§ 3. Что делать?

В простых рецептах, основанных на теориях трансакционных издержек и прав собственности, оказалась недооцененной слож­ность приватизации. Истинный смысл подхода Коуза заключает­ся в том, что изменение социальных соглашений связано с издерж­ками (см. главу II.4), и он все более адекватно воспринимается в ряде последних исследований приватизации и перехода. Учиты­вая некоторые ограничения, даже корректным образом интерпре­тированную теорему Коуза (с учетом ненулевых трансакционных издержек) не следует рассматривать как панацею для решения постприватизационных проблем. А достоверность модели прин­ципала и агента многократно ставилась под сомнение результата­ми приватизации в России и ПСЭ. Теорема Коуза и модель прин­ципала и агента, вероятно, были неизбежным исходным пунктом в экономическом анализе и экономической политике до начала приватизации. Однако в ПСЭ они не были применены осмыслен­ным и корректным образом, что оставило нерешенными ряд про­блем в период после приватизации. Поэтому наступает время вый­ти за рамки теоремы Коуза и модели принципала и агента. Даже эксперты Мирового банка, включая Дж. Стиглица (лауреата Но­белевской премии и бывшего главного экономиста этой органи­зации), сегодня стремятся выйти за исходные аналитические рам­ки при разработке практических рекомендаций. В большинстве ПСЭ (Andreff, 2003) начался второй этап приватизации. В связи с этим приобрели особую остроту споры о необходимости осуще­ствления деприватизации (или национализации) перед тем, как начать вторую волну приватизации. В модели Бланчарда—Кремера (Blanchard, Kremer, 1997) делается попытка формальным образом описать стимулы к нарушению соглашений в условиях отсутствия адекватных институтов. В этой модели акцент в неоклассическом анализе переносится на институты и институциональные измене­ния. В любом случае интерес к институциональным переменным резко возрос, особенно в связи с высокими трансакционными издержками и управленческими расходами, сопровождающими посткоммунистическую трансформацию.

3.1. Выходя за рамки теоремы Коуза и модели принципала и агента

Теория трансакционных издержек имеет значительно более широкий предмет исследования, чем только ПСЭ, откуда ряд уп­рощений в трактовке постсоветской приватизации в свете теоре­мы Коуза. Наиболее существенным примером является неявное предположение о равенстве нулю (или несущественной величи­не) трансакционных издержек. Исследуя ПСЭ, последователи Коуза забывают отметить, что трансакционные издержки на рынке снижаются по сравнению с нерыночным обменом. Нерыночный обмен господствовал в плановых экономиках, частично сохраня­ясь (в форме бартера) и в постсоветский период. Помимо теоре­мы Коуза, анализ позитивных трансакционных издержек также вызывает определенную критику, в том числе и в отношении трансакционных издержек в ПСЭ. Один из пунктов критики ка­сается трудностей измерения трансакционных издержек, делаю­щих решение этой задачи практически невозможным (Andreff, 1982). Использование для измерения трансакционных издержек в ПСЭ ряда суррогатных показателей (цены на теневом рынке в плановой экономике, предельная доля бартера, объем выплат «крыше») позволяет получить только крайне приблизительные оценки.

Второй пункт критики связан с самой концепцией трансакци­онных издержек. «Концепция трансакции остается достаточно всеобъемлющей, чтобы использовать неубедительную ссылку на трансакционные издержки для объяснения любого парадокса, и внешних эффектов, и производства общественных благ и т.д.» (Alchian, 1977, р. 235). С. Фишер (Fisher, 1977) подозревает, что практически все может быть рационализировано через отсылку к надлежащим образом специфицированным трансакционным из­держкам. Понятие трансакционных издержек зачастую использу­ется экстенсивным и неясным способом. Более того, статус тео­ремы Коуза достаточно противоречив. Она неверна либо сводит­ся к тавтологии, потому что частный характер информации и сама природа внешних эффектов делают невозможными эффективные некооперативные переговоры и конкурентный рынок (Nivet, 2003). Контракты не полностью специфицированы, а их реализация за­висит от непредвиденных событий. Это признается теми эконо­мистами, кто обращает внимание на остаточные требования и потребность в мониторинге исполнения контрактов. Остаточные права существуют из-за неполноты контрактов, что делает несо­стоятельной теорему Коуза.

