М.А. Макиенко

КУРС ЛЕКЦИЙ

ПО ДИСЦИПЛИНЕ «ФИЛОСОФИЯ НАУКИ»

Лекция 1 Основания научной методологии

Предмет методологии науки

Рассматривая историю науки, можно отметить, что параллельно с процессом становления науки происходило формирование системы методологического сознания. Сложившаяся с ХVII в. система познания традиционно была сориентирована в направлении «сознание-природа», зафиксированном в категориях субъекта и объекта познания. Структура современной модели знания представляется более сложной, функционально ориентирующейся на мир человека с учетом его экологической включенности в мир природы.

Стремление человека к ограничению и управлению хаотическими, случайными проявлениями социальных, природных и иных сил находит свое выражение в сфере познания в том, что человек стремится изучать и учится управлять своими познавательными возможностями, несмотря на всю их безграничность. В процессе познания человек, посредством установления границ разумного в самом знании, налагает искусственные пределы на познаваемую реальность, обеспечивая тем самым поступательное движение в процессе обретения знания об окружающем мире и о себе самом. Важную роль в этом играет культура, мир высших человеческих ценностей, с помощью которых они устанавливаются.

Таким образом, определяя феномен знания как явление, принадлежащее человеческой культуре, с этих же позиций мы должны подойти и к изучению методологических структур научного знания. В этом случае их можно рассматривать как часть различного рода духовных технологий, главная особенность которых - ориентированность на поисковую деятельность, дающую эвристический эффект. При этом необходимо учитывать, что выработка, формирование и применение тех или иных принципов и форм организации познавательной деятельности, исследовательских операций и процедур, приемов решения конкретных исследовательских задач часто начинается стихийно, путем проб и ошибок, с постепенным отбором тех из них, которые ведут к достижению определенных познавательных целей. Но подобный стихийный процесс характеризуется значительной степенью случайности и неопределенности, единичности и неповторимости связи средств и результата. В этом случае невозможно проделать весь путь заново, что означает невыполнимость одного из существенных свойств науки - регулятивности в ее продуктивном функционировании.

Именно поэтому, становление научного метода связано с тем, что субъект познания выбирает и использует тот или иной инструмент познания, параллельно устанавливая и фиксируя взаимосвязь познавательной цели и средств ее достижения, выделяя эту связь из конкретной исследовательской ситуации и распространяя ее на целые классы разнообразных, но однотипных познавательных ситуаций. Выявляя устойчивый инвариантный характер таких связей, тем самым, достигают возможности представить их в качестве закономерностей самой познавательной деятельности. В этой связи вполне очевидно, что рациональный научный метод должен рассматриваться как следствие и носитель определенной научной и даже социокультурной традиции. Как отмечают П.Ф. Йолон, С.Б. Крымский и др., становление научного метода представляет собой процесс осознания познавательных действий, который совершается в сфере сознания и посредством сознания субъекта. Благодаря этому происходит накопление необходимого опыта, что обеспечивает непрерывность и саму возможность акта познания¹.

Таким образом, можно говорить о деятельностной природе научного метода. Она выражается в том, что его формирование происходит на основе накопления, суммирования и интегрирования первичного познавательного опыта ученого, что позволяет конструировать, оформить указанную совокупность в форму разнообразных, эмпирически найденных, регулятивных норм, методологических схем, исследовательских рецептов и предписаний, предъявляемых к познавательной деятельности, реализующихся в ней и обеспечивающих истинность, обоснованность, практичность научных знаний.

Основные проблемы методологии науки: природа научного знания, критерии научности, проблема обоснования научного знания, проблема классификации наук.

Высшим проявлением методологического сознания выступают те или иные концептуальные и инструментальные формообразования - системы общих рациональных принципов, научные методы и приемы, мыслительные операции и процедуры, определяющие деятельность ученого-исследователя. В данном случае необходимо подчеркнуть специфику методологического сознания, которое выступает в форме методологического знания, которое не являющегося знанием о предметах и явлениях окружающего мира, хотя оно и формируется в процессе отражения объекта и выявления закономерностей его познания. Методологическое знание - это знание о способах постижения объекта. «Субъект не просто знает нечто, он также знает способ, в силу которого он знает это нечто»². Модифицируясь в разновидность внутренних построений субъекта познания и получая достоинства истины, методологическое сознание обретает значение научного метода - всеобщей деятельностной, функциональной формы методологического сознания, реализуемой в научном творчестве.

В реальной практике ученого формирование методологического сознания и, соответственно, обретение методологического знания, отработка использования тех или иных научных методов осуществляется на основе:

1) личного опыта исследователя;

2) группового опыта, на основе которого складывается та или иная интеллектуальная атмосфера и господствует определенный стиль мышления, позволяющий каждому исследователю усвоить групповой опыт;

3) исторического опыта познания, апробированного научной практикой и нашедшего свое оформление и закрепление в парадигмах мышления, в методологических системах.

Говоря о методологическом знании, следует указать на различие между: а) методологическим знанием как выражением и способом существования методологического сознания;

б) методологическим знанием как методологией науки, которое находит свое выражение в категориальных структурах, в абстракциях, т.е. в знании, имеющим теоретическую природу. Проведение данной разграничительной линии между методологическим сознанием и методологической теорией (методологией науки) не означает их обособленности друг от друга. В процессе реального познания между ними присутствует тесная генетическая и функциональная взаимосвязь, обуславливающая то, что в конкретном рассуждении они мыслятся слитно, как одна и та же инструментальная сфера науки. Их обособленное рассмотрение возможно только тогда, когда возникает прямая необходимость, вызванная условиями методологического исследования и логикой рассуждения. Например, тогда, когда ставится задача определить место и роль методологии, какого-либо отдельного метода, методологического сознания в реальной исследовательской практике. В этом случае ярко вырисовывается различие методологии науки от методологического сознания, которое состоит в том, что методология науки - это:

1) теоретическая система методологического знания, представляющая собой учение о способах, формах, методах и процедурах, операциях, правилах и парадигмах познавательной деятельности, которая организует и направляет процесс познания на получение нового знания;

2) учение о необходимых, закономерных, оптимальных связях между средствами научного познания и его результатами;

3) учение, формирующееся на основе исследования сущности познавательного инструментария, определения границ его применения, выявления эффективности использования данного инструментария, в сравнении с иными, по решению поставленных познавательных задач.

В связи с этим методология науки изучает все обширное поле научного знания полученного как в результате логических рассуждений, так и в результате стихийных, непроизвольных, неосознаваемых процессов, происходивших на интуитивном уровне, его структуру, организацию, различные модели, формы систематизации и объективного представления.

Современная методология науки представляет собой весьма разветвленную отрасль знания, которую нельзя соотносить с какой-либо одной теоретической системой. Это обстоятельство продиктовано тем, что методологическое знание в форме методологии науки обладает многообразием свойств и применяется в различных направлениях научного исследования. Такое положение обусловлено тем, что методологические структуры научного познания генетически восходят к общим моделям культурного освоения человеком реальности. Возникновение и процесс становления, изменения этих моделей в сфере творчества, научного поиска весьма тесно связан с действием психологических факторов: интуицией, бессознательным. Но, как отмечают П.Ф. Йолон, С.Б. Крымский и др., выработка и закрепление форм и схем поиска, движения к «озарению» происходит в психологии человека на основе длительной практики взаимодействия с реальностью, оперирования с реальными объектами. В силу этого корни бессознательного могут быть прослежены достаточно адекватно на основе анализа генетических связей, определяющих, конституирующих процесс культурного развития: «пути, по которым движется мысль, выработаны исторически и включены в систему цивилизации таким же образом, как все прочие орудия человеческого взаимодействия с реальностью»³. Они становятся основой для становления и функционирования более совершенных моделей.

Таким образом, большое значение приобретает анализ бессознательных схем движения мысли к обретению нового знания. Это важно не только в силу их большей эффективности по сравнению с сознательно контролируемыми схемами, но и потому, что прогресс познания представляется, скорее, не как увеличение общей совокупности знаний о мире, а как совершенствование методологических структур, используемых человеком в своей деятельности, в своем взаимодействии с реальностью, на основе которого он обретает и совершенствует знания об окружающем его мире и о себе самом.

Методологические модели и структуры, проявляясь в виде неких бессознательных форм, фактически представляют собой оттесненные в сферу памяти и познавательного автоматизма привычные и обыденные формы обретения знания. Исходя из этого, в рамках методологии науки осуществляется изучение и осмысление существующей практики научного познания с целью описать и обобщить опыт конкретных наук в постижении реальности, составить рекомендации для последующих исследований. Кроме того, методология науки оперирует не только в пространстве уже проведенных исследований, анализируя каждый шаг исследовательской мысли, но и стремится выйти за рамки описания отдельных методологических процедур в попытке выяснить, как возможно само знание, и тем самым, становится на почву философского анализа.

Как известно, достижение абсолютной истины невозможно, поэтому познание, движение к истине бесконечно. Следовательно, можно утверждать, что бесконечность познания означает и бесконечность процесса совершенствования методологического потенциала познания, методов обретения нового знания. Определяя метод как особый тип «средств» и «способов», при использовании которых какая-либо система, функционируя целенаправленно, оказывается способной добиться необходимого ей эффекта в процессе взаимодействия с реальностью. Это определение можно дополнить характеристикой метода как планомерного и последовательного, контролируемого продвижения к результату. Метод представляется цепью действий и шагов, относительно которой существуют определенные решения на каждой точке процесса. Причем если каждый шаг в данной цепи оказывается жестко детерминированным, то метод представлен в форме алгоритмизации или автоматизации процесса (в основном такие схемы применяются в технике и вычислениях). Для сферы творческого мышления характерна большая свобода, спонтанность поведения, выбора и применения тех или иных методов познания. Реализуя исследовательские интенции методологии, призванной создавать общие структуры ориентаций, в рамках которых исследователь может эффективно осуществлять свой поиск, необходимо классифицировать методы научного познания в зависимости от масштаба, сферы и характера научного исследования.

Основные этапы становления и развития методологии науки

Прежде всего, методологическое знание можно дифференцировать в зависимости от основополагающих идей, принципов, категорий, которые образуют теоретические системы различного концептуального содержания и оказывают воздействие на формирование, характер, стиль научного мышления, на выбор тех или иных методов научного познания. В ряде исследований данный уровень дифференциации именуется как философский этап методологического анализа⁴

Данный этап предполагает мировоззренческую интерпретацию результатов науки, проведение анализа общих форм и методов научного мышления, его категориального строя с точки зрения той или иной картины мира. На этом уровне:

1)возникают и выделяются глобальные теоретические системы, такие как методология диалектического и исторического материализма, методология рационализма, методология эмпиризма, методология прагматизма, методология позитивизма, неопозитивизма, постпозитивизма и т.д.

2) описываются те методологические системы, которые задают научному мышлению необходимые требования, налагают пределы на процесс научного творчества. Среди них можно указать на методологию рациональности, методологию детерминизма, методологию историзма, методологию фундаментализма и др.⁵.

3) реализуются мировоззренческая, гносеологическая и методологическая функции философии. Это осуществляется посредством рассмотрения всеобщих форм бытия, законов диалектики, закономерностей функционирования и развития познания, практической деятельности человека, разработки принципов познавательной и практической деятельности.

В конкретных научных исследованиях философский подход, философские методы не всегда учитываются в явном виде, но тем не менее очень часто именно философский анализ проблемы имеет решающее значение в определении судьбы исследования, становится отправной точкой в мировоззренческой интерпретации полученных результатов. В качестве примера в данном случае можно указать на взаимосвязь становления научного познания, в частности естествознания, в Новое время с философско-методологическими изысканиями Декарта, Лейбница и др.

Второй этап методологического анализа включает поиск, выделение и изучение общенаучных принципов, подходов и форм исследования. К этому уровню, прежде всего, относятся методы теоретической кибернетики, такие как системный подход, метод идеализации, формализации, алгоритмизации, моделирования, вероятностный, статистический и др., нашедшие свое широкое применение в различных областях современной науки.

Специфика методов данного этапа состоит в их относительном безразличии к конкретным типам предметного содержания и одновременно в сохранении тех некоторых общих черт, которые свойственны научному познанию в его развитых формах⁶. По своей сущности и сфере применения эти методы носят общенаучный характер.

Их формирование обусловлено возникновением и бурным развитием наук, в основании которых лежат теории высокой степени абстрактности, которые, вместе с тем, приложимы к анализу объектов самых различных классов, например, кибернетика, семиотика, информатика, математика, формальная логика и др. Начиная с рубежа ХIХ - ХХ веков по настоящее время эти факторы инициировали новый этап интеграционно-дифференционных процессов в науке,. Они же стали причиной возникновения трех крупных методологических подходов, связанных с изучением объектов большой степени сложности: структурно-функционального, структурного и системного.

Структурно-функциональный метод возник в социологии, которая до сих пор является основной областью его применения. В рамках лингвистики был рожден структурный метод, позднее перенесенный на антропологию, искусствоведение, историю и другие гуманитарные научные дисциплины. Системный метод, первоначально развивавшийся в рамках естественнонаучных дисциплин, в частности биологии, в 50-70-е годы ХХ в. нашел свое применение в технических науках, а в дальнейшем и в общественных, гуманитарных дисциплинах.

Анализируя практику применения общенаучных методов и подходов, следует отметить, что, несмотря на свое широкое распространение и определенную интегрирующую роль, которую они играют в науке в целом, в каждом конкретном научном исследовании общенаучные методы требуют определенной модификации, изменения, в соответствии с его целями и задачами, природой предмета изучения. Только тогда эти методы могут приобрести конструктивную силу и дать эвристический эффект при их применении.

Третий этап методологического анализа включает конкретно-научную методологию, т.е. совокупность методов, принципов исследования и процедур, находящих свое применение в рамках той или иной отрасли науки. На складывание и оформление методов конкретно-научного познания существенное влияние оказывают общие методологические и философские принципы научного познания.

Научный метод в любой отрасли науки представляет собой не только продукт спонтанной деятельности ума исследователя, но и результат жизненного опыта. Он определяется также природой исследуемого предмета и служит конкретной практической цели, организуя и направляя исследовательский процесс на получение нужного результата.

В ходе исследования, в зависимости от сложности поставленных задач, методы их решения могут изменяться. В сегодняшних условиях углубляющихся интеграционных процессов и нарастающей дифференциации научного знания характерно применение не одного какого-либо метода, а целой системы методов и исследовательских приемов, которые могли возникнуть и получить свое развитие и в смежных, и в достаточно отдаленных друг от друга областях знания. В силу этого достаточно сложно и практически невозможно отождествить тот или иной частнонаучный или общий метод с методом конкретной специальной науки.

Для методов той или иной науки и для конкретного (частного или общего) метода характерно разное содержание, разные области применения. Так, например, статистический метод, получил широкое применение в целом ряде научных дисциплин (математике, физике, химии, биологии, географии, социологии и т.д.), при этом в каждой из них он нашел свою предметную интерпретацию и специфику применения.

Кроме того, наряду с методами, имеющими широкое применение в большинстве областей науки, существуют методы, которые используются лишь в отдельных научных дисциплинах. Например, в рамках биологии используют такой метод, как половая и вегетативная гибридизация и селекция, что не применяется в других научных исследованиях.

Выбор конкретного метода в научном исследовании зависит не только от его предмета, но и от уровня – эмпирического или теоретического. Так, в ходе эмпирического исследования находят свое применение такие методы, как наблюдение, эксперимент, описание, статистическая группировка фактов. В свою очередь для теоретического исследования свойственно использование качественно иных методов: дедукции, индукции, анализа и синтеза, аналогии, гипотезы.

Таким образом, перед ученым, приступающим к исследованию, к решению какой-либо научной проблемы, встает особая задача, а именно – выбрать из большого многообразия научных методов и исследовательских приемов такие, которые с наибольшей эффективностью могут привести к успешному достижению намеченных целей.

Методологический и исторический анализ развития различных отраслей наук и демонстрирует некоторую общность норм научного исследования и методов построения теории приверженцами различных школ, научно-исследовательских программ и направлений, работающих в рамках одной и той же отрасли науки. Так, В.П. Визгин, исследуя программные установки авторов различных теорий тяготения (Лоренца, Пуанкаре, Эйнштейна, Минковского, Абрагама, Нордстрема и др.), выявил, что при всем различии их подходов, некоторые важные элементы общефизического и методологического плана являются одинаковыми для всех, например, фундаментальные принципы сохранения, принцип причинной связи, принципы соответствия, простоты, симметрии и др. Но, несмотря на данную общность, конкретное проявление этих принципов различно при их использовании в рамках различных научных школ, направлений, научно-исследовательских программ⁷.

Четвертый этап методологического анализа включает дисциплинарную методологию, представляющую собой совокупность методов, принципов исследования и процедур, применяемых в той или иной научной дисциплине, входящей в какую-либо отрасль науки или возникшей на стыке нескольких наук.

На современном этапе развития науки научная дисциплина выступает в качестве основной формы организации научного знания, ибо является отражением процессов углубления и специализации научного знания, расширения его сферы, накопления знаний об узких проблемных областях, что и приводит к появлению новых научных дисциплин, к дальнейшему разделению труда в науке.

На дисциплинарном уровне научных исследований применяется множество различных методов и приемов. Каждый из них имеет свое специфическое значение, которое обусловлено различными познавательными ситуациями, созданными для решения той или иной конкретной задачи. В то же время методология какой-либо отдельной научной дисциплины включает в свои рамки не только средства специального исследования, например, условия и правила проведения эксперимента, требования к репрезентации данных, к способам их обработки и т.д., но и методологические средства и приемы, используемые в смежных науках и научных дисциплинах, а также общенаучные методологические средства и приемы.

Дальнейший ход процессов интеграции и дифференциации, следствием которых является образование и выделение новых направлений и дисциплин, новых комплексных задач, выдвигает перед методологией науки проблему определения специфики каждой отдельной научной дисциплины и отрасли знания, указывает на необходимость поиска путей усиления их взаимосвязей и взаимодействия.

Пятый этап методологического анализа включает междисциплинарные исследования.

Междисциплинарные исследования представляют собой такую форму взаимодействия наук, которая предполагает получение содержательного знания о предмете исследования на основе построения и функционирования строго субординированной системы предметных монодисциплинарных построений, подчиненной глобальной цели, которая направлена на открытие все больших возможностей для получения нового, комплексного, всестороннего знания о предмете исследования.

Данный уровень включает в себя методологию особого типа, для которой характерна относительная самостоятельность, значительная степень динамичности и возможность совершенствования в зависимости от нужд научно-исследовательского процесса. Комплексный метод - это особая форма интеграции исследовательской деятельности, такой вид взаимодействия наук, который ведет к качественному изменению структуры научного знания, к зарождению принципиально новых подходов. Это происходит за счет ломки утвердившегося деления науки на отдельные отрасли, за счет переворота в утвердившейся методологии.

В каждом комплексном междисциплинарном исследовании в зависимости от целей и стратегии научного поиска коллектив исследователей вырабатывает определенную методологическую установку, которая может изменяться в ходе исследовательского процесса, но в любом случае требуется взаимопонимание между учеными, хотя они, как правило, являются представителями различных научных дисциплин и отраслей знания. Только выработав общий методологический язык, общую стратегию научного поиска, что связано с выходом ученых за пределы своего узко профессионального горизонта, возможно успешно реализовать обозначенную целевую междисциплинарную программу.

Современные тенденции в развитии методологии науки

В настоящее время междисциплинарные исследования находят широкое применение в разработке и реализации комплексных целевых программ. В реализации данной задачи, в поиске возможностей использования всего предыдущего опыта научного познания, обретения нового знания важную роль играют результаты исследования природы научного познания, средств и приемов научного исследования, их методологический анализ, ибо ускоряющийся процесс роста науки в последние десятилетия обуславливает значительное усложнение ее познавательных средств и методов, что проявляется в широком распространении математики и знаково-символических средств в различных отраслях научного знания. Бурное развитие методологических исследований выдвигают в качестве одной из приоритетных проблему определения предмета и статуса методологии научного познания, ее сущности и структуры. Очевидно, что в силу своей сложной системной организации методология науки как специальная философская теория должна быть теорией методологического применения в ходе научного исследования всего богатства научного знания, а именно, его онтологических, гносеологических, логических, социально-исторических, социо-культурных аспектов, которые находят свое выражение в выработке определенных аксиологических, праксеологических, социально-экономических и иных принципов, оказывающих воздействие на процесс научного творчества.

Кроме того, осуществляя философско-методологический анализ процесса развития науки. И ее конкретно-научного методологического аппарата, нельзя не учитывать мощное опосредующее влияние со стороны тех представлений, которые господствуют в частных науках, ибо информация о мире, накопленная в рамках этих наук, совершенно необходима для решения специфических познавательных проблем.

Современная методология науки органично вплетается в ткань науки, в исследовательский процесс, становясь одним из аспектов познавательной деятельности, наряду с логическим ее аспектом.

Будучи мощным орудием познавательной деятельности потенциал методологии как мощного орудия познавательной деятельности раскрывается лишь в определенных условиях. Представляя собой многоуровневый комплекс различных методик и методов, она функционирует как целостный организм лишь при последовательном развитии науки как целостной системы. Но в ряде случаев успешное решение определенных научных проблем вполне возможно и без осознанного обращения к методологическому анализу, новому методологическому аппарату. Многие исследователи истории науки обоснованно отмечают, что успехи некоторых ученых (Г. Мендель, Т. Эдисон, Дж. Дальтон, К.Э. Циолковский и др.) связаны именно с тем, что у них отсутствовала систематическая специальная подготовка в той или иной области. Констатация подобных достаточно многочисленных фактов из истории науки повлияла на постановку и острое обсуждение проблемы ограничивающего, тормозящего воздействия науки на научное познание. Как отмечает американский исследователь П. Фейерабенд, «идея метода, содержащего жесткие, низменные и абсолютно обязательные принципы научной деятельности сталкивается со значительными трудностями при сопоставлении с результатами исторического исследования. При этом выясняется, что не существует правила, - сколь бы правдоподобным и эпистемологически обоснованным оно ни казалось, - которое в то или иное время не было бы нарушено. Становится очевидным, что такие нарушения не случайны и не являются результатом недостаточного знания или невнимательности, которых можно было бы избежать. Напротив, мы видим, что они необходимы для прогресса науки»⁸.

Разделяя во многом позицию П. Фейерабенда, тем не менее отметим, что его «методологический анархизм» не отвергает возможности использования всего накопленного богатства знания, как научного, так и почерпнутого из мифологии, религии, обыденной жизни. В силу этого можно заявить о том, что научный метод тесно взаимосвязан с социокультурным контекстом. Он не является чистой, пустой мыслительной формой, а представляет собой форму реального человеческого мышления, конкретного научного поиска, имеющего определенное содержание и значение, осознанного и актуализированного посредством сложных психологических механизмов и всегда детерминированного конкретно-историческим уровнем познания и практики. Таким образом, научный метод никогда не может быть абсолютным, раз и навсегда данным орудием познавательной деятельности. И поэтому привлечение все новых предметных областей в качестве объекта методологического анализа способствует повышению эффективности методологических исследований, позволяет выработать ряд новых методологических средств, чтобы более полно реализовать прогностические возможности методологии.

Методологические программы Р. Декарта и Ф. Бэкона. Рассуждение о методе и Новый Органон

БЭКОН Фрэнсис (22 января 1561 — 9 апреля 1626) – английский государственный деятель и философ, родоначальник английского материализма. Лорд – канцлер при короле Якове I. Ему принадлежит знаменитая фраза: «Знание – сила».

Основные сочинения Ф. Бэкона:

«Новый органон или истинные указания для истолкования природы»

«Новая Атлантида»

«О достоинстве и приумножении наук».

Предложил идею классификации наук:

По психологическому критерию.

История — это знание, опирающееся на память;

• естественная история, описывающую явления природы

• гражданскую.

Поэзия основана на воображении.

Философия — знание, опирающееся на рассудок. Выделил

• естественную философию,

• божественную философию (естественную теологию),

• человеческую философию (изучающую мораль и общественные явления).

Критическая часть философии Бэкона – учение об «идолах». Идолами Бэкон называл препятствия на пути познавательной деятельности человека. Всего выделял четыре вида идолов:

врожденные «идолы рода» – субъективные свидетельства органов чувств и заблуждения разума, свойственные всем людям.

«идолы пещеры» – зависимость познания от индивидуальных особенностей, ограниченность личного опыта людей. Проводит аналогию с мифом о пещере Платона.

«идолы рынка, или площади» – имеют социальные истоки, некорректное употребление слов в языке.

«идолы театра» – некритическое следование учению, созданному авторитетами.

Свою методологию Бэкон понимал как сочетание эмпиризма и рационализма, уподобляя ее образу действий пчелы, перерабатывающей собранный нектар эмпирических знаний в мед теоретической науки, в отличие от муравья, который собирает разрозненные факты – (плоский эмпиризм) и паука, который извлекает знания из книг (оторванная от опыта схоластика).

Бэкон различал опыты:

• плодоносные, то есть сразу приносящие определенные результаты,

• светоносные, практическая польза которых заметна не сразу, но которые в конечном итоге дают максимальный результат.

• Настоящие занятия математикой начались для Лейбница лишь после посещения Лондона. Лондонское королевское общество могло в то время гордиться своим составом. Такие ученые, как Бойль и Гук в области химии и физики, Рен, Валлис, Ньютон в области математики, могли поспорить с парижской школой, и Лейбниц, несмотря на некоторую подготовку, полученную им в Париже, часто сознавал себя перед ними в положении ученика. По возвращении в Париж Лейбниц разделял свое время между занятиями математикой и работами философского характера. Математическое направление все более одерживало в нем верх над юридическим, точные науки привлекали его теперь более, чем диалектика римских юристов и схоластиков.

• В последний год своего пребывания в Париже в 1676 году Лейбниц выработал первые основания великого математического метода, известного под названием «дифференциальное исчисление». Совершенно такой ее метод был изобретен около 1665 года Ньютоном; но основные начала, из которых исходили оба изобретателя, были различны, и, сверх того, Лейбниц мог иметь лишь самое смутное представление о методе Ньютона в то время не опубликованном. Факты с достаточной убедительностью доказывают, что Лейбниц хотя и не знал о методе флюксий, но был подведен к открытию письмами Ньютона. С другой стороны, несомненно, что открытие Лейбница по обобщенности, удобству обозначения и подробной разработке метода стало средством анализа значительно более могущественным и популярным Ньютонова метода флюксий. Даже соотечественники Ньютона, из национального самолюбия долгое время предпочитавшие метод флюксий, малопомалу усвоили более удобные обозначения Лейбница; что касается немцев и французов, они даже слишком мало обратили внимания на способ Ньютона, в иных случаях сохранивший значение до настоящего времени.

