2. Актуальные изменения в системе ценностей россиян.

Мораль в российском обществе. Освещение в СМИ актуальных религиозных проблем современной России. Деятельность СМИ по продвижению идеалов веротерпимости.

3.Журналистика как социальный институт, способный решать актуальные проблемы современности.

Практика СМИ в изучении проблем современности: научная журналистика.

Литература:

Основная литература:

1. Актуальные проблемы журналистики. М., 1997.

2. Вычуб Г.С., Грибанова Л. В., Гринева И. Н. Проблематика СМИ: Информационная повестка дня. М., 2008.

3. Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М., 1990.

4. Грабельников А.А. Русская журналистика на рубеже тысячелетий. М., 2000.

5. Засурский И. Реконструкция России. Масс-медиа и политика в 90-е. гг. М., 2001.

6. Российская цивилизация: содержание, границы, возможности. М., 2000.

7. СМИ в меняющейся России: Коллективная монография/ Под ред. Проф. Е.Л. Вартановой; науч. Ред. И.Д. Фомичева.М., 2010.

8. Тураев В.А. Глобальные проблемы современности: Учеб. пособ. М., 2001.

Дополнительная литература:

1. Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990.

2. Вайнштейн Г. Информационная революция и демократия: ожидания, реальность, перспективы// Мировая экономика и международные отношения. 2003. № 8. С. 11-17.

3. Дзялошинский И.М. Российский журналист в посттоталитарную эпоху. М., 1996.

4. Егоров, В.В. Телевидение между прошлым и будущим. М.: Воскресенье, 1999.

5. Костин, А.И. Экополитология и глобалистика: Учеб. пособие для вузов. М., 2005.

6. Лазутина Г. В. Профессиональная этика журналиста. М., 2000.

7. Материалы общероссийской дискуссии о стратегии экономического развития России// Российский экономический журнал. 2000. № 7.

8. Солженицын А.И. Россия в обвале. М., 1998.

9. Сорокин, П. Человек. Цивилизация. Общество.М., 1992.

10. Тощенко Ж. Т. Развитие демократии и становление местного самоуправления в России // Социологические исследования. 2003. № 8. С. 31-39.

11. Чугунов А.В. Социологические аспекты формирования информационного общества в России. СПб., 2000.

12. Шевченко А. В. Глобальные проблемы современности и журналистика. Ставрополь, 2000.

Интернет-ресурсы:

http://religion.ng.ru/ - Интернет-версия газеты «Независимая газета. Религии».

http://np.gov-murman.ru/ - реализация Национальных проектов в Мурманской области.

http://nauchnik.ru/ - сайт клуба научных журналистов

http://www.inauka.ru/ - сайт газеты «Известия – Наука»

http://www.wfsj.org/ - сайт Международной федерации научных журналистов

Задания для самостоятельной работы:

1. Вопросы для самопроверки:

1. Какие важнейшие изменения происходят в настоящее время в политической и экономической сферах российского общества?

2. Какие актуальные трансформации происходят в научной и культурной областях современного российского общества?

3. Что такое модернизация системы средств массовой информации?

4. Как освещается в региональных СМИ проблема актуализации национальных проектов «Здоровье», «Образование», «Развитие агропромышленного комплекса» и «Жильё»?

5. Что собой представляют процессы политизации медиа и медиатизации политики?

6. Поясните на конкретных примерах, каким образом СМИ формируют толерантное отношение аудитории к различным религиям?

2. Познакомьтесь с мнением И.Д. Фомичёвой об изменениях в постсоветском обществе и системе СМИ (Фомичёва И.Д. СМИ в контексте социальных изменений. К методологии анализа// СМИ в меняющейся России: Коллективная монография. М., 2010. С.8 – 20) и скажите, в чём заключается особенность социальных изменений и модернизации СМИ в постсоветской России?

Социальные изменения и модернизация

Наиболее широкое понятие, описывающее меняющуюся во време­ни, т.е. взятую в динамике как смену состояний жизнь общества, — «со­циальные изменения» или его синоним «социальная трансформация». Иногда социальную трансформацию понимают и более узко — как про­цесс качественного изменения в состоянии общества при переходе от одного уровня его структурной организации к другому. В свою очередь социальные изменения предлагается понимать как содержание соци­альной трансформации. В трансформационном подходе обозначились названия определенных состояний: «переходный период», «флуктуа­ция», «революция», «реставрация», «бифуркация» и пр.

Широта понятия «социальные изменения» позволяет охватывать любые преобразования: на макро-, мезо- и микроуровнях, желательные и нежелательные, долгосрочные и краткосрочные, обратимые и необра­тимые, однонаправленные и разнонаправленные и т.д., и тем самым — соответствовать нейтральному отношению к таким явлениям. Это «любая модификация в социальной организации общества, его социальных ин­ститутах и социальной структуре, установленных в нем образцов».

Понятие «модернизация», которым часто описывают направление в развитии локальных и глобальных процессов, введено в обществовед­ческий лексикон с середины XX столетия. Оно уже понятия «социальные изменения», ибо несет в себе представление об определенном направ­лении хода изменений, о некотором идеале, цели изменений; предпо­лагает оценку происходящего в свете принятого идеала. Будучи макро­теорией, концепция модернизации сосуществует с иными, наиболее общими подходами к познанию и объяснению меняющегося мира – формационным, цивилизационным. Теория модернизации — западно­го происхождения и отражает ценности, исповедуемые обществом это­го типа и его исследователями. Этой системе представлений часто при­дается универсальный характер. Поэтому понятно, что возможно и от­торжение западной модели носителями иных ценностей, нежелание принимать ее как единственно правильную…

Тем самым модернизация – нормативная модель развития, в све­те которой оценивается практика реальных изменений. В понимание должного, целесообразного в ходе модернизации включают представ­ления о том, чего должно достигнуть общество в разных сферах обще­ственных отношений — демографических, экономико-технологических, экологических, политических, социальных, культурных.

Еще с середины XIX в. внимание к изменениям в обществе фокуси­ровалось вокруг, с одной стороны, индустриализации, а с другой — де­мократизации и расширения прав человека. Это произошло под влияни­ем революций в Соединенных Штатах и Франции. Понятие модерниза­ции характеризует тот этап в истории общественных отношений, который начинается в конце XVIII столетия и связан в своей основе с промыш­ленной и управленческой революцией, с появлением начал демократии.

Ядро теории модернизации — представление о переходе общества от традиционности к современности, повторим, представляющейся ее сторонникам вполне определенным образом…Будучи рожденной на Западе, теория социальных изменений не могла не отразить систему соответствующих ценностей. Предпочитаемая в свете этих ценностей модель поступательного движения общества как модернизация предполагает желаемые и отслеживаемые в практике раз­ных стран определенные явления и определенное направление в смене состояний общества, например такое, как расширение участия граждан в управлении…

Преобразования в духе модернизации

Обратимся к основным составляющим западного представления о том, что такое современность, или современное общество (modernity), в результате какого рода изменений оно формируется.

Обществоведы выделяют здесь как минимум следующие тесно свя­занные между собой трансформации:

• …изменение роли различных типов коммуникаций: от домини­рования межличностной — к более дистанцированным, в том числе массовым в современном их понимании; переход от эмо­циональных и тесно контактных межличностных связей к более отвлеченным, а потому и более слабым, что усиливает рост ин­дивидуализма, расширение личной свободы;

• осознание ценности свободы как необходимой в разных сферах общественных отношений;

• в сфере политики — консолидация национальных (в политичес­ком, а не этническом смысле) государств; становление единой системы ценностей и символов; рост бюрократии в связи с СМИ в контексте социальных изменений. К методологии анализа усложняющимся разделением труда и ценностью дисциплины и порядка…

При оценке СМИ как канала коммуникации — обмена идеями, мнениями, знаниями — важно получить ответы на вопросы: какое внимание уде­ляется различным социальным изменениям в перечисленных выше на­правлениях? Какую позицию они занимают сами? В какой мере допус­кают общество к обмену информацией по своим каналам? Как органи­зуют свою деятельность — в соответствии с указанными тенденциями или вопреки им? В каком направлении подталкивают развитие СМИ основные социальные силы — общество, власть, бизнес?

