Kori_-_Strakh_Istoria_politicheskoy_idei

\]^_ ^]`_b. gj^km

кружева не суть цинизм: многие элиты искренне считают, что реформаторские движения несут в себе угрозу их власти, национальному единству и гражданскому порядку, а в военное время эти три компоненты составляют неразрывное триединство.

Мы могли наблюдать такое смешение внешних и внутренних страхов элит во время холодной войны. Дж. Эдгар Гувер, до сих пор не оцененный столп антикоммунизма, был рожден и воспитан в Вашингтоне рубежа столетий, который в то время представлял собой северный аванпост «южной, белой, христианской цивилизации малых городков». Расизм и сегрегация были краеугольными камнями его убеждений; религиозный плюрализм означал, что лютеране, пресвитериане и методисты в вере находились бок о бок. Когда Гувер считал коммунизм угрозой для цивилизации, он имел в виду именно такую цивилизацию. Поэтому он и направлял деятельность против каждого—от Национального агентства по содействию прогрессу цветного населения и Мартина Лютера Кинга до Сэмми Дейвисамладшего и Сесара Чавеса1, против всех, кого считал «частицей врага, опасного для американских ценностей» (как он позднее выразился в отношении женского движения), и тем самым угрозой для «внутренней безопасности нации» [57]. Гувер нашел множество союзников своих кампаний среди консервативных конгрессменов, видевших красное буквально в каждом мазке «Нового курса». По словам одного влиятельного сенатора от Северной Каролины, «отказываясь от принципов добровольности [капитализма, основанного на принципе laissez faire], мы немедленно попадаем в объятия коммунизма… Не может быть половинчатого контроля». Как отмечалось в одном докладе Конгресса, реформистская политика Национального совета по трудовым отношениям «Нового курса» «имеет оттенок философского понимания отношений между нанимателем и работником как классовой борьбы», что «чуждо истинной американской концепции промышленного предпринимательства» и интересам «сохранения капиталистической системы частного предпринимательства» [58].

Взгляды такого рода активно влияли на репрессивную политику антикоммунизма в Соединенных Штатах, которая была направлена не только против Коммунистической партии, но и против движений за трудовые и гражданские права. Правительственные комиссии по лояльности спрашивали трудящихся, следует ли провести десегрегацию донорской деятельности Красного Креста, отменить ли

1 Дейвис-младший — известный американский киноактер. Чавес — популярный мексиканский боксер.

220

©kgjª 2. gj^km ±]-k²¡^_\kbg\_

подушный налог, принять ли федеральное законодательство, запрещающее суды Линча, то есть проводить ли в жизнь предложения, отстаиваемые Коммунистической партией. Утвердительные ответы приводили к возбуждению расследования и дальнейшему увольнению. Председатель одной из комиссий разъяснял: «Конечно, тот факт, что человек верит в расовое равенство, еще не доказывает, что он коммунист, но приглядеться следует, разве не так? Нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что расовое равенство — это один из постулатов коммунистов». А вот слова председателя комитета штата по законодательству: «Если кто-то утверждает, что в этой стране имеет место дискриминация негров или материальное неравенство, то у нас есть все основания считать этого человека коммунистом» [59]. Результат такого идеологического смешения страхов, когда гражданские права и профсоюзы ассоциировались с опасностью извне, мог быть разрушительным. Приведем только один пример. В 1930– 1940-х годах местный профсоюзный комитет 22, возглавляемый коммунистами, объединял тысячи рабочих табачной фабрики «Ар-Джей Рейнолдс», преимущественно женщин и чернокожих, в УинстонСалеме, штат Северная Каролина. Профсоюз побуждал своих членов вступать в ряды местного отделения Национального агентства по содействию прогрессу цветного населения и в итоге превратил его из чахлого кружка из 11 человек в движение, объединившее почти 2000 активистов. В 1947 году, после того как профсоюз организовал забастовку против руководства «Ар-Джей Рейнолдс», его посетила делегация huac и провела широко освещавшееся в прессе расследование связей между Коммунистической партией и профсоюзными деятелями. Работники huac заставили рабочих дважды подумать, стоит ли поддерживать лидеров, чьи связи привели к правительственному расследованию. Вскоре после этого местный комитет возглавили не столь активные деятели, и к 1950 году уже ничто не напоминало о его былом динамизме. А что произошло с ячейкой Национального агентства по содействию прогрессу цветного населения? Ее численность упала и составляла менее 500 человек [60].

