Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Статья Равочкин Н.Н. (соц.философия)

.docx
Скачиваний:
2
Добавлен:
19.11.2019
Размер:
37.24 Кб
Скачать

УДК 316

Политика и право в философии постмодерна

Н.Н. Равочкин

Анализируются феномены политики и права в постмодернистской философии. Определена сущность субъекта в философско-политическом дискурсе исследуемого периода. Исследуются трансформации властных полномочий, симулякры и масс-медиа. Обращается внимание на критику фрейдистских идей. Приведенные взгляды Ж. Лакана подтверждают выводы о трансформации политики и права от насильственных проявлений в сторону манипуляции и нарративов.

Ключевые слова: политика, право, власть, постмодерн, общество, симулякры, психоанализ.

Politics and law in the philosophy of postmodernity

N.N. Ravochkin

The phenomena of politics and law in postmodern philosophy are analyzed. The essence of the subject in the philosophical-political discourse of the period under study is determined. Transformation of power, simulacra and mass media is being studied. Attention is drawn to the criticism of Freudian ideas. These views of J. Lacan confirm the conclusions about the transformation of politics and law from violent manifestations towards manipulation and narratives.

Keywords: politics, law, power, postmodern, society, simulacra, psychoanalysis.

В социальной философии сложилось достаточно большое количество концепций, по-разному понимающих и трактующих сущность политической и правовой реальности в целом, а также политических и правовых институтов в частности. Постмодерн является одной из философских традиций, в рамках которой сложилась принципиально новая парадигма понимания сущности обозначенных нами феноменов.

Особенность философского постмодернизма заключается в выработке определенной методологии постижения сущности любого феномена. В данном случае имеем в виду постмодернистский тезис о так называемой «смерти субъекта». В классической философской мысли под субъектом понимается носитель предметно-практической деятельности и познания (индивид или социальная группа), источник направленной на объект активности. В результате философских изысканий постмодернистов «умирает», уходит в прошлое, не сам субъект как носитель предметно-практической деятельности, но трактовка данного понятия, свойственная для новоевропейской философской мысли с характерными интенциями на рассмотрение субъекта как «мыслящей субстанции, обладающей свойствами автономности, целостности и самодостаточности» [9, c. 200]. При этом, по мнению А.П. Фоменко, сущность субъекта в классической философии не подвергается сомнению и используется повсеместно, что приводит к тому, что базовые положения и инстанции познавательной, ценностной, а также политической (что для нас является важным) сферы человеческого существования не подвергаются переосмыслению [9].

В качестве политического субъекта в классической философии мыслится конкретный участвующий в политике, то есть выполняющий поставленные перед ним определенные задачи и стремящийся добиться политической цели, главная среди которых – власть и обретение соответствующих полномочий. В качестве идейных истоков, трактующих политического субъекта именно таким образом, являются, по нашему мнению, теория общественного договора и концепция естественного права, развиваемые Т. Гоббсом и Дж. Локком. Здесь предполагается, что политический субъект четко локализован как в пространстве – имеет определенную локацию своего существования, так и персонально – функционал исполнения властных полномочий всегда закреплен за определенным субъектом (индивидом или группой).

Философско-политический дискурс постмодерна в качестве принципиального утверждения выдвигает тезис о том, что политический субъект в виде политических институтов, объединенных между собой выполнением властной функции, может не иметь четкой пространственной организации [8]. Более того, постмодернистская логика исследования приводит М. Фуко к утверждению, что политический субъект становится своего рода отсутствующей структурой. По крайней мере, в своих произведениях («Надзирать и наказывать», «История сексуальности») он прослеживает, что для властных структур как системы политических субъектов характерна определенная техника, в частности – техника власти, являющаяся интенциональной и конститутивной. Сущность политических субъектов отражается в реализации политической власти через конституирование социальных субъектов в системе символической власти в отношении «власть-знание». Таким образом, обладающий знанием, получает возможность осуществлять властные полномочия.