Для исследования изменений в СМИ и со СМИ важно наряду с кон­цепцией модернизации, развившейся в прошлом столетии, учитывать и получившую широкое признание концепцию информационного об­щества. Здесь по существу разворачивается один из аспектов модерни­зации, связанный с технологическим продвижением человечества на современном этапе — прежде всего в производстве и распространении информации и ее роли в различных видах отношений и деятельности людей…

Единство и многообразие в социальных изменениях

…В первое десятилетие мощной трансформации, которую пережил Советский Союз, казалось, что сам собой наладится поступательный модернизационный ход жизни страны. Базовые модели социально-экономической деятельности населения несмотря на все деформации, в типологическом смыс­ле становятся все более европейскими, ориентированными на рацио­нальный индивидуальный выбор. Но результаты посткоммунистичес­кой трансформации оказались: а) разными в разных странах и б) разно­направленными по отношению к идеалам модернизации. В России исследования и простое повседневное наблюдение фиксировали такие феномены общественного сознания и поведения, которые получили выразительные обозначения типа «удар капитализма», «посттоталитар­ная травма», «посттоталитарная апатия», «социальная аномия», «пес­симизм в отношении к будущему», «ностальгия по прошлому» и т.п…

Общественное устройство постсоветской России — это прямое продолже­ние существовавшей в СССР этакратической системы, исторические корни которой уходят в X век истории страны — носителя евроазиатской православ­ной цивилизации, не знавшей устойчивых институтов частной собственности, рынка, правового государства, гражданского общества…

Модернизация по-русски

К уже сказанному стоит добавить те оценки особенностей хода трансформационного процесса в России, которые объясняют многие проблемы российского общества, затрудняющие ход этого процесса, в том числе и в функционировании СМИ. Они необходимы для того, что­бы оценить вклад, который вносят российские институты массовой информации в общественные изменения, и в свою очередь то влияние, которое общественная трансформация оказывает на эти институты…

«Рецидивирующая модернизация» — так еще в самом начале пере­стройки была обозначена сложная, нелинейная траектория развития нашей страны. Зачастую российский вариант именуется как «запаз­дывающая», «догоняющая» модернизация. Речь идет о ломаной линии поступательного (с точки зрения модернизационных идеалов) и отка­тывающегося движения в разные эпохи российского бытия — в дорево­люционную, советскую и постсоветскую, на ее разных этапах и в разных аспектах жизни общества. Глубокий анализ такого движения дал отечественный исследователь А. Г. Вишневский, который выделил ос­новные противоречия в ходе российского модернизационного процес­са до реформ 1990-х гг.:

«Экономическая модернизация превратила страну из аграрной в индустри­альную, дала ей основные элементы современной технологической цивили­зации. Но она не создала социальных механизмов, обеспечивающих само­развитие экономической системы промышленных обществ, — частной соб­ственности и рынка.

Городская модернизация переместила десятки миллионов людей из деревни в город, изменила условия их повседневного социального общения и подчи­нила его технологии городской жизни. Но она не создала носителей специ­фически городских отношений — средних городских слоев, способных са­мостоятельно поддерживать и развивать социальную организацию и культу­ру городского общества.

Демографическая модернизация изменила условия воспроизводства челове­ческого рода, а потому и условия частной, интимной жизни людей. Но и она осталась незавершенной, ибо развивалась в обстановке, которая противоре­чила главному принципу демографической модернизации — принципу свобо­ды выбора во всем, что касается личной жизни человека.

Культурная модернизация обеспечила стремительный рост образования, при­общение к современным техническим и научным знаниям, другие инструмен­тальные изменения, без которых невозможно становление современного типа культуры, а значит, и типа личности. Но она не привела к вытеснению средне­вековой холистской культурной парадигмы современной индивидуалистичес­кой, породила Homo soveticus — промежуточный тип личности, сочетающий в себе черты современности и традиционной «соборности».

Политическая модернизация открыла новые каналы вертикальной социаль­ной мобильности, притом впервые — для большинства народа, и привела к власти новую, демократическую по своему происхождению политическую элиту. Но она не создала демократических механизмов ее функционирова­ния и обновления. Новая элита осталась «статусной», зависящей только от вышестоящего уровня, и быстро переродилась. Это привело к утверждению политического режима нового средневековья, принявшего в XX веке форму тоталитаризма.

Какую бы составную часть осуществленных перемен мы ни взяли, в каждом случае после короткого периода успехов модернизационные инструменталь­ные цели вступали в непреодолимое противоречие с консервативными соци­альными средствами, дальнейшие прогрессивные изменения оказывались блокированными, модернизация оставалась незавершенной, заходила в ту­пик. В конечном счете это привело к кризису системы и потребовало ее пол­ного реформирования»…

Ведь «в советской России только административно-ко­мандная номенклатура имела осознанный интерес и обладала всеми чер­тами социального слоя, включая самоидентификацию», а еще раньше, в условиях монархии, не было и этого. Постсоветские годы показали, что бум в общественных настроениях, включенность многих людей в со­вместный поиск путей развития страны быстро и радикально смени­лись в 1990-е гг. апатией, отчуждением. Этому способствовали и спо­собствуют и сегодня не только тяжелые годы физического выживания, но и модернизационный откат «нулевых» годов.

Достаточно упомянуть недостроенность реально рыночных отно­шений; возврат административно-командного способа и стиля управ­ления, в том числе в хозяйственных отношениях; ухудшения в социаль­ной сфере — прежде всего условий жизни значительной части населе­ния; усиление культурного неравенства — ограничение доступа к услугам и произведениям культуры (прежде всего из-за их дороговизны); свер­тывание индивидуальной и коллективной инициативы в экономической и политической сферах и, в частности, замедление процесса индивиду­ализации; предельное сужение поля публичной политики; торможение процессов социальной мобильности, рекрутирования во власть достой­ных представителей разных слоев населения, т.е. селекции власти са­мой властью и др.

Вот лишь один из примеров нелинейного и несинхронного харак­тера преобразований. В то время как общероссийские СМИ середины 1990-х гг. развивались по пути идейно-содержательной модернизации, опираясь на свободу слова, демонстрировали плюрализм высказываний, локальная пресса, которая на Западе была оплотом практики гражданского участия, воплощала в России старую практику обслуживания вла­сти…

СМИ и социальная трансформация

Если проецировать изложенные выше подходы на интересующий нас объект — СМИ, то придется прежде всего выделить в силу специ­фики данного объекта две стороны явлений.

Первая сторона — каким образом СМИ, будучи институтами, обес­печивающими сбор, обработку и распространение информации о со­циуме, освещают и оценивают ход трансформационного процесса в обществе и тем самым влияют на него. Вторая сторона — как модер­низируются сами СМИ во всех аспектах своего бытия и в связях со всеми основными силами — обществом, властью и бизнесом, вклю­чая стороны их функционирования и как особых социальных инсти­тутов, и как особого сектора бизнеса, а также взаимозависимость этих ипостасей.

Тот факт, что медиа являются одновременно бизнесом, формами эстети­ческих отношений и ресурсами культуры, предполагает и теоретический, и практический интерес прежде всего к тому, в какой степени эти особенности формируют опосредованный медиапроцесс производства значений.

Те стороны связи СМИ с модернизациоными процессами, которые предполагают выявление в контенте, распространяемом СМИ, соответ­ствующих характеристик, требуют применения различных вариантов анализа «текстов». Те аспекты, которые связаны с модернизацией СМИ как особого типа социального института, требуют применения целой гаммы исследовательских методов. Их выбор определяется теми аспек­тами, которые можно выделить в трансформации самих СМИ:

• технико-технологический (применение средств производства информационных продуктов, способов организации процесса производства; использование различных медийных сред и ин­формационных технологий, технических возможностей охвата населения каналами информации и т.п.);

• политический (взаимоотношения СМИ и власти; наличие/от­сутствие политической цензуры и других форм влияния на по­ведение и контент СМИ; доступность информации от и о влас­ти для журналистов и их аудитории, а значит, мера публичности политики; мера присутствия государства на рынке производства информации; влияние дотационной политики на поведение и контент СМИ);

• социально-экономический (положение в данном секторе эко­номической активности; отношения собственности, отноше­ния между работодателями и наемными работниками в данной сфере, развитие рынка труда, источники финансирования, до­тирование, свобода конкуренции, самоорганизация професси­оналов, структура рынка СМИ, рынок потребления: равенство/ неравенство различных слоев населения в доступности кана­лов массовой информации как источников информации и как средств социального участия; характеристики потребления массовой информации различными социальными слоями — выбор каналов, регулярность использования, затрачиваемое на это время и т.п.);

• правовой и этический (кодификация норм деятельности, пра­вовое обеспечение свободы экономической и творческой дея­тельности, содержание принятых этических кодексов и норм и т.п.);

• кадрово-образовательный (институты, формы, содержание про­грамм подготовки кадров, номенклатура специальностей и про­филей и т.п.);

• социально-психологический (представления медиапрофесси-оналов о назначении СМИ, о роли журналистов, о специфике раз­вития общества и его основных проблемах, те же представления у основных социальных субъектов — общества, власти, бизнеса);

• идейно-культурный (характер ценностей, норм, моделей пове­дения, культурных образцов, распространяемых СМИ, в том числе особенности поведения репрезентаторов контента; фор­маты контента, особенности общения журналистов с аудитори­ей; особенности использования технических возможностей для организации общественного дискурса; политические позиции институтов и каналов массовой информации и т.п.);

• культурно-коммуникативный, связанный с явлениями наследо­вания, конкуренции, приоритетов разных слоев по отношению к видам средств массовой коммуникации, в том числе СМИ. Здесь сошлемся на интересный тезис А. Гениса: «Кризис бумаж­ной прессы объясняют тем, что она устарела, но именно это и де­лает ее необходимой»;

• исследовательский (проблематика, методы, результаты исследо­ваний функционирования СМИ, их внедрение в практику)...