В других странах смешение внешних и внутренних страхов элит проявилось еще более ярко. В 1957 году один из ведущих идеологов службы безопасности Аргентины говорил: «Мы должны подчеркнуть, что характер этого конфликта [между капитализмом и коммунизмом] соответствует характеру религиозных войн прошлого… Вот его вероятные последствия: сохранение западной цивилизации или ее исчезновение» [61]. Его преемник в 1964 году писал о проявлениях неравенства, неотъемлемых от цивилизации:

221

\]^_ ^]`_b. gj^km

Коммунизм стремится уничтожить человека, семью, родину предков, собственность, государство и Бога… У коммунистов ничто не привязывает женщину к дому и семье, поскольку, ратуя за ее эмансипацию, коммунизм отрезает ее от домашнего очага и воспитания детей, толкает ее в общественную жизнь, к коллективному производству, она оказывается рядом с мужчинами… Естественный глава семьи — отец. Мать является помощницей его авторитета… В соответствии с волей Бога богатые должны использовать свои излишки для облегчения тягот нуждающихся. Бедные должны сознавать, что бедность их не позорит, равно как и необходимость зарабатывать на жизнь трудом, как доказывает пример Сына Божия. Бедные больше любимы Господом [62].

Уругвайские военные объявили, что их главная миссия состоит в том, чтобы сражаться против «ниспровержения», которое определялось как «действия, насильственные или ненасильственные, совершаемые во всех сферах человеческой деятельности внутри государства, цели которых воспринимаются как неблагоприятные для политической системы в целом». Военные власти Бразилии предложили офицерам 222-часовой курс по внутренней безопасности и 21 час обучения действиям по защите от внешней агрессии. Приравнивая свободный рынок к национальному интересу, высшее командование полагало, что важнее уметь подавлять организованную внутреннюю оппозицию капитализму, нежели защищаться от нападения извне. В их глазах, подавление организованной оппозиции было основой обороны от нападений с чужих территорий [63].

Элиты не могут попросту полагаться на распространенное убеждение в наличии взаимосвязи между реформистскими движениями

ивнешними угрозами. Им приходится создавать — путем пиаровских акций и насилия — ассоциации этого рода. В 1946 году Гувер инициировал широкомасштабную кампанию, предпринятую с целью сделать угрозу коммунизма реальной в умах американцев, которые, по его мнению, недооценивали опасности, исходящие от коммунизма. Гувер потребовал от своих подчиненных «подготовить учебные материалы, которые могли бы распространяться по общедоступным каналам, чтобы в случае возникновения чрезвычайной ситуации у нас имелось бы мнение информированной общественности» относительно разрушительного влияния коммунизма. Гувер считал, что особенно важно убедить «думающих людей», так как ученые и мыслители помогут распространить страх перед коммунизмом в широких кругах общества. Он лично опубликовал ряд статей в юридических изданиях

ив профессиональных журналах, а способствовало производ-

222

©kgjª 2. gj^km ±]-k²¡^_\kbg\_

ству четырех фильмов на студиях Голливуда [64]. Подобные кампании редко носили чисто пропагандистский характер. В ходе их осуществления обычно приводились реальные факты, касавшиеся организаций типа Коммунистической партии,— они-де не только финансируются Советским Союзом и имеют с ним политические связи, но и занимаются шпионской деятельностью в его интересах. Но элиты прибегают (причем не обязательно намеренно) и к преувеличениям этих фактов, как это сделал шеф , когда объявил Мартина Лютера Кинга «самым опасным негром для будущего нашей нации, если взглянуть с позиций коммунизма, негров и национальной безопасности» [65].

