есть от соматических клеток к соматическим. Это может происходить через онтогенетические взаимодействия матери и потомства, социальное обучение или даже символическую коммуникацию

[3].

С этим связано и изменение статуса генов в индивидуальном развитии организма (онтогенезе). Так, появившаяся в конце XX в. эволюционная биология развития (эво-дево) изучает экспрессию генотипа в фенотип не как простое однозначное выражение, а как контингентный и многовариантный процесс, способный приобретать различные траектории, исходя из пертурбаций внешней среды и самих генов. Разрабатываются и более радикальные подходы. Если эво-дево сохраняет традиционный взгляд на ген как фундаментальную единицу

23В настоящий момент, устаревшие понятия.

24Результат процессов, в ходе которых к цитозину в нуклеотиде ДНК присоединяется метильная группа. Основная функция метилирования у растений и животных состоит в регуляции транскрипции через подавление инициации транскрипции определенных генов [2].

наследственности, и тем самым, каузальную асимметрию факторов индивидуального развития и эволюции25, то теория систем развития (Developmental systems theory, DST) пытается отказаться от подобной ассиметрии. Ее сторонники рассматривают гены лишь как один из многих факторов индивидуального развития и эволюции. Каждый фактор и уровень развития (гены и их экспрессия, клеточный метаболизм, формирование тканей, влияние внешней среды и т.д.) рассматривается как каузально равноправный. Наряду с этим, DST пересматривает понятие генетической информации. В сильной версии, защищаемой, например, С. Ойямой информация рассматривается как конструируемая в самом процесса онтогенеза. В слабой же версии признается определенное предсуществование информации, однако не только в генах, а во всех факторах развития [4].

Таким образом, современная биология все сильнее отходит от исключительного положения генов в наследовании и онтогенезе. Ген более не рассматривается как абсолютная точка отсчета, его положение в структуре живого усложняется. Но не путем внедрения в экспериментальную установку или расщепления понятия, но скорее путем включения в более широкую структуру наследственности и развития.

Похожий сдвиг наблюдается и в случае клетки в микробиологии. На место представления одноклеточного как автономного единства, перемещающегося в среде, приходит идея его включенности в межклеточную структуру — биопленку. Биопленка — пространственно и метаболически структурированное микробное сообщество, встроенное во внеклеточную полимерную матрицу. Биопленка не является многоклеточным организмом, но и не представляет собой простую сумму клеток. Некоторые исследователи считают ее качественно новым типом организации, приводя метафору «города микробов» [5]. В такой форме существует 40-80% всех микроорганизмов (в случае суши, цифра приближается к верхнему показателю) [6].

То же изменение происходит и с понятием организма. Так, в рамках дискуссии о биологической индивидуальности в аналитической философии биологии все большую популярность получает взгляд, согласно которому парадигмальным индивидом является не организм, а холобионт — многоклеточный эукариот + совокупность его симбионтов [7]. Другие философы предлагают вовсе отказаться от попыток формулирования универсальной концепции и критерия биологической индивидуальности. Например, концепция неразборчивого индивидуализма предполагает множественность способов проведения границ между биологическими индивидами, которые зависят, в первую очередь, от целей исследования. Несмотря на то, что указанные исследования относятся скорее к сфере философии биологии, сами ученые (в особенности исследователи симбиоза и микробиома эукариот) также проявляют интерес к этим темам.

Таким образом, как и в случае гена, понятия клетки и организма претерпевают процесс децентрации. Они встраиваются в более общую концептуаль-

25 Это относится скорее к мейнстримной части эво-дево. В том же качестве, в котором эво-дево входит в т.н. расширенный эволюционный синтез, оно приближается ко взглядам DST (см. далее по тексту).

276 Третьи Степинские чтения. Перспективы философии науки в современную эпоху

ную структуру (биопленка, холобионт) или более тесно связываются с конкретной исследовательской установкой (неразборчивый индивидуализм).

Вывод

Итак, мы обнаружили, что понятия гена, клетки и организма в современной биологии претерпевают концептуальные сдвиги. А именно, они деавтономизируются и де-центрируются, включаясь в более общие структуры либо как один из их факторов (гены в структуре наследственности и развития), либо как зависимые от них сущности (одноклеточные в биопленке, организм в системе симбиотических отношений).