3. Прочитайте статью Л.Л. Реснянской «Лабиринты демократизации» (СМИ в меняющейся России: Коллективная монография. М., 2010. С.246 – 259). Ответьте на вопросы: Как осуществилась трансформация политической системы в России? Какие изменения произошли в отечественном медийном пространстве в результате процессов демократизации общества и политизации медиа?

Российская эксклюзивность

Траектория развития современных масс-медиа в России определя­лась контекстом политических изменений, в русле которых формиро­валась система СМИ, ее структура и легальные принципы функциони­рования, складывались реальные практики отношений с обществом и властью. Содержание таких практик в полной мере отражало проблемы строительства общественной сферы — одной из основных задач движе­ния к демократии. Новейшая история российских средств массовой информации начиналась более двадцати лет назад, в период полити­ческого противостояния групп советских партийных элит. СМИ были втянуты в политическую борьбу и с тех пор испытывают мощную силу притяжения эпицентра политического поля, несмотря на формально-демократические условия своего существования как независимого со­циально-политического института. Очевидное влияние власти на по­зиции СМИ в общественной сфере связано с характером процесса пост­коммунистической трансформации, существенно отличающейся от ранее известных переходов к демократии.

«Демократическая лихорадка», по образному выражению Ф. Фукуямы, охватившая в конце 80-х годов прошлого века Советский Союз, Восточную Европу, регионы Центральной Африки, дала основание по­лагать, что «третья волна» демократии является убедительным свиде­тельством глобальной тенденции демократизации. Этот выразительный феномен массового отказа от режимов диктатур вызвал ответную реф­лексию научного сообщества. В научном дискурсе «времени перемен» ведущее положение занимала парадигма «демократического транзита», претендующая на нормативную модель процессов социально-политических изменений. Согласно «формуле транзита» движение к демокра­тии включает в себя три фазы: «открытие», или декомпрессия, либера­лизация существующего режима; «прорыв» — крушение прежнего по­литического порядка и последующая модернизация политических ин­ститутов, завершающаяся созданием демократической системы; «консолидация демократии», предполагающая освоение и признание де­мократических норм, принципов и «правил игры». Индикаторами «кон­солидированной демократии» служат многопартийность, независимые суды, институализированное гражданское общество, средства массовой информации, выступающие и как институт общественного представи­тельства, и как коммуникация, обеспечивающая взаимодействие всех структур политической системы. Линейность такой аналитической схе­мы транзита/перехода ретушировала объективно существующие разли­чия (политико-экономические, социокультурные, исторические, про­странственно-географические) между государствами, делавшими рывок к демократии…

К концу первого десятилетия «массового транзита» выяснилось, что из 100 стран, которые были отнесены к «переходным», политическое уст­ройство примерно двадцати возможно квалифицировать как демократию. Большинство же стран «перехода», включая и Россию, попали в полити­ческую «серую» зону. По набору признаков, устанавливающих степень соответствия демократии, эти страны были распределены по группам, каждая из которых получила терминологическую маркировку («формаль­ная демократия», «фасадная демократия», «полудемократия», «режимная система», «электоральная демократия», «управляемая демократия», «не­полная демократия»). Все «демократии с прилагательными» имели общие черты, позволяющие говорить о недодемократизации, — слабое предста­вительство интересов граждан; низкий уровень политического участия, не выходящего за пределы голосования; частые нарушения законов дол­жностными лицами государства; сомнительная легитимность выборов; отсутствие доверия общества к государственным институтам и устойчиво низкая институциональная эффективность государства. Застрявшие в серой зоне страны свидетельствовали об откатах «третьей волны» и абсолю­тизации универсальной модели демократизации. Во многих странах «пе­рехода» сформировались режимы-гибриды, сочетающие демократические и авторитарные формы политического порядка…

О нестандартности протекания процесса политического развития в России как о новом историческом прецеденте в конце XX в., для описа­ния которого рамки парадигмы транзита оказались узкими, говорил один из крупнейших социальных философов современности Н. Боббио: «Социализм был коррекцией капитализма, установлением государства бла­госостояния. Трудно сказать, чем он может быть в странах, где претерпел про­вал государственный коллективизм. «Не капитализм плюс социализм», а «со­циализм плюс капитализм» Это новая смесь, опыта которой еще не было в истории, и потому непредсказуемая в своем развитии».

Был ли переход?

Привычное отнесение России к обществам переходного типа ниве­лирует сложность и многофакторность социальных изменений в тече­ние двадцатилетней истории нового государства, конституционный строй которого определяется в ст. 1, гл. 1 Конституции РФ — «Российс­кая Федерация — Россия есть демократическое правовое государство с республиканской формой правления». Если следовать телеологическому посылу теории транзита/перехода, то, судя по Основному закону, кон­ституционное установление демократического строя свидетельствует, по крайней мере, о вхождении в фазу консолидированной демократии. Но во избежание ошибки видеть в действительном желаемое достаточно посмотреть на социальные изменения в России через оптику концеп­ции системной трансформации. И тогда, учитывая сущностный пара­метр транзита — целенаправленность и регулирование перехода к де­мократическому обществу, придется задаться вопросом — был ли пере­ход?..

Академик Т.Заславская, анализируя содержание классических демократических транзитов и социальных изменений в России, характеризует «российс­кий транзит» как «стихийную трансформацию»: «В действительности в стране происходит процесс преимущественно стихий­ной трансформации общественного устройства, ни генеральное направле­ние, ни конечные результаты которого не являются предрешенными. Этот процесс более сложен и менее изучен, чем реформирование обществ, сохра­няющих типологическую идентичность. Лежащие в его основе социальные механизмы и движущие силы более многообразны, чем при социальных пе­реходах (транзитах) под руководством общепризнанных лидеров».

Как подтверждают наблюдения за странами транзита, успешные демократические переходы осуществлялись в государствах с устойчи­вой экономической системой, базирующейся на частной собственнос­ти. Движущие силы перехода преследовали прежде всего решение зада­чи политического развития (модернизация политических институтов по образцу западных демократий, введение политических прав и свобод, закрепление принципа политического плюрализма). Стратегия преоб­разований предполагала наличие определенных условий: сильной вла­сти, руководствующейся конкретной идеей, авторитетной команды, преследующей ясную и реалистичную цель, опирающуюся на обосно­ванную программу действий. При этом «цели команды соответствовали интересам общества и программа — имеющимся возможностям». Запуску процесса демократизации предшествует длительная и серьезная работа по созданию коалиционных пактов, организации предварительных до­говоренностей, подготовке к всеобщим выборам, направленная на пре­дотвращение социальных конфликтов и ухудшения качества жизни.

В отличие от основательной подготовленности старта демократи­ческого транзита процессы стихийной трансформации слабо организо­ваны и осложнены «дилеммой одновременности»: радикальным и син­хронным преобразованием политической и экономической систем. Стратегическая цель в этих случаях недостаточно конкретна и уточня­ется уже в ходе преобразований. В течение двадцати лет после начала социально-политических преобразований национальная идея с мощ­ным потенциалом консолидации граждан, разделяемая всеми слоями общества, так и осталась не только не найденной, но и не сформулиро­ванной, хотя попытки определить, сформулировать идею, т.е. общий проект развития, предпринимались неоднократно.

Хронология стихийной трансформации начинается с приходом М. Горбачева, выдвинувшего задачу ускорения темпов экономического развития страны и совершенствования социализма («социализма с че­ловеческим лицом»). Стратегию ускорения сменила более глобальная идея — перестройки и реформирования советской системы. Реформы «сверху», в том числе и «курс гласности», открывший СМИ вход в по­литическое пространство и обеспечивший им активное участие в со­здании антикоммунистического протеста, проводились в жесткой схват­ке за политические ресурсы разных групп советского истеблишмента. Демократические формы жизни в России рождались не в результате целенаправленных и последовательных действий по демократизации общества. Источником демократизации был раскол элит, а демократия возникла как побочный продукт политической борьбы, поляризующей политические силы.