• После первых открытий в области дифференциального исчислен Лейбниц должен был прервать свои научные занятия: он получил приглашение в Ганновер и не счел возможным отказаться уже потому, что с собственное материальное положение в Париже стало шатким. На обратном пути Лейбниц посетил Голландию. В ноябре 1676 года приехал в Гаагу, главным образом, чтобы увидеться с известным философом Спинозой. К тому времени основные черты философского учения самого Лейбница выразились уже в открытом им дифференциальном исчислений и в высказанных еще в Париже воззрениях на вопрос о добре и зле, т.е. на основные понятия морали.

• Математический метод Лейбница находится в теснейшей связи с его позднейшим учением о монадах — бесконечно малых элементах, из которых он пытался построить вселенную. Лейбниц в противоположное Паскалю, который видел в жизни всюду зло и страдание, требуя лишь христианской покорности и терпения, не отрицает существования зла, но пытается доказать, что при всем том наш мир есть наилучший из возможных миров. Математическая аналогия, применение теории наибольших и наименьших величин к нравственной области дали Лейбницу то, что он считал путеводною нитью в нравственной философии. Он пытался доказать, что в мире есть известный относительный максимум блага и что само зло является неизбежным условием существования этого максимума блага. Ложна или справедлива эта идея, — вопрос иной, но связь ее с математическими работами Лейбница очевидна. В истории философии учение Лейбница имеет огромное значение как первая попытка построить систему, основанную на идее непрерывности и тесно связанной с нею идее бесконечно малых изменений Внимательное изучение философии Лейбница заставляет признать в ней прародительницу новейших эволюционных гипотез, и даже этическая сторона учения Лейбница находится в тесном родстве с теориями Дарвина и Спенсера.

Рациоанлизм

ДЕКАРТ Рене (латинизированное — Картезий; (1596 – 1650), французский философ, математик, физик и физиолог, автор фразы «Сомневаюсь, следовательно существую».

Основные сочинения Р. Декарта:

«Геометрия»

«Рассуждение о методе»

«Начала философии»

«Правила метода» – «квинтэссенция» европейского рационализма:

1) начинать с несомненного и самоочевидного, т. е. с того, противоположное чему нельзя помыслить,

2) разделять любую проблему на столько частей, сколько необходимо для ее эффективного решения,

3) начинать с простого и постепенно продвигаться к сложному,

4) постоянно перепроверять правильность умозаключений.

Основные методы Декарта:

Дедукция – «движение мысли», в котором происходит сцепление интуитивных истин.

«Энумерация» или «индукция» – проверка сделанных шагов на предмет отсутствия пробелов в рассуждениях

Наука в представлении Декарта это «Универсальная наука», которую он представлял в виде дерева: корень – метафизика, ствол – физика, плодоносные ветви – конкретные науки, этика, медицина и механика, приносящие непосредственную пользу.

Учение о методе Г.Лейбница

Философия Готфрида Вильгельма Лейбница (1646-1716) формировалась в полемике с картезианцами, с одной стороны, и атомистами - с другой

Лейбниц выдвинул столь полную и рационально построенную метафизическую систему, что, по оценкам современных философов, ее можно представить в виде системы логических принципов. Сегодня никто не может обойтись в анализе индивидуальности без знаменитого лейбницевского принципа тождества неразличимых; теперь ему придают статус логического принципа, однако сам Лейбниц считал его истиной о мире. Подобно этому, реляционная трактовка пространства и времени и анализ элементов субстанции как носителей энергии являются фундаментом для разработки понятий механики.

Лейбниц ввел в механику понятие кинетической энергии; он также полагал, что понятие пассивной материи, существующей в абсолютном пространстве и состоящей из неделимых атомов, неудовлетворительно как с научной, так и с метафизической точки зрения. Инерция сама есть сила: наделение движением пассивной материи следовало бы отнести к разряду чудес. Более того, само представление об атомах вещества абсурдно: если они протяженны, то делимы, если не протяженны, то не могут быть атомами вещества. Единственной субстанцией должна быть активная единица, простая, нематериальная, не существующая ни в пространстве, ни во времени. Лейбниц называл эти простые субстанции монадами. Поскольку они не имеют частей, то могут получить существование только с помощью творения и разрушаться только через аннигиляцию. Монады не способны воздействовать друг на друга. Поскольку единственной существенной чертой монады является ее активность, все монады однотипны и отличаются только степенью активности. Существует бесконечный ряд монад, на его низших ступенях – монады, имеющие видимость вещества, хотя ни одна монада не может быть полностью инертной. На вершине лестницы находится Бог – наиболее активная из монад.

Внутренне присущей монадам деятельностью является перцепция, или «зеркальное отражение», и любая монада есть отражение состояния всякой другой монады. Эти перцепции достоверны, поскольку монады так созданы, что их состояния находятся в гармонии друг с другом. Эта «предустановленная гармония» (harmonia praestabilita) доказывается невозможностью взаимодействия между монадами и одновременно актуальным характером перцепции. Отношение между душой и совокупностью монад, образующих тело, – просто один из случаев всеобщего отражения. История каждой из монад есть развертывание ее состояний согласно ее собственному внутреннему принципу. Пространство есть «проявление порядка возможных со-существований», а время – «порядка неустойчивых возможностей». Пространство и время, как их понимают математики, суть абстракции; их непрерывность есть проявление истинной непрерывности, принадлежащей ряду реальных существ и их разветывающихся состояний; их бесконечная делимость есть актуальная бесконечность числа реальных существ. Каждая монада уникальна тем, что ее «место» в мире является местом в бесконечном ряду монад, а ее свойства суть функции этого места. Монада отражает мир именно с данного места, так что невозможно, чтобы существовали два «неразличимых» существа, которые бы не совпадали. Отсюда – тождество неразличимых.

В отличие от Декарта, Лейбниц разрабатывает свою методологию не с точки зрения деятельности познающего субъекта, а в качестве структурного закона объективно наличных предметных связей. В методе Лейбниц видел логику, общую для всех частных наук, а потому и называл ее "общей наукой" (scientia generalis). Начала всякого познания должны быть получены, согласно Лейбницу, не путем анализа познающего субъекта, а путем исследования природы самой истины, т.е. по возможности безотносительно к познающему Я. Как пишет один из исследователей философии Лейбница, "в этих elementa rationis нет речи о "нашем" интеллекте и самодостоверности мышления. Анализ истины и характеристика "достоверности" не нуждаются в том, чтобы соотносить их с субъективным переживанием".

При этом, однако, Лейбниц полностью разделяет с Декартом, как и с атомистами и Ньютоном, убеждение в том, что математика - самая достоверная среди наук и что физика должна строиться на основе математики. Правда, и тут между Лейбницем и Декартом есть расхождение: Лейбниц сводит математические аксиомы к первичным общелогическим истинам и, таким образом, не считает аксиомы геометрии далее не разложимыми, как это полагал Декарт. Математика, по Лейбницу, есть особый случай применения логики. Если, с точки зрения Декарта, математика представляет собой самый строгий и чистый тип знания, который должен служить образцом для всей науки, то Лейбниц, напротив, убежден в том, что "начала", аксиомы математики не первичны, а имеют свои основания в исходных логических аксиомах.

«Первые истины» в учении Г.Лейбница

Вслед за Декартом Лейбниц различает понятия: 1) темное, 2) ясное, 3) отчетливое. Темным является то понятие, которого недостаточно, чтобы с его помощью узнать представляемый им предмет; ясным - то, с помощью которого представляемый им предмет легко распознается. Однако ясное понятие может быть и неотчетливым - это в том случае, если мы не в состоянии определенно указать те признаки, с помощью которых мы отличаем один предмет от другого, как, например, когда речь идет о красном цвете, кислом вкусе и т.д.: хотя мы ясно различаем красный, голубой и желтый цвета, слепому мы не в состоянии пояснить, что такое желтое. Отчетливым же, а не только ясным, будет то понятие, относительно которого нам известны признаки, отличающие представляемый предмет от любого другого.

По Декарту, ясность и отчетливость - последние и важнейшие признаки истинного понятия. Лейбниц же не считает отчетливость последним определением истины. Понятие, говорит он, может быть отчетливым, но неадекватным - в том случае, если признаки понятия указаны ясно, но познаны смутно, т.е., иначе говоря, если непонятна природа, сущность этих признаков. Так, например, пробиреры исследуют тяжесть, цвет, кислоту для того, чтобы отличить золото от других металлов, но они не знают, что такое тяжесть, что такое кислота. Поэтому и знание ими золота хотя и отчетливо, но неадекватно. Нетрудно понять, что научное знание, исследующее причины, основания явления, должно быть адекватным, в то время как для практической деятельности достаточно знания отчетливого.

Критерий ясности и отчетливости Лейбниц считает еще не вполне достоверным именно потому, что, как он поясняет, отчетливость предполагает непосредственное усмотрение признаков, отличающих данный предмет от всех остальных, но при этом сами признаки известны нам "не через самих себя"; их содержание просто дано нам, но не понято нами. Чтобы понять признаки "сами через себя", их нужно свести к некоторым первичным истинам, т.е. в конечном счете к тождественным предложениям. "Если же все, что входит в отчетливое понятие, в то же самое время познано отчетливо, или если анализ понятия может быть доведен до конца, то такое знание есть соответственное (адекватное)". Именно к отчетливому и адекватному знанию должна, по Лейбницу, стремиться наука: только такое знание является строго достоверным. Однако, как подчеркивает Лейбниц, отчетливого и адекватного знания трудно, а может быть, даже и невозможно достигнуть. "Я не знаю, можно ли найти у людей пример такого знания, но понятие числа очень близко подходит сюда. В большинстве же случаев, особенно при более продолжительном анализе, мы обращаем внимание не на всю природу предмета сразу, но пользуемся вместо предметов значками, объяснение которых... ради краткости опускается, так как оно в нашей власти, или мы думаем, что оно в нашей власти".

Отсюда понятно, что если мы "обращаем внимание на всю природу предмета сразу", то мы имеем адекватное и в то же время интуитивное знание - наивысший, но и наиболее трудно достижимый род знания. Если же мы не в состоянии - по причине сложности и многообразия рассматриваемого предмета - удержать его целиком перед нашим внутренним взором, то мы вынуждены прибегать к обозначению отдельных определений (признаков) с помощью символов, и такое знание Лейбниц называет адекватным и символическим (или слепым).

Почему символическое знание Лейбниц называет "слепым"? Да потому, что мы можем понимать отдельные знаки (наименования) или припоминать их значение, но не можем каждый раз устанавливать, не вкралась ли сюда какая-нибудь ошибка, и таким образом возникает возможность заблуждения. Символическим наше знание является по необходимости, поскольку человеческий разум не в силах осуществить целиком интуитивное познание, и как в таковом в нем нет, по Лейбницу, ничего дурного. Но, чтобы избежать заблуждений, необходимо осуществлять анализ понятий, т.е. произвести разложение их вплоть до первичных, далее не разложимых, тождественных утверждений, с тем чтобы раскрыть противоречие, если оно вкралось в понятие и осталось незамеченным.

Чтобы получить истинное и совершенное знание, недостаточно, как видим, номинального определения понятия, т.е. перечисления достаточных признаков; для этого нужно получить "реальное определение, из которого была бы видна возможность бытия представленного понятием предмета". Для пояснения реального определения Лейбниц разбирает онтологическое доказательство бытия Бога, предложенное Ансельмом Кентерберийским и принятое Декартом. Суть доказательства сводится к следующему: поскольку в число определений понятия Бога (или в число Его совершенств) входит наряду с другими также и бытие, то, следовательно, Бог существует. Лейбниц считает такой вывод неправомерным. "Из сказанного, - пишет он, - вытекает лишь, что если Бог возможен, то Он действительно существует". Ибо, как поясняет Лейбниц, "недостаточно мыслить Высочайшее Существо, для того чтобы утверждать, будто мы обладаем Его идеей". Ведь и такое понятие, в котором скрывается не замеченное нами противоречие, мы тоже можем мыслить. В качестве примера ложной идеи, которая может быть принята за истинную, Лейбниц приводит понятие "быстрейшего движения", или "наибольшей скорости". "Предположим, в самом деле, что колесо вертится с наибольшей скоростью; если продолжить одну из спиц колеса, то конец этой последней будет двигаться быстрее, чем гвоздь на ободе колеса, и, следовательно, движение гвоздя, противно предположению, не быстрейшее".

Чтобы вскрыть такого рода самопротиворечивость понятия, нужно произвести его анализ, который позволит найти его реальное определение, которое есть его возможность. Определение возможности как отсутствия противоречия в понятии предмета восходит к Аристотелю и играет очень важную роль в средневековой логике и вообще в средневековой науке. В соответствии с этой традицией Лейбниц определяет истинную и ложную идеи: истинна идея, понятие которой возможно, а ложна та, понятие которой содержит в себе противоречие. Для установления возможности понятия существует, по Лейбницу, два источника: умозрение и опыт. Первый источник априорный, второй - апостериорный. Априорным путем мы идем тогда, когда "разлагаем понятие на его определяющие условия или на другие понятия, возможность которых известна, и когда мы знаем, что в них нет ничего несовместимого... Aposteriori возможность предмета узнается, когда путем опыта найдено, что предмет действительно существует, ибо то, что фактически существует или существовало, то во всяком случае возможно". Истины, установленные путем логического анализа понятий, Лейбниц вслед за Гоббсом называет истинами разума, а те, что получены из опыта, - истинами факта. Особое место среди истин разума занимают, по Лейбницу, те, непротиворечивость или возможность которых раскрывается не чисто логически, а с помощью установления способа, которым предмет может быть воспроизведен, т.е. с помощью конструкции предмета. Этот путь определения истинности понятия Лейбниц называет определением через причины. Наибольшее значение конструкция имеет в математике, в частности в геометрии.

Поскольку критерием истинности (возможности) понятия является его непротиворечивость, то высшим законом логики и, соответственно, высшим принципом истинного знания Лейбниц считает закон тождества (или, в другой формулировке, закон противоречия), "без которого не было бы различия между истиной и ложью". Осуществить подлинный анализ понятия - значит, по Лейбницу, свести его к некоторому тождественному утверждению типа "А есть А". "Природа истины вообще состоит в том, - пишет Лейбниц, - что она есть нечто тождественное". Только тождественные утверждения "истинны через самих себя", а потому только о них можно сказать, что они совершенно несомненны и необходимы. "...Тождественные предложения, очевидно, недоказуемы по своей природе и потому могут поистине называться аксиомами".

Лейбниц убежден, что все истины виртуально тождественны, только эту их тождественность трудно раскрыть. Осуществить подлинный анализ, восходящий к самым первым, тождественным положениям, не удалось, считает он, даже античным математикам, хотя некоторые из них и стремились к этому. "...Не всегда легко прийти к этому окончательному анализу, и как ни добивались этого геометры, по крайней мере древние, они еще не достигли этого". Но для создания строгой и достоверной науки необходимо, по мнению Лейбница, произвести анализ оснований научного знания, в том числе и математических аксиом.

Анализ математических аксиом

"Я давно уже заявлял, - говорит Лейбниц, - что было бы важно доказать все наши вторичные аксиомы, которыми обычно пользуются, сведя их к первичным, или непосредственным и недоказуемым аксиомам, представляющим то, что я... назвал тождественными предложениями". Доказательством, таким образом, Лейбниц считает сведение обычной аксиомы к тождественному положению, которое одно только есть в строгом смысле самоочевидное высказывание. "Я убежден, что для усовершенствования наук даже необходимо доказывать некоторые предложения, называемые аксиомами..." Главный недостаток математических аксиом, в частности евклидовых, Лейбниц видит в том, что они опираются не только на разум, но и на воображение, т.е. являются не чисто аналитическими предложениями, а значит, не могут претендовать на подлинную достоверность. "Евклид, - пишет Лейбниц, - отнес к числу аксиом положение, что две прямые могут пересечься только один раз. Воображение, опирающееся на чувственный опыт, не позволяет нам представить более одного пересечения двух прямых; но не на этом следует строить науку, и если кто-нибудь думает, что воображение дает связь отчетливых идей, то это показывает, что он недостаточно осведомлен относительно источника истин, и множество предложений, доказываемых посредством других, предшествующих им предложений, должны им считаться непосредственными".

Лейбниц здесь, по существу, повторяет аргумент Платона, характеризовавшего геометрию как науку, опирающуюся не только на разум, но и на воображение. Платон потому и поставил геометрию после арифметики, что считал геометрию менее строгой в силу ее обращения к пространственным образам, а не к одним только понятиям ума. Лейбниц, хорошо знакомый с сочинениями Платона и Прокла, разделяет их точку зрения, что пространственные образы - это смутные, неадекватные идеи, и тот, кто с их помощью стремится дать определение исходных понятий геометрии, не может этого сделать с надлежащей строгостью. "Вот почему Евклид за отсутствием отчетливо выраженной идеи, т.е. определения прямой линии (так как его провизорное определение прямой неясно и он им не пользуется в своих доказательствах), был вынужден обратиться к двум аксиомам, которые заменяли у него определение и которыми он пользовался в своих доказательствах. Первая аксиома гласит, что две прямые не имеют общей части, а вторая - что они не заключают пространства. Архимед дал своего рода определение прямой линии, сказав, что это кратчайшая линия между двумя точками. Но, пользуясь в своих доказательствах такими элементами, как евклидовы, которые основаны на только что упомянутых мной двух аксиомах, он молча предполагает, что свойства, указанные в этих аксиомах, принадлежат определенной им линии".

Но если основания античной геометрии были столь непрочны, то как же следует отнестись к построенному на них зданию? Что это - строгая научная система, какой считали геометрию и в античности, и в средние века, и уж тем более в XVII столетии, или же это просто практическое искусство, способ решения технико-практических задач, каким с древности считали логистику? В самом деле, если очевидность евклидовых аксиом носит не чисто логический характер, а опирается и на воображение (что несомненно), то "Начала" невозможно считать строго научной системой.

Однако Лейбниц столь радикального вывода не делает. Он заявляет, что все же "лучше было ограничиться небольшим количеством истин этого рода, казавшихся ему (Евклиду) наипростейшими, и вывести из них другие истины... чем оставить множество их недоказанными и, что еще хуже, предоставить людям свободу допускать все, что угодно, в зависимости от настроения". Ибо даже при помощи таких, далеко не первичных аксиом были сделаны великие открытия, которых не было бы, "если бы древние не захотели двинуться вперед до того, как они не докажут аксиом, которыми они вынуждены были пользоваться".

Но в таком случае возникает другой вопрос: если без предлагаемого Лейбницем анализа возможно создание столь логически стройной и все-таки весьма достоверной науки, как античная геометрия, то так ли уж необходим этот анализ? На эту неувязку в рассуждениях Лейбница обратил внимание В. Каринский в своей работе "Умозрительное знание в философской системе Лейбница".

Древние философы, рассуждает Лейбниц, так же как и математики, именно в Греции начали требовать строгости доказательства, стремясь таким образом найти первичные аксиомы, и, хотя до конца выполнить это требование в математике им и не удалось, все же достигнутое ими намного превзошло то, что было сделано до них. Греческие математики не считали возможным принимать за науку то, что дает чувственное представление. Этим, по Лейбницу, "могут довольствоваться только люди, имеющие в виду практическую геометрию как таковую, но не те, кто желает иметь науку, которая сама служила бы усовершенствованию практики. Если бы древние придерживались этого взгляда и не проявили строгости в этом пункте, то, думаю, они не пошли бы далеко вперед и оставили бы нам в наследство лишь такую эмпирическую геометрию, какой была, по-видимому, египетская геометрия и какой является, кажется, китайская геометрия еще и теперь. В этом случае мы оказались бы лишенными прекраснейших открытий в области физики и механики, которые мы сделали благодаря нашей геометрии и которые неизвестны там, где последней нет".

Как видим, Лейбниц, так же как и его предшественники Кеплер, Коперник, Галилей и Декарт, видит прямую преемственность между механикой нового времени и античной математикой. Их суждения мы должны принимать во внимание, размышляя о том, возникла ли в результате научной революции XVII столетия абсолютно новая, не имеющая ничего общего с античной и средневековой, форма знания или же между новой и старой наукой была существенная содержательная связь.

Вернемся, однако, к обоснованию математики. Непоследовательность в рассуждениях Лейбница об основаниях математики отнюдь не случайна. Здесь мы имеем дело с одной из центральных проблем, унаследованной наукой нового времени от античности: в чем состоит природа суждений геометрии, чем обусловлена всеобщность и необходимость этих суждений?

Говоря о том, что довести до конца анализ понятий весьма трудно, Лейбниц, как мы помним, заметил, что если в человеческом знании и есть аналитическое понятие, то, пожалуй, это только понятие числа. Определение числа ближе всего к совершенному, а это последнее имеет место в тех случаях, "когда... анализ вещи простирается в нем вплоть до первичных понятий, ничего не предполагая, что нуждалось бы в доказательстве априори своей возможности...". Такое определение понятия вещи Лейбниц называет реальным и сущностным, отличая от него, как мы уже выше упоминали, определение реальное и причинное, которое "заключает в себе способ возможного произведения вещи". В случае причинного определения доказательство возможности, подчеркивает Лейбниц, тоже осуществляется априорно, но эта априорность, так сказать, более низкого качества, чем первая, потому что здесь анализ не доводится до конца - до тождественных положений.

С реальным причинным определением, т.е. с определением предмета посредством его порождения, или конструкции, мы имеем дело в геометрии. Мы порождаем геометрические понятия - линии, треугольники, окружности и т.д. - путем движения точки в пространстве. Таким образом, в качестве предпосылок геометрии, что видно на примере аксиом, постулатов и определений Евклида, выступают пространство и движение. Именно в силу этого в геометрии мы имеем дело не с чистым числом, а с величиной, а величина не тождественна числу, - в этом Лейбниц убежден так же, как Платон, и не склонен к их чрезмерному сближению, как это делал Декарт. А сближение это было основано у Декарта на том, что он считал понятия величины, фигуры и движения ясными и отчетливыми и в этом смысле ничем принципиально не отличающимися от понятия числа. По этому поводу Лейбниц высказывает следующее возражение: "Можно доказать, что понятие величины, фигуры и движения вовсе не так отчетливо, как воображают, и что оно заключает в себе нечто мнимое и относящееся к нашим восприятиям, хотя и не в такой степени, как цвет, теплота и тому подобные качества, в которых можно усомниться, действительно ли они существуют в природе вещей вне нас..."

Здесь мы уже можем четко представить себе, в чем состоит расхождение между Лейбницем и Декартом. Для Декарта протяжение - это первичное понятие, совершенно отчетливое и далее не разложимое, составляющее исходный принцип его понимания природы и в то же время (поскольку природа для Декарта есть воплощение математических законов) лежащее также и в основе математики. Именно поэтому для Декарта математика - это прежде всего геометрия, притом геометрия уже не вполне античная, поскольку понятия числа и величины у Декарта, в сущности, не различаются. У Лейбница, напротив, протяжение - это не первичное, а производное понятие, оно не обладает отчетливостью и образовано не одним только умом, но умом и воображением, а значит, оно есть гибрид, как это доказывал Платон. А отсюда следует, что это понятие не может быть первым началом ни для понимания природы, ни для обоснования математики. В этом пункте Лейбниц гораздо ближе к античной философии, чем Галилей и Декарт.

Вот еще одно рассуждение Лейбница, проливающее свет на его понимание математического знания, которое создается при помощи двух различных способностей - воображения, или общего чувства, и разума. "Так как душа наша сравнивает (например) числа и фигуры, находящиеся в цветах, с числами и фигурами, заключающимися в осязательных ощущениях, то необходимо должно существовать внутреннее чувство, где соединяются восприятия этих различных внешних чувств. Это и есть то, что называют воображением, которое обнимает как понятия отдельных чувств, ясные, но смутные, так и понятия общего чувства, ясные и отчетливые. Эти принадлежащие воображению ясные и отчетливые идеи составляют предмет математических наук, то есть арифметики и геометрии, - представляющих науки чистые, и их приложений к природе, составляющих математику прикладную... Не подлежит сомнению, что математические науки не были бы демонстративными и состояли бы в простой индукции или наблюдении, - которые никогда не могут обеспечить полную и совершенную всеобщность истин, заключающихся в этих науках, - если бы на помощь чувствам и воображению не приходило нечто более высокое, которое может доставить только один ум".

Те понятия, которые целиком разложимы и могут быть сведены к тождественным утверждениям, или, иначе говоря, которые полностью аналитичны, Лейбниц считает созданными самим умом - ближе всего к таким понятиям, как мы уже знаем, стоит, по Лейбницу, понятие числа. Что же касается геометрических понятий, то они поддаются анализу настолько, насколько в их создании принимает участие ум, и неразложимы в той мере, в какой оказываются основанными на общем чувстве, т.е. на воображении. Именно поэтому доказательство возможности геометрического понятия ведется не через анализ, а через конструкцию

Философско-методологические идеи немецкой классической философии

Основной вопрос И.Канта: Как возможны априорные синтетические суждения?

Под априорным знанием Кант понимал всеобщие и необходимые, не зависящие от опыта понятия, под апостериорным знанием — все опытное знание, которое случайно и единично.

Например, суждение «7 + 5 = 12» универсально (является правилом и не имеет исключений) и необходимо (должно быть истинным): мы усматриваем, что 7 + 5 не может быть ничем иным, как 12. Наоборот, апостериорное знание того, что снег бел, не является неким усмотрением или прозрением, в котором мы постигаем, что снег по цвету с необходимостью может быть только белым, мы не можем быть уверены в отсутствии исключений из этого правила.

Априори имеет смысл лишь в связи с опытом, поскольку оформляет опыт.

Аффицируя нашу чувственность (воздействуя на неё), явления опыта пробуждают одновременно внутреннюю активность человеческого познания, которая проявляется в человеческой способности совершать не только опытное, но и внеопытное (априорное) познание. Априорными являются только те знания, которые не зависят от всякого опыта, чистыми априорными — те, которые имеют всеобщий и необходимый характер, и к которым не примешивается ничто эмпирическое. Кант исследует, как и при каких условиях возможно для человеческого мышления чистое трансцендентальное познание априори.

Принципы (законы) наук, утверждая нечто относительно целых классов предметов, не могут быть сформулированы на основании одного только опыта (эмпирическим путём). Кант исследует, возможны ли вообще естествознание, математика и метафизика в качестве чистых наук, и при каких именно условиях.