Более того, при предположении ограниченного характера ра­циональности для любого менеджера, акционера или потенциаль­ного инвестора невозможно точно посчитать издержки и опреде­лить структуру корпоративного управления (контроль инсайдеров или аутсайдеров), связанную с минимальными трансакционными издержками. Организационное знание имеет преимущественно невербальную (tacit) природу, оно накапливается внутри фирмы, невзирая на текучесть ее кадров (Hodgson, 1993). Эта организаци­онная инерция со всей очевидностью сыграла свою роль в эволю­ции постсоветского приватизированного предприятия, препят­ствуя его адаптации к рыночным правилам игры. Используя до­верие или применяя принуждение, т.е. социальную и экономическую власть, руководству предприятия удалось навязать свою волю работникам. Сказанное применимо к большинству находящихся под контролем инсайдеров российских фирм.

Неполные контракты и оппортунистически себя ведущие аген­ты обусловливают потенциально неэффективные ситуации, на­пример возникновение проблемы захвата, решение которой может быть найдено в интеграции (Williamson, 1985). Мы уже видели, насколько актуальна, с точки зрения сторонников доминирующего направления, проблема захвата в отношениях между постсовет­скими фирмами после их приватизации. Возможно, этого не про­изошло бы, если бы в России использовались методы приватиза­ции, стимулирующие интеграцию (Nellis, 2002b), т.е. не отража­ющие веру в эффективное перераспределение прав собственности по Коузу. В основе оказавшихся ошибочными подходами к при­ватизации лежит наивная вера в Коузианский процесс — в то, что после первоначальной спецификации прав собственности возник­нут эффективные институты (Stiglitz, 1999). Объяснение Коузом природы любой фирмы, рассматриваемой как совокупность аген­тов, сводится к экономии на трансакционных издержках по срав­нению с рыночным способом координации деятельности. Все эти положения вызывают в российском контексте сомнения. Можно ли постсоветское предприятие считать «любой фирмой»? Являлось ли оно совокупностью агентов или находилось под контролем отраслевого министерства, само превращаясь таким образом в агента? Можно ли считать приватизированное предприятие фир­мой по Коузу? Осуществлялась ли координация на начальных эта­пах трансформации ПСЭ рыночными методами?

Акцент на контрактах в качестве основы иерархической фир­мы, с точки зрения Коуза, означает восприятие рынка и иерар­хии как институциональных альтернатив. Использование данной дихотомии для анализа трансформации плановой экономики в рыночную сводит ее к непосредственной замене одного институ­ционального дизайна другим. Два указанных состояния идеали­зировались, потому что в чистом виде они нигде в мире не суще­ствовали, по крайней мере в момент начала приватизации. В действительности же движение от государства к рынку осуще­ствляется через ряд промежуточных форм собственности — и пол­ностью государственных, но полностью частных (Stark, 1996).

Не менее трудно последовательно придерживаться модели принципала и агента в обосновании приватизации. Ее обоснова­ние дано в двух вызвавших широкий резонанс статьях, написан­ных в ключе институционального течения в доминирующем на­правлении экономической науки (Jensen, Meckling, 1976; Fama, Jensen, 1983). Результаты приватизации в ПСЭ поставили под воп­рос обоснованность данной модели. В 1989 г. существовали и аль­тернативные подходы к объяснению корпоративного управления. Во-первых, отметим теорию корпоративного контроля, созданную С. Берли и Г. Минзом (Berle, Means, 1932) на более раннем этапе развития капитализма и до возникновения анализа в терминах агентских издержек. Во-вторых, можно также остановиться на литературе, посвященной вопросам образования коалиций в эко­номических организациях. В совершенно особой структуре соб­ственности фирм в ПСЭ, как отмечают Дж. Эрл и С. Эстрин (Earle, Estrin, 1997), значимо не только распределение правомо­чий, но и личная идентичность собственников. Кто именно вла­деет компанией и в скольких других советах директоров заседает собственник? Ведут ли они себя как бесстыдные магнаты? Как много акций принадлежит им лично? В каких альянсах или груп­пах давления они участвуют и каковы их легальные или крими­нальные стратегии? Все эти аспекты оказываются значимыми.

Задолго до теории прав собственности и корпоративного уп­равления «старая» теория корпоративного контроля разделяла слу­чаи контроля инсайдеров (обычно менеджеров) и аутсайдеров (группа стратегических инвесторов, семейство магнатов, банки или институциональные инвесторы). Исследуемые ею вопросы не ограничивались концентрацией или распылением акций, но и касались различения мажоритарного и миноритарного контроля, расчета размеров блокирующего пакета акций. Основная гипоте­за заключается в том, что структуры корпоративного управления не имеют статичного, раз и навсегда данного характера. Они из­меняются в результате поглощения, покупки и, в более сложных случаях, борьбы за контроль над компанией с использованием доверенностей на голосовании на общем собрании (Andreff, 1996 and 1999). Не менее подвижная структура финансового капитала связывает через перекрестное участие в собственности воедино ряд промышленных предприятий и банков, в результате чего возни­кают ФПГ. Сказанное представляется полезным для анализа ПСЭ, как и анализ перекрестного участия в советах директоров, когда соответствующая информация будет открыта.

