3. От государственного права к праву гражданина мира

Прежде чем перейти к рассмотрению проблематичных последствий такого рода тесного управления, мне хотелось бы прояснить космополитический смысл самой конструкции «мировая республика». Она делает войну как легитимное средство разрешения конфликта невозможной именно в качестве войны, потому что в пространстве общности, включающей весь мир, не может существовать «внешних» конфликтов. То, что когда-то представляло собой военное столкновение, в границах глобального правового порядка приобретает качество защиты от опасности и качество уголовного преследования. Конечно, идея всемирной республики не исчерпывается представлением о супранациональном правовом порядке, который подчиняет себе государственную власть, по аналогии с тем, как гражданское или государственное право подчиняет себе отдельных людей^[74]. Какая-нибудь «универсальная монархия» тоже могла бы добиться такого правового умиротворения мирового сообщества с помощью репрессивных средств деспотического монополиста власти. Идея всемирно-гражданского состояния более амбициозна, потому что она переносит практику позитивного осуществления гражданских прав, а также прав человека с национального на международный уровень.

Инновационное ядро этой идеи — в [заданной] последовательности преобразования международного права как права государств во всемирно-гражданское право как право индивидов. Конкретные люди выступают субъектами права не только потому, что они являются гражданами своих государств, но и в качестве членов всемирно-гражданской общности, подчиняющейся единому принципу^[75]. Декларированные права человека и гражданина должны соблюдаться для каждого индивида и посредством международных отношений. Суверенные государства, объединяющиеся в одно «великое тело государства», покупают право своих граждан выступать гражданами мира ценой собственной медиатизации. Принимая свой статус членов в «республике республик», эти государства отказываются от возможности заменить право политикой в рамках отношений с другими государствами-членами. Превращение международных отношений в род государственных означает, что право полностью пронизывает и трансформирует политическую власть также и в пространстве межгосударственных отношений. Исчезает различие между внутренним и внешним суверенитетом [власти]; исчезает не только из-за глобальных масштабов, которые приобретает государство народов, но и в силу нормативных причин. Объединительная сила республиканской конституции разрушает саму «субстанцию» власти, спонтанно стремящейся к самоутверждению вовне. «Политическое» в смысле насилия государственной исполнительной власти, как бы сохраняющегося «за спиной» права, теряет на международной арене последние привилегии произвола.

Кант до конца придерживался идеи окончательной конституционализации международного права в форме [конституции] всемирной республики. Поэтому весьма непонятно, почему, несмотря на это он вводит менее жесткую конструкцию союза народов и свои надежды возлагает на добровольную ассоциацию государств, стремящихся к миру, но охраняющих собственный суверенитет. Вот пресловутое место, где он обосновывает этот шаг: «В соответствии с разумом в отношениях государств между собой не может существовать никакого другого пути выйти из беззаконного состояния постоянной войны, кроме как отречься, подобно отдельным людям, от своей дикой (беззаконной) свободы, приспособиться к публичным принудительным законам и образовать таким путем (безусловно, постоянно расширяющееся) государство народов… которое в конце концов охватило бы все народы Земли. Но, исходя из своего понятия международного права, они решительно не хотят этого… Поэтому не позитивная идея мировой республики, а (чтобы не все было потеряно) лишь негативный суррогат союза, устраняющего войны, постоянно и непрерывно расширяющегося, может сдержать поток антиправовых враждебных намерений, сохраняя, однако, постоянную опасность их проявления»^[76].

С проектом союза народов связывается представление о федерации ведущих торговлю республик, о федерации, которая постоянно расширяется; республики, которые в нее входят, предусматривают для себя и возможность выхода; но все [члены федерации] отказываются от наступательных войн и осознают свою моральную обязанность разрешать конфликты, возникающие между ними, перед лицом третейского суда. Этим проектом постоянного «конгресса государств», который спустя два десятилетия обрел в лице «Священного союза» совершенно другую, фактически антиреволюционную форму, Кант, однако, не опровергает саму идею всемирно-гражданского состояния^[77]. Он по-прежнему ориентируется на ход истории, который постепенно приближается к цели создания всемирно-гражданского устройства [мира]; движение в этом направлении предполагает обуздание военного насилия средствами международного права, дискриминацию захватнических войн. Но сами народы еще не созрели, они еще нуждаются в воспитании. Для эмпирического наблюдения относительно того, что национальные государства настаивают на своем суверенитете, что они «совсем» не «хотят» отказываться от свободы действий, предоставляемой им классическим международным правом, мы и сегодня найдем все новые и новые подтверждения. Но вряд ли они могут стать достаточным основанием для отказа от самой идеи.

Кант реагировал на такого рода историческое торможение, но его реакция не сводится к введению «суррогата». Он скорее занят тем, чтобы ввести саму идею с точки зрения философии истории в наивозможно плотный контекст противоборствующих тенденций^[78]. Известно, что свои надежды он связывает прежде всего с тремя долгосрочно действующими факторами:

— мирной природой республик, из которых образуется авангард союза народов;

— миротворческим потенциалом свободной торговли, который делает государственных участников [международных отношений] все более связанными растущей взаимозависимостью мирового рынка и принуждает тем самым к кооперации и взаимодействию; а также с

— критической функцией мировой общественности, осознанной [Кантом] в ее генезисе, которая позволяет мобилизировать совесть и политическое участие граждан в масштабах всего мира, потому что нарушение прав человека в одной точке земного шара ощущается всеми людьми на земле^[79].

Но если долгосрочная перспектива исторического процесса не заставляет переосмысливать саму идею [всемирного гражданского состояния] и если она адекватно выражена в проекте всемирной республики, построенной по принципу федерации, то почему сам Кант впоследствии сосредоточился на