Также полезно для порождения страха перед этими движениями в обществе использование правительственного и индивидуального насилия. Голый факт — правительство и частные элиты желают наказать своих оппонентов; тогда они нередко убеждают рядовых граждан в реальности угрозы, о которой рассуждают эти группы. Репрессии вызывают страх и в такой же мере внедряют в сознание широких общественных кругов представление о том, что те, кто стали объектом преследований, совершили нечто, обусловившее такое внимание к их деятельности. «Говорите что хотите,—сказала Надежде Мандельштам некая женщина, имея в виду советских заключенных,—но дыма без огня не бывает» [66]. К примеру, в 1949 году Министерство юстиции провело малоизвестный законопроект, получивший название «акт Смита» и предназначавшийся для того, чтобы руководство Коммунистической партии предстало перед судом, причем не за шпионаж или попытку насильственного свержения правительства, но за заговор с целью организовать партию, которая выступала бы за насильственное свержение правительства. Одно лишь перечисление существительных и глаголов, использованных в текстах закона и обвинительного заключения, свидетельствует о задуманном преступлении: «заговор», «организовать», «партия», «сторонники». Отсюда становилось ясно, как далеки были обвиняемые по данному делу от какой-либо реальной деятельности, действительно напоминавшей криминальную. Это не имело значения, поскольку цель процессов, согласно объяснениям, данным одним из заместителей Гувера, состояла не в судебном преследовании, а в том, чтобы преподать урок при помощи судебных процессов. Кампания была призвана внушить американцам, что «коммунизм опасен», и «патриотизм коммунистов обращен не к Соединенным Штатам, а к Советскому Союзу» [67].

Сегодня Соединенные Штаты вновь вовлечены в войну, и снова перед нами смешение внутренних и внешних страхов элит. Хотя связь между внешней угрозой и недовольством реформистского

223

\]^_ ^]`_b. gj^km

толка сегодня тоньше, чем это было в годы холодной войны, и упомянутое недовольство заключает в себе меньше вызова, чем в прошлом, многие элиты связывают имеющееся внутри страны недовольство с терроризмом, выступают адептами борьбы с терроризмом и проводят политику, направленную на охлаждение отношения к этому недовольству. Как и во времена холодной войны, трудно определить, намеренно ли создается такой эффект; иногда это так, иногда — нет. Например, когда сотрудники наносят визит работнику книжного магазина в Атланте, замеченному за перевозкой статьи под названием «Оружие массовой глупости», осуждающей войну

вИраке, система мотивов проведения расследования представляется вполне добронамеренной: встревоженный или исполненный рвения гражданин усматривает единство понятий «оружие» и «массовость» и привлекает внимание к подозрительной деятельности. Нижние чины , еще не оправившиеся от обвинений в том, что нерадивость привела к трагедии 11 сентября, проявляют высокую чувствительность к представленному намеку. И Марк Шульц неожиданно для самого себя начинает давать объяснения двоим агентам на тему того, почему он читает то, что читает, предоставляет им свою машину для обыска и недоумевает, каким образом ему удастся избегать слежки в будущем [68]. Как мы увидим в дальнейшем, в других случаях подавление инакомыслия носит явный характер преднамеренности. Но в известном смысле намерение, стоящее за этими акциями, не имеет значения, так как их фатальное влияние на процесс политических реформ заключается в вызываемом ими страхе перед последствиями репрессивного характера. И даже

втех случаях, когда последствия планируются, элиты, осуществляющие репрессии на основе своих убеждений, искренне считают, что действуют, исходя из национальных интересов и связывая последние со своей собственной властью и общественным положением.

После событий 11 сентября консервативные элиты и даже голоса представителей более либерально настроенных кругов, раздающиеся в средствах массовой информации, идут двумя параллельными путями — пиара и насилия, т. е. по стопам своих предшественников времен холодной войны, стараясь заставить американскую общественность признать связь между иностранным терроризмом, реформистскими идеями и движениями внутри страны. Одна из групп,

«Американцы за победу над терроризмом» (avot), во главе которой стоят Уильям Дж. Беннетт, Фрэнк Гэффни и Р. Джеймс Вулси, бывшие сотрудники администраций Рейгана, Буша и Клинтона, опубликовала в «Нью-Йорк таймс» большую, на всю полосу, прокламацию, где гово-