Властные полномочия как таковые трактуются при этом достаточно широко, трансформируясь в способность и возможность оказывать политическое влияние на интересующий объект. Понятие «политический» (здесь имеется в виду субъект как источник властных полномочий) приобретает несколько иное значение. Политический субъект перестает быть просто «политическим». Он становится источником и носителем множественных навыков управления, начиная с этического воздействия на человека, через экономические трансформации способности влияния и приходя в итоге к принципиально новому способу властвованию как реализации принципа власти на основании принципа «власть-знание». Знание позволяет ему осуществлять властвование через принцип конструирования, упорядочивания, дисциплинирования подчиненных. Речь здесь идет о том, что все политические институты в любом их воплощении реализуют власть не над территориями, а над вещами, знание сущности которых позволяет политической власти быть эффективной.

Следует отметить и другую, не менее важную, чем традиционно выделяемую концепцию общественного договора и естественного права. Так, фрейдизм (в различных формах) становится основанием постмодернистских концепций политической и правовой реальности и соответствующих ей субъектов. Мы имеем в виду тот факт, что и для М. Фуко, как и для многих других мыслителей, принципиальным оказывается положение о наличии бессознательных мотивов поведения человека в социуме. Из такого положения Ж. Бодрийяр выводит свою концепцию симулякров как подделок, ложных знаков чего-либо. При этом он указывает, что симулякризация всей социальной реальности, в конечном счете, приводит к возможности определения конкретных механизмов человеческого мышления и поведения, позволяющих несиловыми методами реализовывать принцип властвования над действиями людей.

Симулякры становятся основанием реализации властных полномочий благодаря тому, что понятие «потребление» как базовое понятие в концепции общества потребления Ж. Бодрийяра сводит сложные социокультурные процессы к эксплуатации утилитарных человеческих потребностей. Оно не имеет ничего общего с удовольствием, являясь по своей сути принудительным социальным институтом, который детерминирует типы поведения еще до того, как тип поведения будет воспринят сознанием социального субъекта и будет отрефлексирован [3]. Постмодернистское прочтение симулякров предполагает также понимание факта, согласно которому «марксистский проект общественного преобразования изначально был призрачным, неосуществимым в полной мере в реальной действительности» [7, c. 179]. Этот тезис можно подтвердить тем, что сам К. Маркс видел в денежных знаках лишь мнимость, симулякр, тот призрачный образ, который присутствует в реальной действительности, однако не обладает статусом бытийственности. Именно на основании такого сорта симулякров у определенных стран, например, у США, возникает возможность (с)формировать новый мировой порядок и определить определенные принципы властных отношений между ними и всем остальным миром. При этом следует помнить: современный доллар не имеет никакой обеспеченности золотом, что добавляет ему симуляционной природы, а также, слепой по своей природе, веры в тезис «доллар – (есть) мировая валюта».

От анализа экономических факторов осуществляется переход к технике и масс-медиа, которые категорируются французским философом в качестве не менее важных оснований симулякризации современного общества и основанной на симулякрах власти. Симулякризация последней реализуется одновременно и на идеологическом уровне. Так, страны Западного мира формируют идеи о том, что их общество являет собой венец истории. Обратимся к анализу социально-политических взглядов Ф. Фукуямы, в частности его идей о «конце истории» [10]. И пониманием, что приходит «конец» биполярного мира, основанного на борьбе капитализма и социализма. Такие идеи представляют есть не что иное, как средство идеологической борьбы, с помощью которой формируется очередной симулякр, необходимый для формирования, поддержания и укрепления властных полномочий стран Западного мира в отношении остального мира.

Еще одним направлением симулякризации власти становится использование университетов как источников и организаций, формирующих интеллектуальную элиту. Согласно Ж. Деррида, здесь происходит, своего рода, «муштрование». Занятия преднамеренно создаются в той форме, при которой человек способен освободиться в них от собственных мыслей и подчиниться так называемой «лингвистической муштре». В конечном счете, университет понимается французским постмодернистом в качестве ловушки государства, которая предназначена для подчинения себе через строгий контроль и принуждение [5].

При этом субъекты властных отношений, то есть реально действующие политики и политические организации превращаются под действием власти масс-медиа в подобие «марионеток», играющих конкретно предназначенную роль в театре телевизионной риторики. На этот счет Ж. Деррида пишет, что «полагая себя действующим лицомистории, он [политический субъект] зачастую рискует (теперь это слишком хорошо известно) стать всего лишь действующимлицом телевизионной программы» [2, c. 120].

