II. О международных договорах и национальных законах вообще

2. В огромном числе случаев ответ на вопрос о том, соответствует или не соответствует та или иная норма национального закона международному договору, является совсем не простым, хотя несведущему человеку кажется, что нет ничего проще, как сравнить два текста.

В действительности имплементация правоположений международных договоров в национальном (внутригосударственном) законодательстве составляет самую трудную часть законопроектной работы и законотворчества. Говорю об этом не понаслышке. Почти двенадцать лет я участвовал в этом процессе как бы с двух сторон: в крупной международной организации семьи ООН принимал участие в разработке и принятии ряда конвенций об унификации частного права и в то же время занимался реализацией достигнутых в этих конвенциях договоренностей в отечественном законодательстве.

Имплементация (от англ. "to implement" - обеспечивать проведение в жизнь) применительно к взаимодействию международных договоров и национального законодательства наиболее точно, на мой взгляд, может быть определена как воплощение в национальном праве тех согласованных в международном договоре правоположений, осуществление которых в силу обязательств, взятых на себя государством по этому договору, требует (прямо или по смыслу этих обязательств) применения национального законодательства.

Такое определение неизбежно носит общий характер, так как способы, средства, приемы имплементации в национальном законодательстве разных международных договоров и даже разных положений одного и того же договора могут весьма существенно различаться. Это зависит от многих обстоятельств.

Прежде всего разного подхода требуют, с одной стороны, те правоположения, которые уже в международном договоре согласованы и сформулированы в виде норм, готовых для дословного включения в национальное право, а с другой - нормы международного договора, предусматривающие обязанность или право договаривающегося государства решить на определенных договором условиях тот или иной вопрос в национальном законодательстве.

В первом случае мы имеем дело с так называемыми самоисполнимыми нормами международного договора, имплементация которых в национальном законодательстве зависит от предусмотренных последним путей и способов трансформации международно-правовых норм в национальное право. Здесь возможны варианты от простого признания таких унифицированных в международном договоре правоположений частью национального права или национальной правовой системы (как это, например, предусматривает ч. 4 ст. 15 Конституции России; см. также п. 1 ст. 7 ГК) до точного и дословного воспроизведения таких правоположений в национальных законах. Иногда международный договор сам диктует абсолютно точное воспроизведение таких правоположений, унифицированных в виде готовых норм частного права, в национальном законодательстве <1>.

--------------------------------

<1> Некоторые конвенции об унификации частного права содержат так называемые единообразные законы, которые должны включаться в национальное законодательство договаривающихся государств без каких-либо изменений.

Во втором случае норма международного договора, возлагающая на государство обязанность или предоставляющая ему право решить в своем праве тот или иной вопрос с соблюдением установленных этой международно-договорной нормой условий (иногда очень конкретных, иногда весьма общих и расплывчатых), строго говоря, вообще не должна включаться в национальное законодательство - ни автоматически, ни путем ее воспроизведения. Она требует от государства (или предоставляет ему возможность) иного поведения: исполнения этой международно-правовой нормы путем создания самостоятельной нормы (или норм) национального права, соответствующей предусмотренным международным договором условиям.

В дополнение к сказанному имплементация в национальном законодательстве, в том числе в российском ГК, правоположений международных договоров, регламентирующих отношения в сфере интеллектуальной собственности, осложняется рядом дополнительных обстоятельств.

Во-первых, почти все нормы национального гражданского права, регулирующие отношения по поводу прав на результаты интеллектуальной деятельности и на средства индивидуализации юридических лиц (предприятий) и товаров (работ, услуг), т.е. прав на интеллектуальную собственность (или, по терминологии ГК, интеллектуальных прав) имеют иную сферу действия, чем нормы других отраслей гражданского права (корпоративного, вещного, обязательственного, наследственного). Об этих нормах можно сказать словами Л.А. Лунца, что они "отличаются строго территориальным характером: они в принципе имеют действие в пределах данного государства и не имеют действия за пределами его юрисдикции" <1>.

--------------------------------

<1> Лунц Л.А. Курс международного частного права. Особенная часть. 2-е изд., перераб. и доп. М., 1975. С. 383 (здесь и далее, если не оговорено иное, выделено мной. - А.М.).

Территориальный характер норм национального права в сфере интеллектуальной собственности влечет существенные особенности международной унификации этих норм, равно как и особенности влияния такой унификации на национальное законодательство и имплементации в нем результатов этой унификации.

По общему правилу единообразные правоположения международных договоров об унификации частного права (гражданского, торгового) не предназначены полностью вытеснять и заменять положения внутригосударственного права, регулирующие отношения соответствующего рода. Такие единообразные правила международных унификационных договоров (после их вступления в силу для государства - участника договора) лишь сужают сферу применения норм "собственно" национального права этого государства, распространяясь, как правило, только на те области отношений, где последние чаще всего осложняются иностранным элементом и где поэтому возникают коллизии права разных государств. Воспроизведение таких единообразных правоположений международного договора (унифицированных в виде частноправовых норм) в национальном законодательстве по большей части необязательно и осуществляется по усмотрению самих государств (по соображениям целесообразности или, как уже было сказано, вследствие установленного в государстве порядка трансформации в его внутригосударственное право норм международных договоров).

