3. Межгрупповые отношения

Как уже неоднократно отмечалось, психология соци­ального (в принятом в США смысле) поведения инди­вида — исходная точка анализа групповых процессов в американской социальной психологии^. Как видно из исследований аттракции, влияния и отношений власти, эта точка зрения принимается почти единодушно. Группа рассматривается как отношение индивид—индивид.

Далее, даже сохранив и продолжив эту логику в соот­ветствии с наиболее признанным (в американской соци­альной науке) пониманием общества как совокупности групп^, надо было бы перейти к анализу межгрупповых отношений. Однако этого-то и не происходит.

Самая серьезная причина такого обрыва цепи инди­вид—группа—общество, общепринятой в американской социальной науке, состоит опять же в методологическом подходе с позиций индивидуализма. По мнению Берко-вица, «отношения между группами в конечном счете ста­новятся проблемами психологии индивида. Индивиды решают идти на войну; в боях сражаются индивиды; мир заключают индивиды. . . . В конечном счете индивид нападает на опасное и антипатичное этническое мень­шинство» [137, с. 167].

Действительно, практически воюет солдат, но наивно полагать, что он сам решил воевать, равно как и объек-

^ Особенно четко эта позиция выражена одним из наиболее авторитетных ее представителей — Хоумэнсом: «Положения по­веденческой психологии излагаются с позиций одного человека. Когда взаимодействуют двое или более людей, возникают явле­ния, которые можно назвать социальными, но для их объясне­ния нет необходимости в новых общих положениях.. .» [240].

^ Согласно Морено и его последователям, — совокупности малых групп.

II п. Н. Шихирев 161

том нападок расистов этническая группа становится не по своей воле так же, как и не по произвольному жела­нию других этнических групп. Однако, несмотря на оче­видную поверхностность и несостоятельность индивидуали­стического подхода к межгрупповым отношениям, он, бес­спорно, доминирует и в без того немногочисленных исследованиях этой проблемы, препятствуя ее глубокому анализу. Межгрупповые отношения изучаются большей частью как интериндивидуальные отношения между пред­ставителями двух групп на уровне социальной перцепции, преимущественно как действие этнических предрассудков и стереотипов [267, 105].

Так же тормозит исследование межгрупповых отноше­ний утвердившееся представление о том, что хотя группа II есть нечто качественно иное, нежели собрание индиви­дов, но она не обладает никакими особыми собственными свойствами. Такие ее качества, как, например, сплочен­ность, также объясняются индивидуальными факторами. В определенном смысле это отголосок реакции на поиски в прошлом «группового сознания», «группового духа» и тому подобных нематериальных феноменов^.

Большое значение, по распространенному мнению, имеет и то обстоятельство, что межгрупповые отношения методически трудно исследовать в лаборатории (и это действительно так).

В конечном итоге оказывается, что социальная психо­логия изучает изолированного индивида в изолированной группе. Искусственность такой идеализации объекта оче­видна, и некоторые исследователи, несомненно, понимают это.

Так, например, Аш замечает: «Каждый действует сам по себе, но вместе люди вызывают результат, который не входил в их намерения. Они входят в систему, влияют друг на друга через саму эту систему. . ., обычно даже пе осознавая этого. . . Если принять это во внимание, то сле­дует, видимо, отойти от весьма распространенной тенден­ции «растворять» социальные факты в психологических механизмах одиночек» [120, с. 310].

Такого рода предостережения, однако, крайне редки, не говоря уже о том, чтобы они учитывались. Разумеется,

*" Напомним, что Левину стоило определенных усилий убедить своих коллег в реальности группы как объекта исследования.

и речи быть не может об исследовании реальных отноше­ний даже социально-экономических групп, а тем более классов^.

В этом, на наш взгляд, и кроется главная (помимо соображений методологического порядка) причина огра­ниченности исследований межгрупповых отношений. Опасность проблемы — вот чем объясняется столь стран­ное пренебрежение одним из важнейших объектов соци­альной психологии.