Раздел в теории организаций посвящен исследованию коали­ций (Mintzberg, 1983)¹⁹. Группы участников фирмы могут обра­зовывать коалиции для достижения взаимоприемлемых результа­тов, исходя из гипотезы об ограниченной рациональности эконо­мических агентов. В любой момент времени в фирме доминирует некоторая коалиция, но она может быть впоследствии смещена другой. Если от формально приватизированного предприятия ожидается трансформация в ориентированную на максимизацию прибыли фирму, то правящая коалиция должна организовать ме­неджмент таким образом, чтобы обеспечить наибольшую отдачу от активов. Тип коалиции у власти и специфика экономической среды влияют на выбор цели, в достижении которой следует дос­тичь некоего удовлетворительного уровня: эффективность, выжи­вание, автономность, рост, стоимость активов или иную цель. Воз­никновение новой доминирующей коалиции приводит к измене­нию стоящей перед ней цели. Хотя обычно цели выживания характерны для коалиций инсайдеров, а максимизация прибыли — аутсайдеров, в действительности картина усложняется тем, что ме­неджеры и/или работники одновременно являются акционерами, в советах директоров или внутри команды управленцев возмож­ны конфликты или некоторые менеджеры вступают в альянс с ключевыми собственниками²⁰. Как только все эти факторы при­няты во внимание, объективные функции инсайдеров и аутсай­деров вполне могут пересекаться. Более детальный анализ правя­щих коалиций в различных приватизированных фирмах поможет уточнить выявленную (возможно, с несколькими переменными) объективную функцию каждого типа коалиций. Первый шаг в данном направлении сделан в исследовании польской приватиза­ции (Baltowski, Mickiewicz, 2000), в котором идентифицируются четыре стороны, участвующие в приватизированной фирме: госу­дарственное казначейство, рабочий совет, представляющий работ­ников, внешний инвестор и менеджеры. В зависимости от пред­приятия наблюдаются следующие возможные коалиции: 1) аутсай­деры и государственное казначейство против работников;

2) работники и менеджеры против государственного казначейства;

3) работники и государственное казначейство против аутсайдера и менеджеров. Конечно, в других ПСЭ могут существовать иные комбинации, чем в Польше. Но в любом случае мы удаляемся от упрощенной дихотомии нацеленных на прибыль обладателей пра­ва на остаточный доход и оппортунизма менеджеров. Хотя и не­сколько устаревший, анализ коалиций внутри фирмы оказывает­ся полезным на этапе зарождающегося рыночного капитализма.

Акционеры и другие заинтересованные лица могут образовать коалицию внутри фирмы. В действительности претензии некото­рых участников фирмы вполне сопоставимы с претензиями акци­онеров. Допустим, для функционирования фирмы требуется как финансовый, так и человеческий капитал, следовательно, соб­ственники и того и другого превращаются в обладателей права на остаточный доход. В этом заключается ключевой аргумент в пользу возрождения анализа корпоративного управления (Blair, 1995). Согласно Блэру, большинство корпораций на Западе не соответ­ствуют неоклассической модели корпоративного управления, сле­довательно, анализ в терминах принципала и агента оказыва­ется к ним неприменим, так как на практике правом на остаточ­ный доход обладают не только акционеры. Если такие активы, как финансовый и человеческий капитал, являются взаимодополня­ющими, по определению они не представляют большой ценнос­ти, если взяты по отдельности. Владельцы ни первого, ни второ­го не имеют более легитимных прав на остаточный доход. В ито­ге неоклассическая модель оказывается неприменимой. Если ка­питал и человеческий капитал взаимозависимы, тогда фирма (т.е. акционеры) должна направлять часть ренты от их совместного использования на вознаграждение работников. В данном случае оказывается, что неоклассическая модель ошибочно преувеличи­вает потенциальный конфликт между акционерами и менеджера­ми. Значима коалиция обладателей прав на остаточный доход, в которую могут входить менеджеры, работники и акционеры. Та­кой анализ структуры корпоративного управления представляет­ся более уместным в контексте ПСЭ, чем модель принципала и агента.