10.Конструкция собственности, держания и владения.

Основные черты конструкции собственности в российском праве

Вопрос о сущности института собственности традиционно считается сложным. Причина этой сложности и неоднозначности очевидна: собственность проявляется прежде всего в отношениях лиц к своим вещам и в отношениях между лицами по поводу вещей, а поскольку отношения эти необычайно многообразны и неоднородны, постольку в доктрине возникают весьма различные концепции института собственности.

Не случайно современный законодатель старается избегать четких дефиниций в этой сфере, вместо них определяя собственность главным образом через перечисление основных правомочий собственника. В отечественном классическим определением считают следующее: собственность – это совокупность главных правомочий субъекта в отношении вещей, как то: право владения, право пользования и право распоряжения. Данная дефиниция в очередной раз получила законодательное подтверждение в ГК РФ. Восходит она к определению собственности, данном в Своде Законов Российской Империи: собственность суть «власть, в порядке, гражданскими законами установленном, исключительно и независимо от лица постороннего владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом вечно и потомственно» (Свод ЗРИ. т. Х, ч. 1, ст. 420).

Старый российский законодатель, в свою очередь, опирался на знаменитую ст. 544 Кодекса Наполеона: «Собствен­ность есть право пользоваться и распоряжаться вещами наиболее абсолютным образом с тем, чтобы пользование не являлось таким, которое запрещено законами или регламентами» (КН. Кн. II, гл. III, титул II, ст. 544).

Составители Французского гражданского кодекса в основу своего определения положили взгляд, который восходит к глоссаторам и который сводится к тому, что собственность в конечном итоге это ius utendi et abutendi (т.е. право пользоваться и право распоряжаться по полному своему усмотрению).

Однако, этот якобы «классический» подход на деле не имеет ничего общего с римской концепцией собственности. Причем сам по себе этот подход является весьма неудачной попыткой объяснить смысл этого наиважнейшего правового института.

Итак, попытаемся выяснить, в чем суть римской конструкции собственности.

Собственность и фактическое господство лица над вещью

Понятно, откуда взялось стремление определить собственность через перечисление правомочий хозяина. Кажется, что это – самый простой путь показать, почему право собственности является наиболее полным господством лица над вещью. Но при этом, объясняя полноту собственности, внимание акцентируют на неких обычных фактических отношениях лица к вещи и лиц по поводу вещи (возможность фактически использовать вещь в своих интересах; возможность фактически распоряжаться вещью как угодно, даже уничтожая ее вопреки интересу третьих лиц и т.д.). Однако, легко заметить, что такой способ объяснения тут же натыкается на почти непреодолимые препятствия.

Вор украл вещь, но прежний хозяин сохранил своё право, он по прежнему собственник, хотя уже не может фактически пользоваться своей вещью. Кто-то использовал чужое бревно в строительстве своего дома; хозяин остается собственником этого бревна, хотя фактически ничего не может сделать со своей вещью и вынужден считаться с тем, что теперь его бревно служит другому. Можно привести массу других примеров, когда собственность сохраняется при утрате фактического господства лица над вещью. Иными словами, в определении собственности просто необходим акцент совсем на другом моменте – собственность носит правовой, т. е. идеальный характер. Собственник является правовым господином своей вещи, то есть хозяином по идее. При этом фактическим господином (владельцем) в данный момент может оказаться совершенно другое лицо. Иными словами собственность как идея не связана намертво ни с какими реальными обстоятельствами, она свысока и с пренебрежением взирает на факты. Факты скоротечны и переменчивы, а собственность постоянна и устойчива, ее нельзя уничтожить, отобрав вещь у хозяина. Как раз в этом идеальном характере и кроется сила и непреходящая ценность института собственности. Вся конструкция римской собственности базировалась именно на таком противопоставлении права (т. е. собственности) и факта (т. е. владения). В этом противопоставлении идеи и реальности – «соль» римской доктрины вещного права.