Однако априорное знание независимо от опыта только в отношении своей формы, содержание его получено из опыта. Субъект, начиная познание, заранее обладает априорными формами познания, которые придают его знанию характер необходимости и всеобщности. Кант различал априорные формы чувственности (трансцендентальные формы чувственности, априорные формы созерцания) и априорные формы рассудка (трансцендентальные формы рассудка), которые придают связность и упорядоченность хаотическому многообразию чувственного опыта.

Априорные формы чувственности исследуются в трансцендентальной эстетике. Априорными формами чувственности являются чистые созерцания, с помощью которых многообразные, разрозненные и не всегда отчетливые восприятия приобретают всеобщую объективную значимость. Этих форм две — пространство и время. Именно они обуславливают возможность математики как науки.

Априорные формы рассудка, которые исследуются в трансцендентальной аналитике, представляют собой априорные чистые понятия рассудка (рассудочные понятия) — категории. Категории являются теми формами единства и рассудочными предпосылками, которые сам рассудок с необходимостью присоединяет к многообразному чувственному материалу, уже организованной априорными формами чувственности. Этот синтез обеспечивает возможность естествознания как науки. Кант насчитывает 12 категорий, разделённых на 4 класса: категории количества, категории качества, категории модальности и категории отношения.

Важнейшее значение имеет проведённое Кантом различие между аналитическими и синтетическими априорными суждениями (между аналитическим и синтетическим априори). Вообще в аналитическом суждении субъект уже содержит предикат, а в синтетическом суждении предикат приписывается чему-то внеположенному (то есть субъект не мыслится в самом предикате). Высшим основоположением, которому подчиняются аналитические суждения (принципом, делающим их достоверными), является логический закон противоречия (то есть они истинны, если не противоречат себе).

Синтетические априорные суждения расширяют наше знание и в то же время общезначимы. Они являются идеалом всякого знания. Соответственно, формулируется вопрос, как возможны априорные синтетические суждения (на каком основании производится синтез), ведь они не могут быть получены из опыта (апостериори), а только из чистого разума (априори). Синтетические априорные суждения возможны, поскольку подчиняются как высшему основоположению трансцендентальному единству апперцепции («синтетическому единству многообразия созерцания в возможном опыте», чистому Я, рассудку, трансцендентальному субъекту), которым является априорное суждение «я мыслю». Оно является условием возможности подведения многообразия чувственного представления под априорные понятия единства, высшим условим единства всех понятий рассудка, вообще высшим условием всех синтезов. В результате суждение приобретает объективную значимость и становится не просто истинным, а необходимо истинным суждением.

В трансцендентальной диалектике Кант исследует вопросы, каковы априорные формы чистого разума как особой познавательной способности, как возможны априорные синтетические суждения в метафизике, и как возможна метафизика в качестве науки. Существуют априорные понятия чистого разума — трансцендентальные идеи, отличие которых от категорий рассудка состоит в том, что они не соответствуют никакому предмету и выходят за пределы опыта в стремлении завершить всякое рассудочное познание высшим единством.

Познание в метафизике производится с помощью априорных синтетических диалектических умозаключений, высшим основоположением которых является сам разум. Эти умозаключения делятся на три вида: категорические умозаключения (паралогизмы) обосновывают идею субстанциальности души, гипотетические (антиномии) — идею Вселенной как целого, дизъюнктивные (идеал) — идею Бога.

Поскольку категорический императив — высшее предписание этики Канта (прежде всего, в «Критике практического разума») — не основан на опыте, его часто называют априорным моральным законом, а саму этику Канта — априорной этикой.

Естествознание исследует только действующие причины (механические причины), но этого недостаточно для описания органической жизни и человеческой деятельности. В «Критике способности суждения» Кант вводит понятие особого вида причинности — целевые причины, цели природы. Однако целесообразность природы не познаётся в опытном исследовании природы, но является особым априорным понятием. Это понятие может выступать лишь в качестве регулятивного принципа.

Методологическая программа неопозитивизма

Течение неопозитивизма, возникшее в 20-х гг. 20 в. на основе Венского кружка (Р. Карнан, О. Нейрат, Ф. Франк, Г. Фейгль, X. Рейхенбах и др.). Л. п. выступает как преемник позитивистской субъективно-идеалистич. традиции, идущей от Беркли, Юма и махизма. Вместе с тем логич. позитивисты отказываются от характерного для старого позитивизма и дискредитировавшего себя психо-логич. и биологич. подхода к познанию и пытаются сочетать субъективно-идеалистич. эмпиризм с методом логич. анализа. Подобная ориентация связана с реальными проблемами науки 20 в. — всё большим осознанием роли знаково-символич. средств, с тенденциями возрастающей математизации и формализации знания, с выявлением зависимости способов рассмотрения действительности от типа языка и т. д. Однако ати сложные и актуальные проблемы трактуются логическим позитивизмом в духе субъективизма и конвенционализма. Знаковосимволич. средства и языковые формы познания превращаются в логическом неопозитивизме в некий абсолют, а выход филос.методологич. анализа за их пределы расценивается как неправомерная «метафизика». Подлинно науч. философия, согласно Л. п., возможна только как логич. анализ языка науки, который должен быть направлен, с одной стороны, па устранение «метафизики» (т. е. традиц. философии), с другой — на исследование логич. строения науч. знания с целью выявления «непосредственно данного» или эмпирически проверяемого содержания науч. понятий и утверждений. Конечная цель такого исследования усматривалась в реорганизации науч. знания в системе «единой науки», которая в соответствии с позитивистско-феноменалистским представлением о природе познания должна была бы давать описание «непосредственно данного». Для логического позитивизма был характерен ярко выраженный сциентизм, согласно которому специально-науч. познание (понимаемое при этом в духе позитивизма, феноменализма и узкого эмпиризма) является единственно возможным типом научно-теоретической деятельности и само по себе обеспечивает достаточные основания для выработки всеобъемлющего мировоззрения.

Со 2-й пол. 30-х гг. (после переезда осн. представителей в США) Л. п. стал известен как логич. эмпиризм. Сохраняя неизменными осн. идеи Л. п. периода Венского кружка — концепцию сведения философии к логич. анализу языка (рассматриваемому, однако, уже не только как синтаксический анализ, но и как семантический, а в некоторых случаях предполагающий также обращение к теоретич. прагматике) и положение о теоретич. оправдания существования объективной реальности, Л. п. на этом этапе вынужден был отказаться от ряда своих исходных гносеологич. догм,сформулированных в Венском кружке и выявивших свою несостоятельность при попытках осуществления программы логич. анализа науки. Так, в качестве базисного «языка наблюдений» логической позитивизм с кон. 30-х гг. предлагает т. н. вещный язык, выражающий чувственно воспринимаемые физич. явления, а не язык личных переживаний субъекта. Требование исчерпывающей верифицируемости каждого осмысленного науч. утверждения заменяется условием возможности частичной и косвенной подтверждаемости. Логический позитивизм отбрасывает и принцип сводимости науч. знания к эмпирически данному, заменяя его принципом возможности эмпирич. интерпретации теоретич. системы. При этом, однако, в науч. понятиях представители позднего логического позитивизма видят лишь «удобные» и «целесообразные» формы организации опытных данных, а не отражение глубинных сторон объективной реальности.

В работах представителей позднего логического позитивизма содержится тенденция представить вынужденный отход и ревизию своих исходных принципов как некоторое их развитие или либерализацию. По существу эти принципы приводят к внутренней противоречивости и эклектичности доктрины позднего логического позитивизма. Так логическому позитивизму не удалось дать удовлетворительного объяснения гносеологич. природы и методологич. функций науч. понятий («теоретич. конструктов», по терминологии Л. п.); выработать адекватный вариант критерия науч. осмысленности, основанный на ослабленной версии принципа верифицируемости (принципе подтверждаемости) и на идее частичной эмпирич. интерпретации теоретич. понятий; предложить чёткие критерии гносеологич. различения т. н. аналитич. и синтетич. Высказываний

Неокантианский анализ проблем научного знания и его методологии

МАРБУРГСКАЯ ШКОЛА- направление в неокантианстве, исходящее из «трансцендентальнологического» истолкования учения Канта. Согласно марбургской школе, всеобщность и необходимость научного знания объясняются саморазвёртыванием разума и не зависят от ощущения и «вещи в себе». Кантовский дуализм «преодолевается» с последовательно идеалистич. позиций: познание отрывается от психики, а предмет познания отождествляется с понятием о предмете, само же бытие истолковывается как совокупность чистых понятийных отношений. Осн. представители М. ш. Коген, Наторп и Кассирер определяют предмет познания «...не как субстанцию, лежащую по ту сторону всякого познания, а как объект, формирующийся в прогрессирующем опыте...» (К а с-с и p е p Э., Познание и действительность, СПБ, 1912, с. 384) и «заданный» первоначалом (Ursprung) мышления и бытия. Соответственно, философия «имеет своею целью исключительно творч. работу созидания объектов всякого рода, но вместе с тем познает эту работу в ее чистом законном основании и в этом познании обосновывает» (Наторп П., Кант и Мар-бургская школа, в кн.: Новые идеи в философии, сб. 5, СПБ, 1913, с. 99). Поскольку эти «объекты» суть объекты культуры в целом, мышление, данное в форме науки и ориентированное на неё, выступает законосообразным творцом культуры.

Отказ от «вещи в себе» как источника чувств. знания приводит М. ш. к гипертрофированшо активности мышления. Пытаясь преодолеть вытекавший отсюда субъективизм, её представители прибегают к объективно-идеалистич. допущениям, постулируя в качестве предпосылок бытия, мышления и нравственности бога (Коген) или логос (Наторп). Философы М. ш. возводили к трансцендентальным основаниям не только познание, но культуру в целом, включая правовые, этич. и эстетич. её элементы. В понимании общества М. ш. исходит из человека как юридич. лица. Поскольку же высшим юридич. лицом является государство, человек подчиняется его законам. Отсюда аналогия между математикой и логикой, с одной стороны, юриспруденцией и этикой т- с другой. Юриспруденция (Rechtswissenschaft) — математика обществ. наук, тогда как этика — их логика (см. H. Cohen, Ethik des reinen Willens, В., 1904, S. 62—63). Идеи представителей М. га. служили основой ревизионистской концепции «этич. социализма», стремившейся дополнить марксизм этикой Канта.

Если марбургская школа в основном ориентировалась на математическое естествознание, то для фрейбургской характерна ориентация в первую очередь на социальные науки. Выделяются два главных представителя фрейбургской школы неокантианства. Один из них - Вильгельм Виндельбанд - известный историк философии, который 1 мая 1894 года при вступлении в должность ректора Страссбургского университета выступил с программной речью "История и естествознание". Вильгельм Виндельбанд - один из наиболее видных представителей фрейбургской школы неокантианства. Систематическое развитие его взгляды получили в работах другого неокантианца - Генриха Риккерта - работах, предназначенных развить логику неокантианского понимания исторической науки. Остановимся более подробно на основополагающем выступлении Виндельбанда "История и естествознание". В этой речи Виндельбанд предложил положить в основу классификации наук различие между науками не по предмету, а по методу. Вопрос состоит, утверждал Виндельбанд, не столько в уразумении предмета исторического познания и в отграничении его от предмета естественных наук, сколько в установлении логических и формально-методологических особенностей исторического познания. Виндельбанд отказывается от деления знания на науки о природе и науки о духе. Принципом деления должен служить "формальный характер познавательных целей наук". Одни науки отыскивают общие законы, другие - отдельные факты; одни из них - науки о законах, другие - науки о событиях. Первые учат тому, что всегда имеет место, последние - тому, что однажды было. Первый тип мышления Виндельбанд называет «номотетическим» (законополагающим). Тип мышления, противостоящий "номотетическому" (законополагающему), Виндельбанд называет "идиографическим» (описывающим особенное).

Один и тот же предмет может служить объектом одновременно как номотетического, так и идиографического исследования. Причина такой возможности в том, что противоположность между неизменным (общим) и однажды встречающимся в известном смысле относительна. Так, наука об огранической природе в качестве систематики - наука номотетическая, но в качестве истории развития - идиографическая. Итак, Виндельбанд устанавливает различие двух основных методов научного познания и двух направлений, типов мышления - номотетического и идиографического. Это различие номотетического и идиографического типов мышления и определяет различие между естествознанием и историей. В случае естествознания мышление стремится перейти от установления частного к пониманию общей связи, в случае истории оно останавливается на выяснении частного, особенного. Виндельбанд считает, что идиографический исторический метод находился долгое время в пренебрежении. По его мнению, пренебрежение всем, кроме общего и родового , есть черта греческого мышления, перешедшая от элеатов к Платону, который видел как истинное бытие, так и истинное познание только во всем общем. В новое время глашатаем этого мнения явился Шопенгауэр, который отказал истории в значении истинной науки именно на том основании, что она имеет дело только с частным и никогда не достигает общего.

Виндельбанд считает этот взгляд на идиографический метод многовековым заблуждением. В противоположность ему Виндельбанд подчеркивает, что "всякий человеческий интерес и всякая оценка, все, имеющее значение для человека, относится к единичному и однократному". Если это справедливо в отношении к индивидуальной человеческой жизни, то это "тем более применимо ко всему историческому процессу: он имеет ценность, только если он однократен". Виндельбанд считает, что в целостное познание, образующее общую цель всех родов научной работы, должны в одинаковой мере войти оба метода: и номотетический, и идиографический. Оба эти момента человеческого знания - номотетический и идиографический - не могут быть сведены к одному общему источнику. Никакое подведение под общие законы не может вскрыть последние основания единичного, данного во времени явления. Поэтому во всем историческом и индивидуальном, заключает Виндельбанд, для нас остается доля необъяснимого - нечто невыразимое, неопределимое.

В соответствии с этим знаменитая речь Виндельбанда об истории к естествознанию завершается рассуждением о беспричинности свободы: последняя и глубочайшая сущность личности, по Виндельбанду, противится анализу посредством общих категорий, и этот неуловимый элемент «проявляется в нашем сознании как чувство беспричинности нашего существа, т.е. индивидуальной сводобы». Выступление Виндельбанда «История и естествознание» наметило новый взгляд на историческое знание в эскизной форме.

Систематическое развитие с позиций, близких к позиции Виндельбанда, этот взгляд получил в обстоятельных работах Генриха Риккерта. В своей сумме эти работы были предназначены развить логику неокантианского понимания исторической науки. Принципы классификации наук Риккерта чрезвычайно близки к принципам Виндельбанда, но гораздо обстоятельнее развиты. Как и Виндельбанд, Риккерт сводит различие между науками к различию их методов и полагает, что основных методов существует два. Всякое научное понятие может иметь задачей либо познание общих, тождественных, повторяющихся черт изучаемого явления, либо, напротив, познание частных, индивидуальных, однократных и неповторимых его особенностей. В первом случае мы имеем дело с естествознанием, во втором - с историей. Естественнонаучное понятие направлено на общее, историческое - на индивидуальное.

Метод естествознания Риккерт называет "генерализирующий" (обобщающий) Если метод естествознания - генерализирующий, то метод истории - индивидуализирующий. Цель естествознания - выяснение общих законов, т.е. открытие постоянно повторяющихся, бесконечно воспроизводимых постоянных связей и отношений. Цель истории - изображение или характеристика "бывающего" как однократного, индивидуального события, исключающего в силу исконного своеобразия возможность подведения под понятие "общего закона". Как бы далеко ни простиралась возможность одновременного применения к единой действительности обоих методов - генерализирующего и индивидуализирующего - логически они диаметрально противоположны и взаимно друг друга исключают. Если история пользуется в качестве элементов своих суждений понятиями об общем, если, далее, естествознанию приходится иметь дело и с индивидуальными объектами, то этим обстоятельством, по Риккерту, не может быть устранен или ослаблен факт исконной противоположности естественнонаучного и исторического родов познания. Логическая противоположность обоих методов - величайшая, какая только может существовать в сфере науки. Научное понятие, как утверждает Риккерт, никогда не может быть копией или отражением предмета. В любом понятии любой науки воспроизводятся только некоторые стороны или свойства предмета, абстрагированные или отобранные, почерпнутые из его действительного содержания в соответствии с той точкой зрения, которой руководствуется эта наука, и в которой сказывается характерный для нее познавательный интерес. Действительность предмета, по Риккерту, не может быть воспроизведена в понятии, поскольку она неисчерпаема. Наука преодолевает "экстенсивное" и "интенсивное" многообразие познаваемой ею эмпирической действительность не тем, что она его "отражает", а тем, что она «упрощает» это многообразие. Из бесконечно богатого содержания предметного мира наука вводит в свои понятия не все его элементы, но только те, которые оказываются существенными. Развивая этот взгляд Риккерт приходит к убеждению, будто основная противоположность между естествознанием и историей есть противоположность двух задач и двух принципов отбора, отделения существенного от несущественного.

Для истории, с точки зрения Риккерта, характерно изображение или повествование об однократных, однажды случившихся и неповторимых событиях, а для естествознания - установление общих принципов всегда сущего. При этом Риккерт подчеркивает, что для того, «чтобы ясно выразить требуемое различие, я должен буду разделить в понятии то, что в действительности тесно связано друг с другом,... мне придется совершенно отвлечься от тех многочисленных нитей, которые соединяют друг с другом обе группы наук...»

Хотя формально Риккерт признает равноправие естествознания и истории как двух одинаково возможных и необходимых логических способов образования понятий, но в разрезе онтологии Риккерт отдает явное предпочтение истории. Одна из существенных задач риккертовской методологии состоит в доказательстве мысли, будто естествознание не есть познание действительности. Ища только общего, оно не может в силу своей природы выйти из круга абстракций, ибо предмет его исследования - общее - не имеет действительного бытия, возникая только в результате логического отвлечения. Совершенно невозможно понять смысл философии Риккерта без уснения того, что вся риккертовская логика истории зиждется на гносеологической критике естествознания. Недаром главный труд Риккерта называется «Границы естественнонаучного образования понятий». В своей критике естествознания кантианец Риккерт, по нашему мнению, перекликается с иррационализмом. При этом особенность Риккерта в том, что у него антирационалистическая критика познания с наибольшей резкостью проводится по отношению к наукам естественным.

Риккерт подчеркивает гносеологические границы естествознания, его якобы неадекватность, удаленность от подлинной действительности. В противовес этому роду познания Риккерт выдвигает историю как такую науку, в которой предмет познания и метод познания наиболее отвечают друг другу. История, по Риккерту, возможна как наука в силу того, что наряду с природой существует культура как особый объект или особая сфера опыта.

Для характеристики культурных объектов, определения их специфики по сравнению с природными объектами, Риккерт вводит понятие, которое является важнейшим в его философии культуры, в философии истории и логике исторических наук. Именно это понятие дает принцип, с помощью которого историк отделяет «существенное» от «несущественного». Это понятие «ценность» - важнейшее понятие философии Риккерта. Только благодаря этому понятию, уверяет Риккерт, становится возможным отличить культурные процессы от явлений природы. Только это понятие дает принцип, с помощью которого историк из неисчерпаемого многообразия индивидуальных элементов действительности образует некоторое целое, отделяет «существенное» от «несущественного». Ценность, по Риккерту, есть «смысл, лежащий над всяким бытием», мир "состоит из действительностей и ценностей". Как Вы видите, категория "ценности" не только дополняет категорию бытия, но и сфера "ценностей" у Риккерта противостоит сфере "бытия", причем таким образом, что противоположность между ними принципиально не может быть ни уничтожена, ни хотя бы смягчена. Истинная ценность, как ее понимает Риккерт, есть ценность самодовлеющая, "совершенно независимая от какой бы то ни было отнесенности к бытию и тем более к субъекту, к которому она обращается".

По Риккерту, о ценности нельзя сказать, что она "есть", но все же ценность принадлежит к "нечто", а не к "ничто". Истинная ценность, по Риккерту, есть ценность самодовлеющая, "совершенно независимая от какой бы то ни было отнесенности к бытию и тем более к субъекту, к которому она обращается". По Риккерту, мир "состоит из действительности и ценностей". Ценности не относятся ни к области объектов, ни к области субъектов. Они "образуют совершенно самостоятельное царство, лежащее по ту сторону субъекта и объекта". По Риккерту, отношением ценностей к действительности определяется высшая задача философии. "Подлинная мировая проблема" философии заключается именно "в противоречии обоих этих царств": царства существующей действительности и царства несуществующих, но тем не менее имеющих для субъекта общеобязательную значимость ценностей. Риккерт полагает, что это противоречие "гораздо шире противоречия объекта и субъекта. Субъекты вместе с объектами составляют одну часть мира действительности. Им противостоит другая часть - ценности. Мировая проблема есть проблема взаимного отношения обеих этих частей и их возможного единства. По Риккерту, все проблемы бытия "необходимо касаются только частей действительности и составляют поэтому предметы специальных наук", тогда как для философии "не остается более ни одной чисто бытийной проблемы". Между философией и специальным знанием существует принципиальная разница, обусловленная тем, что перед философией лежит задача познания мирового целого. Мировое целое, по Риккерту, никогда не может быть задачей специальных наук. Целое действительности принципиально недоступно нашему опыту и никогда не может быть дано нам. А отсюда следует, заключает Риккерт, что понятие целого действительности "уже не представляет собой чистого понятия действительности, но что в нем сочетается действительность с ценностью". Философия как наука начинается там, где кончается сфера чистой действительности,и где на первый план выступают проблемы "ценности". Основная для Риккерта антитеза - "действительности" и "ценности" - в последнем счете восходит к антитезе этической, к противоположности сущего и должного. Здесь важно сделать существенное дополнение к уже изученным положениям методологии Риккерта. Отнесение к ценности, по Риккерту, есть условие не одного только исторического познания. Во всяком теоретическом познании речь также идет об отношении к ценности. Всякое познавание по своей природе, оказывается, принципиально "практично".

Итак, прототип дуализма бытия и ценности коренится у Риккерта в конфликте этического сознания - в противоположности сущего и должного. Этическая основа философии Риккерта, несомненно, восходит к этическому идеализму Канта и Фихте, к их учению о "примате" практического разума. В концепции Риккерта в иерархии ценностей высшее место принадлежит религии. "Только религия, - утверждает Риккерт, - поддерживает и укрепляет жизнь в настоящем и будущем, сообщая ей ценность, которую ее собственная частичная сила ей не в состоянии дать".

Философско-психологические и системотехнические основания методологии.

Указанные основания науки актуализируются исходя из основ человеческой деятельности. В современной научной деятельности применяется проективный социотехнический подход. Проект – это ограниченное во времени целенаправленное изменение отдельной системы с установленными требованиями к качеству результатов, возможными рамками расхода средств и ресурсов и специфической организацией». Включение в определение отдельной системы указывает не только на целостность проекта, но и подчеркивает единственность проекта, его неповторимость и признаки новизны. Многообразие проектов, с которыми приходится сталкиваться в реальной жизни, чрезвычайно велико. Они могут сильно отличаться по сфере приложения, предметной области, масштабам, длительности, составу участников, степени сложности и т.п.

Для удобства анализа проектов, систем управления проектами множество разнообразных проектов может быть класс сифицировано по различным основаниям. Тип проекта (по основным сферам деятельности, в которых осуществляется проект): технический, организационный, экономический, социальный, образовательный, инвестиционный, инновационный, научно-исследовательский, учебный, смешанный.

Класс проекта. В зависимости от масштаба (в порядке его возрастания) и степени взаимозависимости выделяют следующие классы целенаправленных изменений:

- работы (операции);

- пакеты работ (комплексы технологически взаимосвя-

занных операций);

- проекты;

- мультипроекты (мультипроект – проект, состоящий из нескольких технологически зависимых проектов, объединенных общими ресурсами);

Основания методологии - программы (программа – комплекс операций (мероприятий, проектов), увязанных технологически, ресурсно и организационно и обеспечивающих достижение поставленной цели);

- портфели проектов (набор не обязательно технологически зависимых проектов, реализуемый организацией в условиях ресурсных ограничений и обеспечивающий достижение ее стратегических целей).

Для описания каждого из перечисленных элементов необходимо учитывать цели, ресурсы, технологию деятельности и механизмы управления. Каждый из этих аспектов является определяющим для соответствующего класса целенаправленных изменений:

- для мультипроекта существенным является наличие технологических ограничений (накладываемых на взаимосвязь входящих в него работ и подпроектов) и ресурсных ограничений;

- для программы существенным (системообразующим) является достижение цели при существующих ресурсных ограничениях;

- для портфеля проектов существенным является использование единых механизмов управления (портфель проектов всегда рассматривается «в привязке» к реализующей его организации), позволяющих наиболее эффективно достигать стратегических целей организации с учетом ресурсных ограничений.

Исходя из этого фундаментального понятия «проект», мы можем рассматривать с общих позиций как разновидности проектов:

– научное исследование;

– практические (практикоориентированные) проекты;

– художественные проекты;

– учебные, образовательные проекты в деятельности каждого обучающегося.

Проектирование – это начальная фаза проекта. Действительно, любая продуктивная деятельность, любой проект требуют своего целеполагания – проектирования. В практической деятельности осуществляется проектирование экономических, социальных, технических, экологических и т.д. систем. Проектируется и любое научное исследование, и любое художественное произведение. Должна проектироваться и учебная деятельность – с последней в этом отношении, как мы увидим в дальнейшем, далеко не все в порядке. Перейдем к следующему понятию – ｫтехнология. Современное понимание: технология – это система условий, форм, методов и средств решения поставленной задачи. Такое понимание технологии пришло в широкий обиход из сферы производства в последние десятилетия. А именно тогда, когда в развитых странах стали выделяться в отдельные структуры фирмы-разработчики ноу-хау: новых видов продукции, материалов, способов обработки и т.д. Эти фирмы стали продавать фирмам-производителям лицензии на право выпуска своих разработок, сопровождая эти лицензии детальным описанием способов и средств производства – то есть технологиями.

Основания методологии

Естественно, любой проект реализуется определенной совокупностью технологий. Важнейшую роль в организации продуктивной деятельности играет рефлексия – постоянный анализ целей, задач процесса, результатов. Таким образом, и методология научного исследования, и методология практической деятельности, и методология художественной деятельности, и методология учебной деятельности могут быть построены в логике категории проекта на триединстве фаз проекта:

– фазы проектирования;

– технологической фазы;

– рефлексивной фазы.