224

©kgjª 2. gj^km ±]-k²¡^_\kbg\_

рилось: «Сегодня мы находимся перед лицом как внешних, так и внутренних угроз». К числу источников последних относятся «те, кто в первую очередь обвиняет Америку и не понимает — или не желает отстаивать — наши фундаментальные принципы». Мотивами для таких внутренних диссидентов, как утверждается в прокламации, являются «либо ненависть к американским идеалам свободы и равенства, либо неверное восприятие этих идеалов и способов их воплощения». Обещая «призвать к ответу» таких индивидуумов, организация призывает также провести «научное исследование» ислама, которое «соответствовало бы самым серьезным и жестким стандартам». Другая группа, возглавляемая Линн Чейни, женой вице-президента Ричарда Чейни, и сенатором-демократом Джозефом Либерманом, назвала стоящих на леволиберальных позициях ученых «слабым звеном» в войне против терроризма. Такие пиар-кампании инициируются с целью не только призвать общественность к бдительности, но и повлиять на деятельность правительства. И они добились своего. После долгих часов допросов консервативно настроенных интеллектуалов, осудивших вредное влияние покойного исследователя Среднего Востока из Колумбийского университета Эдварда Саида, палата представителей осенью 2003 года единогласно приняла постановление, которое обязывало департаменты науки, получающие финансирование из федерального бюджета, пересмотреть предоставляемые ими стипендии и учебные планы в целях «более полного отражения потребностей нации, связанных с внутренней безопасностью». Согласно сообщению «Салона» под этим соусом правительство оказывается вправе использовать политику «кнута и пряника» при распределении субсидий, чтобы добиться того, чтобы «департаменты международных отношений… в своих исследованиях в большей степени отражали поддержку американской внешней политики» [69].

«Новая республика» открыла новый внутренний фронт войны с терроризмом, обрушившись на движение антиглобалистов. Критикуя планы антиглобалистов выступить с протестами в Вашингтоне в конце сентября 2001 года против и Всемирного банка, редактор журнала заявил, что если акция протеста увенчается успехом, движение антиглобалистов станет «в глазах нации частью единого фронта терроризма». И далее: «Эта нация ныне живет в условиях войны. И в этой обстановке политическое несогласие аморально, если ему не предшествует заявление о национальной солидарности, о сделанном выборе. Отказаться от планируемых протестов и признать, что важнее не подрывать позиции и Всемирного банка, а позволить Вашингтону оправиться от ударов,— вот что должны сделать анти-

225

\]^_ ^]`_b. gj^km

глобалисты» [70]. Активные антиглобалисты и интеллектуалы очень скоро ощутили силу этой риторики. Многие из них, включая представителей / (Американской федерации труда и Конгресса производственных профсоюзов), отказались от участия в акциях протеста, в результате чего движение впало в состояние апатии [71]. Хотя редакции небольших журналов нечасто оказывают значительное влияние на общенациональную политику, торговый представитель Роберт Зёллик говорит, что именно приведенный выше призыв убедил его в существовании связей между терроризмом и движением против глобализации. В Вашингтоне, участвуя в мозговом штурме, Зёллик коснулся «интеллектуальных связей» между Аль-Каидой и «теми, кто прибегает к насилию во имя нападок на международную финансовую систему, глобализацию и на Соединенные Штаты». На страницах «Вашингтон пост» он призывает Конгресс предоставить Президенту Бушу «чрезвычайные полномочия» по заключению торговых соглашений и аргументирует свое требование тем, что такое решение «станет недвусмысленным посланием миру, означающим: Америка будет впереди». Поздней осенью 2001 года в ходе дебатов о чрезвычайных полномочиях в Конгрессе спикер палаты представителей Деннис Хастерт подхватил поднятую Зёлликом тему. «Либо этот Конгресс поддержит нашего президента, который храбро ведет войну против терроризма и восстанавливает мировое господство Америки, либо подорвет его позиции в самый неподходящий момент.» Конгрессмендемократ из штата Нью-Йорк Чарли Рэнджел и даже такие фритредеры1, как обозреватель «Нью-Йорк таймс» Пол Крагмен, осудили подобную тактику за то, что поведение критиков глобализации называется непатриотичным и несущим опасность для национальной безопасности, но выступления оппонентов ни к чему не привели. Хотя антиглобалисты и сочувствующие им демократы в Конгрессе сумели воспрепятствовать предоставлению чрезвычайных полномочий Президенту Клинтону в период его второго срока, единство молчаливой оппозиции и усилившейся Республиканской партии обеспечило такие полномочия для Президента Буша в 2002 году [72].

