Тема дачников:
В начале прошлого столетия утвердилась и стала увеличиваться в числе новая разновидность дачников - то были городские жители, не владевшие землей и не имевшие загородного дома, но желавшие провести три летних месяца на природе. Первые лахтинские дачники появились в 1830-х годах6. Сюда, к песчаным берегам Маркизовой лужи, их влек чистый морской воздух и девственные леса, хотя купание тут всегда было сопряжено с длительным пешим переходом, ибо надо было брести по колено в воде едва ли не с версту, чтобы наконец окунуться (правда, прибрежные воды Финского залива в летнее время хорошо прогреваются). Тогдашние дачники, договорившись с хозяевами о плате и осмотрев помещение (к 1830-м здесь было около 70 дворов), добирались сюда морем, на барках и в лодках - так было удобнее перевозить мебель.
К середине девятнадцатого века появился многочисленный класс людей среднего достатка, которые с удовольствием съезжали на лето на дачи, обходившиеся дешевле городских квартир. К тому же петербургские набережные летом превращались в сплошные причалы, а в воздухе стоял дым, исходивший от фабричных труб. Весь город превращался в огромную строительную площадку (наезжали сезонные рабочие). Общественная жизнь замирала.
Постепенно сдача помещений на лето стала выгодным промыслом для лахтинских жителей. К середине прошлого столетия здесь среди дачников можно было встретить даже состоятельных горожан. В Финском заливе в изобилии водились осетры, навага, семга, камбала, макрель, «захожие сельди» и «салакушка», любимая пища чухонцев. Залив в летнюю пору был усеян лодками. Рай тут был и для охотников: в заросших камышами Лахтинских болотах в середине прошлого века насчитали сорок четыре вида птиц. Однако на причуды местного климата приходилось буквально закрывать глаза: сильные западные ветры гнали на Лахту тучи песка, и многие жаловались на рези в глазах. Вот еще одна неприятность, настораживавшая потенциальных дачников: при сильных ветрах со стороны залива огороды, луга, дворы, погреба и ледники заливались водой. Вода в колодцах была плохого качества, и ею поили только скот; один знаток петербургских дачных окрестностей уверяет, что лахтинские жители и приезжие пили морскую воду,7 хотя точнее будет сказать, что воду доставляли сюда в бочках. Пили и ключевую воду и, разумеется, все то, что не только утоляло жажду, но и помогало лучше переносить неудобства, сопряженные со своеобразными местными условиями.
С целью привлечения дачников некоторые дороги в Лахте были укреплены и расширены, по сторонам Конно-Лахтинской улицы выкопаны канавы для стоков воды, и потому она обыкновенно была сухой. В середине прошлого века через Лахтинский залив был наведен плавучий мост трехсот саженей длины, «который так устроен, что держась между двумя рядами вбитых поперек разлива свай, постепенно, по мере прибыли и убыли воды, поднимается». Последние две версты к Лахте «дорога на Сестрорецк» была поднята на сажень во избежание размыва весенними водами.
И все же, несмотря на разного рода неудобства, решающую роль при предпочтении Лахты как дачного места играли близость к городу и отсутствие фабрик и заводов (то есть свежий воздух, ради чего, собственно, и снимают дачи). Главными съемщиками во второй половине прошлого столетия тут были немцы и англичане, предпочитавшие здешнюю, патриархальную тишину модным и шумным дачным местам.
К 1880-м годам в деревне Лахте и селе Бобыльском было 72 двора. Большую часть населения (пять шестых) составляли финны, которые по-русски говорили плохо, но с дачниками общий язык они находили. Сдав свои дома на лето, сами они селились в сараях, где зимой помещался скот. Жили они, помимо сдачи своих жилищ, продажей молока, земледелием, извозом и «вывозкою из города нечистот»8.
Больницы в Лахте в прошлом веке не было, но известно, что примерно с 1884 до 1895 года в летнее время здесь работало «аптечное отделение провизора Томсона».
За несколько лет до трагических событий 1917 года в Лахте было около 70 дворов и чуть больше трехсот жителей. В Ольгино построено было около ста пятидесяти дач, а в деревне Бобыльской домов насчитывалось совсем немного.18
По административному делению Лахта в начале нынешнего века составляла так называемое «Лахтинское сельское общество Стародеревенской волости Санкт-Петербургского уезда». В это «общество» в 1905 году входили: деревни Бобыльская (20 домохозяев, 122 жителя), Конная Лахта (33 домохозяина, 191 житель) и Лахта (72 домохозяина, 392 жителя). Самым крупным землевладельцем здесь был, разумеется, Александр Владимирович Стенбок-Фермор - ему принадлежали 5 758 десятин земли (более шести гектаров).