Вместе с этим в постмодернистском политико-правовом институциональном дискурсе возникает определенного рода критика фрейдистских идей. Она связана разделением его последователей, одни из которых стремились найти архетипические символы жизни коллективного бессознательного (К.Г. Юнг), тогда как другие пытались определить психологические причины формирования тоталитарных режимов (В. Райх, Э. Фромм, Г. Маркузе).

Основная критика исходит из идей Ж. Лакана, что прослеживается при анализе работы Л.В. Мантатовой и С.Ю. Протасова. Ее суть сводится к тому, чтобы показать, что изучение политических процессов, протекающих в обществе, не является задачей психоанализа, цель которого состоит в том, чтобы вскрыть механизмы нашего поведения и обозначить методику лечения неврозов и психологических травм. Изучением процессов в области политики, по мнению Лакана, должна заниматься философия [4, c. 53]. Таким образом, феномен власти становится одним из предметов философских воззрений Ж. Лакана. При этом он достаточно негативно относился к власти как таковой, равно как и к сфере политического. Причиной тому можно считать тот факт, что, равно как и многие французские интеллектуалы середины XX века, он являлся свидетелем событий падения III Республики. Причем, отметим с некоторой иронией, что именно высказывания Лакана станут революционными лозунгами. Так, он стремился рассматривать власть не как политическую, а существенно более широко. Судя по всему, это было связано с его стремлениями выйти за пределы строгой классической диалектики «субъект-объект». С другой стороны, Лакан стремился показать внутренние необходимые психологические механизмы поведения, с помощью которого становится возможным дисциплинирование человеческого поведения. Философ связывает психоаналитическую работу с текстом (а психоанализ он считает исторической дисциплиной) с процессом политической работы. Фактически это означает, что политические и социальные процессы, будучи формами проявления человеческой сущности и тем, что подчиняется определенным психологическим закономерностям, становятся своего рода текстом, который можно и необходимо анализировать. В ходе такого анализа вскрываются механизмы и способы воздействия на человека (в том числе и властного) как социального в целом и политического – в частности субъекта.

Имеет смысл обратить свое внимание, что для Лакана было неприемлемым расширительное понимание индивидуальных механизмов человеческого понимания и функционирования психики и проецирования индивидуального опыта на коллективные взаимодействия. Это приводит его к утверждению о том, что опыт психоаналитика не может претендовать на способность описания социальных процессов, в том числе и функционирования властных элементов социальности как таковой. Тем не менее, он признает определенную правоту Фрейда в области универсализации принципа неудовлетворенности человеком той культурой, в которой тот живет. В конечном счете, такие идеи дают основание для формирования понимания определенных социальных взаимодействий внутри общества и политики как социального феномена.

Существенным принципом трактовки власти как социального феномена в концепции Ж. Лакана становится отделение индивидуального, имеющегося в субъекте, касающегося исключительно конкретного лица, от социального и политического, касающегося не только и не столько субъектного, сколько его социального существования. Для этого Ж. Лакан вводит термин «стадия зеркала». Содержание последнего состоит в том, что человек в процессе развития, в первую очередь психологического, проходит определенную стадию интереса к собственному отражению в зеркале. На ранних стадиях развития (от 6 до 18 месяцев) это помогает индивиду приобрести первые формы тождественности, то есть достигнуть идентичности с собой [6]. По своей сути, такой опыт идентичности сводится Лаканом к идентичности биологической, поскольку на столь ранних стадиях развития люди не осознает социальную, равно как и любую другую, составляющую собственной идентичности [1]. При этом, находясь в полной зависимости от своих родителей (что в первую очередь обусловлено биологической необходимостью выживания), новорожденные реализуют аналогичную схему мышления и на более поздних стадиях развития. Это происходит в период полной субъективации Я. При этом формируется так называемый фундаментальный раскол между субъективным образом Я, с которым человек себя отождествляет, и внешним авторитетом, в частности – авторитетом родителей.