Проект «перестройки» завершился первыми свободными выбора­ми в советский парламент (Совет народных депутатов) и первого Пре­зидента СССР. Но последовавшие события — выход России из состава Советского Союза, номенклатурно-бюрократический путч с целью со­хранения советской власти и целостности государства — привели к раз­валу страны. С этого момента история государства с именем «Россий­ская Федерация» началась практически с чистого листа. Эта история набирала ход под лозунгами, наполненными демократическими смыс­лами, и знаменами с лозунгами радикального либерализма — «Меньше государства!». Стихийная трансформация с непредсказуемым исходом, или, по Боббио, неизвестная ранее смесь «социализм плюс капитализм», вместе с шансами построить демократию несла и латентную угрозу уда­ления от магистрали демократизации: разрушение государственных институтов и сползание к государству «проваливающемуся», т.е. нефунк­циональному. С такой же проблемой столкнулось большинство новых государств, бывших республик Советского Союза…

Такую же позицию занимает и Ф. Фукуяма, сопрягая возникнове­ние процветающей демократии в конкретном обществе с «несколькими имеющими критическое значение переменными». Речь идет о «так называемых институтах, которые должны установиться, прежде чем общество сможет перейти от жажды свободы к нормально функционирующей, прочной демократической политической системе с совре­менной экономикой. И если исследование вопроса о переходе к демокра­тии чему-то учит нас, то именно тому, что становление институтов происхо­дит очень трудно».

Сложившийся в посткоммунистической России политический строй, все политические и экономические институты формировались в государстве, для которого угроза развала была реальностью, в условиях перманентных кризисов, связанных с масштабными социальными раз­ломами, порожденными практикой преобразований с высокой ценой социальных рисков. Современный российский политический режим, часто называют «имитационной демократией». Формальная кон­струкция такого политического устройства отвечает стандартам образ­ца — политическому порядку западных демократий. Копирование де­мократической системы, если не лукавить, является исходным моментом, идеальной моделью для всех демократизирующихся обществ. Но демократический фасад не обеспечивает функционирование основ­ных политических институтов с соблюдением демократических прин­ципов. «Фасадность» проявляется и в деятельности СМИ, с одной сто­роны, обладающих конституционными гарантиями независимости от государства, с другой — им контролирующихся, особенно в секторе об­щественно-политической прессы…

Возможности и опасности

В утверждении, что СМИ — одна из движущих сил посткоммунис­тической трансформации, нет преувеличения. Лидер перестройки М. С. Горбачев считал СМИ одним из основных участников социаль­но-политических преобразований. Гласность оказалась эффективной тактикой изменения советской системы и мобилизационным ресурсом организации общественной поддержки. Принятие законов о СМИ (СССР — 1990 г., РФ — 1991 г.) определяло политико-правовую базу де­ятельности СМИ как социально-политического института в соответ­ствии с принципами демократии. Становление медийной системы на основе принципа политического плюрализма повлияло на экономику, функции, редакционную организацию, журналистскую деятельность, типологическую структуру СМИ, свободу выбора для аудитории, раз­витие информационного рынка. К производству средств массовой информации получили доступ разные субъекты социальных, экономиче­ских и политических отношений. Изменилась форма организации сис­темы масс-медиа, следовательно, и корпус собственников. Журналист­ский контент стал определяться и регулироваться теми миссиями, ко­торые взяли на себя конкретные СМИ. Меняется под воздействием растущего сектора предложения на информационном рынке и структу­ра аудитории. Усилилась плюрализация СМИ за счет быстрого количе­ственного роста изданий, теле- и радиоканалов, развития новых информационных технологий, обеспечивших становление интернет-СМИ. Система становится многоканальной.

В качестве показателей плюралистической медийной системы воз­можно рассматривать: качественное и количественное развитие всех секторов медиасистемы; развитие структуры СМИ в соответствии с информационными потребностями и запросами все более дифферен­цирующейся аудитории; развитие отдельных секторов медиарынка: де­ловых, развлекательных, рекламных средств массовой информации; разнообразие контента; свободу идеологической самоидентификации в секторе общественно-политических изданий; выделение разных клас­сов СМИ: качественных, качественно-массовых, массовых и нишевых.

Общий, бесспорно, положительный тренд развития системы СМИ не исключает и негативной тенденции, обусловленной особенностями посткоммунистического политического режима, оказывающего силь­ное воздействие на сектор общественно-политических средств массо­вой информации. К этим особенностям относятся:

• гибридность политического режима (наличие демократических и авторитарных компонентов — патерналистских и этатистских);

• партийный монополизм;

• отсутствие реальной оппозиции;

• имитация политической конкуренции;

• контроль рынка идей проправительственными экспертными группами;

• патронажный государственный контроль над широковещатель­ными общенациональными каналами.

Перечисленные переменные стали модифицировать отношения вла­сти и прессы начиная с 2000 г., когда в русле «управляемой демократии» сложился персоналистский режим — «несбалансированное сосредоточе­ние властных прерогатив (явных и «скрытых») в руках института-лич­ности... при формальном сохранении принципов и институтов, свойствен­ных конституционному строю». В режиме такого типа преобладают ав­торитарные компоненты. Авторитаризм, как известно, не препятствует издательскому бизнесу, но контролирует политическую сферу. Для об­щественно-политической прессы политическая жизнь является основ­ной областью освещения и анализа. Специфика политического режима обусловила резкое сокращение общественно-политических СМИ в ре­гионах, смещение акцентов в повестке дня национальных телеканалов, возврат к стереотипам и риторике советской пропаганды, ограничение доступа к публичному выражения мнения и участию в публичных дискуссиях представителей оппозиционных сил, сжатие пространства пуб­личной политики.

В дискуссиях о социально-политической жизни в современной Рос­сии вопрос о публичной политике занимает значимое место. В рамках этих дискуссий неизбежно возникает дискурс, связанный с ролью СМИ как института, гарантирующего доступ общественности к политике, института гражданского представительства, ответственного за расши­рение политического участия граждан в политическом процессе нарав­не с партиями. Если в ельцинский период «конфликтный плюрализм» политических сил, боровшихся за властные ресурсы, порождал откры­тое идейное размежевание и в политическом, и в медийном полях, то в рамках «управляемой демократии» ситуация меняется. Политическое поле и его структура выстраиваются под национального лидера (прези­дента, института-личности). Выравнивание политического поля, изме­нение его структуры достигаются посредством ряда последовательных законодательных поправок. Отменяются прямые выборы губернаторов. Происходит переход на пропорциональную систему выборов в Государ­ственную Думу. Повышение ценза с 5 до 7% обеспечивает прохождение в парламент не более четырех партий и снижает давление на «партию власти» в процедуре принятия решений. Снижается «порог явки», от­меняется ранее существующая в избирательных бюллетенях графа «про­тив всех». Процесс создания и регистрации партий усложняется. Но сами партии по-прежнему не являются серьезными игроками, поскольку не участвуют в формировании правительства. Контроль государством на­циональных телеканалов позволяет конструировать упрощенную телеверсию сложных политических проблем.

Местное самоуправление, общественные объединения, некоммер­ческие организации пока еще не стали полноценными субъектами по­литического процесса. Средства массовой информации, функциониру­ющие в среде, где нет политической конкуренции, а централизация вла­сти усиливается, не могут заменить других субъектов публичной политики и выполнять присущие этим субъектам функции. Однако информационный ландшафт не является одномерным пространством. В секторе печатных и интернет-СМИ присутствуют издания и ресурсы с ярко выраженной позицией. Эти средства массовой информации, сре­ди которых есть известные бренды качественных газет и журналов, ори­ентированы на информационные обмены и работают как дискуссион­ные площадки. Здесь развиваются и поддерживаются дискурсивные практики. Такая пресса продолжает участвовать в производстве публич­ной политики и отвечает потребностям институциональных групп, при­держивающихся принципов политического плюрализма.

Таким образом, в структуре российских СМИ сохраняется самодостаточный сег­мент, который правомерно рассматривать как прессу интеллектуально­го влияния.

Органическая для качественных СМИ претензия на роль субъекта публичной политики, зоной компетенции которого является объектив­ное информирование, анализ значимых явлений, общественная экспер­тиза и поиск альтернативных решений, реализуется в основном в пе­чатных изданиях. В текстовой реальности ставка делается на аналити­ческую интерпретацию. Высокий потенциал аналитики и профессионализм авторского корпуса характерен для изданий: газет «КоммерсантЪ», «Ведомости», «Новое время», «Газета», «Новая газета»; журналов «Власть», «Эксперт», «Россия в глобальной политике», The new Times» («Новое время»). Дискуссии с широким участием аудитории, политиков и аналитиков характерны для программ электронных СМИ: радио «Русская служба новостей», «Эхо Москвы», «Свобода». Полити­ческий дискурс в российских условиях все заметнее перемещается в аль­тернативное информационное пространство сети Интернет. Новая среда открывает большие возможности непосредственного и постоянного присутствия политических акторов (президента, губернаторов, лидеров партий, представителей оппозиции) в медийном пространстве.