Не удивительно поэтому, что во всем пятитомном «Ру­ководстве по социальной психологии» под редакцией Г. Линдзея и Э. Аронсона проблеме межгрупповых отно­шений уделено всего несколько страниц. Наперечет и спе­циальные работы в этой области. По существу единствен­ным серьезным исследованием можно считать экспери­менты Шерифа, проведенные в 1949 и 1954 гг. [399]. Между тем уже в них обнаруживается действие таких механизмов, которые не могут быть объяснены по логике индивидуального и интериндивидуальпого поведения^.

Имея в виду, что эти эксперименты достаточно хо­рошо известны, напомним лишь их суть. Основная за­дача, которая ставилась в них, состояла в том, чтобы изу­чить, как возникают групповые нормы, складывается сеть межличностных отношений, как развивается, протекает и, наконец, разрешается межгрупповой конфликт.

Испытуемыми в этих экспериментах были мальчики, бойскауты в возрасте 9—12 лот. Им было сказано, что в лагерях, в которые их направляют, изучаются формы организации работы. Испытуемые подбирались с соблю­дением следующих условий. Они должны были быть психически нормальны, ранее незнакомы, приблизительно одинаковы по возрасту и социальному происхождению. Лагеря были расположены вдали от населенных пунктов, что позволяло экспериментаторам контролировать фак-

^ Хотя некоторые исследователи и признают, что «национальные, расовые, этнические или социальные классовые отношения в сумме составляют сущность социального конфликта, поскольку конфликт становится «социальным», когда в него включаются отношения между большими социальными группами или «кате­гориями», а не между индивидами или малыми группами» -[167, с. 6].

" Подобно тому как, например, особенности внутригрупповых процессов кооперации и соперничества, выявленные Дойчем, экстраполируются на межгруппопые отпошогшя.

торы социального взаимодействия. Для сбора данных применялись скрытые камеры, микрофоны, прямое наблю­дение, социометрические тесты, межличностное оцени­вание.

В первом эксперименте обстановка межгрупповой на­пряженности создавалась следующим образом. Две сло­жившиеся группы — «Бульдоги» и «Красные дьяволы» участвовали в пятидневном соревновании, где группа по­лучала призы по сумме индивидуальных результатов. Судьи намеренно «подсуживали» в пользу «Бульдогов». В результате атмосфера спортивной борьбы уступила ме­сто вражде. Она была намеренно усилена еще и тем, что после соревнования руководство лагеря устроило вечер для обеих групп якобы с целью «забыть старое». На ве­чере одна половина угощения была лучше другой, по­ставленной отдельно. «Красных дьяволов» пустили раньше и позволили им захватить лучшую половину. С этого мо­мента вражда достигла максимума. В течение двух дней испытуемым разрешали открыто проявлять свою агрес­сивность (бросаться хлебом, обзывать друг друга и т.п.). Несмотря на то, что экспериментаторы прекратили вме­шательство, обе группы продолжали вести себя враждебно по отношению друг к другу. Отсюда был сделан вывод о том, что межгрупповой конфликт продолжает сохра­няться и после того, как реальная причина конфликта уже устранена, а также несмотря на то, что эмоциям был дан некоторый выход.

Во втором эксперименте, проведенном пятью годами позднее, испытуемыми были 22 мальчика II лет, разде­ленные на две равные группы. Вначале внутри групп были созданы отношения солидарности, затем между группами, по методике первого эксперимента, была воз­буждена враждебность.

Первая попытка снять напряженность путем меж­групповых контактов, даЖе в благоприятной обстановке, оказалась безуспешной. Напротив, проявления враждеб­ности усилились. Тогда были организованы различные мероприятия, которые требовали объединения усилий обеих групп (поиск причин неожиданной поломки водо­провода, сбор денег на просмотр очень интересного для обеих групп кинофильма, ночной подъем и поход для буксировки «сломавшегося» грузовика, который достав­лял в лагерь продукты). В результате сотрудничества

групп установившиеся различия менаду «мы» п «они» стали стираться, а межгрупповая враждебность была почти устранена.

Сильная сторона этих экспериментов в их жизненно­сти, реальности обстановки. Они убедительно свидетель­ствуют о том, что обычно изучаемая сеть симпатий и ан­типатий, при всем ее значении, фактически подчиняется содержанию деятельности.