Застройка Лахты в конце прошлого века регламентировалась специальными распоряжениями, которые препятствовали хаотичному самовольному строительству, предусматривали противопожарные меры и так далее. Прежде чем приступить к постройке дома, жителям Стародеревенской волости предписывалось испросить на то разрешение Санкт-Петербургской Уездной Земской Управы и представить план. Чиновники из Управы изучали план в течение двух недель и возвращали его, оставив себе копию. Без плана всякая постройка приостанавливалась распоряжением местной полиции, виновных привлекали к ответственности, а постройки - по решению суда - приводились «в положение согласное с законами и правилами». Никто, впрочем, против подобных строгостей не роптал, да и не было такого, чтобы сносили выстроенный дом. Все осознавали разумность такого рода указаний, поскольку они были понятны и не преследовали цель кого-то ущемить в правах: крыши крыть соломой нельзя, дымовые трубы возводить на фундаменте, трубы должны быть выше конька на аршин, фасады домов следовало обращать на улицу, наиболее оживленную, и ставить в линию с другими домами, в соответствии с петербургской традицией.
К 1906 году рядом со школой, известной как «евангелическо-лютеранское училище Финской церкви св. Марии», был выстроен приют; в 1898 году в «финской школе» числилось 47 учащихся.
В Лахте было к концу столетия два кладбища - Старое и Новое; постепенно они слились в одно, и прежние названия теперь принадлежат истории.
В летнее время в поселке работало почтово-телеграфное отделение. Летом было открыто и Временное аптечное отделение 1-й гильдии купца Меера Юделевича Гордона, где управляющим был Юстус Богданович фон-Вилель.
За общественным порядком в Лахте и Ольгино надзирали урядники 32-го полицейского участка.
В Новой Деревне, напротив вокзала, был пристань, к которой подходили пассажирские пароходы и баржи с грузом. К пристани был проложен железнодорожный путь. Вагоны, перевозившие пассажиров, были выкрашены в ярко-желтый цвет.
На станции железной дороги можно было нанять одноконного извозчика (в телеге или на дрожках). Пассажир с попутчиком и ручным багажом, желавший доехать от станции до деревни Бобыльской платил 25 копеек, до Конной Лахты - 35, причем в эту плату входил и «холостой» прогон извозчика назад.
Начиная с 1915 года, в Лахту зачастил человек, который часами бродил в одиночестве вдоль залива. На него никто не обращал внимания, и если бы он после каждой прогулки по Лахте не оставлял в своем дневнике лаконичные записи, мы бы никогда не узнали, что этим человеком был Александр Блок.
Вот какие записи, среди прочих, оставил поэт в своем дневнике в 1915 году: «20 июня. ...на Лахте у моря. ... 23 июня. ... Лахта, море». Приехать сюда Блока вынудили тогда, по его признанию, «гнусные денежные дела и связанные с ними чувство отчаяния от людской подлости и собственной беспомощности». Но спустя год, 11 июня 1916 года, он снова на северном берегу Финского залива, а потом он приезжает сюда еще раз 15 июня и выносит этому тишайшему захолустному предместью вердикт: «Мрачная Лахта». Существуют и более поздние дневниковые записи, относящиеся к Лахте и Ольгино: «...Березы осыпают сережки, травы скошены и погрубели, холодный ветер, море в гребешках, скалу рассыпаются брызги, пусто, рано темнеет… Море так вздулось, что напоминает своих старших сестер. Оно прибивает к берегу разные вещи - скучные, когда рассмотришь их, грозные издали Клочья лазури. Ароматы природы. Темнеющий берег и лес. Обстановка чайной. Поля и огороды».22
Надобно сказать, что живописные лахтинские пейзажи не раз вдохновляли художников. Самый известный из них, И.И. Шишкин, запечатлел местные красоты в двух картинах - «Дубовая роща в Лахте» и «Дубки в Лахте» (1878 год). Что же до Никифорова, то этот художник-реставратор (живший в Лахте, на Вокзальной улице, 11), написал гораздо большее число картин с видами Лахты, но, в отличие от произведений Шишкина, его работы не сохранились или, во всяком случае, неизвестны.