Анализ состояния общественно-политических СМИ выявляет про­тиворечивый процесс продолжающейся трансформации, затронувший медиаполитическое поле, в котором хорошо различимы и авторитар­ные тенденции, проявляющиеся в средствах массовой информации с официальной линией, и демократические устремления прессы, выдер­живающей позицию «честного переговорщика» и с властью, и с обще­ством.

4. Познакомьтесь с фактами, представленными в материале Е.Л. Вартановой (Вартанова Е. Л. Концепция модернизации и СМИ// СМИ в меняющейся России: Коллективная монография. М., 2010. С. 22 – 36), и выскажите своё отношение к проблеме модернизации СМИ в России.

Российские СМИ в контексте модернизации

…В переходных обществах постсоциалис­тического типа возникает двойная телеология общества, в котором пе­реход к рынку должен обязательно сопровождаться построением опре­деленного типа демократии и возникновением гражданского общества. Именно в этих рамках многие исследователи и рассматривали процесс постсоциалистического формирования модели СМИ, приводящий к развитию и укреплению упомянутых типов социальных институтов. Борьба за политический плюрализм, честные, конкурентные и прозрач­ные выборы, создание гражданского общества, отмена всех законодательных препятствий свободе слова, как и другим индивидуальным сво­бодам, — эти и многие другие цели модернизации в политической сфе­ре стали особой заботой российских СМИ уже в период гласности. Соб­ственно, именно ее — при всей неоднозначности этой формы медиаполитики, инициированной КПСС в позднем СССР по традиционному принципу «сверху вниз», — и можно считать началом модернизационного проекта в российских СМИ.

Однако после 1991 г., в ходе трансформационного периода, российс­кие СМИ оказались практически в том же положении, что и многие дру­гие экономические и социальные институты общества. Модернизация общества и экономики стала общим контекстом, в котором происходи­ли все изменения медиасистемы. Наиболее значительные преобразова­ния в российских СМИ были вызваны изменением экономических ос­нов их деятельности. И именно этот процесс недвусмысленно продемонстрировал основной конфликт рос­сийской модернизации — отсутствие системного перехода к новому типу общества при значительном прогрессе в отдельных сферах. Приходит­ся признать, что российская трансформация пошла в направлении фрагментированной модернизации, при которой в отдельных сегментах со­циума достигаются значительные изменения в соответствии с моделя­ми/ценностями модернизации, тогда как в значительных сферах экономики и общества сила традиций и консерватизм препятствуют обновлению, развитию. Речь идет о своего рода частичной модерниза­ции, т.е. такой, при которой формирование новых институтов и совре­менных организационных принципов не обязательно приводит к цело­стному обновлению общества, а может даже сопровождаться укрепле­нием традиционных систем через влияние новых форм организации.

Однако фрагментированная модернизация в СМИ, создавая замет­ные модернизационные «островки», например рекламную бизнес-мо­дель, новые форматы электронных СМИ, стандарты деловой или рас­следовательской журналистики, привела к прорывам в некоторых на­правлениях при сохранении общего контекста медиасистемы.

В результате переход к новым формам экономической жизни в жур­налистике не обязательно сопровождался внедрением принципов клас­сического рынка в индустрию СМИ — рыночной конкуренции, взаимо­действия спроса и предложения, стремления к удовлетворению инфор­мационных потребностей и запросов аудитории. Приняв с готовностью вызовы коммерциализации, коммерческая модель СМИ вытеснила многие социально и культурно важные для общества «повестки дня», став активно продвигать новую культуру потребления. Проблема оказалась не в том, что сформировались новые принципы и ценности потребления как движущей силы модернизированного общества, но в том, что они почти полностью вытеснили необходимые альтернативы из тематики и ценностного ряда печатной и особенно телевизионной журналистики.

В другом аспекте — политической культуре — отношения СМИ с политической властью, прежде всего с политической элитой, также оказались в плену авторитарно-патерналистских традиций. Несмотря формирование внешних, достаточно поверхностных признаков модернизации — появление газет, интернет-сайтов политических партий и движений, теледебатов в ходе выборных кампаний, попыток власти общаться с гражданами посредством СМИ, сам дух политической коммуникации почти не изменился. Принцип формирования политической повестки дня «сверху вниз», как в общенациональных, так и в региональных, местных СМИ, препятствовал не только изменению темати­ки политической журналистики, но и появлению подлинной публич­ности политики, когда дискуссии и дебаты инициируются самим граж­данским обществом «снизу».

Пожалуй, лишь прогресс ИКТ внес новые краски в развитие пост­советской модернизации. Интернет стал едва ли не единственной сфе­рой, в которой модернизация приняла новое направление — «снизу вверх», поскольку молодежь, бизнес, СМИ стали реализовывать свою модель модернизации.

Интернет для российских СМИ стал больше чем новой средой суще­ствования информации. Его значение еще и в стимулировании новых бизнес-моделей — в сфере распространения медиаконтента, создания пользовательского содержания, например. Это принесло более заметные результаты, поскольку цифровые информационно-коммуникационные технологии везде в мире существенно преобразуют медиасистемы в це­лом, медиакультуру, журналистские стандарты, коммуникационные практики, в том числе на индивидуальном и социальном уровне. Ин­тернет и в России создал новые возможности участия в социальных про­цессах для больших и малых сообществ, находящихся вне государства и его администрации.

Модернизация в российских СМИ, бесспорно, проявилась на внеш­нем уровне:

• в преобразовании структуры медиасистемы: от доминирования печатных СМИ к доминированию телевидения в общенацио­нальном медиапространстве с одновременным усилением местных рынков прессы и рекламы;

• в изменении содержания СМИ — как на уровне тем, так и на уровне жанров/форматов, в которых эти темы доходят до ауди­тории: очевидно, что духовно-религиозная, тендерная, антикри­минальная проблематика, как и проблематика благотворитель­ности, детства, антинаркотических публикаций, представляют собой новые тематические пласты в российской журналистике;

• в трансформации журналистских практик, ценностных устано­вок и профессиональных стандартов: приоритет скорости в но­востной журналистике, сознательный уход журналистов от пуб­лицистики и личных комментариев с объективизацией фактов, стремление к саморегулированию в условиях отказа от внешне­го контроля, в том числе и общества, превращение журналисти­ки из миссионерской деятельности в профессию, подчиненную диктату заработка.

Подводя итог анализа проявлений модернизации в российской медиасистеме, можно заключить следующее:

• политический процесс в современной России подвержен серь­езному влиянию исторических традиций политической жизни и культуры, что в значительной степени отличается от исходных моментов концепции экономической модернизации; влияние традиций — как ни удивительно — было очевидно даже в кон­тексте консервативной советской модернизации, но стало бесспорным в современной России;

• в постсоветской России СМИ оказались подвержены различ­ным и неравнозначным влияниям, поэтому сам процесс россий­ской модернизации медиасистемы оказался крайне фрагментированным: с одной стороны, некоторые процессы и сегменты медиасистемы трансформировались радикально (взаимодей­ствие рекламного и медиарынка; деловая журналистика, ориен­тированные на потребительский рынок газеты и журналы, теле- и радиопрограммы, FM-радио), с другой — общеполитические издания и универсальные вещательные телеканалы пока еще не нашли адекватных экономике и обществу бизнес- и содержа­тельных моделей, что лишь усиливается в условиях сегодняш­него кризиса;

• причины отсутствия стабильности в медиасистеме имеют как внешние (глобальный финансовый кризис, политическая куль­тура, коммерциализация, идущая от рынка), так и внутренние причины, причем последние разделяются на индустриальные (приоритет политических и коммерческих давлений на редакции над профессиональными, отсутствие разделяемых индуст­рией этических стандартов) и профессионально журналистские, связанные с резким отрицанием многими журналистами меха­низмов вторжения в свободу слова в контексте признания час­тью журналистского сообщества инструментальной роли жур­налистики;

• «глянцевая журналистика», развивающаяся вместе с рекламным рынком, активно продвигает ценности потребительского обра­за жизни, что одновременно влияет на изменение характера по­литической культуры в целом;

• «давления» со стороны аудитории становятся все более замет­ными, которая сама становится движущей силой модернизации, создавая основу для по-прежнему слабого, но все-таки развива­ющегося гражданского общества; причем последнее в каких-то проявлениях заявляет о себе на уровне медиапотребления, в ка­ких-то — на уровне электорального выбора, в каких-то — на уровне участия, вовлечения в деятельности СМИ.