Науковедческие основания методологии

Методология как учение об организации деятельности, естественно, опирается на научное знание. Исследователь,включаясь в научную деятельность, должен достаточно четко и осознанно представлять себе – что такое наука, как она организуется, знать закономерности развития науки, структуру научного знания. Ему также необходимо четко представлять критерии научности нового знания, которое он намерен получить, формы научного знания, которыми он пользуется и в которых он намерен выразить результаты своего научного исследования и т.д. – то есть все то, на что он должен будет опираться в своей научно-исследовательской деятельности для того, чтобы она была осмысленна и организованна. Точно так же специалист-практик, включаясь в любую инновационную деятельность, неизбежно должен будет исследовать все то, что для его целей может дать современная наука. А для этого также необходимо представлять, какие бывают научные знания, как они строятся и используются, какую специфику имеет та или иная отрасль научного знания в плане возможностей ее применения в практике и т.д.

Отрасль науки, которая изучает саму науку в широком смысле слова, называется науковедением. Она включает в себя целый ряд дисциплин: гносеологию, логику науки, се- миотику (учение о знаках), социологию науки, психологию научного творчества и т.д.

Методология же науки как учение об организации научно-исследовательской деятельности. Необходимо также еще развести понятия научное познание и научное исследование. Научное познание рассматривается как общественно-исторический процесс и является предметом исследований гносеологии. Исследование (научное) рассматривается как субъективный процесс – как деятельность по получению новых научных знаний отдельным индивидом – ученым, исследователем или их группой, коллективом, что является предметом методологии науки (методологии научного исследования). Научное познание не существует вне познавательной деятельности отдельных индивидов, однако последние могут что-то познавать (исследовать) лишь постольку, поскольку овладевают коллективно выработанной, объективизированной системой знаний, передаваемых от одного поколения ученых к другому.

Научные знания классифицируются по разным основаниям. Например:

– по группам предметных областей знания делятся на математические, естественные, гуманитарные и технические;

– по способу отражения сущности знания классифицируются на феноменталистские (описательные) и эссенциалистские (объяснительные). Феноменталистские знания пред- ставляют собой качественные теории, наделяемые преимущественно описательными функциями (многие разделы биологии, географии, психология, педагогика и т.д.). В отличие от них эссенциалистские знания являются объяснительными теориями, строящимися, как правило, с использованием количественных средств анализа;

– по отношению к деятельности тех или иных субъектов знания делятся на дескриптивные (описательные) и прескрептивные, нормативные, содержащие предписания, прямые указания к деятельности. Оговорим здесь, что содержащийся в данном подразделе материал из области науковедения, в том числе гносеологии, имеет дескриптивный характер, однако он, во-первых, необходим как ориентир для любого исследователя; во-вторых, он является в определенном смысле основой для дальнейшего изложения прескрептивного, нормативного материала, относящегося непосредственно к методологии научной деятельности;

– по функциональному назначению научные знания классифицируются на фундаментальные, прикладные и разработки;

– и так далее (классификаций научных знаний существует много).

Для данного курса наиболее существенной является классификация научного знания по отнесению к формам мышления – разделение знаний на эмпирические и теоретические.

Эмпирическое знание – это установленные факты науки и сформулированные на основе их обобщения эмпирические закономерности и законы. Соответственно, эмпирическое исследование направлено непосредственно на объект и опирается на эмпирические, опытные данные. Эмпирическое знание, будучи совершенно необходимой ступенью познания, так как все наши знания возникают в конечном счете из опыта, все же недостаточно для познания глубоких внутренних закономерностей возникновения и развития познаваемого объекта.

Теоретическое знание – это сформулированные общие для данной предметной области закономерности, позволяю- щие объяснить ранее открытые факты и эмпирические закономерности, а также предсказать и предвидеть будущие события и факты. Теоретическое знание трансформирует результаты, полученные на стадии эмпирического познания, в более глубокие обобщения, вскрывая сущности явлений первого, второго и т.д. порядков, закономерности возникновения, развития и изменения изучаемого объекта. Чтобы понять эти различия, приведем такой пример. Известный из школьного курса физики закон Ома – эмпирический закон. Или газовые законы Бойля-Мариотта, Шарля и Гей-Люссака – это также эмпирические законы. А обобщающее эти газовые законы на основе молекулярно-кинетической теории (модель идеального газа) уравнение Клапейрона-Менделеева – это теоретическое знание.

Оба вида исследований – эмпирическое и теоретическое – органически взаимосвязаны и обусловливают развитие друг друга в целостной структуре научного познания. Эмпирические исследования, выявляя новые факты науки, стимулируют развитие теоретических исследований, ставят перед ними новые задачи. С другой стороны, теоретические исследования, развивая и конкретизируя новые перспективы объяснения и предвидения фактов, ориентируют и направляют эмпирические исследования.

Лекция 2 Социокультурная детерминация научного познания

Внутренние и внешние факторы развития науки.

Наука играет в развитом обществе весьма значимую роль, и повышенный интерес к ней социологии вполне закономерен. Не только наука является одной из решающих сил общественного развития, но и общество во многом определяет ход и специфику научного познания. Интерес к проблематике социокультурной обусловленности научного познания постепенно выделил её в качестве особого предмета исследования. Именно на этой почве активизировались исследования, представленные социологией научного знания.

Социология науки имеет достаточно прочную традицию, представленную идеями К.Маркса, Э.Дюркгейма, М.Вебера, К. Мангейма. В 50-60-х гг 20 века в работах американского социолога Р.Мертона была предложена социологическая модель науки, которая сыграла существенную роль в ориентации современных исследований в этой области. Р.Мертон исследовал влияние на рост современной науки экономических, технических и военных факторов. Но главной областью его иследований был анализ ценностно-нормативных структур, которые определяют поведение человека науки и которые Мертон обозначил как «научный этос» (нрав,обычай, характер). Всвоих ранних работах он продолжил и развил поход М.Вебера к анализу социальных истоков новоевропейской науки, важнейшим из которых он считал связь зарождающейся науки с пуританской религиозной моралью. Позднее Мертон сформулировал концепцию научного этоса как набора ценностей и норм, регулирующих научную деятельность. К их числу Мертон относил универсализм, коллективизм, бескорыстность и организованный скептицизм. Эта ценностно-нормативная структура, согласно Мертону, устойчиво воспроизводится в историческом развитии науки и обеспечивает ее существование. На её основе формируется система конкретных предпочтений, запретов, санкций и поощрений. Они, в свою очередь, конкретизируются применительно к тем или иным социальным ролям в рамках института науки. Система институциональных ценностей и норм стимулирует научный поиск, ориентирует на открытие нового. Открытие поощряется признанием коллег (званиями, почетными наградами и т.д.). Такого рода поощрения ценятся в науке больше чем денежное вознаграждение.

Поскольку открытие является главной ценностью, значительное место в научных сообществах занимают приоритетные споры. Они, согласно Мертону, также регулируются научным этосом. Невыполнение совокупности этих норм порождает отклоняющееся, девиантное поведение ученых (плагиат, шельмование конкурентов и т.п.). В дальнейших исследованиях социологов науки было показано, что выделенные Мертоном ценности и нормы в реальной научной деятельности могут в конкретных ситуациях модифицироваться и даже заменяться альтернативными. Американский социолог И.Митрофф показал на конкретном материале проведенных им исследований, что в коммуникациях сообщества в ряде конкретных ситуаций эффективными оказываются регуляторы, альтернативные тем,которые обозначил Мертон. Принцип унивсализма, который предполагает оценку научных результатов в соответствии с объективными, внеличностными критериями, в реальной практике не соблюдается. Оценки учеными результатов своих коллег всегда личностны, эмоционально окрашены. К своим собственным идеям исследователь чаще всего не  относится критически, как это предполагает  мертоновский принцип организованного скептицизма, а отстаивает их, даже когда сообщество скептически относится к полученным результатам. Открытость исследований, полагаемая принципом коллективизма часто нарушается режимом секретности. М. Малкей, американский социолог науки, в своей книге «Наука и социология знания» отмечал несколько возможностей интерпретации исследований Мертона и Митроффа. Первый подход связан с утверждением неполноты выделенных Мертоном компонентов системы институциональных ценностей науки, второй – со скептицизмом в самом существовании таких универсальных ценностей. Многие западные социологи науки считают, что поскольку ценностная структура научного этоса исторически меняется и в конкретной практике научных сообществ могут применяться альтернативные ценности, сомнительно существование непреходящих, устойчивых институциональных ценностей.

Из того факта, что в ряде конкретных ситуаций отдельные ученые не соблюдают строго и неукоснительно общие принципы научного этоса, не следует, что эти принципы не имеют регулятивной функции и вообще не нужны. Здесь примерно та же ситуация, как и в следовании принципам нравственности, высказанным в библейских заповедях. Заповедь «не убий» является идеалом, а в реальной жизни она нарушается. Есть убийства, за которые следуют самые суровые наказания, и есть убийства, например на войне, при защите страны, за которые награждают. Однако отсюда не следует, что идеал «не убий» не играет в общественной жизни накакой роли. Если этот запрет упразднить, то практически это означало бы поощрение убийства, и общество быстро бы превратилось в войну всех против всех.

Социология науки центрирует внимание на функционировании и развитии науки как социального института. В сферу её проблематики попадают, прежде всего, коммуникации исследователей, организация сообществ, поведение ученых и их различные роли в сообществе, отношения между различными сообществами, влияние на науку экономических, политических факторов и т.п. Бесспорно, эти аспекты важны для понимания науки. Но здесь возникает вопрос: достаточны ли они, чтобы выявить закономерности её развития? Во второй половине 20-го века в западной философии и социологии науки обозначились два альтернативных подхода к исследованию исторического развития науки. В первом развитие науки объяснялось из самого себя – здесь акцент делался на содержании научного познания, истории научных идей, развитии концептуального аппарата науки. Этот подход получил название интернализма. Одним из родоначальником интернализма был Александр Владимирович Койре (Койранский) – французский философ и историк науки, родившийся в Таганроге в 1882 (1882-1964). Второй подход ориентировался на анализ влияния на науку социальных факторов. Он получил название экстернализма. Каждый из этих подходов имел определенные модификации, представленные «сильной» и «ослабленной» версиями. В частности сильная версия интернализма была представлена в позитивистской традиции, которая вообще игнорировала социокультурную детерминацию научного познания. Ослабленная версия интернализма представлена рядом постпозитивистских концепций философии науки, которые признавали влияние социокультурных факторов на научное познание. Но они рассматривались как интегрированные в логику объективного роста знания (К.Поппер, И. Лакатос, С. Тулмин).Ослабленная версия экстерналистского подхода была представлена, например, в работах Р. Мертона. Он признавал, что социология науки должна взаимодействовать с философией и методологией науки. Без этого взаимодействия, сама по себе она не имеет средств анализа того, как развиваются научные идеи. Социология науки ставит целью выявить социальные условия и мотивы исследовательской деятельности. Она имеет свой особый предмет, отличный от предмета философии науки. Сильная же версия экстерналистского подхода полагает, что поскольку развитие знания социально детерминировано, то социология науки поглощает проблематику философии и методологии науки. Основанием для такой точки зрения является тезис, что для роста научного знания решающими служат процедуры его социального конструирования в деятельности ученых в лабораториях, цепочки их решений и обсуждений, коммуникации исследователей, осуществляющих выбор той или иной концепции. Эта позиция довольно четко излагается К. Кнорр-Цетиной, специалистом в области микросоциологических исследований науки. Она считает познавательное отношение «природа – научное знание» внешним для науки и не раскрывающим механизмы формирования знания. Главными характеристиками этих механизмов она полагает социальные отношения исследователей в рамках научной лаборатории. В настоящее время обозначенные подходы (интернализм, экстернализм) сохраняются. Вместе с тем все актуальнее становится задача разработки таких концепций развития науки, которые интегрировали бы позитивные элементы, содержащиеся как в интерналистских, так и в экстерналистских подходах.

Влияние внешних факторов на развитие науки.

Первые исследования по социологии науки начались в 1930-е годы. Среди них работы Роберта Мертона (1910—2003) «Наука, технология и общество в Англии XVII в.» (1938г) и «Наука и социальный порядок» (1937г.), в которых Мертон формулирует институциональную концепцию науки. Критика и переосмысление концепции Мертона содержится в работах Майкла Малкея (р. 1936).

В отечественном науковедении аспектами социологии науки активно занимались Владислав Жанович Келле и Самуил Аронович Кугель. Организационной базой социологических исследований науки в СССР стал Институт истории естествознания и техники имени С. И. Вавилова (ИИЕТ), в котором в 1979 году был сформирован сектор социологических проблем науки. В 1996 году Центр социолого-науковедческих исследований был открыт в филиале ИИЕТ РАН в Санкт-Петербурге (руководитель Н. А. Ащеулова).

Цель (основная задача) науки, с точки зрения Мертона, заключается в постоянном росте массива удостоверенного научного знания. Для достижения этой цели необходимо следовать четырём основным императивам научного этоса: универсализм (внеличностный характер научного знания), коллективизм (сообщения об открытиях другим учёным свободно и без предпочтений), бескорыстие (выстраивание научной деятельности так, как будто кроме постижения истины нет никаких интересов) и организованный скептицизм (исключение некритического приятия результатов исследования).

По мнению Мертона функциональный смысл указанных императивов ставит каждого учёного перед следующим набором альтернатив:

• как можно быстрее передавать свои научные результаты коллегам, но не торопиться с публикациями

• быть восприимчивым к новым идеям, но не поддаваться интеллектуальной моде

• стремиться добывать знание, которое получит высокую оценку коллег, но работать, не обращая внимания на оценку результатов своих исследований

• защищать новые идеи, но не поддерживать опрометчивые заключения

• прилагать максимальные усилия, чтобы знать относящиеся к его области работы, но при этом помнить, что эрудиция иногда тормозит творчество

• быть тщательным в формулировках и деталях, но не быть педантом

• всегда помнить, что знание универсально, но не забывать, что всякое научное открытие делает честь нации, представителем которой оно совершено

• воспитывать новое поколение учёных, но не отдавать преподаванию слишком много времени

• учиться у крупного мастера и подражать ему, но не походить на него.

Наука как социальный институт. Это достаточно большая отрасль народного хозяйства. На сегодняшний день в государственную систему научных учреждений входят сотни институтов и центров Российской Академии Наук (РАН), а также научные институты и центры Российской Академии Образования (РАО), Российской Академии Медицинских Наук (РАМН), Российской Академии, Сельскохозяйственных Наук (РАСХН), Российской Академии, Архитектуры и Строительных Наук (РААСН), Российской Академии Художеств (РАХ), свыше полутора тысяч отраслевых научно-исследовательских институтов. В научно - исследовательских институтах и центрах работают от нескольких десятков научных сотрудников до нескольких тысяч в крупных НИИ, а в некоторых оборонных НИИ ранее работало до нескольких десятков тысяч человек. Основными структурными подразделениями в научных институтах и центрах являются (по степени убывания численности сотрудников): отделы, лаборатории, секторы, группы. К научным учреждениям относятся также многочисленные технологические и проектные институты, конструкторские бюро, научные библиотеки, музеи и заповедники, зоопарки и ботанические сады. В последнее время широкое распространение стали получать так называемые научно-технологические парки – объединения небольших хозрасчетных научно-прикладных фирм, которые проводят исследования при крупных университетах, ВУЗах, институтах или промышленных предприятиях и свои результаты внедряют в производство посредством продажи новых технологий. Значительная часть научного потенциала в любой стране всегда сосредоточена в высших учебных заведениях. Это объясняется, с одной стороны, тем, что для обеспечения высокого уровня преподавания в высшей школе необходимы высококвалифицированные научно-педагогические кадры. С другой стороны, это позволяет научную молодежь со студенческой поры привлекать к научным исследованиям. В высших учебных заведениях – университетах, академиях и институтах – работают в зависимости от численности студентов ВУЗа от нескольких сот до нескольких тысяч человек профессорско-преподавательского состава. Основным педагогическим и одновременно научным структурным подразделением ВУЗа является кафедра.

Кроме того, научная работа ведется также в отраслевых институтах (академиях, университетах) повышения квалификации, например в институтах, академиях повышения квалификации работников образования, которые имеются во всех регионах Российской Федерации.

Никакая научная работа невозможна без соответствующей инфраструктуры. Это так называемые органы и организации научного обслуживания: научные издательства, научные журналы, научное приборостроение, и т.д., что является как бы подотраслью науки как социального института. Наука как социальный институт может функционировать лишь при наличии специально подготовленных квалифицированных научных кадров. Подготовка научных (научно-педагогических) кадров осуществляется через аспирантуру или соискательство на уровне ученой степени кандидата наук.

Из числа кандидатов наук через докторантуру или соискательство готовятся научные (научно-педагогические) кадры высшей квалификации – на уровне ученой степени доктора наук. Наряду с учеными степенями преподавателям высших учебных заведений, институтов повышения квалификации присваиваются ученые звания как ступени их педагогической квалификации: доцента (в основном из числа кандидатов наук при наличии стажа преподавательской работы в ВУЗе и опубликованных научных трудов) и профессора (в основном из числа докторов наук при наличии крупных научных работ - учебников, монографий и т.д.).

Математический, физический, гуманитарный и процедурно-методические эталоны научности.

Идеал научности представляет собой систему познавательных ценностей и норм, выбор, статус и интерпретация которых зависят от широкого познавательного и социокультурного контекста.

Важно, однако, подчеркнуть, что социокультурная составляющая не находит своего прямого и непосредственного выражения в содержании идеала научности. Его содержание составляют характеристики научного знания: описание и объяснение, построение и организация знаний, доказательность и обоснование. Выбор и интерпретация этих характеристик в существенной мере зависят от социокультурных факторов. Параллельно научному исследованию, а на первых этапах даже опережая его, происходит процесс осознания этих критериев в качестве регулятивных норм, т.е. процесс их конструирования в качестве стандартов и идеалов научно-познавательной деятельности.

Структура идеала научности в первом приближении может быть представлена в виде пирамиды когнитивных ценностей и основанных на них требований, предъявляемых к результатам научно-познавательной деятельности. Идея иерархической структуры научного познания получила достаточно отчетливое выражение уже у И.Канта в его различении «понятия науки» и «науки в собственном смысле». «Всякое учение, – писал Кант, – если оно есть система, т. е. некоторая совокупность познания, упорядоченного согласно принципам, называется наукой». Кант утверждал также, что «в любом частном учении о природе можно найти науки в собственном смысле слова лишь столько, сколько имеется в ней математики». По поводу вершины пирамидальной структуры идеала научности существует относительное единство взглядов. Ориентированность на истинность соответствует наиболее фундаментальным познавательным интересам человеческого рода и общей тенденции развития научного познания. Основание этой пирамиды составляют минимальные требования научности, которые сформулированы ранее. Но при всей существенности универсальных характеристик научности их демаркационная сила и эвристический потенциал все же невысоки. Большую значимость с современной точки зрения имеют требования научности, занимающие в общей пирамиде норм более высокую ступень. Эти требования также образуют некоторые целостные формирования, объединения и представляют собой то, что И.Кант имел в виду под выражением «наука в собственном смысле». Предметом нашего дальнейшего специального исследования будут идеалы, претендующие на роль выражения «науки в собственном смысле». В современности идеал научности претерпевает существенные изменения. Происходит, можно сказать, радикальный, качественный переход от веками утвердившихся классических представлений о науке к некоторому новому, еще формирующемуся ее образу и идеалу.

Этот переход выражается:

• в кризисе классических представлений об идеале научного знания во всех его формах и модификациях;

• в выявлении, анализе и резкой критике его фундаментальных основоположений;

• в выдвижении альтернатив основоположениям классического идеала научности;

• в попытках выдвижения новых эталонов, образцов научности.

В этих условиях открытыми и весьма острыми являются многие вопросы, связанные с идеалом научности. Какова общая тенденция развития идеалов научности? Возможны ли иные, альтернативные современные формы и идеалы научности? Какие формы научности, в наибольшей мере, соответствуют идее гуманно-ориентированного, управляемого научно-технического прогресса?

Классический идеал научности

Классический идеал научности имеет «твердое ядро», состоящее из ряда регулярно воспроизводимых, стабильно действующих основоположений. Эти основоположения тесно вплетены в интеллектуальную традицию, сформировавшуюся еще в античности, а потому длительное время имели характер некоторых очевидностей, альтернатива которым большей частью не только не формулировалась, но даже и не осознавалась. Выявление и рациональное критическое обсуждение основоположений классического идеала становятся возможными лишь в современности, когда после длительнейшей эпохи развития наступает его фундаментальный кризис и отчетливо намечается переход к существенно иным представлениям об идеале научного знания. Однако, несмотря на очевидный кризис, фактически все основоположения классического идеала научности находят своих активных защитников вплоть до сегодняшнего дня. По поводу ряда основоположений и их возможных альтернатив ведутся активные дискуссии, исход которых еще далеко не очевиден. Некоторые из них действительно имеют непреходящую ценность и в уточненной, модифицированной форме должны пойти в структуру нового, формирующегося идеала научности.

Одним из центральных основоположений классического идеала научности является истолкование в нем статуса истины. Истинность является не только нормативной ценностью, но и необходимой описательной характеристикой любых познавательных результатов, претендующих на научность. В соответствии с этими классическими представлениями наука не должна содержать «никакой примеси заблуждений». Данное основоположение наряду с неадекватным, ошибочным имеет также важный непреходящий смысл. По сути дела, здесь переплетены два утверждения: во-первых, правильное, согласно которому истинность является центральным, наиболее сильным регулятивом научно-познавательной деятельности; во-вторых, ошибочное, согласно которому истинность должна быть необходимым атрибутом всех познавательных результатов, претендующих на научность.

Фундаментализм - Подлинное научное знание должно быть обосновано фундаментальным образом. Данное основоположение в современности чаще всего обозначают - «фундаментализм». Фундаменталистская парадигма получила выражение во многих видах и формах. Однако при всем этом многообразии главной, центральной, базисной для нее была ориентация на принцип достаточного основания. Уже во времена античности обнаруживается отчетливо выраженное стремление обладать не просто мнением, возможно даже и истинным, но прочным и надежным знанием, которое не давало бы никаких поводов для сомнений в его истинности. Поэтому суть собственно научного познания усматривалась в решении задачи обоснования. Долгая история фундаменталистской парадигмы есть история постоянных поисков «начал познания», исходного пункта для процесса обоснования, «надежного фундамента», на который могла бы опираться (сводиться к нему или выводиться из него) вся система научных знаний.

К этому фундаменту предъявлялись весьма жесткие требования. Он должен был быть абсолютно достоверным и надежным. Если такой фундамент найден, все остальные теоретико-познавательные проблемы, согласно фундаменталистским представлениям, решаются достаточно просто. Остается лишь с помощью этого фундамента очистить зерна истин от плевел лжи, заблуждений и, сняв тем самым вопрос о гипотетичности, проблематичности всего остального знания, возвести величественное здание «строгой науки». В современности фундаменталистская парадигма подвергается сильнейшей критике. Вместе с тем имеются и ее защитники. Независимо от исхода дискуссии на основе общих соображений можно утверждать: обоснование является важнейшей процедурой научного познания, а признак обоснованности – необходимой характеристикой и универсальным критерием научности. Однако на основе только общих соображений уже нельзя сказать, какое конкретное место признак обоснованности будет занимать в иерархической системе норм нового идеала научности. Ответ на данный вопрос требует исследования как возможностей потенциала фундаменталистской парадигмы, тенденций ее исторического развития, так и аргументов, выдвигаемых в рамках противоположной, антифундаменталистской тенденции.

Методологический редукционизм - основу методологического редукционизма составляет представление о возможности выработки некоторого универсального (в историческом и предметном планах) стандарта научности. Это представление служит питательной почвой двух главных гипотез, определяющих стратегию методологического редукционизма. Согласно первой из них, нормативный стандарт научности может быть сформулирован на базе «наиболее развитой» и «совершенной» области познания или даже теории. Согласно второй, которая может варьироваться по степени жесткости, все прочие области познания подтянутся к выработанному таким образом единому стандарту научности. В соответствии со стратегией методологического редукционизма, сегодня многие ученые и философы эталон научности усматривают в естествознании, а в самом естествознании чаще всего обращаются к физике. Имеется тенденция рассматривать эту область научного познания в качестве всеобщего образца. Ориентация на физику ни в истории, ни в современности не является единственной. В истории философии и методологии науки известны мощные попытки реализовать стратегию методологического редукционизма и построить соответствующие идеалы на основе выдвижения в качестве образцового, эталонного типа познания не только физики, но и математики и социально-гуманитарных наук. Однако сегодня возникает вопрос и о возможностях и потенциале стратегии методологического редукционнзма в целом.

Социокультурная автономия научного знания и методологического стандарта научности - в соответствии с классическими представлениями фундаменталистски обоснованное научное знание и сами стандарты его обоснования должны быть полностью независимыми от социокультурных (социально-экономических, культурно-исторических, мировоззренческих, социально-политических) условий их формирования. Выводы науки должны осуществляться в соответствии с универсальными стандартами обоснования и определяться только самой изучаемой реальностью независимо от социокультурных условий ее изучения. Данное основоположение классического идеала научного знания на первый взгляд представляется простой модификацией тезиса о фундаменталистской обоснованности. Действительно, оба эти основоположения тесно взаимосвязаны. Но все же последнее из них имеет для классических представлений об идеале научности наиболее существенный характер. Отказ от фундаменталистской парадигмы далеко не всегда влечет за собой отказ от представлений о социокультурной автономии научного знания и его методологических стандартов. Именно по данному вопросу сегодня ведутся наиболее острые дискуссии, и именно здесь намечается наиболее радикальный отход от классических представлений о научности. Нередко в этих дискуссиях отстаиваются гипертрофированные полярные позиции: либо полная социокультурная автономия науки, либо такая трактовка детерминации науки социокультурными факторами, которая ведет к фактически полной релятивизации научного познания. Ясно, что реально речь должна идти о степени и глубине, формах воздействия социокультурных факторов на науку. Однако ответ на этот реальный вопрос, конечно же, невозможен без анализа аргументов, выдвигаемых в рамках обеих полярных позиций. Таким образом, к числу главных основоположений классического идеала научности можно отнести: выдвижение истинности в качестве описательной и, разумеется, нормативной характеристики, фундаменталистскую обоснованность, методологический редукционизм, идею социокультурной автономии научного знания и его методологических стандартов. Данные основоположения далеко не всегда в явной форме, но всегда в качестве некоторых самоочевидных являлись исходными принципами, точнее даже, базовым фоном множества конкретных философско-методологических программ, в которых формулировался, развивался и модифицировался классический идеал научного знания. В самих этих конкретных философско-методологических программах «твердое ядро» основоположений окружалось таким мощным защитным поясом дополнительных утверждений и аргументов, в котором угасали фактически любые возможные альтернативы. Рассмотрение основоположений классического идеала научности в чистом виде становится возможным лишь на определенном этапе в результате взаимодействия ряда факторов: развития самого конкретно-научного познания, изменения социально-культурной ситуации, изменения характера соотношения науки и общества. К числу важнейших факторов, приведших к фундаментальному кризису классического идеала научности, относится накопление кризисов конкретных философско-методологических программ, базировавшихся на классических основоположениях. На определенном этапе происходит как бы переключение «гештальта», и эти кризисы, расценивавшиеся ранее как частные неудачи реализации классических основоположений, начинают осознаваться как симптом гораздо более существенного, фундаментального кризиса.

