§ 3. Самодержавие

В «завещании» Пимена определяется само существо отношения русского православного человека к царю: за труды, за славу, за добро - поминание, за грехи, за темные деяния - молитва к Спасителю о вразумлении царя.

Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу, Своих царей великих поминают За их труды, за славу, за добро - А за грехи, за темные деянья Спасителя смиренно умоляют.

В этом отношении нет места бунту, непослушанию, революции. За свои дела царь отвечает перед Богом:

Подумай, сын, ты о царях великих. Кто выше их? Единый Бог. Кто смеет Противу их? Никто.

Вспоминая Ивана Грозного, Пимен говорит:

А мы в слезах молились, Да ниспошлет Господь любовь и мир Его душе страдающей и бурной.

Пушкин выражает православную точку зрения на отношение власти к народу, понимая духовную основу этого отношения: не закон, но благодать. Нравственную чистоту должен нести православный царь своим подданным.

«Наука, литература, благотворительность, школьное просвещение, а в особенности христианская убежденность и одушевленное Православие — вот те посредства, чрез которые истинный общественный деятель, истинный любитель народа сообщает нравственные силы своего духа общественному быту» (Антоний 1996: 143).

«Изучение истории Смуты приводит его к одному убеждению, которое является позднее основополагающим для его политического мировоззрения — к убеждению, что монархия есть в народном сознании фундамент русской политической жизни» (Франк 1990: 405).

§ 4. Народность

Русский православный народ в его святости, национальном своеобразии, патриотизме, его греховности и раскаянии — основная (субстанциональная) тема трагедии.

Пушкин объективирует в трагедии государственное мышление, мыслит историческими событиями как социальной, нравственной, духовной цельностью в сложности внутренних противоречий.

«Общим фундаментом политического мировоззрения Пушкина было национально-патриотическое умонастроение, оформленное как государственное сознание» (Франк 1990: 409).

Учитывая единство и цельность изображаемой исторической действительности и своеобразие пушкинского мировосприятия, необходимо отметить, что народ — это все, кто изображен в произведении: это люди одной национальности, одной православной веры, одного общего греха.

В пределах этой цельности идет разделение на царя, царедворцев, Патриарха, Пимена, Самозванца - и собственно простой народ. Последний также представлен разделенным, во-первых, на народ помыкаемый и управляемый (массовые сцены) и народ в его индивидуальности и его трудовой определенности (бедные монахи, стрельцы, хозяйка корчмы).

Без этой неоднородности народа может быть неясен смысл сцены «Корчма на Литовской границе». В развитии действия эта сцена вносит только одну мысль: Григорий Отрепьев переходит Литовскую границу, что можно было ввести в реплику любого персонажа. В образ Григория эта сцена также мало что добавляет: Григорий находчив, решителен. Значит, смысл сцены именно в изображении народа — конкретного народа, данного в сфере его жизни и труда: бедные монахи собирают деньги для монастыря, приставы думают, как бы поживиться, одновременно соблюдая свои служебные обязанности, хозяйка озабочена притеснениями и поборами.

Иное дело «народ», собираемый властями в своих целях. Это особое качество и состояние народа, когда он отрывается от своих жизненных насущных дел и привлекается для участия в политике, но и этот народ может не только послушно давать себя обманывать царедворцам, но и «безмолвствовать».

* * *

Пимен-монах пишет летопись - историю народа, мысль его устремлена к Богу, и с этой Божественной высоты он видит положение народа и ответственность народа за духовное содержание своих действий: «мы прогневали Бога, »мы« согрешили — «мы» нарекли.

Прогневали мы Бога, согрешили: Владыкою себе цареубийцу Мы нарекли.

Так в речи Пимена задается еще одна перспективная содержательная линия, далее развиваемая в драматическом повествовании: народ мыслится во всей его целостности и общей ответственности перед Богом за соборное действие («нарекли»).

Цель Пименовой летописи:

Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу <…>.

Пимен своим трудом обращается к потомкам именно православных, сам он — православный монах, пишущий летопись православного царства и православного народа. К русскому православному читателю обращается и Пушкин.

В этих словах Пимена есть еще один смысл: «потомки» мыслятся не как нечто «иное», отдельное от ныне живущих, но как люди, единые с живущими в вере, в отношении к царю и родной земле.

Таким образом, в мировосприятии, миропонимании и мирочувствовании Пимена воплощена основная идея пушкинского времени — идея единства православия, самодержавия и народа.

Монах-летописец Пимен - одно из высших творений Пушкина («положительный образ», на сухом языке литературоведения). Такой образ не мог быть «сочинен» как нечто отдельное от души его создателя. В Пимена Пушкин не «перевоплощался», в образе летописца выразилось (объективировалось) лучшее, что было в Пушкине: внутреннее родство с русской православной народной культурой.

Находясь внутри этой культуры, мы - по прошествии двухсот лет со дня рождения поэта и более ста семидесяти лет после создания образа Пимена - воспринимаем образ летописца, трагедию в целом, её язык как свое, родное, потому что со всеми живущими и умершими у нас один «нравственный воздух» — у нашего Бога «все живы».

«Православная русская культура, окружавшая его отовсюду, как нравственный воздух, незаметно для него самого питала и образовывала его дух: ей он обязан, несомненно, широтою своего сердца, готового вместить весь мир и сделавшего его поистине «всечеловеком» в лучшем смысле этого слова; от нея же он взял любовь к правде Божiей, благостное прiятiе жизни и примиренное отношенiе к смерти и многое другое, что делает его образ всем нам столь близким и родным» (Анастасий 1956: 254)

Какой бы жестокой ни представала русская история в произведениях Пушкина, нельзя забывать признание поэта:

«Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора - меня раздражают, как человек с предрассудками - я оскорблен, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал» (Пушкин 1992: 310).