Заключая, следует подчеркнуть: общий процесс трансформации российской медиасистемы в значительной степени испытывает на себе влияние процессов формирования современных экономических струк­тур (вариантов рынка), и конвергенции информационно-коммуника­ционных технологий. Впрочем, именно эти факторы определяют со­временное развитие медиасистем на и глобальном уровне.

Заключение

...Во-первых, многие формальные рамки для них сегодня оказались существенно иными, чем в 1991 г., когда Россия стала самостоятельным государством. Изменения законодательства, публичных формальных правил, общегосударственной политики в СМИ, основных институ­тов — налицо. Возникло новое законодательство о СМИ, в котором чет­ко сформулирована недопустимость цензуры, существует новая система выхода на рынок медиапредприятий, основанная на новых процеду­рах регистрации СМИ и получения лицензий на вещание, редакции пре­вратились в хозяйствующие субъекты. Однако у новых формальных правил нет достаточных гарантий их реализации и потому, что макро­среда не изменилась окончательно (см. столбцы «Модернизация обще­ства» и «Модернизация экономики» в табл. 1), и потому, что и в самих масс-медиа сохранилось сильное влияние неформальных правил и ус­тановок — как собственно из этой сферы, так и извне, из макросреды.

Во-вторых, успех в отдельных сегментах — например, в сфере но­вых медиа — является следствием цифровой революции в (телекомму­никационной сфере. Инновации в технологической сфере — важный компонент модернизации. Можно признать, что в условиях частичной/ рецидивирующей модернизации новые медиа, Интернет в России дают пример не только структурно-институционального обновления, но и поведенческого, профессионального. Можно предположить, что новые формы коммуникации, стиля жизни, новые неформальные установле­ния, широкие изменения практик (например, поведения и запросов аудитории) пойдут именно из этой сферы.

В-третьих, пример установления в России новых медийных прак­тик столкнулся с прочностью национальных традиций, в журналистике и масс-медиа в том числе. Однако национальные культурные тради­ции — это неотъемлемая часть жизни общества.

5. Прочитайте выдержки из статьи Е.А. Воиновой «СМИ в контексте медиатизации политики» (СМИ в меняющейся России: Коллективная монография. М., 2010. С. 260 – 275.) и назовите основные признаки данного процесса.

Выборная президентская кампания 1996 г. — первое серьезное по­гружение российского общества в медиатизированную политику. Дело в том, что еще в декабре 1995г. политическая элита, разделенная на два идеологически враждебных лагеря: коммунистов, поддерживавших Ген­надия Зюганова, и демократов, вставших на сторону действующего на тот момент президента Бориса Ельцина, понимала, что должно произой­ти что-то сверхъестественное, чтобы Ельцин был переизбран на второй срок. По разным оценкам, в январе 1996 г. рейтинг Бориса Ельцина ко­лебался в пределах 3—6%. Оппоненты открыто называли его «полити­ческим трупом», а выигравшая думские выборы Коммунистическая партия и ее лидер Зюганов стали реальной альтернативой крайне непо­пулярному президенту. Поэтому на предотвращение «угрозы коммуни­стического реванша» был брошен весь потенциал СМИ. Эфир феде­ральных телеканалов (ОРТ, РТР и НТВ) был однозначен: «добро» долж­но победить «зло», «коней на переправе не меняют», «мир и стабильность лучше, чем кровь и хаос». Медийный конструкт стал реальной полити­кой. И уже в апреле 1996 г. рейтинг Ельцина достиг 20% и сравнялся с рейтингом Зюганова. А в июле Ельцин выиграл президентские выборы: 53,8 против 40,3% у лидера коммунистов.

Двойная реальность

Ставка на телевидение как на главный инструмент подмены реаль­ного политического действия его медийным представлением была пол­ностью оправдана. Телевизионная картинка — подчас единственный контакт общества с политической сферой. К примеру, согласно данным исследования Левада-Центра относительно СМИ в предвыборной си­туации, проведенного 8-11 февраля 2008 г., 63% опрошенных рассмат­ривают в качестве основного источника информации о взглядах канди­датов на пост Президента России и их предвыборных программах имен­но телевидение (3% обращаются к радио, 10% — к газетам и журналам, 6% — к Интернету). В связи с этим оно является едва ли не самым необ­ходимым элементом воспроизводства публичной политики.

Реальная политика естественным образом отображается в СМИ в виде повестки дня, комментариев политических акторов и экспертов, представленных смыслов и т.д. Без СМИ публичная коммуникация в политике в принципе невозможна. Однако развитие коммуникационных сетей, в частности телевидения, а также стремление вовлечь в «демократию публик» максимально широкую аудиторию постепенно послужило стиранию границ между политическим пространством и медийной сферой. Именно широковещатели стали условием взаимо­проникновения политики и СМИ и, как следствие, появления медиатизированной политики. Являясь самым массовым каналом распрост­ранения информации, телевидение не только очерчивает границы по­литического поля, но и само становится неотъемлемым актором политического процесса.

Масс-медиа привлекают особое внимание к определенным вопросам. Они формируют публичные имиджи политических фигур, постоянно и настойчиво представляют избирателям что-либо и кого-либо и подсказывают то, что люди в своей массе должны знать об этом, что думать и что чувствовать.

В результате политические смыслы перемещаются из реальной об­ласти в область виртуальную, медийную. Не случайно Ж. Бодрийяр сво­им заявлением, что «войны в Персидском заливе не было», четко обо­значил грань между медийным представлением о реальности и самой реальностью.

Впрочем, не следует рассматривать медиатизированную политику исключительно как некую технологию манипуляций общественным мне­нием. Безусловно, политика «загоняется» в медийную сферу, и чаще все­го о медиатизации говорят, когда необходимо обозначить активность тех или иных субъектов политического процесса, стремящихся заменить ре­альное политическое действие его имитацией в публичном пространстве. Но в то же время необходимо учитывать, что СМИ — единственная мас­штабная коммуникация, которая потенциально предоставляет возмож­ность публичного согласования интересов и площадку для дискуссий.

И в этом отношении медиатизированная политика становится ин­дикатором степени закрытости политического поля и всей политичес­кой системы в целом, а плюрализм — критерием политической модер­низации. Закрытость или открытость политической системы является объективным условием развития в ее рамках определенной модели ме­диатизации.

СМИ привязаны к реальному политическому процессу. Развиваясь в среде, где нет политической конкуренции, они не могут заменить дру­гих субъектов публичной политики. А значит, публичный дискурс не может быть в полной мере реализован в закрытой политической систе­ме. Если политическое поле закрыто, то медиатизированная политика будет проявляться через однонаправленную коммуникацию «сверху вниз». Таким образом, «политическое» не означает «публичное». Когда борьба за власть скрыта от общества и происходит «под ковром», власт­ным субъектам или группам, получившим властные полномочия, неза­чем придерживаться принципов публичной политики. Результаты борь­бы появляются в публичном пространстве постфактум всего лишь для формальной легитимации в глазах общества, смысловой обмен затруд­нен, а политический процесс превращается в бюрократическую проце­дуру, выводящую согласование различных мнений за пределы медий­ного поля.

Не последнее значение имеют и законодательные рамки отстраива­емой медиаполитической системы. Принятые и предполагаемые по­правки к закону «О СМИ», федеральные законы «О противодействии экстремистской деятельности», «О противодействии терроризму» серь­езно ограничивают право журналистов на распространение информа­ции (так, во время думской предвыборной кампании 2007 г. критика партий в эфире была жестко ограничена, а в апреле 2008 г. с подачи «Еди­ной России» Госдума в первом чтении приняла поправки, позволяю­щие закрывать издание за клевету — «за публикацию заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию», которые, правда, спустя месяц сами единороссы и от­клонили, приступив к разработке нового закона «О СМИ»).

Отсутствие конкуренции внутри политического поля, выхолощенность политических институтов и закрытость политической сферы со­временной России отражается на эффективности функционирования СМИ как равноправного политического субъекта. СМИ чаще всего выводят из медийной повестки дня значимые для общества вопросы, взамен транслируя тщательно подогнанные смыслы. В публичном поле доминирует закрытая модель медиатизации, лучше всего иллюстрируе­мая информационной политикой широковещателей…

Коммуникативные резервы

Парадоксальной особенностью формирования медиатизированной политики в России является факт сосуществования, с одной стороны, однонаправленной телевизионной картинки, а с другой — потенциаль­ных площадок для общественной дискуссии.