Формы классического идеала - конкретные философско-методологические программы, в которых получил свое выражение классический идеал научного знания, характеризуются колоссальным разнообразием. Тем не менее, важнейшие формы выражения классического идеала научности связаны с некоторыми реальными образцами научного знания. Разумеется, прямое отождествление идеалов научности и реальных образцов знания недопустимо. Однако все попытки вывести идеал научности даже из каких-либо самых общих априорных положений всегда завершались, в конечном счете, обращением к вполне конкретным, но, как правило, некритично, слепо воспринятым, а потому абсолютизируемым чертам научной практики. Связь философско-методологических представлений об идеале научного знания с реальными образцами, эталонами в значительной степени определяется и одним из главных основоположений классического идеала – методологическим редукционизмом, в соответствии с которым идеал научности должен формулироваться на базе «наиболее развитой» и «совершенной» области знания. Кроме того, как хорошо известно, в случае материального воплощения в реальном образце нормативно-ценностное значение такого идеала существенно возрастает. Реально в истории в качестве важнейших форм воплощения классических принципов научности выступали математика, естествознание (преимущественно физика), гуманитарные науки. Соответственно основными фирмами выражения классического идеала являлись: математический идеал научности, физический идеал научности, гуманитарный идеал научности. Поскольку расцвет каждого из них приходится на определенные исторические периоды, постольку эти идеалы могут рассматриваться и как определенные исторические этапы развития классического идеала научности.

Дисциплинарные эталоны научности

Математический идеал - еще в античности формируется представление о научности как наиболее полно воплощенное в математическом знании. Согласно взглядам античных мыслителей, достоверное знание получают двумя путями. Во-первых, посредством мимезиса (припоминания) или умозрения. Таким способом пытались найти «первые начала», общие принципы, которые могли бы быть основой, фундаментом достоверного знания. Во-вторых, это и был путь построения науки методом логической аргументации и дедукции из найденных первых начал более частных положений, следствий.

Физический идеал - формирование нового физического идеала происходит в обстановке, возникшей в связи с бурным развитием экспериментальных исследований. Многие из основополагающих черт нового идеала были сформулированы Ф.Бэконом, который писал: «Самое лучшее из всех доказательств есть опыт, если только он коренится в эксперименте». С позиций этого идеала существенному переосмыслению подвергается, прежде всего, значимость математики в познании. Бэкон осознанно рассматривает математику как вспомогательное средство, как «приложение к естественной философии». Локк, разграничив науки на три разряда, помещает математику в раздел «естественной философии», где центральное место занимает физика. Наконец, от Беркли через Юма вплоть до неопозитивизма и современной «философии науки» ведет свое начало трактовка математики как конвенциональной, аналитической дисциплины, как лишь аппарата, инструментального средства научного познания. Подобная интерпретация математики означает по существу лишение ее статуса науки. Эталоном естественнонаучного идеала первоначально выступала механика, которую сменил, по сути, весь комплекс физического знания. Ориентация на этот идеал в химии ярко была выражена, например, Бертло, в биологии – Шлейденом, а Гельмгольц прямо утверждал, что «конечная цель» всего естествознания – «раствориться в механике».

Его влияние отчетливо обнаруживается и в традиционно гуманитарных областях. Воспринятый социально-гуманитарными науками физико-математический идеал, начиная с XVII в. и вплоть до современности стимулировал многочисленные попытки построения «социальной механики», «социальной физики», «социальной инженерии». В современности в наиболее сильной и резкой форме ориентация на физический идеал была выражена в неопозитивизме, представители которого настаивали на универсальном и однозначном, решающем значении процедур верификации и фальсификации, осуществляемых в конечном итоге через физические приборы. Несомненно, комплекс физических наук демонстрирует высокоразвитое знание. Но насколько полны и совершенны выявляющиеся в нем требования научности? Какова надежда на возможность подтягивания к ним других областей знания? Прежде чем пытаться ответить на эти вопросы, охарактеризуем кратко сами требования. Центральная роль в этом типе научности принадлежит эмпирическому базису. По сравнению с математическим типом знания, где допустимы любые логически возможные аксиомы, физическая аксиоматика имеет фактуальный характер, детерминирована имеющейся эмпирической информацией.

Физическое знание рассматривается как гипотетико-дедуктивное, а потому как имеющее в той или иной степени вероятностный характер. Заключения физики не так непреложны, логически допустимо нарушение ее законов в отличие от математических формул.

Ценность научной гипотезы определяется здесь, прежде всего, плодотворностью ее прогностической силы, открываемыми ею возможностями предвидения новых фактов и явлений.

Познавательный интерес физического исследования фиксирован не столько на предельной строгости и законченности теории, сколько на раскрытии реального содержания теоретических положений, на развитии теории с целью охвата ею большего класса явлений.

Физический стандарт научности, безусловно, доказал свою высокую эвристичность при создании многих теорий, составляющих гордость современной науки.

Вместе с тем стремление придать ему всеобщий характер встречается сегодня с довольно серьезными возражениями и препятствиями.

Например, связанные с абсолютизацией физикалистского идеала интерпретаций математики – либо как сугубо эмпирической дисциплины, либо как только «языка науки» – явно односторонни и не выражают ее действительной природы. Математика является полноправной наукой, но это не означает необходимости следования в ней требованиям физического идеала. Так, Дж. Бернал отмечает, что господство ньютоновского идеала научности имело значительные негативные последствия для развития математики. «В Англии, – пишет Бернал, – это обстоятельство сдерживало развитие математики вплоть до середины XIX в.»

Серьезные трудности возникают при распространении данного стандарта научности на биологическое знание. Нередко это ведет к констатациям «теоретической незрелости биологии, принижению значимости специфики биологического знания, особенностей собственно биологического содержания.

Еще более серьезные трудности возникают при распространении значимости этого стандарта научности на социально-гуманитарное знание. Как метко заметил в свое время Н.К.Михайловский, абсолютизация физического стандарта приводит к такой постановке общественных вопросов, при «которой естествознание дает Иудин поцелуй социологии». Объективизм «любой ценой» часто ведет к проявлению непризнанного, скрытого субъективизма, к функционированию псевдообъективности.

Гуманитарный идеал

В центре внимания сторонников гуманитарного идеала – активная роль субъекта в познавательном процессе: в формировании научного знания, в определении путей и методов исследовательской деятельности, в оценке ее результатов. Разумеется, активность субъекта в определенных аспектах признается и сторонниками математического и естественнонаучного идеалов. Никакое познание просто немыслимо без участия познающих-субъектов. Тем не менее, различия в трактовке вопроса о роли субъективного фактора в познавательном процессе между приверженцами различных идеалов очень существенны.

Во-первых, сторонники гуманитарного идеала настаивают на более широкой трактовке самого субъекта познания. Под субъектом познания они хотели бы понимать не только носителя «разума», но и человека во всем богатстве его способностей и возможностей, со всеми его чувствами, желаниями и интересами. Во-вторых, роль субъекта, согласно взглядам сторонников гуманитарного идеала, не сводится только к участию в познавательном процессе как таковом, но распространяется также на оценку познавательных результатов. Другими словами, такие субъективные факторы, как интересы, потребности, цели, входят в сами стандарты оценки научности гуманитарного знания. Такое понимание особенностей гуманитарного познания явно не согласуется с классическими представлениями об идеале научности и вступает в противоречие с одним из главнейших его основоположении о социокультурной автономии научного знания и методологического стандарта научности. Специфика гуманитарных наук действительно состоит в том, что они, в конечном счете, ориентированы на получение результатов, соотносящихся с целями, ценностными установками развивающегося социально-исторического субъекта.

Конечно, гуманитарные науки продуцируют постоянно расширяющееся специальное знание, демонстрируя тем самым очевидный познавательный прогресс. Однако вся эта внутринаучная работа, как отмечают приверженцы гуманитарного идеала научного знания, получает свой подлинный смысл и значение лишь тогда, когда она включается в связь с общими интересами, которые придают фактам соответствующий ценностный статус. Для приобретения культурного влияния, что составляет основную задачу гуманитарных наук, они должны превратить специальное знание в ценностно-отнесенное и сделать его достаточно общим достоянием.

Отсюда вытекает то важное обстоятельство, что социокультурная реальность время от времени рассматривается новыми глазами, с точки зрения иной системы интересов, сложившихся в новых социально-исторических условиях. История гуманитарных наук, по их мнению, зависит не только, а может быть, и не столько от специального познавательного прогресса, сколько от исторических изменений общей системы социо-культурных интересов. И все же общественный интерес в науке не может, не должен подменять научных интересов. Помимо социокультурной, всякое научное познание, в том числе и гуманитарное, непременно должно характеризоваться внутренней, предметной обусловленностью. Утрата этой обусловленности есть, по сути, утрата научности, ее важнейшего, наиболее существенного атрибута. Поэтому общественный интерес в своем непосредственном виде и в гуманитарном познании не может быть решающим критерием научности. Его применение предполагает обязательное сочетание с другими общенаучными нормами, критериями или, говоря шире, традициями.

Гуманитарное познание должно реализовываться не вне, а непременно в рамках достаточно широко трактуемого общенаучного подхода. Сам по себе гуманитарный идеал научности не может претендовать поэтому на совершенно самостоятельное значение даже в своей «собственной» предметной области. Однако, когда основы научности в основных моментах уже определились, гуманитарный идеал способен внести и вносит существенную коррекцию в общие представления о научности, более того, может рассматриваться как переходная ступень к некоторым новым представлениям о научности, выходящим за рамки классических основоположений.

Итак, можно сделать совершенно определенный вывод: ни одна из программ не привела к достаточно успешной реализации классических основоположений. Ни один из вариантов фундаменталистской парадигмы не привел к обнаружению такой окончательной познавательной инстанции, которая была бы в состоянии совершенно однозначно отделить истинное научное знание от ложных, неадекватных представлений. Предложенные стандарты не были достаточно жесткими, чтобы гарантировать отсутствие всяких «инородных» включений в «тело» науки. Так, математический стандарт «пропускал» мимикрирующие под него различные схоластические и натурфилософские построения. Физический стандарт, даже в его наиболее жесткой позитивистской интерпретации, с одной стороны, отсекал значительную часть самой науки, с другой – допускал в «тело» науки различные абсурдные построения вроде астрологии и магии, так как эти построения могли случайным образом получить эмпирическое подтверждение. Социально-гуманитарный стандарт, как хорошо известно, далеко не в состоянии гарантировать исключения разных субъективистских, «идеологических» (в смысле ложного сознания) спекуляций. Несостоятельным оказался и методологический редукционизм. Ни одна из программ подчинения всего знания какому-либо одному из идеалов не была успешно реализована до конца. Это, конечно, вовсе не означает, что такие усилия были безосновательны и совершенно бесплодны. Как раз напротив, часто они приводили к положительным результатам, способствуя, в конечном счете, развитию науки. Но нельзя забывать, что подобные попытки имели и немало негативных последствий. Поэтому в выработке современных представлений о системе норм и стандартов научности ориентация лишь на одну из областей знания представляется явно несостоятельной. Необходимо исходить из факта наличия существенно различных форм реального научного знания, особых типов научности. Единство науки, так же как и единство мира, вовсе не должно означать их единообразия. Наличие особых форм, типов научности определяется, прежде всего, многообразием форм объективной действительности, отражаемой в науке, а также тем, что наука представляет собой многофункциональный феномен, удовлетворяющий весьма различные потребности современной культуры, как материальной, так и духовной, что, в свою очередь, находит определенное отражение в структуре научности. Наконец, завершая выводы относительно проблем реализации классических основоположений, необходимо отметить, что в связи с существенными особенностями гуманитарных наук, а также резко возросшей связи всей науки с потребностями общества под сомнение поставлено положение о социокультурной автономии научного знания и методологического стандарта научности. Все это дает основание говорить о кризисе классических представлений об идеале научного знания во всех его формах и модификациях. Осуществляемая в современности критика этих основоположений в чистом виде сопровождается выдвижением альтернатив, являющихся в большинстве случаев прямыми антитезами классическим основоположениям. Это антифундаментализация, плюрализация, экстернализация в трактовке идеала научности. Именно в русле данных тенденций и идет формирование новых, существенно иных представлений об идеале научности.

Виды критериев научности: универсальные, исторически преходящие, дисциплинарные

Считается, что именно критерии научности позволяют субординировать продукты познания с позиций принадлежности или отдаленности их от науки. Автор монографии «Критерии научности» В. Ильин подчеркивает, что критерии научности задаются диспозициями (набором предписаний, инструкций, рекомендаций, императивов, запретов), санкциями (вступающими в силу вследствие игнорирования или деформации диспозиций), условиями (фиксирующим»! особенности возможных ситуаций в науке). Поскольку критерии научности неоднопоряд-ковы, их следует классифицировать и, согласно мнению В. Ильина, подразделить на три группы.

1. Критерии группы «А» отделяют науку от ненауки при помощи формальной непротиворечивости, опытной проверяемости, рациональности, воспроизводимости, интерсубъективности.

2. Критерии группы «Б» представляют собой исторически преходящие нормативы, требования к рнтологическим схемам, гипотезам существования. Они фиксируют культурно-стилистические размерности мышления ученых.

3. Критерии группы «В» составляют дисциплинарные критерии научности, предъявляемые к профессионально расчлененным отраслям знания. Они представляют собой инструмент аттестации конкретных видов знания и деятельности, отображающие частные параметры науки.

Неоднозначность логики построения научного знания отмечена многими философами. Так, М. Мамардашвили в монографии «Формы и содержание мышления» подчеркивает, что в логическом аппарате науки необходимо различать два типа познавательной деятельности. К первому отнесены средства, позволяющие получить массу новых знаний из уже имеющихся, пользуясь доказательством и логическим выведением всех возможных следствий. Однако при этом способе получения знания не производится выделение принципиально нового мыслительного содержания 9 предметах и не предполагается образование новых абстракций. Второй способ предполагает получение нового научного знания «путем действия с предметами», которые основываются на привлечении содержания к построению хода рассуждений9. Здесь речь идет об использовании содержания в каком-то новом плане, никак не следующем из логической формы имевшихся знаний и любой их перекомбинации, а именно о «введении в заданное содержание предметной активности».

Логические критерии научного знания.

Непротиворечивость

Рассмотрим два смысла непротиворечивости:

непротиворечивость относительно отрицания. «Единственным ограничением, накладываемым на возможные типы противоречий в теориях, является недопустимость логического противоречия. Противоречия же фактов теории допустимы». (Противоречие фактов теории может быть снято, например, другой интерпретацией). Критерий в данном смысле — одно из требований дискурсивного (рассудочного) типа мышления — не способствует экспликации (лат. explicatio — истолкование, объяснение) высших истин, да и нашего обыденного окружения. Таким образом, требование непротиворечивости в данном смысле также ограничивает область применения соответствующего знания;

семантическая непротиворечивость.По словам А.Ф.Лосева, чистая наука есть «совершенно отвлеченная наука как система логических и числовых закономерностей». В самом деле: даже в дисциплинах естественнонаучного профиля методом науки является построение абстрактных (отвлеченных от конкретной реальности) моделей. Например, модель, описывающая абстрактные процессы механикой Ньютона в Евклидовом пространстве. Применение же в каждом конкретном случае данной модели влечет ошибку, связанную, например, с неоднородностями и искривлениями реального пространства.

Таким образом, критерий непротиворечивости в данном смысле эффективен с позиций относительных истин, но с позиций абсолютных истин наука ему не отвечает (он оказался сильным). Область применения данного критерия научности ограничена.

Полнота «С формально-логической точки зрения система считается полной, если:

1) все истинные утверждения, которые формулируются в ее языке, могут быть доказаны (семантическая полнота);

2) присоединение к ней в качестве аксиомы какого-то недоказуемого в ней утверждения ведет к противоречию (синтаксическая полнота)».

Эмпирические критерии научности

Верификация

Цель науки состоит, согласно неопозитивизму, в формировании базы эмпирических данных в виде фактов науки, которые должны быть репрезентированы языком, недопускающим двусмысленности и не выразительности. В качестве такого языка логическим эмпиризмом был предложен логико-математический понятийный аппарат, отличающийся точностью и ясностью описания изучаемых явлений. Предполагалось, что логические термины должны выражать познавательные значения наблюдений и экспериментов в предложениях, признаваемых эмпирической наукой как предложения "языка науки".

С введением "контекста открытия" логическим позитивизмом была сделана попытка переключаться на анализ эмпирических утверждений с точки зрения их выразимости с помощью логических понятий, исключив, тем самым, из логики и методологии вопросы, связанные с открытием нового знания.

При этом эмпирическая эпистемология наделялась статусом основания научного знания, т.е. логические позитивисты были уверены, что эмпирический базис научного знания формируется исключительно на основе языка наблюдения. Отсюда и общая методологическая установка, предполагающая редукцию теоретических суждений к высказываниям наблюдения.

Принцип верификации предусматривал признание обладающими научной значимостью только те знания, содержание которых можно обосновать протокольными предложениями. Поэтому факты науки в доктринах позитивизма абсолютизируются, обладают приматом перед другими элементами научного знания, ибо, по их мнению они определяют содержательный смысл и истинность теоретических предложений.

Иными словами, согласно концепции логического позитивизма "существует чистый опыт, свободный от деформирующих влияний со стороны познавательной деятельности субъекта и адекватный этому опыту язык; предложения, выражаемые этим языком, проверяются опытом непосредственно и не зависит от теории, так как словарь, используемый для их формирования, не зависит от теоретического словаря"[1].

Фальсификационизм

К. Поппер предложил другой критерий истинности научного утверждения — фальсификации.

Наука, по Попперу, — динамическая система, предполагающая непрерывное изменение и рост знания. Это положение детерминировало иную роль философии науки в научном познании: отныне задача философии сводилась не к обоснованию знания, как это было в неопозитивизме, а к объяснению его изменения на основе критического метода. Так, в "логике научного открытия" Поппер пишет: "центральной проблемой теории познания всегда была и остается проблема роста знания", а "… наилучший же способ изучения роста знания — изучение роста научного знания"[3]. В качестве основного методологического инструмента для этой цели Поппер вводит принцип фальсификации, смысл которого сводится к проверке теоретических утверждений эмпирическим опытом. Чем же фальсифицируемость лучше верифицируемости и какова логика рассуждения Поппера?

Объявив задачей методологии изучение механизмов роста научного знания, Поппер основывается на понятой и воспринятой реальности, из которой состоит сфера научного познания. По его глубокому убеждению, наука не может иметь дело с истинной, ибо научно-исследовательская деятельность сводится к выдвижению гипотез о мире, предположений и догадок о нем, построению вероятностных теорий, и законов; таков общий путь познания мира и приспособления наших представлений о нем. Поэтому было бы, мягко говоря, несерьезно какие-то из этих представлений принимать за истинных, а от каких-то отказаться, т.е. нет универсального механизма, который бы мог выявить из многообразия существующих знаний какие из них истинные, а какие являются ложными.

Поэтому задача философии заключается в том, чтобы найти такой способ, который бы позволил нам приблизиться к истине. В логико-методологической концепции Поппера находится такой механизм в виде принципа фальсификации. К. Поппер считает, что научными могут быть только те положения, которые опровергаются эмпирическими данными. Опровержимость теорий фактами науки, следовательно, признается в "логике научного открытия" критерием научности этих теорий.

Логическая модель Поппера предполагает новую концепцию развития. Необходимо отказаться от поиска идеала, окончательно верного решения, и искать оптимальное, удовлетворительное решение.

Экстралогические критерии научности

Особое внимание привлекает к себе принцип простоты, который может быть обоснован как онтологически, со ссылкой на гармонию и завершенность, объективно присущую миру, так и с синтаксической и прагматической точек зрения. Понятие синтаксической простоты, как отмечают исследователи, задается представлением оптимальности, удобства применяемой символики, способов кодирования, трансляции. Понятие прагматической простоты эксплицируется контекстуально посредством введения представлений о простоте экспериментальных, технических, алгоритмических аспектов научной деятельности. И именно из этого принципа простоты, с которым связывают стройность, изящность, ясность теории, вытекает эстетический критерий научности - profreglament.ru. В высказываниях многих ученых прочитывается тяга и тоска по красоте теории. «Темные понятия» уже с самого первого взгляда свидетельствуют о неудовлетворительности теории.

Когда речь заходит об эстетическом критерии, то с необходимостью следует ссылка на Пола Дирака, которому принадлежит суждение: «Красота уравнений важнее, чем их согласие с экспериментом». Альберт Эйнштейн также предлагал применять к научной теории критерий внутреннего совершенства.

Внедрение идеалов эстетичности в чуждую эстетике и художественному видению мира автономную сферу строгой науки само по себе является огромной проблемой. Кеплеру (1571—1630) принадлежит труд с примечательным названием «Гармония мира». В эпоху средневековья идеи, связанные с постижением скрытых и тайных свойств природы, формирова-лисьчна основе магико-символического описания явлений. Идея гармонии мира и образ Солнца как центральный объединяли и древнюю тайную мудрость герметизма, и новое видение мира, связанное с деятельностью Кеплера и Галилея (1564—1642). Например, принцип, используемый Бруно (1548—1600) и Коперником, состоящий в том, что Земля есть некоторый организм, части которого вынуждены двигаться вместе со всем целым, по свидетельству П.Фейерабенда, мог быть взят из Discourse of Hermes to Tot. Коперник однажды упоминает Гермеса Трисмегиста, обсуждая положение Солнца, а именно: «Однако в центре покоится Солнце... которое Трисмегист называет видимым Богом». Тем самым уже в древней герметической философии мы сталкиваемся с совершенно правильным восприятием гелиоцентрической Вселенной, которое основывается на весьма отличной от научно-рациональной в современном смысле этого слова аргументации - profreglament.ru. Однако для обоснования гелиоцентричности Вселенной греческой и европейской цивилизации потребовался длительный, исчисляемый веками и множеством заблуждений путь.

Особое место в массиве критериев научности отведено когерентности. Она обеспечивает согласованность, взаимосвязанность полученных исследовательских результатов с теми знаниями, которые уже были оценены как фундаментальные. Тем самым когерентность обеспечивает сохранность науки от проникновения в нее претенциозных, не имеющих достаточных оснований суждений и положений.

Нередко указывают также и на прагматический критерий научного знания, логически вытекающий из существующего как императив требования простоты. Критерий строгрсти в науке имеет также немаловажное значение. Понятие научной строгости входит в критерий объективности. Э.Агацци определяет научную строгость «как условие, предполагающее, что все положения научной дисциплины должны быть обоснованными и логически соотнесенными».

Иногда законы природы сравнивают с запретами, в которых не утверждается что-либо, а отрицается. К примеру, закон сохранения энергии выражается в суждении типа: «Не существует вечного двигателя». Поскольку мы не можем исследовать весь мир для того, чтобы убедиться в несуществовании всего того, что запрещается законом, того, что «нечто не существует, никогда не существовало и не будет существовать», с процедурой фальсифицируемости связывают исключительно эмпирический критерий научности. В отличие от фальсифицируемости фальсификация представляет собой методологическую процедуру, устанавливающую ложность гипотезы или теории в соответствии с правилами классической логики - profreglament.ru. При фальсификации должны быть сформулированы научные правила, усматривающие, при каких условиях система должна считаться фальсифицируемой. Фальсификация основывается на фальсифицируемой гипотезе, которая имеет эмпирический характер.

Лекция 3 Идеалы и нормы современного научного исследования

Природа и структура идеала научности

Обратимся вначале к анализу идеалов и норм исследования. Они включают в себя идеалы и нормы: 1) доказательности и обоснования знания, 2) объяснения и описания и, наконец, 3) построения и организации знания. Это - основные формы, в которых реализуются и функционируют познавательные идеалы и нормы науки. В их содержании можно обнаружить несколько взаимосвязанных уровней. Первый из них представлен нормативными структурами, общими для всякого научного исследования. Это - инвариант, который конституирует науку, отличая ее от других форм познания (искусства, обыденного познания, религиозного и мифологического отражения мира и т.п.). На каждом этапе исторического развития этот уровень конкретизируется посредством исторически преходящих установок, свойственных науке соответствующей эпохи. Система таких установок - представлений о нормах объяснений, описания, доказательности, организации знаний и т.д. выражает стиль мышления этой эпохи и образует второй уровень в содержании идеалов и норм исследования.

Например, идеалы и нормы описания, принятые в науке средневековья, радикально отличаются от тех, которые характеризовали науку нового времени. Нормативы объяснения и обоснования знаний, принятые в эпоху классического естествознания, отличаются от современных.

Наконец, в содержании идеалов и норм научного исследования можно выделить третий уровень. В нем установки второго уровня конкретизируются применительно к специфике предметной области той или иной науки - физики, биологии, химии и т.п.

Очевидно, например, что современная биология не может обойтись без идеи эволюции. Соответственно, методы историзма органично включатся в систему ее познавательных установок.

Физика же пока не прибегает в явном виде к этим методам. Если для биологии идея развития распространяется даже на законы живой природы (эти законы возникают вместе со становлением живой материи), то физика до последнего времени вообще не ставила проблемы происхождения действующих во Вселенной физических законов. Характерно, что фундаментальный постулат физического исследования - принцип воспроизводимости эксперимента интерпретируется как принцип неизменности физических законов. Эксперимент, произведенный в разные моменты времени, при прочих равных условиях должен дать один и тот же результат. Без этого норматива физика не может существовать. Но в понимание прочих равных условий традиционно вкладывается тот смысл, то и в различные моменты времени законы природы действуют одинаково. Иначе говоря, во времени нет выделенных точек, в которых бы менялся характер изучаемых физикой законов. Эта нормативная установка глубоко проникает в ткань физического исследования. Она осмысливается в системе физического знания как принцип однородности времени, с которым, согласно теореме Неттер, неразрывно связан закон сохранения энергии.