О том, что это так, свидетельствуют и немногие поле­вые исследования. Так, например, Стауффер с соавто­рами показали, что даже такие прочно фиксированные социально-психологические образования, как этнические стереотипы, и те перестают действовать, когда группа вы­нуждена сплачиваться в борьбе с общей опасностью. В американских подразделениях во время второй миро­вой войны межрасовые конфликты в период боевых дей­ствий значительно ослабевали п возобновлялись лишь в спокойной обстановке [417].

Небезынтересно отметить, что в советской социальной психологии задолго до экспериментов Шерифа были сде­ланы, хотя и без применения специальной регистрирую­щей техники, выводы об определяющей роли содержа­тельной деятельности в процессе формирования групп п коллективов. Так, еще в начале 30-х годов Д. Б. Элько-лин выступал против субъективной психологии, которая, «подходя к рассмотрению вопроса о коллективах, брала в основу их возникновения целый ряд субъективных средств II переживаний, как-то: дружба, симпатия, общие интересы и т. д.» Он считал, что эти субъективные пере­живания — есть «вторичные образования, возникающие, в свою очередь, лишь на основе совместной деятельности, являющиеся ее результатом» [94, с. 74].

Непреходящее значение имеет уникальный опыт А. С. Макаренко, который убедительно раскрыл не только механизм функционирования, группы, но и процессы ее формирования па основе жизненно практической (а не лабораторной) деятельности, первичность отношений «по поводу дела» в сравпепип с «отношениями по поводу от­ношений »^°.

^ Об этом крайне важно помнить при исследовании психологиче­ского климата, дабы не сместить излишне акцент в сторону этих вторичных отношений.

Нельзя, разумеется, утверждать, что американские социальные психологи вообще не исследуют реальные отношения между группами. Однако в подавляющем боль­шинстве случаев они ограничиваются изучением конф­ликтов между представителями различных групп, т. е. на интериндивидуальном уровне. Тем самым конфликт пе­реводится в плоскость социальной перцепции и в конеч­ном итоге исследуется как феномен индивидуального со­знания. Нетрудно заметить, что такой прием позволяет уйти в безопасную зону и рассматривать сами конфликты между группами как следствие аберрации индивидуаль­ной психики.

Показательны в этом плане (помимо исследований этнических предрассудков) эксперименты, в которых изу­чалось поведение человека, обладающего властью (или ее получившего). В одном из этих экспериментов часть ис­пытуемых добровольно выполняла роль тюремных надзи­рателей, другая часть — заключенных, «Надзирателям» не было дано никаких других указаний, кроме как сохра­нять дисциплину среди заключенных. Эксперимент был прекращен через 6 дней вместо запланированных двух недель, поскольку в поведении и тех и других появились явные признаки непереносимого психологического стресса: вспышки гнева, депрессии и т. п. вплоть до истерических припадков [218,464].

В другом эксперименте инсценировалось наказание электротоком за ошибку в выполнении задания. Испытуе­мым предлагалось увеличивать силу тока, который якобы применялся к человеку, выполнявшему некоторое зада­ние в соседней комнате, от 45 до 450 вольт. С удивле­нием и ужасом (по его словам) экспериментатор обна­ружил, на что способны люди, получившие власть и воз­можность перенести ответственность за содеянное зло на кого-то или что-то (приказ начальства, инструкции, инте­ресы науки и т. п.) [323, с. 57—75].

В экспериментах Кипниса [271] изучалась тактика поведения руководителя в ситуации, когда ему дана власть и когда он таковой не имеет. В обоих случаях ис пытуемые, выполнявшие роль «менеджеров», должны были заставить высокопроизводительно трудиться «рабо­чего», находящегося в соседней комнате. Тем, кому была дана «власть», разрешалось по микрофону: 1) обещать или действительно материально поощрять; 2) угрожать

или переводить на другую работу и 3) угрожать или сни­жать заработную плату. Лишенные власти «менеджеры» могли лишь уговаривать рабочего по микрофону.

