1 Июля 1569 г. Акт новой, Люблинской унии был торжественно подписан. Впредь Польское

королевство и Великое княжество Литовское не существовали раздельно, составив единый

государственный организм. Он имел площадь свыше 800 тыс. кв. км. и население около 8 млн. человек, в том числе территория Короны, т. е. Польского государства, составляла примерно 260 тыс. кв. км, где жили, по самым приблизительным подсчетам, 4,4 млн. человек. В названии новой державы «Государство обоих народов» словом «народ», или «нация», обозначалась не этническая, а государственная принадлежность — речь шла об обитателях Королевства и Великого княжества. В обиход вошел более лаконичный термин, включающий только начало названия, —Rzeczpospolita (от лат. Res publica; в неточной, но привычной русской транскрипции — Речь Посполитая).

Новое политическое объединение часто именовали и продолжают именовать по одной из его составных частей Польшей, Польским государством, и не без оснований, ибо в Речи Посполитой тон задавала польская сторона.

Обе части государства сохранили свою администрацию, казну, войско, суд. Тем не менее процесс консолидации продвинулся далеко вперед. Его облегчила ранее осуществленная перестройка управления Великого княжества Литовского по польскому образцу: с 1565 г. функционировали земские сеймики, с 1566 г. — сейм и т. д. Теперь оба — польский и литовский — сеймы слились воедино. В верхней палате заседали 140 сенаторов (в польский сенат до 1569 г. входили 94 сановника), в нижней — 170 послов, в том числе 122 от Короны. Единой становилась внешняя политика, на Литву была распространена польская монетная система и т, п.; польским дворянам было дано право свободно приобретать земли в Великом княжестве, литовским — в Польше. Общеизвестны отрицательные последствия люблинского акта для украинского и белорусского народов. Им уния принесла усиление феодального гнета. Помноженный на гнет религиозный и национальный, он в скором времени отозвался резким обострением классовой и

национально-освободительной борьбы на востоке Речи Посполитой. По-иному, но в конечном счете тоже негативно, сказалась Люблинская уния на социально-политическом развитии самой Польши. Помещика, у которого был десяток-полтора деревень, в Короне считали богачом. Редко когда число принадлежавших магнату селений превышало полсотни. Владения даже таких знатных и влиятельных польских семейств, как Тарновские или Кмиты, не шли в сравнение с латифундиями Вишневецких, Радзивиллов, Острожских в Великом княжестве. К примеру, у князя Константина Василия Острожского было — не считая полученных в держание королевских имуществ, где князь распоряжался как собственник, — около 1300 сел, сотня городов и замков. Литовско-русские паны держали собственные войска, порой воюя между собой либо на свой страх и риск предпринимая зарубежные походы, например в Молдавию или Валахию. Литовско-русская олигархия в 1569 г. была против своей воли втянута в социальную структуру Польского государства и увидела, что ее страхи напрасны. Могущество ее не пострадало, а прежний

политический баланс в Польше после унии резко нарушился в пользу феодальной аристократии.

К концу 60-х годов польское магнатство и без того кое-что наверстало из упущенного в первой половине XVI в. В условиях же тесной унии его дела пошли гораздо лучше, чему способствовало возникновение на Правобережной и Левобережной Украине новых латифундий, по территории не уступавших иному княжеству. Их владельцы — Потоцкие, Конецпольские и др. — вместе со старым магнатством будут делать в XVII в. политику Речи Посполитой. Люблинская уния, которой так долго и настойчиво добивались экзекуционисты, пошла во благо их давнему сопернику.