До сих пор физика не подвергала сомнению принцип однородности времени. У нее не было веских оснований считать изучаемые ею объекты и их законы исторически возникающими на определенном этапе развития природы. Однако развитие современной физики и космологии привело к идее сингулярной временной точки, с которой начинается отсчет физического времени Метагалактики. Вероятно, что физические законы, с которыми мы имеем дело на современном этапе эволюции Вселенной, формировались в начале «большого взрыва», а до этого момента они существовали в ином, трансформированном виде. Во всяком случае, многим физикам идем истории всех физических объектов, включая элементарные частицы, уже не кажется крамольной, равно как и идея становления законов, управляющих этими объектами. В физике элементарных частиц уже сегодня можно найти ряд зародышевых представлений, которые впоследствии могут привести к формированию эволюционного подхода, вызвать соответствующую коренную перестройку норм исследовательской деятельности. Но это - дело будущего (возможно, ближайшего). Пока же можно констатировать довольно существенное различие в специфике нормативных структур физики и тех естественных наук (биология, геология и т.д.), для которых органична идея эволюции.

Идеи И. Пригожина выступают первой наиболее значимой исследовательской программой перестройки современной физики на базе эволюционных представлений. Характерно, что в рамках этой программы, по существу, представлены вопросы и о новых нормативах физического исследования. В частности, идея об иерархии внутренних времен и операторного представления времени в физике⁹ может быть расценена как первая попытка предложить схему пространственно-временных измерений с позиций эволюционного подхода к анализу физических объектов.

В нормативных структурах науки выражены основные характеристики метода, а метод должен соответствовать объекту. Поэтому специфика исследуемых объектов непременно сказывается на характере идеалов и норм научного познания и каждый новый тип системной организации объектов, вовлекаемый в орбиту исследовательской деятельности, как правило, требует трансформации идеалов и норм научной дисциплины. Но не только спецификой объекта обусловлено функционирование и развитие идеалов и норма­тивных структур науки. В их системе выражен определенный образ познавательной деятельности, представление об обязательных процедурах, которые обеспечивают постижение истины. Этот образ всегда имеет социокультурную размерность. Он формируется в науке, испытывая влияние мировоззренческих структур, лежащих в фундаменте культуры той или иной исторической эпохи, и несет на себе отпечаток этого влияния. Последнее определяет специфику обозначенного выше второго слоя содержания идеалов и норм исследования, который выступает базисом для формирования нормативных структур, выражающих особенности различных предметных областей науки. Именно в рассматриваемом слое содержания идеалов и норм науки отчетливо прослеживается их зависимость от культуры эпохи, от доминирующих в ней мировоззренческих установок и ценностей. Поясню сказанное примером. Известный естествоиспытатель XVIII столетия Ж. Бюффон, знакомясь с трактатами натуралиста эпохи Возрождения У. Альдрованди, выражал крайнее недоумение по поводу ненаучного способа описания и классификации явлений. Например, в трактате о змеях Альдрованди наряду со сведениями, которые и естествоиспытатели последующих эпох отнесли бы к научному описанию (виды змей, их размноже­ние, действие змеиного яда и т.д.), включил описание чудес и пророчеств, связанных с тайными знаками змеи, сказания о драконах, сведения об эмблемах и геральдических знаках, созвездиях Змеи, Змееносца, Дракона и связанных с ними астрологических предсказаниях и т.п.¹⁰

Такие способы описания - отголоски познавательных идеалов, характерных для культуры средневековья. Они были порождены доминирующими в ней мировоззренческими установками, которые определяли восприятие, понимание и познание человеком мира. В системе таких установок земной, человеческий мир (микрокосм) представлялся как воплощение божественного архетипа - “мира высших сущностей” и воспринимался как “уменьшенное воспроизведение” универсума (макрокосма). Сущность мира усматривалась в акте его творения, а закон творения интерпретировался как закон аналогии: человек, согласно христианскому мировоззрению, создан по образу и подобию бога, а человеческий мир - по аналогии с “божественным порядком высших сущностей”.

Познание мира трактовалось как расшифровка смысла, вложенного в вещи и события актом божественного творения. Последние же рассматривались как дуально расщепленные вещи и события - их природные свойства воспринимались одновременно и как знаки божественного помысла, воплощенного в мире.

В соответствии с этими мировоззренческими презумпциями формировались идеалы объяснения и описания, принятые в средневековой науке. Описать вещь или явление - значило не только зафиксировать признаки, которые в более поздние эпохи (в науки нового времени) квалифицировались как природные свойства и качества вещей, но и обнаружить “знаково-символические” признаки вещей, их аналогии, “созвучия” и “перекличку” с другими вещами и событиями универсума.

Поскольку вещи и явления воспринимались как знаки, а мир трактовался как своеобразная книга, написанная “божьими письменами”, по­стольку словесный или письменный знак и сама обозначаемая им вещь могли быть уподоблены друг другу. Отсюда в описаниях и классификациях средневековой науки реальные признаки вещи часто объединяются в единый класс с символическими обозначениями и языковыми знаками. С этих позиций вполне допустимо, например, сгруппировать в одном описании биологические признаки змеи, геральдические знаки и легенды о змеях, истолковав все это как различные виды знаков, обозначающих некоторую идею (идею змеи), которая вложена в мир божественным помыслом.

Истина как высшая познавательная ценность

Впервые философское понятие истины введено Парменидом как противопоставление мнению. Основным критерием истины признавалось тождество мышления и бытия. Наиболее разработанной теорией истины в античной философии выступала концепция Платона, согласно которой истина есть сверхэмпирическая идея (вечный «эйдос истины»), а также вневременное свойство остальных «идей». Причастность человеческой души миру идей связывает душу с истиной. В средневековой философии Августин, опиравшийся на взгляды Платона, проповедовал учение о врождённости истинных понятий и суждений (в XVII в. эта концепция развивалась Р.Декартом). Начиная с XIII в. была распространена теория Фомы Аквинского, придерживавшегося учения Аристотеля и развивавшего это учение с позиции гармонического единства познающего разума и верующего (христианского) мышления.

До сих пор наиболее распространенной концепцией истины является корреспондентская или классическая концепция истины. Её основные положения сформулированы Аристотелем, главное из них сводится к формуле:- истина есть соответствие вещи и интеллекта (лат. veritas est adaequatio rei et intellectus). В классическом смысле истина — это адекватная информация об объекте, получаемая посредством чувственного и интеллектуального изучения либо принятия сообщения об объекте и характеризуемая с позиции достоверности. Более упрощенная трактовка совпадает с таким тезисом:- истина есть адекватное отображение действительности в сознании.

Понимание истины как соответствия знаний и вещей было свойственно в античности Демокриту, Эпикуру, Лукрецию. Классическая концепция истины признавалась Фомой Аквинским, Г. Гегелем, К. Марксом и другими мыслителями. В частности, французские философы-сенсуалисты (например, Э. Кондильяк) определяли истину, постулируя её в своих формулах в принципе как адекватное отображение действительности и тем самым присоединяясь к приверженцам корреспондентской теории. Общая ориентация на классические воззрения присуща также и некоторым философам XX в. (А. Тарский, К. Поппер и др.).

В классической концепции действительность трактуется, главным образом, как объективная реальность, существующая независимо от нашего сознания. Действительность включает в себя не только воспринимаемый мир, но и субъективную, духовную сферу. Особым образом здесь следует сказать о познании; его результат (истина), а также сам объект познания понимаются неразрывно связанными с предметно-чувственной деятельностью человека. Позднее к этому прибавилось понимание истины не только как статичного явления, но и как динамичного образования или процесса.

Некоторые сторонники классической концепции трактовали истину более возвышенно, но также и более неопределенно. Они понимали истину как свойство субъекта, совпадающее с его согласием с собой, комплексом априорных форм чувственности и мышления (И. Кант) или даже в виде вечного, вневременного, неизменного и безусловного свойства идеальных объектов (Платон, Августин). Сторонники таких воззрений составляли достаточно многочисленную группу философов. Они видели истину в идеале, в некотором недостижимом пределе. Это понимание долгое время господствовало, имея таких последователей как Р. Декарт, Б. Спиноза, Г. Лейбниц, И. Фихте и другие мыслители.

В границах ещё одного направления, эмпиризма, истина понималась как соответствие мышления ощущениям субъекта (Д. Юм в XVIII в., Б. Рассел в ХХ в.), либо в качестве совпадения идей и поступков со стремлениями личности (У. Джемс, Х. Файхингер). Р. Авенариус и Э. Мах понимали истину как согласованность ощущений. М. Шлик и О.Нейрат рассматривали истинность как последовательную связь предложений науки и чувственного опыта. Конвенционалисты (например, А. Пуанкаре) утверждали, что дефиниция истины и её содержание носят условно-договорный характер.

С конца XIX — середины XX вв. в философии усиливается иррационалистический подход к пониманию истины. Ф. Ницше связывал истину с идеями вечного возвращения и переоценки ценностей. Ж.-П. Сартр считал, что сущность истины есть свобода; экзистенциалисты в целом противопоставляли объективной истине представление о личной истине, в границах которой интуитивно раскрывается бытие в его подлинности.

Согласно наиболее распространенным воззрениям в западной философии середины XX в. истина есть особый идеальный объект (Ж. Маритен, Н. Гартман и др.). Такое понимание истины неразрывно связано с пониманием бытия как трансцендентного, сверхчувственного и рационально до конца не постижимого феномена.

Одним из важных итогов философских исследований выступает различие между абсолютной и относительной истиной. Абсолютная истина — это полное, исчерпывающее знание о мире как о сложно организованной системе. Относительная истина — это неполное, но в некоторых отношениях верное знание о том же самом объекте.

Также необходимо выделить тезис о конкретности истины. Конкретность истины есть зависимость знания от связей и взаимодействий, присущих тем или иным явлениям, от условий, места и времени, в которых знания существуют и развиваются. В содержание этого тезиса входит идея, которая была востребована в сравнительно позднее время при достижении понимания мира как динамичного целого, изменяющейся материальной системы.

В некотором смысле доводя эту точку зрения до логического завершения, теоретики постмодернизма (Ж. Деррида, Ж. Делез) изображали познание в качестве обреченного на неудачу процесса вечной «погони» за истиной как иллюзией или «симулякром».

Абсолютная истина — источник всего, то, из чего все изошло. Абсолютная истина не есть истина как процесс, она статична, неизменна (если она динамична, то она может стать более или менее абсолютной, следовательно, становится относительной истиной). Именно познание абсолютной истины есть то благо, к которому должна стремиться философия, однако чаще наблюдается уход современной философии от онтологических вопросов. Человеческий разум всегда будет ограничен определенными рамками, и у него нет возможности раскрыть полностью абсолютную истину. В некоторых религиях (в частности, в христианстве) эта проблема преодолевается тем, что абсолютная истина сама открывается человеку, поскольку признается личностность последней (абсолютная истина есть Бог). Другого адекватного решения вопроса об абсолютной истине философия предложить не смогла, т.к. философские системы ограничены по вышеуказанной причине ограниченности создавшего их человеческого разума, и создаваемые ими категории, претендующие на название "абсолютная истина", отрицают сами себя (кстати, в диалектическом развитии), что в приводит к нигилизму. Последний в общих чертах сводится к утверждению, что "всякая истина относительна", которое тоже характеризуется самоотрицанием, поскольку носит характер абсолютный.

Относительная истина — философское понятие, отражающее утверждение, что абсолютная истина (или истина в последней инстанции) труднодостижима. Согласно этой теории, можно только приближаться к абсолютной истине, и по мере этого приближения создаются новые представления, а старые отбрасываются. Теории, утверждающие существование абсолютной истины, часто называют метафизикой, относительной истины — релятивизмом. Понятие относительной истины используется в учении о диалектике. Разновидностью относительной истины является правда. Относительная истина всегда отражает текущий уровень нашего знания о природе явлений. Например, утверждение «Земля вертится»— абсолютная истина, а утверждение о том, что вращение Земли происходит с такой-то скоростью,— относительная истина, которая зависит от методов и точности измерения этой скорости.

Основоположения классического идеала научности

Перестройка идеалов и норм средневековой науки, начатая в эпоху Возрождения, осуществлялась на протяжении довольно длительного исторического периода. На первых порах новое содержание облекалось в старую форму, а новые идеи и методы соседствовали со старыми.

Поэтому в науке Возрождения мы встречаем наряду с принципиально новыми познавательными установками (требование  экспериментального подтверждения теоретических построений, установка на математическое описание природы, и довольно распространенные приемы описания и объявления, заимствованные из прошлой эпохи.

Показательно, что вначале идеал математического описания природы утверждался в эпоху Возрождения, исходя из традиционных для средневековой культуры представлений о природе как книге, написанной “божьими письменами”. Затем эта традиционная мировоззренческая конструкция была наполнена новым содержанием и получила новую интерпретацию: “Бог написал книгу природы языком математики”.

Итак, первый блок оснований науки составляют идеалы и нормы исследования. Они образуют целостную систему с достаточно сложной организацией. Эту систему, если воспользоваться аналогией А. Эддингтона, можно рассмотреть как своего рода “сетку метода”, которую наука “забрасывает в мир” с тем, чтобы “выудить из него определенные типы объектов”. “Сетка метода” детерминирована, с одной стороны, социокультурными факторами, определенными мировоззренческими презумпциями, доминирующими в культуре той или иной исторической эпохи, с другой - характером исследуемых объектов. Это означает, что с трансформацией идеалов и норм меняется “сетка метода”, и, следовательно, открывается возможность познания новых типов объектов.

Особенности современного идеала научности: антифундаментализм, плюрализм, экстернализм

Новый, неклассический идеал научного знания находится еще в процессе формирования. Этот процесс идет по двум основным направлениям: во-первых, он проявляется в резкой критике основоположений классического идеала; во-вторых, выражается в попытках формулировки некоторых позитивных альтернатив классическому идеалу научного знания. Рассмотрим формирование нового идеала научного знания последовательно по этим двум основным направлениям. Формирование нового идеала научности через критику классического идет, как было указано выше, по линии антифундаментализации, плюрализации, экстернализации. В чем суть этих тенденций, отчетливо проявляющихся в современной мировой философии и методологии науки?

Антифундаментализация - фундаменталистская парадигма на протяжении всего огромного по длительности срока своего существования претерпевала перманентный кризис. Обосновывающие инстанции, с которыми связывали надежды окончательного обоснования, с течением времени обнаруживали свое несовершенство и проблематичность. Как крупнейшее изменение в рамках фундаменталистской парадигмы можно рассматривать переход от математического идеала к физическому идеалу научности и связанную с этим переходом смену обосновывающих инстанций. В первом случае в качестве идеальной обосновывающей инстанции выступали аксиомы и постулаты разума, во втором – познавательные элементы эмпирического уровня. Относительно более мелкие изменения фундаменталистской парадигмы происходили в рамках как математического, так и физического идеалов. В основном они были связаны с различной интерпретацией обосновывающих инстанций. Так, в рамках математического стандарта научности постепенно отказались от требований самоочевидности и наглядности, предъявлявшихся к аксиомам и постулатам на ранних стадиях развития этого стандарта. Эти требования были заменены требованиями полноты, независимости, непротиворечивости системы аксиом. Существенно различным образом, как хорошо известно, трактовались обосновывающие инстанции в рамках эмпирической традиции, тесно связанной с физическим идеалом: «факты», «комплексы ощущений», «протокольные предложения» и т.д.

Однако, несмотря на постоянно переживаемый, перманентный кризис, фундаменталистская парадигма всякий раз успешно выходила из него посредством выдвижения новых окончательных обосновывающих инстанций, либо путем снятия сомнений в совершенстве традиционного фундамента, либо посредством его новых интерпретаций. Радикальное сомнение в состоятельности фундаменталистской парадигмы в целом объективно возможным становится на базе широкого развития гуманитарных наук и осознания особенностей реальных норм и ценностей осуществляемого в них познания реальности. Гуманитарное познание по своей сути является принципиально не замкнутым, открытым по отношению к социально-культурным воздействиям. Субъективные элементы социально-исторического порядка являются неотъемлемой составной частью гуманитарно-научных, исследований. Социально-культурная обусловленность гуманитарного познания в сочетании с идеей исторической изменчивости социально-культурных факторов, строго говоря, гасит любую надежду на достижение окончательной его обоснованности. Однако ранние выразители и защитники гуманитарного идеала не решались еще на радикальный разрыв с классическими представлениями о научности. В целях достижения классической фундаменталистской обоснованности в гуманитарном познании неокантианцы, в частности Риккерт, приписывали статус обосновывающей инстанции системе ценностей, помещая ее в особое царство, лежащее «по ту сторону» субъекта и объекта. Дильтей считал главной задачей гуманитарных наук достижение подлинного понимания замыслов творцов и смысла их произведений, мотивов поведения исторических деятелей, социокультурной значимости исторических событий. Эту задачу вполне в духе фундаментализма он видел возможным разрешить посредством специфических герменевтических методов, которые приводят к достижению единства между интерпретатором и интерпретируемым. Одним из главных приемов при этом является так называемый эпистемологический или герметический круг, в движении по которому интерпретатор, соотносясь с реальностью, постоянно уточняет смысл интерпретируемых текстов или исторических событий. Несмотря на объективную возможность преодоления фундаменталистской парадигмы с позиций гуманитарного идеала, эта возможность не была реализована его ранними сторонниками и выразителями. Гораздо более существенной по своим последствиям для судьбы фундаменталистской парадигмы оказалась имманентная критика естественнонаучного варианта классического идеала научности, и, прежде всего, кризис логического позитивизма. Здесь важно отметить ключевое значение переинтерпретации роли интерсубъективного опыта для научного познания, осуществленной в концепции К.Поппера.

Опыт в концепции Поппера не является больше фундаментом, обосновывающей инстанцией познания, его функция состоит исключительно в том, что он представляет собой критическую, т.е. потенциально опровергающую, инстанцию для различных познавательных конструкций, выдвигаемых научных гипотез. Значение опыта состоит не в подтверждении, а в опровержении, фальсификации научных гипотез. Непосредственным и ближайшим следствием такого переосмысления функции опыта является «фаллибилизм», учение о гипотетическом характере познания, оставшемся без поддерживающего его фундамента. «Коперниканский переворот» в учениях о познании и науке, которым мы обязаны, прежде всего, К.Попперу, – пишет Х.Шпиннер, – есть переход от ориентированного на оправдание эпистемологического центризма и фундаментализма к фаллибилизму». Антифундаменталистские идеи и представления в современности пытаются распространить не только на естествознание, но и на математику. Так, И.Лакатос, как известно, в свое время дал «квазиэмпиристскую» трактовку математики, важным элементом которой было отрицание ее фундаменталистской обоснованности (посредством очевидных аксиом) и особой надежности. Еще ранее антифундаменталисткая трактовка математики, но в существенно другой форме была дана Л.Витгенштейном. Наиболее обстоятельная и целенаправленная критика фундаментализма в его обобщенном виде осуществлена представителями «критического рационализма» Г.Альбертом и Х.Шпиннером.

«Трилемма Мюнхаузена»: бесконечный регресс в обосновании; эпистемический круг; произвольная остановка процесса обоснования

Г.Альбертом было выдвинуто и многократно воспроизведено радикальное, как ему представляется, возражение против обобщенной фундаменталистской модели научного познания. Это возражение, состоящее в обнаружении порочного недостатка в самой структуре фундаменталистской парадигмы, получило наименование «трилеммы Мюнхаузена». Классический познавательный идеал, по мнению Альберта, встречается с радикальными затруднениями в своих попытках обнаружения «фундамента», «последнего основания» для всей познавательной конструкции. Всякая попытка абсолютного обоснования оказывается такой же безнадежной, как и попытка вытащить себя из болота за собственные волосы. Требование абсолютного обоснования ведет к трем возможным, но равным образом неприемлемым решениям: бесконечному регрессу, который неосуществим; эпистемологическому кругу, который неэффективен; остановке процесса обоснования, которая всегда в той или иной степени произвольна. Таким образом, антифундаменталистская тенденция выглядит достаточно мощной и представительной. Она просматривается в истолковании всех важнейших областей научного познания: математического, естественнонаучного, гуманитарного. В ней выражен действительно существенный отход от классических представлений об идеале научного знания. Следует отметить, что здесь излишне резко противопоставляются процессы обоснования и развития знания. Между тем такого резкого различия в развитии научного знания нет и быть не может. Обоснование – важнейшая научная процедура, неотъемлемая часть научного арсенала. В действительности обоснование является неотъемлемым моментом развития науки. Критика фундаментализма и противопоставление обоснования и развития знаний имеют глубокий смысл и огромное значение в нормативно-ценностном аспекте. Реально здесь речь идет о статусе обоснования как норматива научности. Объективно критика фундаментализма ведет к понижению статуса этого норматива, к ликвидации претензий признака обоснованности в его традиционной трактовке быть ведущим в новом познавательном идеале.

Плюрализм на уровне эмпирического описания, на уровне конкретно-научных теорий, на уровне стандартов научности.

Плюрализация - в современной западной философии и методологии науки наиболее влиятельны концепции, в которых наука рассматривается не как единое, связанное целое, а как совокупность различного рода парадигм (Кун), эпистем (Фуко), исследовательских программ (Лакатос), исследовательских традиций (Лаудан), идеалов естественного порядка (Тулмин), методологических стандартов, определяемых разными познавательными интересами (Хабермас). Широкую известность и большое влияние приобрела методологическая концепция П.Фейерабенда, где плюралистическая тенденция в истолковании науки доведена до своего логического предела. Идея плюрализма научного познания объединяет сегодня западных философов самых различных направлений: постпозитивизма, герменевтики, структурализма, социологии знания. Получив свое первоначальное выражение главным образом в концепциях методологов, ориентированных на социально-гуманитарные науки, идея плюрализма приобрела наивысшую популярность и силу последующего использования ее в концепциях постпозитивистов, ориентированных, как известно, на комплекс естественнонаучных, главным образом физико-математических, концепций. Причины столь широкого, почти всеобщего распространения плюралистических трактовок науки коренятся не только в общем усилении идеи плюрализма в современной культуре. Не в последнюю очередь это явление порождено прогрессом самого научного познания:

• интенсивным обновлением и существенным преобразованием фундаментальнейших научных понятий, открытием новых методов,

• расширившимся многообразием исследовательских подходов,

• возрастанием воздействия науки на все стороны общественной жизни,

• усилением интереса к науке,

• расширением конкретных знаний об этом уникальном феномене современности.

Весь этот комплекс факторов сделал особенно очевидной несостоятельность долгое время господствовавших в философии и методологии идей о социальной автономии науки, кумулятивном характере научного прогресса и методологическом единообразии всех областей научного знания. Кризис этих идей в современной методологии науки повлек за собой их вытеснение большей частью противоположными. Уровни, формы, виды выражения плюралистической позиции в истолковании науки весьма различны.Она может выражаться на уровне эмпирического описания, например, таких наук, как социология, психология, социогеография. Другой уровень выражения плюрализма – теоретически обоснованный. В свою очередь, теоретически обоснованный плюрализм также разнообразен. С точки зрения одних методологов, например И.Лакатоса, Г.Альберта, плюрализм, многообразие допустимы и должны быть признаны позитивными по отношению к исследовательским подходам и конкретно-научным теориям об одной и той же предметной области, но не по отношению к стандартам их оценки, т.е. не по отношению к стандартам научности. Другие методологи (П.Фейерабенд, Х.Шпиннер) идут гораздо дальше и не только распространяют плюрализм на стандарты научности, но утверждают о фактической равноценности стандартов научности и иных познавательных стандартов. Так, Фейрабенд исходит из того, что разделение науки и ненауки не только искусственно, но и вредно для развития познания. Для развития познания важно получать определенные содержательные результаты, а не тупоумно следовать одному определенному стандарту, превращая его в фетиш. «Все методологические предписания, – утверждает Фейерабенд, – имеют свои пределы, и единственным «правилом», которое сохраняется, является правило «все дозволено».Развивая эту мысль, он идет до конца и пытается доказать фактическую равнозначность науки и мифа. В этих рассуждениях имеется определенный рациональный смысл. Критика Фейерабендом априорного убеждения в превосходстве современной научно-технической цивилизации является справедливой. Достижения ранних культур весьма значительны даже в сопоставлении с нашим временем.

Справедливым представляется и предложение Фейерабенда рассматривать иные традиции и формы человеческого существования не только и не столько в качестве музейных экспонатов, сколько в качестве открытых возможностей нашей собственной жизни. Особенно актуально это в современных условиях, когда выявились не только достижения, но и проблемы, противоречия современной научно-технической цивилизации. И все же, учитывая все эти реальные аспекты, обусловившие позицию Фейерабенда, нельзя согласиться с его тезисом о фактической равнозначности науки и мифа. Научное теоретическое понимание даст гораздо более широкий по своему охвату срез объективной действительности и в отличие от других форм понимания дает объяснение наиболее существенным объектам современной жизненной практики – технологическим системам.

Что касается альтернативных проектов человеческого существования, то по современным оценкам, как подчеркивалось выше, они могут иметь лишь вспомогательное, но не ведущее значение для решения современных фундаментальных проблем развития человеческого рода. Нет абсолютной равнозначности и между различными стандартами научности. В противоположность Фейерабенду можно все же утверждать, что дозволено не все, не всегда и не везде. Плюралистическая тенденция, так же как и антифундаменталистская, имеет, прежде всего, критическую направленность, ведет к преодолению классических представлений об идеале научного знания. Однако если антифундаментализм подрывает классический идеал как бы изнутри, раскрывая несостоятельность идеи абсолютной обоснованности, то плюрализация подрывает монополистические притязания классического идеала преимущественно извне, демонстрируя и обосновывая множественность и эффективность иных идеалов и стандартов. Связь антифундаменталистской и плюралистической тенденций обнаруживается не только в общекритической направленности, но и еще в одном, с точки зрения целей нашего исследования особенно важном и существенном плане. Для обеих тенденций характерно рассмотрение в качестве эталонного не состояния готовой, завершенной науки, а науки, находящейся «на марше», в процессе развития. Другими словами, в соответствии с этими двумя тенденциями наука и выработанные в ней методологические стандарты все больше рассматриваются не как самоцель, а как средство решения проблем. На смену фундаменталистской обоснованности как ведущей ценности в классическом идеале научности все больше выдвигается критерий эффективности в решении проблем: способность науки быть эффективным средством решения разнообразных познавательных проблем.

Важно отметить, что даже в крайней анархистской форме плюрализма эта ценность сохраняет особое значение, являясь универсальной по отношению ко всем системам методологических стандартов. Так, Шпиннер прямо указывает, что «способность науки решать проблемы» является общей основой сравнения, «метаметодологическим стандартом». И даже у Фейерабенда эпистемологические стандарты обязаны доказать свою эффективность в решении проблем определенной формы жизненной практики. Таким образом, способность решать проблемы выдвигается в качестве ведущей ценности нового, формирующегося идеала научности. Сам новый формирующийся идеал научности в соответствии с этой тенденцией должен допускать различные наборы методологических стандартов, объединяемых в относительно самостоятельные идеалы научности, конкурируя друг с другом в решении научных проблем.