Иначе обстоит дело с международными договорами (конвенциями, соглашениями и т.п.) об унификации права в сфере интеллектуальной собственности. Их главное назначение - обеспечить в государствах - участниках соответствующего договора охрану принадлежащих иностранцам результатов интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации тогда, когда права на эти результаты или средства приобретены вне пределов данного государства, вне его юрисдикции. Решается эта задача в многочисленных действующих в этой области международных договорах одновременно двумя путями: (а) закреплением в договоре обязанности предоставлять иностранным гражданам и юридическим лицам в государстве-участнике такого договора национальный режим в том, что касается прав этих лиц на результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации, и (б) наполнением этого правового режима в наиболее существенной части единообразным содержанием. Последнее достигается включением в международный договор более или менее готовых для переноса в национальное законодательство унифицированных гражданско-правовых норм, устанавливающих определенные минимальные требования к содержанию и защите таких прав (своего рода "международные стандарты") <1>. Очевидно, что не вводить эти нормы в том или ином виде в национальное законодательство и строить его на отличных от них началах нельзя даже по чисто прагматическим соображениям, не говоря уже об обязательствах, вытекающих из международного договора.

--------------------------------

<1> Положения международных договоров об унификации права в сфере интеллектуальной собственности по многим причинам (в том числе из-за "возраста" ряда таких конвенций и образовавшихся в их текстах многочисленных наслоений) по степени точности формулировок значительно уступают аналогичным конвенциям, действующим в области международной купли-продажи, транспорта, расчетов и др.

Во-вторых, из самого существа норм указанных международных договоров как норм, закрепляющих определенные (чаще всего минимальные) международные стандарты охраны объектов интеллектуальной собственности и защиты прав на них, вытекает необходимость предоставления в тех же договорах государствам-участникам возможности в ряде случаев отступать от этих стандартов в своем национальном законодательстве, в особенности в целях расширения круга охраняемых объектов и усиления защиты правообладателей <1>. Это приводит к тому, что практически каждый из международных договоров, регулирующих отношения в сфере интеллектуальной собственности, представляет собой комплекс правоположений, в котором соединены и переплетаются правила, сформулированные как единообразные нормы частного права, готовые к "пересадке" на почву национального права государств - участников договора для регулирования отношений между субъектами частного права, с международно-правовыми договорными нормами различного рода и различной степени определенности, предписывающими этим государствам или дозволяющими им создавать свои собственные внутригосударственные правила во исполнение этих норм или в отступление от них.

--------------------------------

<1> Такие положения есть, в частности, в Бернской конвенции (ст. 19), в Соглашении ТРИПС (ст. 4).

В-третьих, необходимость учитывать при создании национального законодательства (в том числе и части четвертой ГК) нормы международных договоров об унификации права в сфере интеллектуальной собственности касается не просто большого числа таких договоров, а договоров, оказавшихся в сложном сочетании и соотношении друг с другом. Так, Договор ВОИС по авторскому праву 1996 г. (ДАП) был заключен как "специальное соглашение" (ст. 1) по отношению к Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений 1886 г. (Бернской конвенции), а Соглашение по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности 1994 г. (Соглашение ТРИПС) было создано как своего рода "зонтичная" (или рамочная) конвенция по отношению к Бернской конвенции и ряду других основных унификационных договоров, существующих в этой области.

В силу названных и некоторых других обстоятельств имплементация международных договоров о правах на результаты интеллектуальной деятельности и на средства индивидуализации во внутригосударственном праве лишь в сравнительно небольшом числе случаев возможна простым путем дословного воспроизведения их положений в национальных законах. Главным же направлением их имплементации является полное и верное, без искажений, воплощение в законах государства - участника договора смысла содержащихся в договоре правоположений. В Соглашении ТРИПС такой путь исполнения государствами вытекающих из него обязательств определен прямо и недвусмысленно:

"Страны-члены (ВТО. - А.М.) свободны в определении надлежащего метода (shall free to determine the appropriate method) выполнения положений настоящего Соглашения в рамках своих правовых систем и практики (within their own legal system and practice)" (п. 1 ст. 1).

Надо сказать, что эту важную особенность соотношения Соглашения ТРИПС (как и тех международных конвенций, в отношении которых это Соглашение выполняет роль "зонтика" или рамочного договора) хорошо представляли себе иностранные юристы, к которым за консультациями и советом обращались разработчики Проекта <1>. К сожалению, наши критики Проекта и американские эксперты как бы не замечали это принципиально важное положение Соглашения ТРИПС.

--------------------------------

<1> На всем протяжении работы по подготовке Проекта велись обстоятельные консультации по поводу его содержания с видными юристами Нидерландов, Германии, Австрии, США и других стран. Центральное место в этих консультациях занимал вопрос соответствия Проекта международным договорам, с которыми связано участие России в ВТО. С этой точки зрения Проект определенно получил положительную оценку экспертов.