Летом 1572 г. умер бездетный Сигизмунд II Август, с ним угасла династия Ягеллонов. До тех пор, пока кандидатом на польский престол почти автоматически становился великий князь литовский, процедура выборов не играла большой роли. Другое дело теперь, когда надо было ожидать борьбы между ставленниками враждующих политических сил внутри и вне Речи Посполитой. На местах, по воеводствам, собрались конфедерации — съезды вооруженной шляхты (собственно говоря, слегка трансформированные сеймики). На время бескоролевья они ведали назначением и сбором податей, учреждали суды и т. д. При этом сразу же обнаружили себя привычные конфликты шляхты со знатью, католиков с протестантами, подогреваемые личными амбициями. С особой силой, увеличивая остроту кризиса, вспыхнула распря в правительственных сферах при назначении временного, покуда не изберут короля, председателя сената. Место досталось, как и хотела олигархия, гнезненскому архиепископу, примасу (главе) польской католической церкви, и такой порядок отныне станет нормой для грядущих бескоролевий.

В ходе долгих дебатов сошлись на том, что государя изберет сейм особого состава — так называемый элекционный (избирательный). Кроме сенаторов и послов, в нем сможет — но не будет обязан — участвовать любой дворянин Речи Посполитой. Предложение, примерно воспроизводившее процедуру, какую в 1530-х годах пообещал мятежной шляхте Сигизмунд I, исходило из экзекуционистских кругов. Его подхватили наиболее проницательные нолитики противоположного, магнатского лагеря. Во-первых, это создавало им славу ревнителей шляхетских свобод и равенства. Во-вторых, предложенный порядок вопреки видимости был на руку именно аристократии. Благодаря ему на чашу политических весов были брошены голоса загродовых шляхтичей — тех неимущих дворян, что лишь номинально принадлежали к правящему классу, зачастую кормились при магнатских дворах и были рупором их интересов. Примас и его единомышленники позаботились назначить местом выборов Варшаву: в Мазовии загродовая шляхта была особенно многочисленной.

Первый в истории Речи Посполитой элекционный сейм открылся в начале апреля 1573 г. После месяца трудных переговоров приступили к голосованию. Кандидатура соотечественника отпала первой, ибо честолюбивое соперничество влиятельных польских политиков оказалось абсолютно непримиримым. Остались иностранные претенденты. Среди них были русский царь Иван IV, шведский король Юхан III, сын германского императора Максимилиана II Габсбурга. Их послы и тайные агенты сыпали деньгами и обещаниями. В конце концов победа осталась за Генрихом Валуа, братом французского короля Карла IX. У него не было твердой опоры ни в Речи Посполитой, ни по соседству, и, значит, не надо было особенно бояться установления в стране абсолютизма.

Тем не менее сейм принял дополнительные меры предосторожности. От лица сейма Генриху Валуа в Париж были отправлены два документа. Только после их принятия польская делегация вручила французскому принцу привезенный с собой декрет об избрании его королем. В соответствии с первым из документов Генрих обязывался уплатить государственный долг Речи Посполитой, ежегодно вносить в ее казну по 40 тыс. флоринов и многое другое. То было нечто вроде частного соглашения страны со своим новым монархом, которое не задевало основ польской государственности. Зато оно свидетельствовало, насколько Франция, выступавшая его гарантом, была заинтересована в избрании Генриха, поскольку это давало возможность взять в клещи смертельного врага Французского королевства — Габсбургскую монархию.

Иной характер носил второй документ — «Артикулы» (иначе - «Статьи») — избранного в 1573 г.

короля. В нем были закреплены принципы государственного устройства Речи Посполитой,

просуществовавшие более двухсот лет, до 1791 г. Первый пункт «Артикулов» утверждал незыблемость вольного избрания монарха дворянством. От своего имени и от имени будущих королей Генрих клялся не употреблять титула «наследственный государь». Венчала же грамоту едва прикрытая угроза антиправительственного мятежа. «А если бы мы, — от королевского имени объявляла заключительная статья, — совершили что-либо против прав, вольностей, артикулов и условий или чего-либо не выполнили, то мы освобождаем граждан. . . от должного нам послушания и доверия».

