Ответственность

Термин жэнь переводится Добсоном как «чиновничий», Леггом — как «отно­сящийся к службе». Я следую переводу Д. Ло, поскольку он ближе к значению «бремя», которое этот термин имеет в гл. VI В, 2. То же значение этот иероглиф имеет в «Ши-цзин». Более точным был бы перевод «принятие ноши ответственности». В тексте V А, 7, который посвящен И Иню, Мэй-цзы говорит о его миссии как о «возложении на себя тяжелого груза Поднебесной».

В отличие от Бо-и, которого можно назвать провинциальным Дон Кихотом и который не сыграл какой-либо роли в истории, И Инь был видной фигурой в китайской исторической традиции. Он был советником у основателя династии Шан, Чэн Тана, и его существование подтверждается иньскими надписями, где он упоминается вместе с Чэн Таном; его имя также обнаруживается в списке почитаемых сановников, в честь которых совершались жертвоприношения. Как объяснить, что этот известный советник упоминается в «Лунь-юй» лишь единожды (XII, 22) и что он не играет никакой роли в диалогах Конфуция?

Видимо, ответ следует искать в образе И Иня, данном исторической традицией. Сы-ма Цянь говорит, что, когда И Инь решил стать советником Чэн Тана, он умудрился внедриться в его окружение под видом повара и первоначально общался с ним лишь по поводу достоинств пищи. Только через некоторое время, когда они начали говорить о путях правителя, Чэн Тан сделал его своим советником. Скорее всего, эта версия, которую мы находим также в «Мо-цзы» и «Люй-ши чунь-цю», являлась общепринятой. Ясно, что такой образ не был привлекателен для Кон­фуция.

В завершение истории И Иня Сы-ма Цянь добавляет: «Некоторые говорят, что И Инь был благородным мужем, не состоявшим ни у кого на службе, и Тан послал к нему курьеров, дабы пригласить и приветствовать его. Только будучи приглашенным пять раз, он соизволил явиться на службу к Тану». Такая версия имеется только в «Мэн-цзы», и, быть может, авторы комментариев к русскому переводу правы, предполагая, что под «некоторыми» Сы-ма Цянь имеет в виду Мэн-цзы. Текст трактата заставляет нас заключить, что здесь перед нами пример изменения трактовки исторической традиции в соответствии с новыми идеями (С. 137-138).

Действительно, для Мэн-цзы, подчеркивавшего приоритет учителя и советника перед правителем, фигура И Иня должна была быть особенно значительной. Древняя традиция, однако, полностью противоречила представлениям Мэн-цзы о правильном взаимоотношении между учителем и правителем, которое тот пытался вернуть современникам. Поэтому Мэн-цзы и решил создать необходимый прецедент путем корректировки исторической традиции. Мы уже видели, как Конфуций в лице Бо-и и Щу-ци создал прецедент благородного мужа, воскрешая из забвения историю о неизвестных вождях племени с дальнего запада. Теперь мы видим иной процесс: корректировку образа общеизвестной исторической личности, чье поведение (одобренное авторами исторической традиции) не со­ответствовало идеалу, проповедуемому Мэн-цзы.

В тексте V А, 7 мы читаем: «Вань Чжан спросил: „Некоторые утверждают, будто И Инь пытался привлечь внимание Чэн Тана своими кулинарными спо­собностями. Правда ли это?"

„Нет,— сказал Мэн-цзы.— И Инь пахал в землях Синь и восхищался путем Яо и Шуня. Если что-то противоречило их справедливости и их пути, даже если бы ему была дана Поднебесная, он и не подумал бы об этом (лу чжи тянь ся фу гу е)..." Когда Чэн Тан отправил посланника с подарками, дабы пригласить его ко двору, он отказался, и только после того, как Чэн Тан отправил посланника в третий раз, он изменил свое решение и молвил: „Вместо того чтобы оставаться в полях, восхищаясь путем Яо и Шуня, не лучше ли мне сделать этого правителя подобным Яо и Шуню? Не лучше ли мне сделать этих людей людьми Яо и Шуня? Не лучше ли мне лицезреть это собственными глазами? Творя людей, Небо обязало тех, кто первым достигнет понимания, пробуждать тех, кто слаб в понимании!"» Далее, после точного повторения слов пассажа V В, 1, Мэн-цзы снова возвращается- к теме чувства собственного достоинства благородного мужа и говорит: «Я никогда не слышал, чтобы кто-то мог исправлять других, сгибая себя; пусть останется в одиночестве тот, кто может исправлять Поднебесную, навлекая на себя позор».

Мэн-цзы делает И Иня глашатаем концепции мудреца, как человека, который первым раскрыл общность человеческого сердца и разума (эта концепция пред­ставлена самим Мэн-цзы в тексте VI А, 7) и который ответствен за пробуждение других людей к этой истине. Эта концепция, которая, по-видимому, отражала подход Мэн-цзы к собственной роли, ощущалась им как наиболее существенный отклик на позицию чистоты. Из-за этого И Иню как носителю ответственности приписывается формула, подчеркивающая возможность занять чиновничий пост во времена порядка, так же как и во времена смуты.

В пассаже V А, 7 мы вновь встречаем проблему средств и целей не только в смысле недопустимости дурных средств для обретения Поднебесной, но и как причину для отвержения традиционной версии истории И Иня. Необходимо также обратить внимание на тот факт, что И Инь принимает ответственность власти неохотно, как тяжелое бремя. Мэн-цзы говорил, что управление миром не может сделать благородного мужа счастливым (VII А, 20).