В той и другой группе «рабочие» одинаково увеличи­вали выработку с тем, чтобы дифференцировать способы управления. Обнаружилось (чего, впрочем, и следовало о/кидать), что обладавшие реальной властью «менед­жеры» лишь в 16% случаев прибегали к убеждению как средству повышения производительности, в остальном полагались на прямые угрозы и поощрения. Более не­ожиданными оказались мнения «менеджеров» о своих ра­бочих. 72% имевших власть оценили их выработку ниже среднего уровня, в то время как среди не имевших власти недовольны были лишь 28%.

Вывод, который делает экспериментатор, исключи­тельно красноречив и отражает подход как к отношениям между группами (в данном случае между администрато­ром и рабочим), так и к пониманию природы классовых антагонизмов^.

Кипнис считает, что «неравенство (заключенное в от­ношениях.—П. Ш.) власти нарушает гармонию социаль­ных отношений и коренным образом ограничивает воз­можности сохранения между тем, у кого больше власти, и тем, у кого ее меньше, тесных дружественных отношений. Во-первых, власть усиливает вероятность того, что инди­вид попытается влиять на других и манипулировать ими. Во-вторых, обладание властью, видимо, способствует раз­витию когнитивной и перцептивной системы, которая служит для оправдания применения власти. Иными сло­нами, те испытуемые, у которых была власть, хуже оце­нивали производительность своих подчиненных, рассмат­ривали их как объект манипуляции и выражали стремле­ние сохранять социальную дистанцию... Чем больше ис­пытуемые, обладающие властью, пытались повлиять на своих рабочих, тем меньше они стремились к социальным контактам» [267, с. 56].

Не подвергая сомнению благородные побуждения ав­торов упомянутых исследований, нельзя не отметить в их действиях влияние именно той «когнитивной и пер-

°' В целом эти эксперименты, помимо всего прочего, показали, как действует принятая система ценностей в отношениях: пред­приниматель — рабочий, тюремщик — заключенный. Испытуе­мые играли роли так, как их понимают в США,

167

цептивной системы, которая служит для оправдания при­менения власти». Явно или имплицитно в них утвержда­ется, что конфликты (или, выражаясь словами Кипниса, нарушения гармоничных социальных отношений) возни­кают потому, что одни люди, будучи поставлены в доми­нирующее положение, в силу действия самого этого факта начинают плохо относиться к своим подчиненным. Послед­ние, в 'свою очередь, чувствуя плохое к себе отношение и находясь к тому же в худшем положении, платят взаим­ной антипатией и т. д. Отсюда можно сделать вывод о том, что, по крайней море, внешнее выражение уваже­ния и симпатии начальника к подчиненному может снять конфликт, наладить «гармонию социальных отноше­ний» ^. Кроме того, выводы о том, что власть всех пор­тит, делает жестокими, с одной стороны, явно преследуют апологетическую цель, с другой — апеллируют к терпению эксплуатируемых, заставляют уповать на «перевоспита­ние» власть имущих. Но самое главное состоит в том, что эти исследования уводят науку в сторону от реальных проблем общества, в область сомнительных поисков «веч­ных законов» человеческого поведения.

Однако подобные исследования редки. В большинстве случаев межгрупповые отношения рассматриваются по аналогии с межиндивидуальными. Так, изучаются про­цессы межгруппового сравнения, где используется схема социального сравнения Фестингера, на первый план вы­двигаются уже известные положения о том, что за эталон сравнения якобы берутся общности более сходные.

Важную роль в объяснении причин возникновения со­циальной напряженности, находящей выражение в соци­альных конфликтах, призвано играть широко принятое в концепциях американских социальных психологов поня­тие «относительной депривации» [^17], введенное Ста-уффером с соавторами. Изучая удовлетворенность ско­ростью «роста» по службе, они с удивлением обнаружили, что в авиации, где очередное звание присваивалось быст­рее, чем в военной полиции, недовольных оказалось больше. Исследователи объяснили это тем, что быстрое продвижение в авиации завышало ожидания летчиков,

^ Собственно, все доктрины «человеческих отношений» в промыш­ленной социальной психологии и социологии на этом и дер­жатся.