По «Генриховым артикулам», издание законов и решение важных дел, в том числе созыв посполитого рушенья и раскладка податей, были признаны прерогативой вального сейма. Предусматривался обязательный его созыв каждые два года, если ранее того не возникнет чрезвычайной надобности, и оговорено, что сейм не может заседать дольше шести недель. Дворянство таким образом страховало себя от возможных попыток монарха обойти сословное представительство, подолгу не созывая сейм (как делал в свое время Сигизмунд II Август) или затягивая его работу. В «Артикулах» подробно перечислялось, чего не вправе делать король: ему нельзя уменьшить число придворных должностей, запрещено делить на части уже собранное посполитое рушенье и т. д. Важным нововведением было создание при короле постоянного

совета из 16 сенаторов, назначаемых сеймом на двухлетний срок, «без их совета и ведома мы (т. е. государь) и потомки наши ничего не должны предпринимать в текущих делах». О таком контрольном по отношению к королю органе речь заходила давно. Но только теперь замысел превратили в жизнь, еще сильнее ограничив королевскую власть. И если по старым, экзекуционистским проектам в совет должны были войти на паритетных началах представители сената и посольской избы, то созданный в 1573 г. орган был исключительно сенаторским.

Навязанные Генриху Валуа условия ясно показывали, как возросло политическое влияние знати. Враждебная ей среднешляхетская партия, в которой по-прежнему сильны были протестанты, добилась лишь одного: несмотря на противодействие епископата, в «Генриховы артикулы» вошел пункт о веротерпимости. Вожди шляхты надеялись взять реванш при новом бескоролевье. Наступило оно нежданно скоро. Очень недовольный порядками Речи Посполитой и не сумевший наладить контакт с придворной камарильей Генрих Валуа пробыл в Польше всего пять месяцев. Получив известие о смерти старшего брата, он тайком покинул Краков в ночь на 19 июня 1574 г. и бежал в Париж, чтобы занять французский трон.

На исходе 1575 г., когда стало ясно, что беглого монарха не вернуть, снова собрался элекционный сейм. Произошли «двойные выборы»: сенат объявил об избрании Максимилиана Габсбурга, младшего брата германского императора Рудольфа II, а шляхта признала королем трансильванского князя Стефана Батория, заклятого врага Габсбургов. В разгоревшейся схватке за власть шляхетские предводители опередили проавстрийскую группировку. Собрав двадцатитысячное ополчение, они заняли Краков. Весной 1576 г. Баторий короновался, недовольные скоро умолкли. Долго не признавал нового короля только Гданьск, автономию которого урезал сейм 1570 г. Уверенный, что у Габсбурга можно будет выторговать больше уступок, город повел открытую войну с Баторием и выдержал блокаду. В конце 1577 г. война завершилась компромиссом. Гданьск изъявил покорность, заплатил 200 тыс. злотых контрибуции

и согласился ежегодно отдавать в казну часть собираемых им пошлин. Но ненавистные горожанам статуты 1570 г. были отменены.

Бросив все силы на восток, против Ивана IV, чьи войска за 1575 — 1577 гг. продвинулись в

Прибалтике, Речь Посполитая переломила ход Ливонской войны. Летом 1579 г. после недолгой,

двадцатидневной, осады был взят Полоцк, на следующий год — Великие Луки. Однако победы

обходились недешево, а сейм с каждым годом все менее охотно давал деньги. Искать выхода из войны понуждали и нежеланные для Польши успехи тоже воевавших против России шведов. Окончательно поляков склонила к миру неприступность Пскова: его гарнизон под началом боярина Ивана Шуйского бился упорно, совершая частые и опасные для осаждающих вылазки. По подписанному в Яме-Запольском (январь 1582 г.) десятилетнему перемирию Речь Посполитая получила от истощенного войной и внутренними неурядицами Русского государства немало: за ней признавались Ливония и Полоцкая земля.

Во внутренних делах Стефану Баторию (1576 — 1586 гг.) повезло меньше, хотя он и здесь проявил незаурядные таланты государственного деятеля. Вознесшая его на престол шляхта не осталась глуха к голосам из магнатского лагеря и габсбургской пропаганде, пугавшим призраком королевского деспотизма.