Экстернализм как отказ от социальной автономии науки

Экстернализация - экстерналистская тенденция, все более проявляющаяся в современной методологии науки, выражает наиболее радикальный разрыв с классическими представлениями об идеале научного знания.

Фундаменталистски обоснованное научное знание, согласно классическим представлениям, должно быть полностью независимым от социальных (социально-экономических, культурно-исторических, мировоззренческих, социально-психологических) условий его формирования; выводы науки должны определяться только самой изучаемой реальностью, но не социальными условиями ее изучения.

Строго говоря, сами процедуры обоснования и интерсубъективной проверки для классических представлений о научности имели подчиненное значение. Эти процедуры должны были обеспечить полную социальную автономность, независимость и стабильность, а тем самым, как казалось, и объективность продуктам научной деятельности.

Принятие общего тезиса о социальной обусловленности научной деятельности сочетается обычно с существенно различными представлениями и оценками относительно характера и степени этой обусловленности. Для правильного понимания сути проблемы принципиально важно учитывать, по крайней мере, три аспекта науки:

актуальное исследовательское поведение ученых;

методологические стандарты оценки результатов научно-исследовательской деятельности;

содержание научных утверждений, гипотез, теорий и т.д.

Сегодня фактически не подвергается сомнению важная роль социокультурных факторов в первом из этих аспектов. Общие социально-культурные условия, а также моральные нормы и даже личная склонность могут воздействовать на выбор проблемы исследования, наиболее эффективного метода исследования. Социальные, мировоззренческие, политические факторы могут значительно стимулировать либо затормаживать исследования в какой-либо частной проблемной сфере, исследовательской области.

Таким образом, согласно современным представлениям, в данном аспекте социокультурные ценности входят в научно-исследовательский процесс важным мотивирующим фактором.

Подчеркивая общее согласие по данному вопросу в наше время, отметим, однако, что для классических представлений было характерно убеждение в возможности создания «логики открытия», которая бы позволяла вне зависимости от всяких внешних социокультурных условий получать важные познавательные результаты. Так что современное согласие есть результат довольно длительного развития, в ходе которого происходило постепенное смягчение ригоризма методологического мышления в отношении зависимости научного познания от социокультурных ценностей.

Эта общая позитивная тенденция в методологическом мышлении приводит к попыткам некоторых методологов, главным образом представителей «социологии знания», доказать возможность прямого влияния социокультурных факторов на содержание научных утверждений, гипотез и т.д. (т.е. третий из выделенных аспектов науки). Однако ни одна из известных попыток не оказалась успешной.

Таким образом, мы не можем согласиться с тезисом о прямом влиянии внешних факторов на научное знание.

Это влияние всегда опосредовано определенными методологическими стандартами.

Что касается самих методологических стандартов, образующих в целом некоторый идеал научности (второй из выделенных нами аспектов науки), то они, взятые в комплексе, как уже неоднократно подчеркивалось выше, являются сложными образованиями, испытывающими двоякую детерминацию.

С одной стороны, они детерминированы тем или иным познавательным интересом человеческого рода, находящим преломление в определенных культурно-исторических условиях. С другой – они детерминированы тем аспектом объективной реальности, тем классом решаемых с помощью этого стандарта проблем, на который направлен соответствующий познавательный интерес.

Как уже отмечалось, каждый из выделенных нами ведущих классических идеалов научности (математический, физический, гуманитарный) имеет в своей основе определенную базисную познавательную ориентацию, определяющую характер задаваемых бытию вопросов, особую комбинацию методов, приемов и процедур для получения ответов на эти вопросы и, что самое главное, определяющую, в конечном счете, специфическую интерпретацию требований научности, их иерархию в этом идеале: математический идеал ориентирован на изучение возможных миров, физический идеал – на постижение объективного мира, гуманитарный идеал исследует реальность в аспекте норм, идеалов и ценностей.

Каждая из базисных познавательных ориентаций прочно укоренена в самой структуре человеческой деятельности:

первая имеет своим истоком универсальные свойства человеческой деятельности как материальной, так и идеальной;

вторая вытекает преимущественно из интересов практической, предметной деятельности; третья коренится в потребностях расширения и укрепления межчеловеческого общения.

Однако лишь в зависимости от конкретно-исторических условий ведущие базисные познавательные ориентации могут получить соответствующее развитие и привести к возникновению соответствующих познавательных идеалов. Например, формирование математического идеала научности в значительной степени определялось своеобразными социально-экономическими условиями античного общества. Стремление к рациональному объяснению, логической последовательности в рассуждениях, строгой доказательности, т.е. условия, на основе которых только и мог развиться идеал дедуктивной теории, выведенный из очевидных принципов, существенным образом определялось, в частности, политическими особенностями древнегреческой жизни.

Демократическое устройство греческого общества, хотя и на рабовладельческой основе, давало определенный простор для развития личности, а интенсивная политическая жизнь требовала развития искусства аргументации, причем аргументации именно рациональной. Такая же конкретно-историческая связь обнаруживается и в случае формирования естественнонаучного идеала научности. Прогресс техники, производства в новых социально-экономических условиях нарождающегося капиталистического строя оказал самое серьезное воздействие на развитие научного познания. Складывающаяся в современности конкретно-историческая ситуация, поставившая под вопрос само существование человеческого рода, настоятельно требует рассмотрения действительности не только в аспекте, хотя и важных, но все же частных перспектив, но и в аспекте универсальных человеческих потребностей и ценностей. Также и эта потребность, разумеется, фундаментальнейшим образом укоренена в структуре человеческой деятельности, но никогда ранее целостное видение реальности не требовалось с такой настоятельной необходимостью и не осознавалось с такой трагической ясностью, как сегодня. Данное обстоятельство, должно найти свое отражение в представлениях о новом идеале научности, его ведущих ценностях.

Рассмотренные нами основные тенденции критики классического идеала научности – антифундаментализация, плюрализация, экстернализация – не только и даже не столько продукт имманентного развития чистого методологического мышления. В качестве важнейшего фактора их развертывания выступает сама современная историческая ситуация. Эти тенденции имеют не только критический, разрушительный характер по отношению к классическому идеалу научного знания, но и содержат в себе определенный зародыш нового идеала научности, отвечающего потребностям рассмотрения реальности в аспекте универсальных человеческих ценностей. В соответствии с этими тенденциями стандарты научности лишаются своей обособленной самоценности и во все большей степени рассматриваются как средство решения проблем, стоящих перед человечеством. Способность решать проблемы, оттесняя фундаменталистскую обоснованность, выдвигается в качестве ведущей ценности нового, формирующегося идеала научности. Происходит решительный отказ от методологического редукционизма, а его место прочно занимает представление о необходимости разных стандартов и идеалов научности, что, естественно, в гораздо большей степени отвечает универсальному познавательному интересу. Методологическое мышление становится гораздо менее ригористичным и гораздо более терпимым, что отвечает и общим тенденциям развития научного познания. Происходящие в современности изменения в методологическом мышлении касаются не только трактовки соотношения указанных вариантов классического идеала научности и определенных сдвигов в понимании сравнительной значимости универсальных характеристик научности. В русле развития общей экстерналистской тенденции сегодня осуществляются попытки позитивной формулировки нового идеала научности, претендующего быть выражением «науки в собственном смысле». К числу наиболее мощных из них можно отнести концепцию «финализации науки», выдвинутую Штарнбергской группой методологов. В рамках этой концепции в качестве эталонного выдвинут особый тип научного познания, в котором интегрированы как внутренние, объективные закономерности развития науки, так и социальные цели и потребности. Выделение такого слоя теоретико-научных исследований разрушает традиционный взгляд, резко разделяющий науки на фундаментальные и прикладные. Согласно традиционным представлениям, фундаментальные науки развиваются полностью автономно в соответствии с внутренней логикой предмета; - прикладные науки, напротив, определяются внешними, практическими потребностями и задачами и представляют собой простое применение полученных в фундаментальных исследованиях результатов.

Такое развитие науки, конечно, имеет место, но не оно является главным предметом интереса методологов Штарнбергской группы. Они обращаются к случаям, когда существующих научных знаний оказывается недостаточно для достижения социально детерминированных целей в тех предметных областях, которые входят в сферу компетенции уже имеющейся в наличии фундаментальной теории. Финализация есть «особого рода теоретическое развитие определенных внешним образом проблемных областей на базе существующих общих теорий (физика плазмы, металлургия в рамках физики твердого тела, сельскохозяйственная химия)»: это есть «процесс, в котором внешние по отношению к науке цели становятся ведущими в развитии теории». Речь идет о таком типе развития науки, который, с одной стороны, представляет собой род фундаментальных исследований, а с другой – детерминирован внешними целями применения.

Главным условием финализации является определенный уровень развития, зрелости той или иной научной дисциплины. В развитии естественнонаучных дисциплин штарнбергцы выделяют 3 стадии: исследовательскую или допарадигматическую, парадигматическую, постпарадигматическую. Исследовательская стадия охватывает развитие дисциплины до выдвижения теории о какой-либо специальной исследовательской области. Здесь преобладает эмпирическая стратегия: эксперименты, описания, классификации. Эти исследования могут осуществляться в соответствии с внешними, социальными целями. Однако это еще не финализация, а функционализация. Наука реагирует здесь на внешние цели еще не специфическим теоретическим способом. Примером такого развития может служить исследование патогенеза человеческого организма в медицине хронических заболеваний. Здесь нет парадигматической теории. Биология этой исследовательской области находится в исследовательской фазе. Целью клинических исследований хронических заболеваний является оптимизация терапевтического лечения. Исследование состоит, например, в систематических вариациях «дозы», «длительности», «комбинаций» при лечении медикаментами. Парадигматическая стадия состоит в разработке и подтверждении основополагающей для какой-либо предметной области научной теории. Это развитие не допускает ориентации на внешние цели. Примером может служить разработка «центральной догмы» молекулярной генетики с 1953 г. Результатом такого развития является достаточно развитая, зрелая теория, которая доминирует в данной исследовательской области. Наконец, постпарадигматическая фаза или фаза финализации состоит в специализации теории для решения определенных социально значимых проблем. Однако эта специализация не есть простое логико-математическое выведение результатов из уже имеющихся в наличии теорий; это скорее развитие специальных теорий и, следовательно, продолжение фундаментальных исследований в какой-либо исследовательской области. В то же время этот процесс в существенной мере детерминирован не внутренними, а внешними целями применения. Внешние цели действуют регулятивно уже в процессе специализации теорий. Они определяют исследовательскую проблему и требуют такого развития общей теории, для которой нет внутринаучной необходимости. В качестве примеров такого рода развития штарнбергцы приводят создание агрохимии Ю.Либихом на основе «методологической зрелости» органической химии, разработку для решения практических проблем теории пограничного слоя в гидродинамике.

Важно отметить то, что появление такого рода идей весьма симптоматично для развития современных представлений об идеале научного знания. Ведь главные методологические особенности выделенного штарнбергцами научно-теоретического развития как раз и укладываются в общее русло рассмотренных изменений в методологическом сознании. Более того, можно сказать, что этот слой исследований во многих аспектах конкретизирует, материализует достаточно общие, абстрактные тенденции и линии этих изменений. Новый идеал научности находится еще в стадии формирования и самоопределения. Но его основные тенденции угадываются достаточно отчетливо:

• замена фундаменталистской обоснованности науки «сверхкритерием» способностью решать проблемы,

• допустимость множественности относительно частных идеалов научности,

• смягчение ригоризма в отношении независимости науки от социокультурных ценностей и даже специальная социально-практическая ориентированность определенного слоя фундаментальных научных исследований.

Об относительном завершении этапа формирования нового идеала научности можно будет говорить лишь тогда, когда методологические идеи и тенденции обретут свое устойчивое материальное воплощение в каком-либо реальном образце научного знания. В настоящее же время мы можем зафиксировать лишь отдельные попытки материализации новых методологических идей в представлений, не находящих, однако, достаточно широкого признания в качестве эталона научности, сопоставимого с классическими эталонами. Это относится к выделению штарнбергцами в качестве эталонного особого слоя социально-практически ориентированных фундаментальных научных исследований. Вместе с тем также и в отношении материализации новых представлений о научности с достаточной определенностью могут быть указаны некоторые ведущие тенденции. Дело в том, что в реальном научном познании могут быть зафиксированы определенные изменения, которые во многих аспектах соответствуют изменениям, происходящим в современном методологическом сознании. Суть структурных сдвигов, происходящих в современной науке, может быть определена как переход от стратегии преимущественно дисциплинарного, предметно-фундаменталистского развития научного познания к проблемно-ориентированным формам научно-исследовательской деятельности. Изменяется и характер решаемых современной наукой проблем: во все большей степени это оказываются комплексные проблемы, имеющие фундаментальную социально-практическую и социально-культурную значимость. Соответственно увеличиваются объемы, удельный вес и спектр комплексных междисциплинарных научных исследований. Наряду с техническими науками классического типа, опирающимися, как правило, на одну базовую научную теорию, все более широкое распространение получают комплексные научно-технические дисциплины и исследовательские комплексы. Пожалуй, наиболее адекватное материальное воплощение новые методологические идеи и представления находят в таком новом исследовательском комплексе знаний, как экология. Разумеется, экологический исследовательский комплекс еще чрезвычайно далек от совершенства, которое обычно связано с представлением об эталоне научного знания. Однако методологическое своеобразие этого комплекса выявляется уже достаточно отчетливо. Развитие и соотношение когнитивных структур в социальной экологии в существенной мере определяются социальными потребностями и интересами. Притязания на истинность в ней сочетаются с нормативной ориентированностью. Предметом социальной экологии являются «обмен веществ», взаимодействия человека, общества и природы, которые образуют определенную систему. А ее главная задача состоит в определении оптимальных условий равновесности и воспроизводимости этой системы. Совершенно ясно, что определение условий и масштабов для воспроизведения данной системы невозможно без учета норм человеческого существования, форм и целей человеческого освоения природы. К тому же, сама экология, подобно медицине, предписывает обществу определенные масштабы, нормы, дозволенные особенностями природной среды.

Вопрос о новом, наиболее адекватном эталоне научности еще открыт. Однако в соответствии с имеющейся достаточно стойкой тенденцией в их число включают, прежде всего, такие области знаний, в которых наиболее ощутимо воздействие социокультурных факторов. Поиск такого рода эталонов идет в общем русле гуманитаризации науки.

Завершая рассмотрения различных форм и идеалов научности, следует еще раз обратить внимание на их существенное многообразие. Панорама научности, представленная в более глубоком ракурсе философского зеркала, оказывается гораздо более сложной и разнообразной, нежели чем при ее достаточно поверхностном отражении в рамках дилеммы сциентизм – антисциентизм. Поэтому и оценки различных форм и идеалов научности не могут быть столь же жестокими и однозначными, как это имеет место в рамках данной дилеммы.

Более того, следует обратить внимание на тот факт, что относительная нормативно-ценностная победа одного из основных идеалов научности в социально-историческом плане объективно не влекла за собой отмены либо разрушения методологических ценностей, объединяемых прежним идеалом. Хотя отдельные субъективные попытки такого рода неоднократно предпринимались, процесс целостного перехода к новому идеалу завершился, как правило, лишь статуса прежнего идеала, переводом его в разряд вспомогательных, инструментальных. Каждый из рассмотренных основных идеалов имеет не только преходящие социально-исторические основания, но, как неоднократно подчеркивалось, гораздо более прочную «укорененность» в самой структуре человеческой деятельности. Данные соображения заставляют еще глубже осознать качественную определенность и несводимость зафиксированных форм и идеалов научности. Поэтому формирование новых идеалов не может и не должно приводить к их односторонней монополии, затрудняющей возможности научного познания реальности в иных перспективах и срезах. Единство научного знания достигается не поглощением одного его вида за счет другого, а на пути полного развития всех его типов и соответствующих идеалов научности. Однако методологическое своеобразие этого комплекса выявляется уже достаточно отчетливо.

Виды открытий

А.Эйнштейн в свое время писал, что физик-теоретик «в качестве фундамента нуждается в некоторых общих предположениях, так называемых принципах, исходя из которых, он может вывести следствия. Его деятельность, таким образом, разбивается на два этапа. Во-первых, ему необходимо отыскать эти принципы, во-вторых, развивать вытекающие из этих принципов следствия. Для выполнения второй задачи он основательно вооружен еще со школы. Следовательно, если для некоторой области и соответственно совокупности взаимосвязей первая задача решена, то следствия не заставят себя ждать. Совершенно иного рода первая из названных задач, т.е. установление принципов, могущих служить основой для дедукции. Здесь не существует метода, который можно было бы выучить и систематически применять для достижения цели». Мы будем заниматься главным образом обсуждением проблем, связанных с решением задач первого рода, но для начала уточним наши представления о том, как решаются задачи второго рода. Представим себе следующую задачу. Имеется окружность, через центр которой проведены два взаимно перпендикулярных диаметра. Через точку А, находящуюся на одном из диаметров на расстоянии 2/3 от центра окружности О, проведем прямую, параллельную другому диаметру, а из точки В пересечения этой прямой с окружностью опустим перпендикуляр на второй диаметр, обозначив их точку пересечения через С. Нам необходимо выразить длину отрезка АС через функцию от радиуса. Как мы будем решать эту школьную задачу. Обратимся для этого к определенным принципам геометрии, восстановим цепочку теорем. При этом мы пытаемся использовать все имеющиеся у нас данные. Заметим, что раз проведенные диаметры взаимно перпендикулярны, треугольник ОАС является прямоугольным. Величина ОА=2/Зr. Постараемся теперь найти длину второго катета, чтобы затем применить теорему Пифагора и определить длину гипотенузы АС. Можно попробовать использовать и какие-то другие методы. Но вдруг, внимательно посмотрев на рисунок, мы обнаруживаем, что ОАВС - это прямоугольник, у которого, как известно, диагонали равны, т.е. АС=ОВ. 0В же равно радиусу окружности, следовательно, без всяких вычислений ясно, что АС=r. Вот оно - красивое и психологически интересное решение задачи. В приведенном примере важно следующее.

Во-первых, задачи подобного рода обычно относятся к четко определенной предметной области. Решая их, мы ясно представляем себе, где, собственно, надо искать решение. В данном случае мы не задумываемся над тем, правильны ли основания Евклидовой геометрии, не нужно ли придумать какую-то другую геометрию, какие-то особые принципы, чтобы решить задачу. Мы сразу истолковываем ее как относящуюся к области Евклидовой геометрии.

Во-вторых, эти задачи необязательно стандартные, алгоритмические. В принципе их решение требует глубокого понимания специфики рассматриваемых объектов, развитой профессиональной интуиции. Здесь, следовательно, нужна некоторая профессиональная тренированность. В процессе решения задач такого рода мы открываем новый путь. Мы замечаем «вдруг», что изучаемый объект можно рассматривать как прямоугольник и вовсе не нужно выделять в качестве элементарного объекта для формирования правильного пути решения задачи прямоугольный треугольник.

Конечно, приведенная выше задача очень проста. Она нужна лишь для того, чтобы в целом очертить тип задач второго рода. Но среди таких задач существуют и неизмеримо более сложные, решение которых имеет большое значение для развития науки. Рассмотрим, например, открытие новой планеты Леверье и Адамсом. Конечно, это открытие - большое событие в науке, тем более, если учесть, как оно было сделано:

• сначала были обсчитаны траектории планет;

• потом было обнаружено, что они не совпадают с наблюдаемыми;

• затем было высказано предположение о существовании новой планеты;

• потом навели телескоп в соответствующую точку пространства и... обнаружили там планету.

Но почему это большое открытие можно отнести только к открытиям второго рода? Все дело в том, что оно было совершено на четком фундаменте уже разработанной небесной механики. Хотя задачи второго рода, конечно, можно подразделять на подклассы различной сложности, Эйнштейн был прав, отделяя их от фундаментальных проблем. Ведь последние требуют открытия новых фундаментальных принципов, которые не могут быть получены какой-либо дедукцией из существующих принципов. Конечно, между задачами первого и второго рода существуют промежуточные инстанции, но мы не будем их здесь рассматривать, а перейдем сразу к задачам первого рода. Таких проблем возникало перед человечеством, в общем-то, не так уж много, но решения их всякий раз означали громадный прогресс в развитии науки и культуры в целом. Они связаны с созданием таких фундаментальных научных теорий и концепций, как геометрия Евклида, гелиоцентрическая теория Коперника, классическая механика Ньютона, геометрия Лобачевского, генетика Менделя, теория эволюции Дарвина, теория относительности Эйнштейна, квантовая механика, структурная лингвистика. Все они характеризуются тем, что интеллектуальная база, на которой они создавались, в отличие от области открытий второго рода никогда не являлась строго ограниченной.

Если говорить о психологическом контексте открытий разных путей, то, вероятно, он одинаков. - В самом поверхностном виде его можно охарактеризовать как непосредственное видение, открытие в полном смысле этого слова. Человек, как считал Декарт, «вдруг» видит, что проблему нужно рассматривать именно так, а не иначе. Далее следует заметить, что открытие никогда не бывает одноактным, а носит, так сказать, «челночный» характер. Сначала присутствует некое ощущение идеи; потом она проясняется путем выведения из нее определенных следствий, которые, как правило, уточняют идею; затем из новой модификации выводятся новые следствия и т.д. Но в гносеологическом плане открытия первого и второго родов различаются радикальнейшим образом.

Историческая обусловленность фундаментальных открытий

Попытаемся представить себе решение задач первого рода. Выдвижение новых фундаментальных принципов всегда связывалось с деятельностью гениев, с озарением, с какими-то тайными характеристиками человеческой психики. Великолепным подтверждением такого восприятия этого рода открытий является борьба ученых за приоритет. Сколько было в истории острейших ситуаций во взаимоотношениях между учеными, связанных с их уверенностью в том, что никто другой не мог получить достигнутых ими результатов. Например, известный социалист-утопист Ш.Фурье претендовал на то, что он раскрыл природу человека, открыл, как надо устроить общество, чтобы в нем не было никаких социальных конфликтов. Он был убежден, что если бы родился раньше своего времени, то помог бы людям решить все их проблемы без войн и идеологических конфронтаций. В этом смысле он связывал свое открытие со своими индивидуальными способностями. Как же все-таки появляются фундаментальные открытия? В какой мере их осуществление связано с рождением гения, проявлением его уникального дарования? Обращаясь к истории науки, мы видим, что такого рода открытия действительно осуществляются незаурядными людьми. Вместе с тем обращает на себя внимание тот факт, что многие из них делались независимо друг от друга несколькими учеными практически в одно время.

Н.И.Лобачевский, Ф.Гаусс, Я.Больяи, не говоря уже о математиках, которые развивали основы такой геометрии с меньшим успехом, т.е. целая группа ученых, практически одновременно пришли к одним и тем же фундаментальным результатам. Две тысячи лет люди бились над этой проблемой пятого постулата геометрии Евклида, и «вдруг», в течение буквально 10 лет, ее разрешает сразу десяток людей. Ч.Дарвин впервые обнародовал свои идеи об эволюции видов в докладе, прочитанном в 1858 г. на заседании Линнеевского общества в Лондоне. На этом же заседании выступил и Уоллес с изложением результатов исследований, которые по существу совпадали с дарвиновскими. Специальная теория относительности носит, как известно, имя А.Эйнштейна, который изложил ее принципы в 1905 г. Но в том же 1905 г. подобные результаты были опубликованы А.Пуанкаре. Совершенно удивительно переоткрытие менделевской генетики в 1900 г. одновременно и независимо друг от друга Чермаком, Корренсом и де Фризом. Подобных ситуаций можно найти в истории науки огромное количество. И коль скоро дело обстоит так, что фундаментальные открытия делаются почти одновременно разными учеными, то, следовательно, имеется их историческая обусловленность. В чем же она в таком случае заключается?

Пытаясь ответить на этот вопрос, сформулируем следующее общее положение. Фундаментальные открытия всегда возникают в результате решения фундаментальных проблем. Прежде всего, обратим внимание на то, что, когда мы говорим о фундаментальных проблемах, мы имеем в виду такие вопросы, которые касаются наших общих представлений о действительности, ее познании, о системе ценностей, руководящей нашим поведением. Фундаментальные открытия часто трактуются как решения частных задач и не связываются с какими-либо фундаментальными проблемами. Скажем, на вопрос, как была создана теория Коперника, отвечают, что исследования показывали несоответствие наблюдений и тех предсказаний, которые делались на базе птолемеевской геоцентрической системы, и поэтому возник конфликт между новыми данными и старой теорией. На вопрос, как была создана неевклидова геометрия, дается такой ответ: в результате решения проблемы доказательства пятого постулата геометрии Евклида, который никак не могли доказать.

Гелиоцентрическая система Коперника

Посмотрим с этих позиций на особенности процесса фундаментальных открытий, начав наш анализ с изучения истории создания гелиоцентрической системы мира. Представление Коперниковой системы мироздания как возникшей из-за несоответствия астрономических наблюдений геоцентрической модели мира Птолемея не соответствует историческим фактам. Во-первых, система Коперника вовсе не описывала наблюдаемые данные лучше, чем птолемеевская система. Кстати, именно поэтому ее отвергали философ Ф.Бэкон и астроном Т.Браге. Во-вторых, даже если допустить, что птолемеевская модель имела какие-то расхождения с наблюдениями, нельзя отвергнуть и ее возможности справиться с этими расхождениями. Ведь поведение планет представлялось в этой модели с помощью тщательно разработанной системы эпициклов, которая могла описывать сколь угодно сложное механическое движение. Иными словами, никакой проблемы согласования движения планет по птолемеевской системе с эмпирическими данными просто не существовало. Но как же тогда могла возникнуть и тем более утвердить себя система Коперника? Чтобы понять ответ на этот вопрос, нужно осознать суть мировоззренческих новшеств, которые она несла с собой.