Было бы неверным утверждать, что в публичном поле нет ресурсов, позволяющих осуществлять открытые коммуникации, и в него не по­падают реальные общественно-политические проблемы. Безусловно, превалирование закрытой коммуникации и давление широковещателей на повестку дня оказывает серьезное влияние на блокирование пуб­личной сферы изнутри. Однако российский информационный ланд­шафт не является одномерным пространством, даже несмотря на то что СМИ, ориентированные на организацию диалоговых обменов и вос­производство публичности, немногочисленны. Как правило, это спе­циализированные академические журналы — «Полис», «Политическая наука», «Россия в глобальной политике», «Социс», «Общественные на­уки и современность», а также узкий сегмент качественной прессы — общенациональные газеты «КоммерсантЪ», «Ведомости», «Новая газе­та», журналы «Власть», «The New Times» («Новое время»). Тем не менее они производят и поддерживают «символическое взаимодействие» и по­литический дискурс. Любопытно, что толстые глянцевые журналы (к примеру, Esquire, опубликовавший интервью с Михаилом Ходорковским, или «Медведь», который также выбрал в качестве интервьюируе­мых лиц не слишком жалуемых Михаила Делягина или Марию Гайдар), также претендуют на то, чтобы поднимать проблемные вопросы. И в этом отношении пресса оказывается модернизированнее сложившего­ся политического режима.

Впрочем, в системе российских СМИ площадками для подлин­ной дискуссии все чаще становятся интернет-ресурсы: блоги, фору­мы, сайты экспертных организаций, дневники «Живого журнала» (www.livejournal.com), некоторые электронные СМИ. Поданным, ко­торые приводит «КоммерсантЪ», месячная аудитория онлайн-СМИ составляет 37,8 млн человек (Lenta.ru — 5,1 млн чел., Gazeta.ru и Kommersant.ru — 4,2 млн человек, Vedomosti.ru — 1,8 млн человек), а месячная аудитория блогов — 27,7 млн человек {Livejournal — 15 млн человек). При этом, несмотря на относительную малочисленность чи­тателей, многие блогеры доказали, что способны формировать обще­ственное мнение и участвовать в установлении повестки дня, конкури­руя с традиционными СМИ.

«Путин начал свою речь. Ужасная давка. Все министры здесь, но нет никого из Кремля», — этой записью депутат Госдумы Илья Пономарев приступил в своем микроблоге Twitter к прямой трансляции отчета перед парламентом премьер-министра Владимира Путина о програм­ме антикризисных мер. Интернет вообще является идеальной ком­муникативной площадкой, свободной и поощряющей участие в даль­нейшей коммуникации. Его преимущество в том, что можно не про­сто рассказывать о событии, ссылаясь на различные источники информации, но и комментировать его, предлагая множественность позиций. По мнению директора Института проблем глобализации эко­номиста Михаила Делягина, те же блоги — «очень хорошая среда для быстрого сбора информации о самых разных собы­тиях»: «Я, например, только при помощи сопоставления ЖЖ окончательно по­нял, что история с так называемым «выступлением фашистов» на молодежном форуме в Перми — просто еще одна... провокация нашего руководства».

Плюрализм, являющийся критерием политической модернизации, наиболее заметен в альтернативном пространстве. Более того, прини­мая во внимание, что в альтернативной медийной среде действуют и оппозиционные силы, и класс интеллектуалов, и постепенно входящие в нее политические акторы во власти, можно утверждать, что Интернет стал независимой площадкой для политического дискурса и мобилиза­ции аудитории в политических процессах. В связи с этим постепенное наращивание взаимодействия традиционных медиа с интернет-ресурсами (к примеру, интеграция онлайновых сервисов издательского дома «Коммерсантъ» с Livejournal) и потенциальная эволюция медийного поля в перспективе могут стать одним из факторов политического раз­вития. Тем более что преимуществами данной среды решил воспользо­ваться и глава государства Дмитрий Медведев, который регулярно дает понять, что готов использовать свой блог в Livejournal в качестве реаль­ного источника о положении дел на местах.

6. Познакомьтесь с фактами, представленными в статье «Новые лики религии: фантом или реальность» (Журналист. 2006. №12. С.11), автор которой пожелал остаться неизвестным, и выскажите своё видение проблемы взаимодействия государства, СМИ и религии.

Встречались ли вы, уважаемый читатель, с такими недавно появившимися словами, как «политическое православие» и «политический ислам»? Ведь для нас более привычно слышать и читать в текстах о религии просто слова — христиане, мусульмане, буддисты, католики, протестанты и так далее. Почему вдруг появилось это словосочетание с употреблением слова «политический»? Что это — выдумка отдельных ученых, журналистов, умозрительные выводы, умышленное искажение существующей реальности? Или это — новое явление, которое стало существенным фактором происходящих в обществе изменений, отражением сдвигов в сфере политики?

Смею утверждать, что это — не фантазия, не кажущееся явление — эта достаточно четко выраженная реальность, суть которой — религия мощно двинулась в политику, стала активным игроком на политической арене.

А слияние религии и власти порождает такую форму политического управления, как теократия.

Теократия рвется в политику

Теократия (от греч. teos — бог, kratos — власть) представляет собой форму государственного управления, при которой политическая власть осуществляется с позиций религиозной регламентации государственной и общественной жизни.

В настоящее время религии интенсивно ищут свое место в мире. И это место определяется ими как расширение своего вмешательства во все дела и во все процессы, происходящие в обществах и государствах. С одной стороны, наблюдается все возрастающее стремление их представителей активно участвовать в политической жизни, претендовать на политическую власть, что с полным основанием можно назвать клерикализацией и теократизацией государственной и общественной жизни. С другой стороны, возросло число государств, лидеры которых в той или иной мере берут на вооружение религиозные догматы и каноны и стремятся опираться на них, считая, что это повышает их конкурентоспособность и выживаемость в современном мире.

Наиболее наглядно воплощает в себе облик теократического государства современный Иран, в котором прямо и непосредственно управляют страной духовные лидеры. Специфические формы модернизированной теократии воплощены в деятельности Саудовской Аравии, Судана. Отдельные элементы мощного влияния церкви на политические процессы очевидны в Греции, где православие является государственной религией. В попытке укрепить свое положение пошел на провозглашение православия государственной религией в Грузии Э. Шеварднадзе, что, кстати, не гарантировало его от политического краха. Почти все речи высших политических деятелей США начинаются с упоминания Бога.

Стоит отметить и еще один важный момент, который нельзя не учитывать при рассмотрении проблем взаимодействия религии и власти. Ведь мы являемся очевидцами все возрастающей конфликтности между миром христианства и миром ислама. В этих условиях у политических деятелей проявляется желание заявить себя как максимально дистанцирующихся от процессов клерикализации, что, например, особенно наглядно проявилось при принятии проекта Конституции Европейского Союза: в ней не было упомянуто о христианских корнях европейской цивилизации. Такое отношение к христианству встретило ожесточенное сопротивление не только католической и протестантской, но и православной церквей, увидевших в этом уступку своей канонической территории другой религии. На наш взгляд, это было одной из причин поражения референдума о Европейской конституции во Франции и Голландии.

В то же время мы видим обостренную реакцию мира ислама на события в христианском мире, например, публикации датских художников, в карикатурах которых были изображены действия пророка Мухаммеда. Или недавняя речь Папы Бенедикта ХVI, в которой он цитировал слова средневекового деятеля, негативно оценивающего поступки и акты мусульманского пророка. Именно эти события в христианском мире послужили актом воинствующей клерикальной мобилизации людей, исповедующих ислам. Как ни печально признавать, но именно эти акты были поддержаны государственными деятелями ряда мусульманских стран и многими представителями средств массовой информации. Эту тревогу в связи с противостоянием двух религий разделяет Президент России В.Путин, заявивший на июньской встрече с главой Организации Исламская конференция Экмеледдином Ихсаноглу, что «деление мира по конфессиональному цивилизационному принципу гораздо опаснее, чем прежнее деление по идеологическим принципам».

А что происходит в России?

Что касается Русской православной церкви, то мы являемся свидетелями двух ярко выраженных тенденций. Первая заключается в том, что иерархи церкви стремятся оказать прямое или косвенное воздействие на решение происходящих в стране социально-экономических изменений.

Во-первых, это наблюдается в желании занять место идеологической доктрины общества. Все чаще и чаще от иерархов РПЦ можно слышать, что спасет Россию только православная вера, что только ее влияние обеспечит мир и гармонию в обществе.

Во-вторых, церковь пытается взять под свой контроль систему образования (создание теологических факультетов, введение предмета «Основы православной культуры»), внедряется в армию (принятие присяги под эгидой священника, богослужение при спуске боевого корабля или ракеты). Совместно с чиновниками сооружаются церковные помещения в министерствах, ведомствах, в государственных учреждениях, невзирая на то, что, по Конституции, Россия является светским государством.