Главный вывод, который можно извлечь отсюда состоит в отказе от программы биологического атомизма [8]. Можно сказать, что на разных этапах развития биологии, все рассмотренные феномены, так или иначе, рассматривались как некие биологические атомы. В XIX в. ими были клетки в рамках клеточной теории, в XX в. это место оказалось занято генами в генетике и затем в синтетической теории эволюции. Более маргинальной, но тем не менее имевшей место в XX в., была тенденция рассматривать организм как такую абсолютную точку отсчета (органицизм). В современной философии биологии в качестве реакции на генетический редукционизм все большую популярность приобретают призывы актуализировать эту органицистскую перспективу.

Однако на наш взгляд, такое изменение было бы равно регрессивным, т.к. лишь заменило бы один атомизм другим. Основываясь на «не-картезанском» состоянии современной биологии, ее «новом научном духе», такой замене должен быть противопоставлен отказ от программы биологического атомизма вообще. Вновь пользуясь терминологией Башляра, можно сказать, что атомизм превратился из фактора научного прогресса в «эпистемологическое препятствие».

Литература

1.Башляр Г. Новый научный дух // Башляр Г. Новый рационализм / пер. с фр. А.Ф. Зотова. М.: Прогресс, 1987. С. 28-160.

2.Skvortsova K., Iovino N., Bogdanović O. Functions and Mechanisms of Epigenetic Inheritance in Animals // Nature Reviews Molecular Cell Biology. 2018. 19(12). P. 774-790.

3.Jablonka E., Raz G. Transgenerational Epigenetic Inheritance: Prevalence, Mechanisms, and Implications for the Study of Heredity and Evolution // The Quarterly Review of Biology. 2009. 84(2). P. 131-176.

4.Robert J.S., Hall B.K., Olson W.M. Bridging the Gap between Developmental Systems Theory and Evolutionary Developmental Biology // BioEssays. 2001. 23(10). P. 954-962.

5.Nikolaev Y.A., Plakunov V.K. Biofilm —“City of Microbes” or an Analogue of Multicellular Organisms? // Microbiology. 2007. 76. P. 125-138.

6.Flemming H.C., Wuertz S. Bacteria and Archaea on Earth and Their Abundance in Biofilms // Nature Reviews Microbiology. 2019. 17(4). P. 247-260.

7.Gilbert S.F, Tauber A.I. Rethinking Individuality: The Dialectics of the Holobiont // Biology & Philosophy. 2016. 31(6). P. 839-853.

8.Nicholson D.J. Biological Atomism and Cell Theory // Studies in History and Philosophy of Science. 2010. 41(3). P. 202-211.

Секция III. «Постнеклассическая наука как парадигма междисциплинарных исследований»

доктор философских наук Буданов Владимир Григорьевич, доктор философских наук Аршинов Владимир Иванович, доктор философских наук Черникова Ирина Васильевна

К проблеме человекомерности цифровизации

Асеева И.А.

Доктор философских наук, профессор Институт научной информации по общественным наукам РАН

Москва, Россия

УДК 101.1:316

В статье раскрывается понятие человекомерности как характеристики объектов постнеклассической науки в ракурсе осмысления гуманистических ценностей и социо-антропологических рисков процесса цифровизации. Предложено оценивать полноту человекомерности новых цифровых технологий в соответствии с их антропологической адекватностью, которая понимается как приемлемость для человека, способность удовлетворить его сущностные интересы и потребности. Выделены уровни влияния цифровизации, на которых проблема человекомерности проявляется через разномасштабные возможности и риски.

Ключевые слова: философия науки и техники, постнеклассическая наука, цифровизация, человекомерность, антропологическая адекватность, социоантропологические риски, кризис идентичности

On the problem of the human dimension of digitalization

Aseeva I.A.

Doctor of Philosophy, Professor

Institute of Scientific Information on Social Sciences of the Russian Academy of Sciences

Moscow, Russia

Annotation. The article reveals the concept of the human dimension as characteristics of objects of post-non-classical science in the perspective of understanding humanistic values and socio-anthropological risks of the digitalization process. It is proposed to evaluate the completeness of the human dimension of new digital technologies in accordance with their anthropological adequacy, which is understood as acceptability for a person, the ability to satisfy his essential interests and needs. The levels of influence of digitalization are highlighted, at which the problem of the human dimension manifests itself through different-scale opportunities and risks.