Связанный по рукам и ногам «Генриховыми артикулами», которые он, как и все последующие монархи Речи Посполитой, должен был принять, Баторий вынужденно лавировал, искал опору то у одной из аристократических клик, то у другой. Смерть Стефана Батория принесла очередное междуцарствие и смуту. К трону Речи Посполитой снова рвались Габсбурги, заручившись поддержкой многих сенаторов. Контркандидатом средней шляхты на сей раз был шведский королевич Сигизмунд. В августе 1587 г. одновременно собрались два элекционных сейма и каждый избрал своего короля. Войне между соперниками положила конец победа Яна Замойского

над войском австрийского эрцгерцога Максимилиана в январе 1588 г. под Бычиной. В пользу Сигизмунда III (1587 —1632 гг.) говорило то, что по матери он был Ягеллоном и,

следовательно, поддерживалась династическая традиция. Еще привлекательнее в глазах польских политиков выглядела возможность таким способом связать Речь Посполитую и Швецию личной унией, что предполагало передачу Кракову занятой шведами Северной Прибалтики.

В действительности эта политическая комбинация лишь еще больше запутала клубок противоречий на северо-востоке Европы. Когда в 1592 г. Сигизмунд унаследовал отцовскую корону, в Швеции возобладала партия, враждебная ему и самой идее союза с Речью Посполитой. Силой оружия доказать свои права Сигизмунду не удалось, но он продолжал титуловать себя шведским государем. Такое упрямство добавило лишний повод для серии польско-шведских войн, первая из которых началась в 1600 г. Опасные для Речи Посполитой осложнения принес вынашиваемый Замойским план завладеть Дунайскими княжествами, чтобы потом ударить на турок. Непрочные успехи, достигнутые при этом, резко испортили отношения Кракова как со Стамбулом, так и с Веной.

На неспокойном внешнеполитическом фоне особенно грозно выглядело нарастание социальных конфликтов. Очагом их стала Украина. Едва было подавлено народное восстание под предводительством К. Косиньского (1591—1593 гг.), как осенью 1594 г. поднял казаков, крестьян, ремесленников Северин Наливайко. Повстанцы взяли Брацлав, Винницу и другие города, движение вскоре перебросилось в Белоруссию. Послав на Украину большое войско во главе с гетманом Станиславом Жолкевским, власти только в июле 1595 г. овладели положением.

Социально-политический баланс в Речи Посполитой на рубеже XVI —XVII вв. осложнялся тем, что назревала новая смута внутри правящего класса. Дворянство будоражили слухи (надо сказать,

небеспочвенные) о намерении короля нарушить «Генриховы артикулы», отменить выборность монарха, перестроить государственное управление и войско. Для кальвинистов и лютеран было неприемлемо католическое рвение Сигизмунда III: тот поощрял иезуитов и сквозь пальцы глядел на участившиеся погромы протестантских церквей. Многих шляхетских политиков

раздражало его заигрывание с Габсбургами, у которых король искал поддержки своим

централизаторским замыслам, надеясь вместе с тем с помощью Вены расчистить себе путь к шведскому престолу. Такой правительственный курс угрожал неприятными внешнеполитическими последствиями, в том числе войной с турками, чего Речь Посполитая в тот момент стремилась избежать. Когда в 1592 г. просочились сведения о тайных переговорах двора с Веной и о готовности короля даже отдать Речь Посполитую Габсбургам взамен за деньги и войска для отвоевания Швеции, в шляхетской среде громко заговорили о детронизации Сигизмунда III. Его смещения требовал и канцлер Ян Замойский — виднейший политический деятель эпохи, являвшийся непримиримым противником прогабсбургской ориентации, считавший себя незаслуженно обойденным монаршими милостями. Сигизмунду удалось сохранить корону, хотя на сейме он выслушал немало неприятных для себя речей. В результате конфликт еще больше расшатал устои монархии. Сейм 1592 г. был практически сорван: послы разъехались, не приняв никаких постановлений.

19