В-третьих, РПЦ осуществляет интенсивный поиск новых принципиальных подходов к злободневным проблемам современности, не ограничиваясь заботами только о подопечной канонической территории. Так, на Х Всемирном русском народном соборе в апреле 2006г. была оглашена идея, звучащая весьма оригинально — о соответствии концепции прав человека нормам морали и нравственности. Рассматривая сложившуюся в российском обществе коллизию, Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл в своей речи говорил, что существование прав и свобод человека, став реальностью общественной жизни, не прошло «серьезную рецепцию с точки зрения исторического опыта и духовной традиции наших государств», ибо «отсутствовала какая-либо система нравственного воспитания личности».

В-четвертых, РПЦ становится крупным собственником, чья экономическая мощь начинает перерастать в политическую в результате поддержки, уступок и налоговых льгот и преференций со стороны государства. Не так уж и редки случаи косвенной или прямой поддержки клерикальных или потворствующих сил и деятелей в период избирательных кампаний.

В-пятых, одновременно РПЦ заявляет о своих амбициозных планах (мечтаниях?), которые являются не столько оригинальными, сколько весьма опасными: иерархи РПЦ стали открыто ориентироваться на активное участие в осуществлении власти в России. Разве можно не обратить внимание на такой пассаж того же митрополита Кирилла в его выступлении перед студентами Ростовского университета, что лучшей формой государственного управления в России была бы теократия? Это — не просто слова. Мы наблюдаем, как во все большей мере усиливается стремление священнослужителей участвовать во всех без исключения политических акциях — при проведении различных государственных мероприятий, в попытках внедриться в армию, в систему образования, в экономику, культуру. Иначе говоря, далеко не все так лучезарно и беспроблемно происходило и происходит на современном этапе развития российского государства и общества в их взаимодействии с религией.

Не уступает в своих амбициозных устремлениях и ислам, вернее, его представители, которые имеют вполне зримые и реальные рычаги влияния на государственные дела, как это проявляется в Дагестане, в других республиках Северного Кавказа, Поволжья и даже в традиционных православных районах. Вслед за ними, хотя и в меньшем объеме, претендуют на участие в решении политических проблем и буддийское духовенство, и протестанты, и католики, и практически все более или менее значимые религиозные конфессии.

В целом, можно утверждать, что в конце ХХ — начале XXI вв. во многих государствах мира наблюдается религиозный ренессанс. Особенно это характерно для стран, возникших после распада СССР и восточноевропейского блока. В этих странах произошло пробуждение интереса к религиям — в основном, христианству и исламу. Большинство людей стало при социологических опросах объявлять себя верующими. Так, в России, по данным ИСПИ РАН, 80% населения назвали себя православными, около 8% — сторонниками ислама, несколько процентов — приверженцами буддизма, что коррелирует с национальным составом России. Одновременно происходил процесс рехристианизации и реисламизации, которые по своей сути означали возрастание роли религий, их канонов и догматов в жизни общества, в решении многих экономических, социальных, политических и духовных проблем. В соответствии с этими тенденциями значительно возросло число церквей, мечетей, пагод и других культовых помещений. Значительно увеличилось число религиозных организаций и учреждений.

Но эти процессы происходили не без издержек. Время показало, что увеличившаяся религиозность была во многом поверхностной, показной, ибо многие — до 70% объявивших себя приверженцами вероучений — продолжали годами не посещать церковь, не выполнять никаких религиозных предписаний. Более того, начался отток тех, кто ранее объявил себя верующим в Бога. Так, по данным социологов (М.П.Мчедлов, С.Б.Филатов), 75-80% объявляют себя православными, но при вопросе о вере в Бога их число уменьшается на 20-25%. Одновременно религиозная приверженность приобрела различные деформированные виды: выросло число сектантских движений, которые порой принимают причудливые формы вплоть до изуверских, граничащих с нарушением элементарных прав и свобод человека. Очевидно, что происходит сложный процесс смещения и изменения места религии в жизни современного общества.

Какова же реакция россиян на взаимодействие церкви и государства?

Здесь интересны два аспекта. Один из них касается оценки возможности вмешательства церкви в государственные дела.

Должна ли церковь оказывать влияние на принятие государственных решений (в % к числу опрошенных). Сентябрь 2005. N=1600

Определенно да 16

Скорее, да 26

Скорее, нет 27

Определенно нет 24

Затрудняюсь ответить 8

Источник: Левада-Центр. Общественное мнение. 2005. С.129.

Другой аспект касается противоположной тенденции — оценка возможностей государства и ее деятелей руководствоваться тем, что связано с догматами церкви.

Следует ли российским властям руководствоваться в своих действиях религиозными убеждениями? (в % к числу опрошенных). Сентябрь 2005.

Определенно да 13

Скорее, да 30

Скорее, нет 26

Определенно нет 20

Затрудняюсь ответить 11

Источник. Левада-Центр. Общественное мнение. 2005. С.129.

Анализ этих данных позволяет говорить о том, что состояние общественного сознания противоречиво и неоднозначно. Но ясно одно — противников тесного взаимодействия церкви и государства больше, чем его сторонников. И это далеко не совпадает с мнением чиновничества, которое в гораздо большей степени выступает за содружество с церковью, особенно не разбирая, а по каким проблемам оно возможно, а по каким – следует воздержаться.

Проблема в зеркале прессы

В публикациях журналистов можно встретить самые различные подходы и взгляды. Не претендуя на обзор всей прессы, хочу сказать о нескольких позициях.

Во-первых, редакционная политика многих изданий в основном ограничивается констатацией фактов, событий, процессов. Наиболее полно и последовательно это проводится «Независимой газетой». В свое время новаторская деятельность В. Третьякова проявилась в том, что им было создано приложение «НГ-религия». Оно сохранилось и до сих пор, хотя, на мой взгляд, занимает в основном позицию информирования о тех процессах, которые происходят в этой сфере культуры, не определяя своего четкого отношения к ним, представляя читателю самому разбираться в этих перипетиях непростых позиций религий в современном мире. Тема «религия и власть» звучит глухо, в то время, как основное внимание уделяется этнографическим, культурологическим, а то и просто богословским аспектам.

Во-вторых, отчетливо проявляется позиция заигрывания с религиозным наследием, которое особенно наглядно проявляется в печатных органах, придерживающихся националистической и ультрапатриотической позиции, что особенно ярко проявляется в публикациях газеты «Завтра». Такое упование и ориентация на одну религию, заигрывание с религиозной тематикой вряд ли является фактором, снижающим остроту этнических и религиозных отношений.

В-третьих, ряд изданий — таких, как «Комсомольская правда», «Версия» в основном специализируются на событийных моментах, которые позволяют им подавать религиозную тематику в связи с тем или иным заметным явлением или событием в жизни общества.

В-четвертых, можно выделить те издания, которые не ограничиваются информированием читателей, но и определяют свою точку зрения, свою позицию в отношении к церкви, религии. «Известия», например, представляют возможность высказываться как сторонникам религии, так и их оппонентам, в том числе и тем, кто выступает с отчетливо выраженных атеистических позиций. Более того, «Известия» высказывают и позицию руководства газеты, причем не всегда лицеприятную для иерархов церкви, как, например, в вопросе о введении в школах такого предмета, как «Основы православной культуры».

Вариантом анализа складывающихся отношений между властью и религиями является позиция газеты «Коммерсантъ», стремящейся максимально дистанцироваться от односторонних выводов и претендовать на некую истину, объективно представляющую самые различные подходы и интересы.

А в заключении этого анализа о роли журналистов хотелось бы задать вопрос — а нужно ли такое образование, как Союз православных (мусульманских) журналистов? Оставляю право ответить на этот вопрос самим журналистам. Я же предложил бы задуматься о тенденции, опасность которой лично у меня (и не только у меня) не вызывает сомнений.

Смею утверждать, что хождение религии (вернее, ее иерархов, лидеров, служителей) во власть или заигрывание и использование властью авторитета и влияния религии имеет далеко идущие последствия: потерю церковью подлинного авторитета и увеличение количества населения, которая не просто не верит в Бога, а выступает с активных атеистических позиций. Ведь история неоднократно свидетельствовала, что самые непримиримые богоборцы появлялись на исторической арене тогда, когда церковь пыталась диктовать обществу и государству свои правила игры.

В настоящее время мы стоим на грани резкой и весьма спорной и сомнительной политизации религиозных отношений, которые стали широко использоваться как церковной, так и политической властью. Это угрожает опасностью деления человечества на конфессиональной основе с политической подоплекой, что несомненно возбудит различные виды ксенофобии, приведет к дальнейшему противопоставлению людей, сообществ и государств на религиозной основе. В этих условиях религия становится деструктивной силой, и ее действия, направленные на овладение политической властью, играют прямо против государства, против достижения толерантности и взаимопонимания народов и… против самой религии.

Религии и ее институтам следует помнить один исторический урок: у них есть дела, которые выше политики.