Невзирая на эту войну теоретических принципов, различные специальные службы, действующие в интересах национальной безопасности, применили свой потенциал против диссидентов, не признававших потенциальную угрозу террора. Сотрудники и полицейских управлений на местах регулярно высказывались против внешней

1 Фритредеры — сторонники свободной торговли и невмешательства государства в экономику.

226

©kgjª 2. gj^km ±]-k²¡^_\kbg\_

политики (т. е. Администрации Буша), в рамках которой частные заявления рассматривались как свидетельства вероятных террористических наклонностей, поскольку такая политика оставляла частных лиц уязвимыми перед лицом расследований, внушала им страх перед слежкой и преследованиями за убеждения [73]. Некоторые правительственные агентства выпустили списки невыездных, предписывающие задерживать в аэропортах и подвергать длительным, зачастую длящимся всю ночь допросам членов «Международной амнистии», партии зеленых или католических организаций [74]. Особенно пристальное внимание уделяло активистам американского антивоенного движения. Даже при том, что во внутреннем меморандуме признается, что в распоряжении Бюро «не имеется информации о планируемых насильственных или террористических акциях в рамках этих [антивоенных] протестов, и «по большей части акции протеста носят мирный характер», тщательно следило за деятельностью движения и предупреждало полицейские отделения на местах о том, что участники акций протеста используют камеры видеонаблюдения на случай проявлений жестокости со стороны полиции, а также размещают в Интернете информацию с целью «вербовки, привлечения средств и координации своих действий

впреддверии демонстраций» [75]. В некоторых случаях (например,

вгоды маккартизма или войны во Вьетнаме) такие действия приближались к уровню ограниченного применения силы против несогласных. Нам представляется, что они были вызваны страхом служащих Бюро перед обвинением в том, что они проспали акции протеста. Как бы то ни было, они указывают на то, что, в представлении правительственных чиновников, наличие альтернативных взглядов связано с террористической деятельностью. Как считают их потенциальные жертвы, эти действия охлаждали пыл участников всех движений, стремившихся к изменению внешней политики .

Участники рабочего движения, за исключением мусульман и арабов, проживающих в Соединенных Штатах, после 11 сентября испытали на себе воздействие острейшего кризиса смешения внутренних и внешних страхов элит. В январе 2003 года Том Делэй, один из лидеров республиканцев, или кто-то из членов его штаба выпустил на бланке Делэя призыв к оказанию материальной поддержки, обращенный к тысячам сторонников Национального фонда сторонников права на труд — антипрофсоюзной организации, требующей пересмотра трудового законодательства . В послании утверждается, что после 11 сентября рабочее движение представляет собой «явную