Keywords: philosophy of science and technology, post-non-classical science, digitalization, human dimension, anthropological adequacy, socio-anthropological risks, identity crisis

278 Третьи Степинские чтения. Перспективы философии науки в современную эпоху

Формулируя характеристики постнеклассической науки, В.С. Степин подчеркивал ее «человекоразмерность» как показатель включенности в совокупность ее объектов, целей и методов активно действующего субъектачеловека. Эта категория наиболее полно раскрывается через трансдисциплинарную методологию, позволяющую получать не только объективные результаты, но и учитывать роль, влияние и особенности субъекта познания, конвергирующего в своем мышлении природную и человеческую соразмерности. Мегасистема «мир-человек» понимается здесь как неразрывная целостность, исследование которой доступно через призму человеческих возможностей, опыта, разнообразных познавательных практик и процедур, блестящих научнотехнических достижений, но, в то же время, с осознанием антропогенных факторов, проявляющих субъективные установки, искажения, ошибки, риски, выгоды, ангажированность и другие негативные эффекты, спровоцированные включением субъекта в познавательный процесс.

Влияние науки существенно на всех уровнях бытия, что инициирует проблему аккуратного, продуманного применения достижений технонауки, прогнозирования возможного вреда и предотвращения или минимизации опасностей для человека, общества и природы. «При изучении «человекоразмерных» объектов поиск истины оказывается связанным с определением стратегии и возможных направлений практического преобразования такого объекта, что непосредственно затрагивает гуманистические ценности», – пишет В.С. Степин [1]. Соответственно, философская рефлексия над открытиями технонауки может быть построена с учетом человекоразмерности (или человекомерности, если понимать их как синонимы), в частности, попробуем, опираясь на этот критерий, оценить организацию и известные результаты процесса цифровизации, определяющего современный этап развития общества. Полнота человекомерности новых цифровых технологий, их приемлемость для человека, способность удовлетворить его сущностные интересы и потребности выражается понятием «антропологическая адекватность». Ранее в своих исследованиях мы разработали и изучили значимые критерии антропологической адекватности: чувство цифрового благополучия, которое может испытывать или не испытывать человек как член общества на современном этапе развития; уровень цифровой грамотности, позволяющий реализовать свои потребности в Интернете; и достаточность технических возможностей для обеспечения запросов пользователей

[2].

Осмысливая гуманистические ценности и социо-антропологические риски процесса цифровизации, выделим три масштабных уровня, на которых заметны возможности и негативные последствия использования цифровых ин- формационно-компьютерных технологий [3] и которые очень четко теоретически структурируют проблему человекомерности цифровизации.

Современный человек «незаметно на стыке XX–XXI веков Homo sapiens стал превращаться в Homo digital – «человека цифрового» [4, с. 68], существующего в среде, созданной посредством современных цифровых технологий. Технологические расширения в сфере образования и воспитания, развлечений и коммуникации, услуг и финансовых сделок, путешествий и дистанционной тру-

довой занятости, несомненно, увеличивают наши возможности, но, при этом, привязывают человека к цифровым сервисам и платформам, через которые и происходит реализация этих возможностей. Формирование новых психических зависимостей, искажения собственной идентичности, иллюзорная картина мира, в которой перепутаны виртуальная и физическая реальности, сложности в личных отношениях, замыкание внутри комфортного «информационного кокона» [5], трудности в обработке и запоминании объемной текстовой информации, проникновение игровых стереотипов в жизненные стратегии, кажимость, что можно перезагрузиться и начать жизнь-игру заново, а отсюда – снижение ответственности за свои поступки, неспособность противостоять реальным экзистенциальным вызовам, инфантильность, – негативные последствия тотальной цифровизации на масштабном уровне отдельной личности.

Вместе с тем, комфортное пребывание в цифровой среде, свободное использование виртуальных сервисов, общение и работа в Интернете требуют от пользователя соответствующих знаний и навыков. Цифровые технологии как человекомерный инструмент доступны значительному количеству людей с достаточно скромными навыками, разного возраста и уровня дохода. Однако по скорости освоения новых технологий, как свидетельствуют наши исследования, в слой продвинутых пользователей вырвались молодые люди до 30 лет, имеющие специализированное образование в информационных науках, обладающих обширными междисциплинарными знаниями по математике, информатике, когнитологии, кибернетике, семиотике и ряде других современных областей. Те же, кто оценивает свои цифровые компетенции как низкие, не использует в полной мере возможности и преимущества, предоставляемые цифровыми технологиями, как правило, не испытывает и чувство цифрового благополучия [2,

с. 20-27].