в то время как в военной полиции очередного повышения служащие ожидали как исключения и поэтому были до­вольны.

Термин «относительная депривация» выражает раз­рыв между ожидаемым и действительным. Его дополняет гермин «относительная благодарность», описывающий чувство, возникающее при получении неожиданного блага. Аналогом этой пары понятий является «уровень сравне­ния», предложенный Тибо и Келли (которые, в свою оче­редь, заимствовали его из психофизики, где он известен как «уровень адаптации»). Согласно их концепции, чело­век определяет значимость того или иного результата от­носительно какой-либо точки. Так, небольшая похвала, которая ранее рассматривалась как унизительная, после резкой критики может показаться приятной. Второй стан­дарт, который применяется в процессе сравнения, называ­ется «уровнем сравнения по альтернативе». Так, человек, которому не нравится его теперешняя работа, уйдет на другую, более приятную, но останется, если имеющаяся альтернатива еще хуже, чем настоящая [431].

Впоследствии понятие «уровень сравнения» легло в основу широко пропагандируемой объяснительной схемы, известной как «революция растущих ожиданий». Ее смысл состоит в том, что причиной социальных кон­фликтов в США объявляются непомерно возросшие тре­бования обездоленных слоев населения, которые неоправ­данно быстро хотят поправить свое положение. В этой схеме большую роль играют те данные, которые добывают и социальные психологи.

Оставив в стороне истинное положение вещей, подлин­ные причины: эксплуатацию одних социальных групп другими, вопиющий разрыв между бедными и богатыми, эти исследователи в ряде случаев стремятся объяснить вспышки классовых конфликтов, найдя им место в психо-логизированной картине действительности. Цель достига­ется использованием довольно несложных приемов [267, с. 44]. Например, восстание негритянской бедноты в 1965 г. в Уоттсе (Лос-Анджелес), сопровождавшееся погромами и поджогами магазинов (в том числе принадле­жавших богатым неграм), объясняется тем, что: 1) участ­ники этих волнений выросли в Лос-Анджелесе, где уро­вень жизни относительно высок. Если бы они прибыли туда с Юга, где уровень жизни негритянского населения

гораздо ниже, то в соответствии с концепцией «уровня сравнения» они были бы довольны тем, что есть; 2) они, как правило, были недовольны своей работой как грязной, малопрестижной, хотя она опять же была не хуже той, которую их черные соплеменники выполняли на Юге. Это недовольство объясняется слишком быстро растущим «уровнем притязаний», «революцией завышенных ожи­даний»; 3) что касается погромов магазинов, принадле­жавших неграм, то это объясняется (в соответствии с теорией агрессии и фрустрации Миллера и др.) смеще­нием агрессии в связи с возможностью вымещения фру­страции в более безопасной обстановке.

В результате делается совершенно непостижимый вывод, что революция происходит потому, что положение народа улучшается (а не ухудшается), но недостаточно быстро относительно стремлений слишком нетерпеливых и неблагодарных членов общества [267, с. 44]. Логичным следствием такого хода мысли будут известные максимы: «Будь доволен тем, что есть», «Лучшее—враг хорошего» и т. п. Таким образом истинные причины недовольства затушевываются.

Нет смысла доказывать, что подобные рассуждения не имеют ничего общего с действительностью. Продолжая справедливую критику Дойчем теории социального срав­нения Фестингера, можно напомнить, что рабочие осо­знают себя рабочими не через сопоставление с другими рабочими, а через противопоставление классу капитали­стов, что любое внешнее сходство и симпатии, как пока­зывает история любой гражданской войны, уступает место классовой ненависти, когда по разные стороны баррикад оказываются отец против сына, брат против брата.

Однако все эти проблемы по вполне понятным причи­нам остаются в американской социальной психологии да­леко на периферии исследования, и ошибочная, но удоб­ная методология; осложненная специфическим идеологи­ческим видением, порождает весьма странную картину: изолированного индивида в изолированной группе, кон­фликтующей с другими по причине испорченности чело­веческой природы. Реальная же жизнь изображается не просто искаженно, а искаженно в угоду господствующей идеологии.

Глава третья

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ НАУКА И СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