инепосредственную угрозу безопасности Соединенных Штатов внутри

227

\]^_ ^]`_b. gj^km

страны и неприкосновенности наших Вооруженных сил за рубежом». Авторы письма обвиняют «больших профсоюзных боссов» в том, что они желают «нанести ущерб свободолюбивым труженикам, обороноспособности и экономике с целью забрать себе больше власти!» К получателям обращена просьба жертвовать суммы до одной тысячи долларов, дабы «законные силы Национального фонда сторонников права на труд могли приобрести необходимую им амуницию» для проведения кампании против профсоюзов [76]. В Конгрессе Делэй и его консервативно настроенные сторонники тесно сотрудничают с Президентом Бушем, используя угрозу терроризма для ограничения прав профсоюзов и гражданских служб (в частности, блокирования доносов), в интересах 170 тыс. федеральных служащих недавно созданного Министерства внутренней безопасности. Даже при том, что многие из этих сотрудников являются чиновниками, что чиновники Министерства обороны не отказываются от своих прав и что отсутствие базовых механизмов охраны труда способствовали тому, что сумело создать систему запугивания, в которой такие лица, как Колин Раули, были лишены возможности высказываться о жизненно важных вопросах национальной безопасности, министр внутренней безопасности Том Ридж настаивает на том, что устранение профсоюзных и иных мер по охране труда позволит его ведомству стать «таким же динамичным и напористым, как и сами террористы». В конце лета 2002 года, накануне парламентских каникул, лидер республиканцев в сенате Трент Лосс настаивал на немедленном принятии законопроекта. «А если мы уедем из столицы, а в августе город подвергнется какой-то террористической атаке, какому-то бедствию, чему-то, что можно было бы предотвратить, если бы мы направили усилия людей и денежные средства в должном направлении? Я попросту считаю, что такое неприемлемо. В моих глазах это закон для чрезвычайной ситуации.» В конце концов закон был принят в ноябре 2002 года, на следующей сессии Конгресса, несмотря на то что потерпевшие неудачу демократы по-прежнему составляли большинство в сенате [77].

Билль о внутренней безопасности — это лишь одна из многих мер, принятых консервативными элитами, чтобы использовать угрозу терроризма против рабочего движения. В ходе дебатов по внесенному законопроекту директор Административного и бюджетного управления Белого дома Митчелл Дэниэлс и сотрудники консервативного Фонда наследия назвали билль о внутренней безопасности образцом для реструктуризации взаимоотношений между людьми, находящимися на службе у федерального правительства. Этот билль призван решительно сократить возможности рабочего движения. Еще в январе

228

©kgjª 2. gj^km ±]-k²¡^_\kbg\_

2002 года Президент Буш подписал указ 13 252, в котором в праве на объединение отказывалось, по соображениям национальной безопасности, сотрудникам Министерства юстиции, хотя многие чиновники работают в Криминальном отделе, в Национальном центре по борьбе

снаркотиками и в других подразделениях, не связанных с терроризмом. Годом позже адмирал Джеймс Лой, руководитель Управления безопасности транспорта, лишил прав на объединение (равно как

идругих прав) охранников аэропортов. При этом он вслед за Риджем говорил о том, что «борьба с терроризмом требует создания гибкой структуры, способной оперативно реагировать на угрозы. Это, возможно, потребует изменения трудовых соглашений и других условий найма, которые были бы несовместимы с обязанностью торговаться

спрофсоюзами» [78]. И наконец, летом 2002 года Администрация Буша объяснила угрозой национальной безопасности свое вмешательство в чреватый забастовкой трудовой спор между рабочими портов Западного берега и их работодателями, вмешательство, которое обернулось ущербом для первых и выгодой для последних. До начала переговоров сторон представители занятых морскими перевозками компаний, таких как «Гэп», «Мэттел» и «Хоум депо», втайне встретились

спредставителями Администрации и ходатайствовали о содействии (каковое и получили) руководства страны в трудовом споре. Угрожая профсоюзам чем угодно — от введения чрезвычайного положения до использования федеральных войск, Администрация Буша опиралась на заявление министра обороны Доналда Рамсфелда, который оправдывал вмешательство Администрации интересами национальной безопасности следующим образом: «Министерство обороны для удовлетворения своих нужд все больше полагается на коммерческие поставки и технологии. Сырье, медикаменты, запасные части, равно как и все необходимое для повседневного содержания наших Вооруженных сил—все это не более чем часть основных военных грузов, поставка которых осуществляется коммерческими поставщиками и которые, как правило, не воспринимаются как военные грузы» [79].

Пособники

Согласно общепринятым представлениям пособник, или коллаборационист,— это тот, кто способствует врагу, т. е. помогает группе, к которой он не принадлежит, осуществлять угрозы в адрес группы, к которой он принадлежит [80]. Но, как мне представляется, это определение излишне узко. Оно подразумевает, что группа является некоей отдельной ячейкой и, оказавшись внутри ее, мы избавляемся от всех

229