На социальном уровне с помощью цифровых технологий выстраиваются новые горизонтальные сетевые взаимодействия: краудсорсинг и «наука граждан», например, и вертикальные связи: системы безопасности и контроля, технологии производственного цикла и логистики, государственного цифрового управления и т.д. Социальная структура общества трансформируется в зависимости от степени включенности в цифровую среду. Так, человек, живущий в сельской местности, а не крупном городе, испытывает больше технических трудностей, реже пользуется цифровыми сервисами, и, как следствие, ниже оценивает свою удовлетворенность ходом цифровизации в России.

Отметим также, что в ответах заметна корреляция между доходом респондента и оценкой цифровизации. Мы заметили, что лица с низким уровнем дохода гораздо ниже оценивали такие характеристики цифровых платформ как надежность работы, варианты использования в профессиональной сфере, удобство интерфейса платформы, простоту работы и безопасность данных, чем респонденты других категорий. Можно предположить, что у ответивших на вопросы просто нет финансовой возможности приобрести и оценить новые гаджеты

[2, с. 31-34].

Значимым также оказался возрастной показатель. Респонденты старшего возраста отмечали сложность овладения цифровыми навыками, стремление к

280 Третьи Степинские чтения. Перспективы философии науки в современную эпоху

личному, а не виртуальному общению, потерю контакта с младшими членами семьи. Показательно и обратное соответствие. Китайские ученые установили, что дети, оставленные на попечение бабушек, в два раза больше времени проводят в Интернете, чем дети из полных семей, видимо, находя лучшее взаимопонимание в мессенджерах и социальных сетях, но провоцируя проблемы с социализацией в будущем, становясь объектом кибербуллинга или потребителями опасных медиа-контенов [6]. Возникающие межпоколенческие разрывы, значительная разница в доступе к цифровым технологиям у сельских жителей и горожан, использование новых технологий в манипулятивных или преступных целях – лишь некоторые из примеров обратной стороны цифровизации на уровне социальных отношений.

На онтологическом уровне цифровые технологии представляют собой своеобразный триггер сущностных изменений, которые касаются всех аспектов бытия современного человечества как вида. Речь идет о сосуществовании различных реальностей: физической, виртуальной, гибридной человеко-машинной, со своими нормами, законами, системами ценностей, коммуникативными практиками, со своими представлениями об истинности, возможностях и ограничениях. Если раньше человек формировал картину мира и пытался определить себе адекватное место в этом мире через призму чувственного опыта, рационального объективно-ориентированного мышления, интуиции и воображения, стремясь все-таки понять, как есть на самом деле, то цифровые технологии позволяют создать некий параллельный мир, где возможности безграничны, физические законы не действуют, идентичность зависит от произвольной виртуальной манифестации, человеческие свойства магически переносятся на технические или природные объекты, ведь в виртуальной реальности можно предъявить себя даже антропоморфным животным. Вспомним старую даосскую притчу о круговороте жизни: «Однажды я, Чжуан Чжоу, увидел себя во сне бабочкой – счастливой бабочкой, которая порхала среди цветков в свое удовольствие и вовсе не знала, что она – Чжуан Чжоу. Внезапно я проснулся и увидел, что я – Чжуан Чжоу. И я не знал, то ли я Чжуан Чжоу, которому приснилось, что он – бабочка, то ли бабочка, которой приснилось, что она – Чжуан Чжоу» [7]. Но если такие «игры разума» можно осознать как мнимости и вернуться «в себя», то в цифровую эпоху сомнения в собственной идентичности уже не так безобидны. Э. Эриксон, например, понимает современную ситуацию как «кризис идентичности», когда нарушается единство внутреннего самопереживания индивида и соотнесение этих переживаний с мнением определенного сообщества [8]. Даже более того, в цифровом мире можно найти такую социальную группу, которая будет принимать индивида в образе бабочки, если он сам себя так идентифицирует. Цифровая идентичность формирует некий симулякр реальности, который воспринимается личностью в цифровом мире как подлинный, с настоящими отношениями, переживаниями, любовью. И человека не смущает, что объект его симпатии – электронная программа. Так, японское общество эмоционально обсуждало прецедент заключения брака Акихико Кондо с киберпевицей Хацунэ Мику, миловидной анимационной куколкой, которая, по словам самого молодо-