Впрочем, здесь нужно быть осторожным. Хотя идея господства абстрагируется от факта господства, все же она может делать это только до определенного момента. Дело в том, что рождается эта идея все же из реальных отношений, и если в течение достаточно длительного времени собственность не находит поддержки со стороны фактически осуществляемого владения или реальных попыток собственника восстановить свое наличное господство, эта идея собственности может перейти к другому лицу, которое в течение давностного срока осуществляло квалифицированное владение этой вещью.

Собственность и отдельные правомочия лица по поводу вещи

Сторонники традиционного определения собственности могут мне возразить, указав, что эта дефиниция хотя и имеет в виду фактическую пользу, приносимую вещью своему хозяину, все же в своем перечислении говорит именно о неких правомочиях (ius utendi и ius abutendi у глоссаторов, право пользоваться и право распоряжаться в Кодексе Наполеона, право владения, право пользования и право распоряжения у нас). Но попытка представить право собственности как некую исчерпывающую сумму других, меньших по объему отдельных правомочий прямо противоположна учению римских классиков и, на мой взгляд, сама по себе не является особенно удачной.

В самом деле, на принадлежащие некоему лицу дом с садом для другого лица может возникнуть обширное право узуфрукта (т. е. право пользоваться этим домом и право снимать плоды). Важнейшие правомочия на вещь в такой ситуации принадлежат не хозяину вещи, но при этом хозяин все равно остается именно собственником, т. е. господином вещи по идее, по праву.

Еще более яркий пример того же рода дает эмфитевтическое право, существовавшее в Риме, чиншевое право средневековой Европы, а также современная долгосрочная наследуемая аренда сельскохозяйственных участков. Суть римского эмфитевзиса состоит в том, что это вещное, отчуждаемое и наследуемое право пользоваться и снимать плоды с чужого сельскохозяйственного участка с правомочием изменять его хозяйственную сущность и с обязанностью обрабатывать и не ухудшать имение. В данной ситуации собственник имения вынужден считаться с тем, что другому лицу принадлежит весьма и весьма обширная, почти исчерпывающая сумма отдельных правомочий по поводу земельного участка. Хозяин вынужден мириться даже с тем, что эмфитевте принадлежит возможность виндицировать эту вещь (ибо это вещное право). И, тем не менее, хозяин остается господином земельного участка по идее, по праву, никто не в состоянии назвать такого юридического хозяина «неполноценным собственником» или «недособственни­ком». Однако, если бы мы встали на позицию традиционного определения, логично было бы именно так его и назвать.

Таким образом с совершенной очевидностью обнаруживается, что перечисляемые права (право пользования, право на плоды, право отчуждения и завещания, возможность виндициро­вать) никак не могут быть названы необходимыми реквизитами собственности, ибо отсутствие одного или даже большинства из них никак не влияют на право собственности, эта идея господства юридического хозяина остается в неприкосновенности, ей, так сказать, «ни тепло, ни холодно» от того, что право пользования и проч. и проч. в конкретной ситуации могут принадлежать совсем другому лицу.

Что то здесь не так с перечнем конкретных правомочий. Как же разрешить это затруднение?

Римские юристы предлагают оригинальный и достаточно простой выход. Они настаивают на том, что право собственности нельзя сводить к сумме неких отдельных правомочий. Право собственности – это одно, а право пользования – это совсем другое.

Павел по этому поводу высказывается так: «Ведь право пользоваться и извлекать плоды не является частью собственности» (D. 50. 16. 25 pr.). Ульпиан: «Только тот может заявить, что он имеет право узуфрукта, кто пользуется вещью и извлекает плоды, а собственник участка не может, так как тот, кто имеет собственность, не имеет отдельного права пользоваться вещью и извлекать плоды [и на свой участок не может быть установлен узуфрукт]» (D. 7. 6. 5 pr.).