Мантатова и Протасов указывают, что человек «начинает метаться между иллюзорным чувством собственной автономии и я-идентичностью, негласным подчинением не осознаваемому авторитету, переходящим в «стадию Символического порядка отца» [4, c. 55]. В результате возникает несамостоятельность, на которую претендует субъект, что влечет за собой приобретение сознанием свойства параноического. Исходя из этого свойства, предполагающего ложность «фундаментальной самоуверенности» субъекта в собственной натуральности (естественности и самостоятельности), проистекает ошибочность восприятия власти как натурального образования, основанном на молчаливом согласии субъектов с этой природной естественностью. Следует отметить позицию Лакану, что подобное понимание власти как натурального образования является основным условием «существования всех властных отношений, отношений господства и подчинения, соответствующих структур и дискурсов» [4, c. 55]. Из этого и следует, что и они являются ложными и неправильными. С точки зрения французского интеллектуала, справедливым было бы воспринимать власть как не отягощенную естественным область символического и культурного. Как социальный феномен власть базируется на вступлении «в «социальную диалектику», в символический порядок, в рамках которого создаются властные отношения» [4, c. 55]. При этом такой порядок основан на «параноическом отчуждении, которое датируется виражом от зеркального я к я социальному» [6]. Таким образом, власть формируется в процессе стремления социальных субъектов реализовать определенные интенции и желания, которые для них являются крайне необходимыми. Из этого же следует, что и политические субъекты не существуют сами по себе, а предстают результатом социально-политической необходимости для решения определенных задач, позволяющих субъектам реализовать свои цели. Исходя из такого понимания формирования властных структур и соответствующих им отношений, возникает и соответствующее понимание права как такового. Фактически Лакан сводит его к формированию психологических нарративов, регламентирующих различного рода поведение человека в обществе.

Из вышесказанного следует вполне закономерный вывод, что политика и право в рамках философского постмодернизма рассматриваются как социальные феномены, основаниями которых становятся элементы, которые являются базовыми механизмами сознания и мышления человека. Использование этих механизмов позволяет перевести политические взаимодействия из области непосредственного принуждения в область воздействия на определенные элементы психической структуры. Таким образом, сфера политики переходит из области легального насилия в область совокупности средств привлекательного манипулирования и фетишей. Право в такой системе становится совокупностью нарративов, которые достаточно легко должны укладываться в систему привлекательных схем поведения.

Литература

  1. Ванеян С.С. От эго-терапии к Жаку Лакану: переходный объект и стадии зеркала // Современная терапия в психиатрии и неврологии. – 2015. – № 2. – С. 37-46.

  2. Деррида Ж. Призраки Маркса. Государство долга, работа скорби и новый интернационал. – М.: Logos-аltera, Ecce homo, 2006. – 256 с.

  3. Корнеев В.В. Феноменология потребления // Ползуновский вестник. – 2005. – №3. – С. 205-209.

  4. Мантатова Л.В., Протасов С.Ю. Жак Лакан об истоках и природе власти // Вестник Бурятского государственного университета. – 2011. – № 14. – С. 53-56.

  5. Марков Б.В. Знаки государства у Ф. Ницше, М. Фуко и Ж. Деррида // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 17. Философия. Конфликтология. Культурология. Религиоведение. – 2015. – № 1. – С. 130-139.

  6. Лакан Ж. Стадия зеркала как образующая функцию я, какой она раскрывается в психоаналитическом опыте // Кабинет: Картины мира. – СПб.: Инапресс, 1998. – С.136-142.

  7. Прасолова О.А. некоторые аспекты социально-политических взглядов Жака Деррида // Образование и наука без границ: фундаментальные и прикладные исследования. – 2016. – № 3. – С. 179-181.

  8. Рудковский С.В. Постструктуралистские представления субъекта в пространстве европейской философии: Лакан – Фуко – Делез // Социально-экономический и гуманитарный журнал Красноярского ГАУ. – 2015. – № 2 (2). – С. 187-199.

  9. Фоменко А.П. Проблема субъекта в философии постмодернизма: место субъекта // Известия Алтайского государственного университета. – 2015. – Т. 1. – № 3 (87). – С. 199-202.

  10. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. – M.: ООО «Издательство ACT: ЗАО НПП «Ермак», 2004 — 588 с.