Во времена Коперника господствовало теологизированное аристотелевское представление о мире. Суть его заключалась в следующем. Мир создан Богом специально для человека. Для человека создана и Земля как место его обитания, помещенное в центр мироздания. Вокруг Земли движется небесный свод, на котором расположены все звезды, планеты, а также сферы, связанные с перемещением Солнца и Луны. Весь небесный мир предназначен для того, чтобы обслуживать земную жизнь людей. В соответствии с этой установкой, весь мир делится на подлунный (земной) и надлунный (небесный). Подлунный мир - это бренный мир, в котором живет каждый отдельный смертный человек. Небесный мир - это мир для человечества вообще, вечный мир, в котором действуют свои законы, отличные от земных. В земном мире справедливы законы аристотелевской физики, согласно которой все движения осуществляются в результате непосредственного воздействия каких-то сил. В небесном мире все движения осуществляются по круговым орбитам (система эпициклов) без воздействия каких-либо сил. Коперник радикально изменил эту общепринятую картину мира. Он не просто поменял местами Землю и Солнце в астрономической схеме, но изменил место человека в мире, поместив его на одну из планет, перепутав земной и небесный миры. Разрушительный характер идей Коперника был ясен всем. Протестантский лидер М.Лютер, который к астрономии не имел никакого отношения, высказался в 1539 г. по поводу учения Коперника следующим образом: «Дурак хочет перевернуть вверх дном все искусство астрономии. Но, как указывает Священное писание, Иисус Навин велел остановиться Солнцу, а не Земле». Могла ли какая-то незначительная причина вызвать столь новые радикальные идеи? Что человек делает, когда ему в палец попадает заноза? Он, конечно, пытается вытащить занозу, подлечить палец. Но если началась гангрена, тогда он не пожалеет и целой руки. Проблемы точного описания наблюдаемых траекторий планет, как уже говорилось, не могли быть основанием для столь смелых и решительных действий.

Также, следует иметь в виду, что астрономия того времени содержала и немалые возможности для довольно существенных новаций. Так, Тихо Браге, решая астрономические проблемы, связанные с усовершенствованием расчетов траекторий планет, предложил в полном соответствии с традиционным мировоззрением новую систему, в которой вокруг Земли вращалось Солнце, а вокруг Солнца - все остальные планеты. Зачем же Копернику понадобилось выдвигать свои идеи? По-видимому, он решал какую-то свою фундаментальную проблему. Что это была за проблема? И Птолемей, и Аристотель, и Коперник исходили из того, что в небесном мире все движения происходят по окружностям. Вместе с тем, еще в античности была высказана глубокая мысль, что природа в принципе проста. Эта мысль стала со временем одним из фундаментальных принципов познания действительности.

Вместе с тем наблюдательная астрономия обнаружила к тому времени следующее. Хотя птолемеевская модель мира обладала возможностями сколь угодно точного описания любой траектории, для этого было необходимо постоянно изменять количество эпициклов (сегодня - одно количество, завтра - другое). Но в таком случае получалось, что планеты вовсе и не двигаются по эпициклам. Получается, что эпициклы не отражают реальных движений планет, а являются просто математическим приемом описания этого движения. Кроме того, по системе же Птолемея получалось, что для описания траектории одной планеты надо вводить огромное число эпициклов. Усложненная астрономия плохо выполняла свои практические функции. В частности, было очень трудно вычислить даты религиозных праздников. Эта трудность настолько четко осознавалась в то время, что даже сам папа римский счел необходимым произвести реформы в астрономии. Коперник увидел, что два фундаментальных мировоззренческих принципа его времени - принцип движения небесных тел по кругу и принцип простоты природы явно не реализуются в астрономии. Решение этой фундаментальной проблемы и привело его к великому открытию.

Геометрия Лобачевского

Перейдем к анализу другого открытия - открытия неевклидовой геометрии. Попытаемся показать, что и здесь речь шла о фундаментальной проблеме. Рассматривая этот пример, мы выясним ряд других важных моментов истолкования фундаментальных открытий. Создание неевклидовой геометрии обычно представляется в виде решения известной проблемы пятого постулата геометрии Евклида. Эта проблема заключалась в следующем. Основу всей геометрии, как это следовало из системы Евклида, представляли пять следующих постулатов:

1. через две точки можно провести прямую, и притом только одну;

2. любой отрезок может быть продолжен в любые стороны до бесконечности;

3. из любой точки как из центра можно провести окружность любого радиуса;

4. все прямые углы равны;

5. две прямые, пересеченные третьей, пересекутся с той стороны, где сумма внутренних односторонних углов меньше

Уже во времена Евклида стало ясно, что пятый постулат слишком сложен по сравнению с другими исходными положениями его геометрии. Другие положения казались очевидными. Именно из-за их очевидности они рассматривались как постулаты, т.е. как то, что принимается без доказательств. Вместе с тем еще Фалес доказал равенство углов при основании равнобедренного треугольника, т.е. положение, значительно более простое, чем пятый постулат. Отсюда ясно, почему к этому постулату всегда относились с подозрением и пытались представить его теоремой. И у самого Евклида геометрия строилась так, что сначала доказывались те положения, которые не опираются на пятый постулат, а потом уже этот постулат использовался для развертывания содержания геометрии. Интересно то, что пятый постулат геометрии Евклида стремились доказать как теорему, сохраняя при этом убежденность в его истинности, буквально все крупные математики вплоть до Н.И.Лобачевского, Ф.Гаусса и Я.Больяи, которые в конце концов и решили проблему. Их решение складывается из следующих моментов:

• пятый постулат геометрии Евклида действительно является постулатом, а не теоремой;

• можно построить новую геометрию, принимая все Евклидовы постулаты, кроме пятого, который заменяется его отрицанием, т.е., например, утверждением, что через точку, лежащую вне прямой, можно провести бесконечное число прямых, параллельных данной.

В результате такой замены и была построена неевклидова геометрия. Поставим теперь следующие вопросы. Можно ли считать, что только стремление доказать пятый постулат привело к созданию неевклидовых геометрий? Почему в течение двух тысячелетий ни у кого не возникало даже мысли о возможности построения неевклидовой геометрии? Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к истории науки. До Лобачевского, Гаусса, Больяи на Евклидову геометрию смотрели как на идеал научного знания. Этому идеалу поклонялись буквально все мыслители прошлого, считавшие, что геометрическое знание в изложении Евклида является совершенным. Оно представлялось образцом организации и доказательности знания. У Канта, например, идея единственности геометрии была органической частью его философской системы. Он считал, что Евклидово восприятие действительности является априорным. Оно есть свойство нашего сознания, и потому мы не можем воспринимать действительность иначе. Вопрос о единственности геометрии был не просто математическим вопросом. Он носил мировоззренческий характер, был включен в культуру. Именно по геометрии судили о возможностях математики, об особенностях ее объектов, о стиле мышления математиков и даже о возможностях человека иметь точное, доказательное знание вообще. Откуда же тогда возникла сама идея возможности различных геометрий? Почему Н.И.Лобачевский и другие ученые смогли прийти к решению проблемы пятого постулата? Обратим внимание на то обстоятельство, что время создания неевклидовых геометрий было кризисным с точки зрения решения проблемы пятого постулата Евклида. Хотя математики занимались этой проблемой в течение двух тысячелетий, у них при этом не возникало никаких стрессовых ситуаций по поводу того, что она так долго не решается. Они думали, видимо, так:- геометрия Евклида - это великолепно построенное здание; - правда, в ней имеется некоторая неясность, связанная с пятым постулатом, однако, в конце концов, она будет устранена.

Проходили, однако, десятки, сотни, тысячи лет, а неясность не устранялась, но это никого особенно не волновало. По-видимому, логика здесь могла быть такая: истина одна, а ложных путей сколько угодно. Пока не удастся найти правильное решение проблемы, но оно, несомненно, будет найдено. Утверждение, содержащееся в пятом постулате, будет доказано и станет одной из теорем геометрии. Но что же случилось в начале XIX в.? Отношение к проблеме доказательства пятого постулата существенно меняется. Мы видим целый ряд прямых заявлений по поводу весьма неблагополучного положения в математике в связи с тем, что никак не удается доказать столь злополучный постулат. Наиболее интересным и ярким свидетельством этого является письмо Ф.Больяи его сыну Я.Больяи, который стал одним из создателей неевклидовой геометрии. «Молю тебя, - писал отец, - не делай только и ты попыток одолеть теорию параллельных линий; ты затратишь на это все время, а предложения этого вы не докажете все вместе. Не пытайся одолеть теорию параллельных линий ни тем способом, который ты сообщаешь мне, ни каким-либо другим. Я изучил все дуги до конца; я не встретил ни одной идеи, который бы я не разрабатывал. Я прошел весь беспросветный мрак этой ночи, и всякий светоч, всякую радость жизни я в ней похоронил. Ради Бога, молю тебя, оставь эту материю, страшись ее не меньше, нежели чувственных увлечений, потому что и она может лишить тебя всего твоего времени, здоровья, покоя, всего счастья твоей жизни. Этот беспросветный мрак может потопить тысячи ньютоновских башен. Он никогда не прояснится на земле, и никогда несчастный род человеческий не будет владеть чем-либо совершенным даже в геометрии». Почему такая реакция возникает только в начале XIX в.? Прежде всего, потому, что в это время проблема пятого постулата перестала быть частной, которую можно и не решать. В глазах Ф.Больяи она предстала как целый веер фундаментальных вопросов.

Как вообще должна быть построена математика? - Может ли она быть построена на действительно прочных основаниях? - Является ли она достоверным знанием? - Является ли она вообще логически прочным знанием? Такая постановка вопроса была обусловлена не только историей развития исследований, связанных с доказательством пятого постулата. Она определялась развитием математики в целом, в том числе ее использованием в самых различных сферах культуры. Вплоть до XVII в. математика находилась в зачаточном состоянии. Наиболее разработанной была геометрия, были известны начала алгебры и тригонометрии. Но затем, начиная с XVII в. математика стала бурно развиваться, и к началу XIX в. она представляла довольно сложную и развитую систему знаний. Прежде всего, под влиянием потребностей механики были созданы дифференциальное и интегральное исчисления. Значительное развитие получила алгебра. В математику органично вошло понятие функции (активно использовалось большое количество различных функций во многих разделах физики). Сложилась в достаточно целостную систему теория вероятности. - Сформировалась теория рядов. Таким образом, математическое знание выросло не только количественно, но и качественно. Вместе с тем появилось большое число понятий, которые математики не умели истолковать. Например, алгебра несла с собой определенное представление о числе. Положительные, отрицательные и мнимые величины были в равной мере ее объектами. Но что такое отрицательные или мнимые числа, этого никто не знал вплоть до начала XIX в. - Не было ясного ответа и на более общий вопрос: что вообще есть число? А что такое бесконечно малые величины? - Как можно обосновать операции дифференцирования, интегрирования, суммирования рядов? - Что представляет собой вероятность? В начале XIX в. никто не мог ответить на эти вопросы. Короче говоря, в математике к началу XIX в. сложилась в целом сложная ситуация. С одной стороны, эта область науки интенсивно развивалась и находила ценные приложения, - с другой - она покоилась на очень неясных основаниях. В такой ситуации по-другому была воспринята и проблема пятого постулата геометрии Евклида. Трудности истолкования новых понятий можно было понять так: то, что неясно сегодня, станет ясным завтра, когда соответствующая область исследований получит достаточное развитие, когда будет сосредоточено достаточно интеллектуальных усилий для решения проблемы. Проблема пятого постулата существует, однако, уже два тысячелетия. И до сих пор у нее нет решения.

Может быть, эта проблема устанавливает некий эталон, для истолкования современного состояния математики и уяснения того, что есть математика вообще? Может быть, тогда математика - это вовсе и не точное знание? В свете таких вопросов проблема пятого постулата перестала быть частной проблемой геометрии. Она превратилась в фундаментальную проблему математики. Этот анализ дает нам еще одно подтверждение той идеи, что фундаментальные открытия суть решения фундаментальных проблем. Он показывает также, что фундаментальными проблемы становятся в рамках культуры, т.е., иначе говоря, фундаментальность исторически обусловлена. Но в рамках культуры не только формируются фундаментальные проблемы, в них, как правило, подготавливаются и многие компоненты их решения. Отсюда становится ясным, почему такие проблемы решаются именно в данный момент, а не в какое-либо иное время.

Рассмотрим опять же в связи с этим процесс создания неевклидовой геометрии. Обратим внимание на следующие интересные фрагменты истории исследований в этой области. Доказательства пятого постулата Евклида проводились на протяжении двух тысячелетий, но при этом они считались задачей второго рода, т.е. постулат представлялся теоремой Евклидовой геометрии. Это была задача с четко фиксируемым фундаментом для ее разрешения. Однако во второй половине XVIII в. появляются исследования, в которых высказывается мысль о неразрешимости данной проблемы. В 1762 г. Кюгель, публикуя обзор исследований этой проблемы, приходит к выводу, что Евклид был, по-видимому, прав, считая пятый постулат именно постулатом. Независимо от того, как относился к своему выводу Кюгель, его вывод был очень серьезным, так как провоцировал следующий вопрос: если пятый постулат геометрии Евклида действительно является постулатом, а не теоремой, то что же такое постулат? Ведь постулатом считалось положение очевидное, а потому не требующее доказательства. Но подобный вопрос уже не являлся вопросом второго рода. Он представлял уже метавопрос, т.е. выводил мысль на философско-методологический уровень.

Итак, проблема пятого постулата геометрии Евклида начинала порождать совсем особый род размышлений. Перевод этой проблемы на метауровень придал ей мировоззренческое звучание. Она перестала быть проблемой второго рода. Другой исторический момент. Весьма любопытными представляются исследования, проводившиеся во второй половине XVIII в. Ламбертом и Саккери. Об этих исследованиях знал Кант, который не случайно говорил о гипотетическом статусе геометрических положений. Если вещи-в-себе характеризуются геометрически, то почему бы им ставил вопрос Кант, не подчиняться какой-либо иной геометрии, отличной от Евклидовой? Ход рассуждений Канта был навеян идеями абстрактной возможности неевклидовых геометрий, которые высказывались Ламбертом и Саккери. Саккери, пытаясь доказать пятый постулат геометрии Евклида в качестве теоремы, т.е. смотря на него как на проблему ординарную использовал способ доказательства, называемый «доказательством от противного». Ход рассуждений Саккери был, вероятно, следующим. Если мы примем вместо пятого постулата утверждение, ему противоположное, соединим его со всеми другими утверждениями Евклидовой геометрии и, выводя следствия из такой системы исходных положений, придем к противоречию, то тем самым мы докажем истинность именно пятого постулата. Схема этого рассуждения очень проста. Может быть либо А, либо не-Д, и, если все остальные постулаты истинны и мы допускаем не-А, а получаем ложь, значит, истинно именно А. Используя этот стандартный прием доказательства, Саккери стал развертывать систему следствий из своих предположений, стремясь обнаружить их противоречивость. Таким образом он вывел около 40 теорем неевклидовой геометрии, по противоречий не обнаружил. Как же он оценил складывающуюся ситуацию? Считая пятый постулат геометрии Евклида теоремой (т.е. задачей второго рода), он просто заключил, что в его случае метод «доказательства от противного» не работает. Итак, смотря на эту проблему как на проблему второго рода, он, имея в руках новую геометрию, не смог правильно истолковать ситуацию.

Отсюда следуют два вывода: во-первых, в определенном смысле новая геометрия появилась в культуре уже до того, как была открыта неевклидова геометрия. Во-вторых, именно верная оценка проблемы пятого постулата, т.е. трактовка ее как проблемы первого, а не второго рода, позволила Н.И.Лобачевскому, Ф.Гауссу и Я.Больяи прийти к решению проблемы и создать неевклидову геометрию. Надо было понять саму возможность создания таких геометрий. Саккери допускал ее лишь как логическую, сделав конструктивный шаг в решении проблемы евклидовского постулата в традиционном стиле. Но он вовсе не рассматривал ее всерьез. Как и вслед за ним Кант, считавший, что неевклидовы геометрии невозможны, хотя и логически допустимы. Таким образом, история не только подготавливает проблему, но и во многом определяет направление и возможность ее решения. Рассмотрим в таком ракурсе коперниканскую революцию. Как хорошо известно, вовсе не Коперник открыл гелиоцентрическую систему. Ее создал Аристарх еще в античности. Может быть, Коперник не знал об этом? Да ничего подобного! Он знал и ссылался на Аристарха. Но тогда почему же говорят о коперниканской Дело в том, что Коперник перенес уже известную модель в совершенно новую культурную среду, поняв, что с ее помощью можно решить целый ряд проблем. В этом как раз и заключалась суть его революции, а вовсе не в создании гелиоцентрической системы.

Открытие Менделя

Рассмотрим теперь вопрос о культурной подготовке открытий на примере открытия Менделя. В этом открытии присутствуют не только так называемые законы Менделя, представляющие эмпирические закономерности, о которых обычно говорят, но и система очень важных теоретических положений, которая, по сути дела, и определяет значимость открытия Менделя. Более того, эмпирические закономерности, установление которых приписывается Менделю, вовсе и не были им установлены. Они были известны еще до него и изучались Сажрэ, Найтом, Ноденом. Мендель, собственно, только уточнил их. Существенно и то, что его открытие имело методологическое значение. Для биологии оно давало не только новую теоретическую модель, но и систему новых методологических принципов, с помощью которых можно было изучать очень сложные явления жизни. Мендель предположил наличие некоторых элементарных носителей наследственности, которые могут свободно комбинироваться при слиянии клеток в процессе оплодотворения. Именно это комбинирование зачатков наследственности, которое осуществляется на клеточном уровне, дает различные типы наследственных структур. Такая теоретическая модель включает в себя ряд очень важных идей.

Во-первых - это выделение элементарных носителей на уровне клетки. - Обосновывая такое выделение, Мендель опирался, очевидно, на теорию клеточного строения живого вещества. Она была очень важной для него. Мендель познакомился с основными ее положениями в курсе лекций Унгера в Венском университете. Унгер был одним из новаторов использования физико-химических методов в исследовании живого. При этом он считал, что эти исследования должны доходить до уровня клетки. Во-вторых, Мендель считал, что законы, управляющие носителями наследственности, столь же определенны, как и законы, которым подчиняются физические явления. Очевидно, здесь Мендель исходил из общей мировоззренческой установки, которая глубоко укоренилась в культуре того времени, т.е. установки о закономерности природы, которая распространялась и на явления наследственности. В-третьих, Мендель реализовывал в своих исследованиях общий идеал физического познания мира, согласно которому следует выявить элементарный объект, найти законы, управляющие его поведением и потом, опираясь на эти знания конструировать более сложные процессы, описывая и объясняя их особенности. В-четвертых, Мендель предположил, что законы, управляющие его элементарными носителями, суть вероятностные законы. Для 1865 г., в котором он опубликовал свое открытие, это была очень новая идея. Ведь именно в то время вероятностные представления начали вводиться в физику. Чуть раньше - в 30-х годах - вероятностное описание явлений действительности вошло в культуру благодаря работам Кетле по социальной статистике. Мендель заимствовал идеи вероятностного описания именно из социальной статистики. Кроме того, Мендель предполагал, что его теория позволит объяснить наследственность лишь в том случае, если она будет подтверждена опытом. Это было очень важно, тем более что в науке того времени явления жизни, как и многие другие явления, объяснялись спекулятивным образом. Но как могло быть произведено сопоставление этой теории с опытом в биологии? Для Менделя здесь возникла новая проблема. Сопоставление должно было осуществляться на базе статистической обработки элементарных данных. Именно неумение обрабатывать статистический материал, по мнению Менделя, не позволило, например, Нодену установить правильные количественные соотношения в расщеплении признаков. Наконец, надо отметить, что менделевский экспериментальный подход в биологии был спланирован на очень длинное время. Сам Мендель проводил эксперименты около десяти лет, реализуя заранее намеченную программу исследований. Успех его экспериментов был связан, прежде всего, с выбором материала. Менделевские законы наследственности очень просты, но проявляются фактически на небольшом количестве биологических объектов. Одним из таких объектов является горох, для которого к тому же надо было выбрать чистые линии. Этим отбором Мендель занимался два года. Он четко представлял себе, следуя физическому идеалу, что объект, который он выбирает, должен быть простым, полностью контролируемым во всех своих изменениях. Только тогда и можно установить точные законы. Конечно, Мендель не представлял наверняка всех деталей, которые он получит в будущем. Но несомненно то, что все его исследования были четко спланированы и опирались на систему теоретических взглядов о закономерностях наследования. Он принципиально не мог сделать и одного шага по этому пути, если бы у него не было заранее достаточно разработанных теоретических идей. Таким образом, открыто Менделя включает в себя не просто обнаружение совокупности эмпирических закономерностей, которые были им не столько открыты, сколько уточнены. Главное - в том, что Мендель впервые построил теоретическую модель явлений наследственности, которая опиралась на выделение ее элементарных носителей, подчиняющихся вероятностным законам. Особого внимания заслуживает сама система идей методологического характера, связанных с оценкой роли в науке статистики, вероятности и планирования эмпирических исследований. Открытие Менделя не было случайным. Оно, как и другие фундаментальные открытия, обусловлено особенностями культуры его времени, как европейской, так и национальной. Но почему это выдающееся открытие было сделано именно Менделем-монахом и почему именно в Моравии, по существу периферии Австрийской империи? Попробуем ответить на эти вопросы. Мендель был монахом августинианского монастыря в Брно, который сосредоточил в своих стенах множество мыслящих и образованных людей. Так, настоятель монастыря Ф.Ц.Напп считается выдающимся деятелем моравской культуры. Он активно содействовал развитию образования в своем крае, интересовался естествознанием и занимался, в частности, проблемами селекции. Среди монахов этого монастыря был Т.Братранек, ставший впоследствии ректором Краковского университета. Братранека привлекали натурфилософские представления Гете, и он писал работы, в которых сравнял эволюционные идеи Дарвина и великого немецкого поэта. Еще один монах этого монастыря - М.Клацель страстно увлекался учением Гегеля о развитии. Он интересовался закономерностями образования растительных гибридов, проводил опыты с горохом. Именно от него Мендель унаследовал участок для своих опытов. За свои либеральные взгляды Клацель был изгнан из монастыря и уехал в Америку.

В монастыре проживал и П.Кржижковский, реформатор церковной музыки, впоследствии ставший учителем известного чешского композитора Л.Яначека. Мендель с детства проявлял большие способности в изучении наук. Стремление получить хорошее образование и избавиться от тяжелых материальных забот привело его в 1843 г. в монастырь. Здесь, изучая богословие, он вместе с тем проявил интерес к земледелию, садоводству, виноградарству. Стремясь получить систематические знания в этой области, он слушал лекции по этим предметам в философском училище в городе Брно. Еще совсем молодым человеком Мендель преподавал латинский, греческий и немецкий языки, а также курс математики и геометрии в гимназии города Зноймо. С 1851 по 1853 г. Мендель изучал естественные науки в Венском университете, а с 1854 г., в течение 14 лет, преподавал в училище физику и природоведение. В своих письмах он часто называл себя физиком, проявляя большую привязанность к этой науке. До конца своей жизни он сохранял ее к различным физическим явлениям. Но в особенности его занимали проблемы метеорологии. Когда его избрали настоятелем монастыря, у него уже не было времени проводить свои биологические опыты, к тому же у него ухудшилось зрение. Но он до самой смерти занимался метеорологическими исследованиями и при этом особенно увлекался их статистической обработкой. Уже эти факты из жизни Менделя дают нам представление о том, почему Мендель-монах смог сделать научное открытие. Но почему это открытие произошло именно в Моравии, а не, скажем, в Англии или Франции, которые являлись в то время несомненными лидерами в развитии науки? Во время жизни Менделя Моравия была частью Австрийской империи. Ее коренное население подвергалось сильным притеснениям, а гамбургские монархи не были заинтересованы в развитии моравской культуры. Но Моравия была чрезвычайно благоприятной страной для развития сельского хозяйства. Поэтому в 70-е годы XVIII в. гамбургская правительница Мария Терезия, проводя экономические реформы, повелела организовать в Моравии сельскохозяйственные общества. Чтобы больше собирать продукции с земли, всем, кто ведет хозяйство, предписывалось даже сдавать экзамены по основам сельскохозяйственных наук. В результате в Моравии стали создаваться сельскохозяйственные школы, началось развитие сельскохозяйственных наук. В Моравии сложилась весьма значительная концентрация обществ сельскохозяйственного профиля. Их было, пожалуй, больше, чем в Англии. Именно в Моравии впервые заговорили о селекционной науке, которая внедрялась и в практику. Уже в 20-е годы XIX в. в Моравии местные селекционеры активно используют метод гибридизации для выведения новых пород животных и особенно новых сортов растений. Проблемы селекционной науки колоссально обострились как раз на рубеже XVIII и XIX вв., поскольку бурный рост промышленности и городского населения требовал интенсификации сельскохозяйственного производства.

В этой обстановке раскрытие законов наследственности имело большое практическое значение. Проблема эта остро стояла и в теоретической биологии. Ученые XIX в. довольно много знали и о морфологии, и о физиологии живого. Благодаря теории естественного отбора Ч.Дарвина удалось понять сущность процесса эволюции жизни на Земле. Однако законы наследственности оставались непознанными. Иными словами, создалась явно выраженная проблемная ситуация фундаментального характера. Замечательные и даже во многом удивительные результаты, полученные Менделем, также коренились в культуре того времени. В этом смысле особенно показательна идея вероятностного характера законов наследственности. Она была заимствована Менделем из социальной статистики, которая благодаря, прежде всего, работам А.Кетле привлекала в то время к себе всеобщее внимание. Расширяющаяся в то время практика статистической обработки эмпирического материала как в социальной статистике, так и в физике, несомненно, способствовала ее распространению на область явлений жизни. Вместе с тем стремление выделить элементарные единицы наследования и на основании их взаимодействия объяснить особенности процесса наследования в целом представляло явное следование физической методологии познания.

Этот идеал был четко сформулирован уже в начале XIX в. И он активно проникал во все науки. Кстати говоря, именно следуя ему, в биологии стали все шире применять физико-химические методы. В психологии Герберт проводил исследования, прямо руководствуясь этим идеалом. На него ориентировался О.Конт, обосновывая необходимость создания социологии. По этому же пути следовал Мендель в изучении явлений наследственности. Идея построить научную теорию наследования на уровне клетки могла возникнуть только в середине XIX в. Наконец, если говорить о таких деталях, как выбор самого объекта исследования - гороха, то свойства расщепления, доминантности этого объекта обнаружили и конце XVIII - начале XIX в. Имеется целый ряд работ, в которых описывались эти свойства, которые и привлекли внимание Менделя. Одним словом, здесь, как и в других примерах, мы видим, что фундаментальные открытия являются решением фундаментальной проблемы. Они всегда исторически подготовлены. Подготовленной оказывается не только сама проблема, но и компоненты ее решения. Но это не должно создавать иллюзию, что для такого рода открытий вовсе и не нужны гении. Осознание фундаментальной проблемы, нахождение реальных путей ее решения требуют огромного интеллекта, широкой образованности, целеустремленности, которые и позволяют ученому лучше других чувствовать дыхание времени.