Уже в раннем римском праве действовал принцип, в силу которого «никому не может служить своя собственная вещь» (nemini res sua servit – № 37). Смысл этой на первый взгляд парадоксальной сентенции заключается вот в чем. Если ты имеешь в собственности земельный участок, то нет никакого смысла говорить, что у тебя есть специальное право прохода по этому участку. У тебя есть право собственности, а не отдельное право прохода. Если на твоей земле есть колодец, то право черпать воду из него может принадлежать, например, соседу, а не тебе, потому что у тебя есть собственность, а не отдельное право черпания воды. Это два самостоятельных права и сосуществовать в одной вещи для одного лица они не могут.

Данное обстоятельство с наглядностью проявляется в следующем примере.

Есть два соседних участка, один из которых предоставляет сервитутное право прохода к проезжей дороге для второго. Однажды хозяин господствующего участка купил служащий участок и стал его собственником. В этот самый момент сервитут, естественно, исчез, ибо он не может существовать одновременно с правом собственности. Если через неделю новый хозяин решил с выгодой для себя перепродать это приобретенное им имение, то после его отчуждения сервитут уже не появится сам по себе, так как право прохода уже исчезло и его нужно устанавливать заново.

Дефиниция собственности через перечисление отдельных правомочий создает образ собственности в виде некоего комода с известным количеством разных больших и маленьких ящичков. Каждый такой ящик здесь символизирует некое отдельное правомочие; ящики эти могут быть наполнены реальным содержимым (фактическим владением) или могут оказаться пустыми, если, например, в дом залез вор; сами ящики (отдельные правомочия) могут быть вынуты и переданы хозяином другому лицу.

Вышеприведенные доводы делают этот образ крайне неудачным, поскольку от комода в конце концов может ничего не остаться, тогда как собственность даже в случае эмфитевзиса остается именно собственностью.

Мне представляется, что более удачным было бы использовать другой образ. Например, можно представить собственность, это наиболее полное и широко мыслимое право господства лица над телесной вещью в образе большого магнита, а различные фактические, реальные отношения лица к вещи (пользование, снимание плодов, распоряжение вещью и т.д.) в виде неких отдельных металлических пластин, гвоздей и т.п. Если есть такой большой магнит (право собственности), то он естественным образом, без каких бы то ни было условий, сам по себе притягивает все эти железные предметы. И в нормальной ситуации мы видим магнит с низу до верху облепленным этими отдельными пластинами и гвоздями. Однако, рядом с этим большим магнитом могут появиться некоторые специальные, меньшие по весу, но обладающие точечным действием. Тогда они начинают перетягивать некоторые, специально им подвластные пластины (например, узуфрукт перетягивает на себя фактическое пользование и присвоение плодов). При этом таких специфических правомочий может оказаться так много, что они могут «снять» с собственности почти все реальные проявления господства. Но право собственности при этом ничуть не ухудшится, наш большой магнит по прежнему сохраняет свою силу, он не становится неполноценным магнитом, и как только прекратится точечное действие конкурентного правомочия, фактические условия господства автоматически (римские юристы говорят ipso iure – по самому праву) вернутся в свое прежнее нормальное состояние.

Это представление о магнетизме права собственности очень хорошо согласуется со взглядами римских юристов, в частности, с их представлением о том, что собственность может стать nudum jus – «голым правом», оставаясь при этом именно собственностью, т.е. наиболее широко мыслимым идеальным господством лица над вещью.

Основные характеристики собственности в римской доктрине

Итак, выделим основные положения в римской конструкции собственности.

(1) Самым главным моментом является противопоставление права (т.е. идеи господства) и факта (т.е. реально осуществляемого владения). Собственность – это правовое (т.е. идеальное) господство лица над вещью, которое в течение достаточно длительного времени может прекрасно обходиться и без всякого фактического отношения.

(2) Вторым важнейшим моментом является интегральный характер этого права. Собственность – это некое наиболее широко мыслимое единое господство лица над вещью. Нет никакого смысла в перечислениях, потому что во-первых, перечисления эти все равно рискуют остаться неполными, и во-вторых, собственность не сводится к сумме и в принципе отлична от отдельных правомочий, поскольку это право sui generis (своего рода).

(3) Третьей важнейшей чертой является магнетизм этого права. Собственность – это легко приспосабливаемая к наличной ситуации идея. Приспосабливаемость (или магнетизм) проявляется в следующем: как только отпадает какое-либо обременение твоей вещи (например, сервитут), так сразу, по самому праву (ipso iure), автоматически, без какого бы то ни было решения суда или договора твое право собственности «притягивает» фактическое осуществление того аспекта господства, который до этого принадлежал другому лицу.

(4) Четвертой характерной чертой является доминирующий характер данного права по отношению к другим правам на ту же вещь. Собственность – это доминирующее право, то есть такая идея, которая заставляет считаться с собой и влияет на все остальные правомочия и фактические отношения. Эмфитевта, хотя у него очень обширные полномочия на чужую землю, все же ясно показывает, что не относится к земле как к своей собственной, по крайней мере до тех пор, пока он отдает собственнику эмфитевтическую плату. Желая продать свой эмфитевзис, земледелец должен сначала предложить выкупить его собственнику. Вор, фактически господствующий над чужой вещью, вынужден лгать и изображать из себя собственника, в противном случае в рамках правовой системы он не в состоянии предпринять ни одного юридического акта по поводу этой вещи. Примеры подобного плана легко можно умножить.

(5) И, наконец, следует указать на абсолютный характер защиты данного права. Собственность – это гарантированная абсолютной процессуальной защитой идея господ­ства лица над вещью. Основная процессуальная гарантия собственности – виндикационный и негаторный иски, в которых рассматривается именно вопрос о праве и только о праве (в виндикации наиболее существенный вопрос ставится так: принадлежит ли искомая вещь истцу по праву, т.е. по идее, или не принадлежит). В юридическом языке закрепилось выражение – петиторная защита (от petitio – иск, судебная претензия). Это как раз из-за того, что при защите собственности исследуется именно вопрос о праве сторон, а сделано это может быть лишь в ходе судебного процесса.

Интересно отметить, что составители ГГУ решительно отвергли предложение о включе­нии в текст Уложения обычного перечисления правомочий, входящих в содержание собс­твенности. Аргументировано это было как раз тем, что собственность не сводится к сум­ме отдельных прав. Знаменитый § 903 ГГУ гласит следующее: «Собственник вещи мо­жет, насколько тому не препятствует закон или права третьих лиц, обращаться с вещью по своему усмотрению и исключать других от всякого воздействия на нее». Хотя герман­ский законодатель акцент делает на обширности и исключительности господства собст­венника и не подчеркивает дихотомию «собственность¾владение», тем не менее его опре­деление ближе римскому духу, нежели определения французского и российского законо­дателей. Не случайно при обсуждении § 903 в рейхстаге составителей Уложения обвинили в том, что предложенное определение «привнесено из римского права» а потому для Германии является «ложным». В ответ на это члены комиссии по подготовке Уложения заявляли, что «это не римское изобретение, но то понятие собственности, которое лежит в основе всякого права».

В последний раз возвращаясь к традиционной «перечисляющей» дефиниции, хочу специально остановиться на той ее форме, которая закрепилась в российском праве и которая восходит к цитированному выше определению из Собрания Законов Российской Империи, где собственность представлена как совокупность владения, пользования и распоряжения. Нетрудно заметить, что эта формулировка отличается от монументального ius utendi et abutendi тем, что российский законодатель прибавил владение, которого нет ни у глоссаторов, ни в Кодексе Наполеона. В подобной формулировке критикуемая нами дефиниция оказывается особенно неудачной. Глоссаторы и французский законодатель все же сохраняли свойственное римскому праву противопоставление собственности (т.е. права) и владения (т.е. факта), хотя и не акцентировали на этом свое внимание. От российского же законодателя этот ключевой момент вообще ускользнул, и он, пытаясь максимально полно охарактеризовать возможности собственника, называет среди его правомочий еще и владение. Это еще более запутывает определение и делает его попросту нелепым. В самом деле, факт владения является ничем иным, как необходимым условием для осуществления пользования, присвоения плодов, отчуждения, уничтожения вещи. Поэтому нелогично ставить владение на одну доску с пользованием и распоряжением.