2.6.5. Этнология и археология: от эволюционизма к антиэволюционизму

В археологии первобытности идея развития господствовала, по существу, с самого ее начала. В этнологию первобытности она проникла тогда, когда началось теоретическое осмысление собранного этой наукой фактического материала. Первые теории этнологии были эволюционистскими совершенно независимо от того, что находилось в центре внимания исследователя: культура или общество. Я уже упоминал книгу Э. Б. Тайлора «Первобытная культура» (1871), в которой была дана яркая картина развития первобытной религии.

В центре внимания уже известного нам Л.Г. Моргана находилась не культура, а общество. В его знаменитой работе «Древнее общество» (1877) была изложена первая научная концепция развития первобытного общества и его превращения в общество классовое. Это была теория одновременно двух наук: во-первых, этнологии первобытности, во-вторых, палеоисториологии, т.е. истории доклассового общества. Она была почти целиком построена на этнографическом материале. И это было неизбежно.

Ни первобытная археология, ни палеоантропология, взятые сами по себе, не в состоянии нарисовать картину развития общественных отношений первобытности. Это может сделать только этнология. Не все этнологические концепции являются теориями первобытной истории. Но любая подлинно научная теория первобытной истории может быть только этнологической и никакой другой. Работа Л.Г. Моргана положила начало науке о первобытной истории — палеоисториологии.

И снова бросается в глаза различие между неоисториологией и палеоисториологией. В неоисториологии движение познания шло от описания индивидуальных событий к пониманию истории как процесса. Исходным пунктом палеоисториологии явился взгляд на первобытную историю как на закономерный процесс. Движение познания в этой науке шло от самого общего понимания данного процесса, которое мы находим уже у А. Фергюсона, к все более и более конкретной картине, которая складывалась на основе не только данных этнографии, но и материалов археологии и палеоантропологии.

Эволюционизм господствовал в этнологии почти до конца XIX в. Широкое распространение он получил и в России. Его сторонниками были Максим Максимович Ковалевский (1851 —1916), Лев Яковлевич Штернберг (1861 —1927), Николай Николаевич Харузин (1865 — 1900), Митрофан Викторович Довнар-Запольский (1867 — 1934) и многие другие ученые.

А затем в западной науке начался крутой поворот к эмпиризму и антиэволюционизму. Как и в случае с исторической наукой, здесь также действовали социальные причины. Вот что писал об этом крупнейший американский этнолог и культуролог Лесли Олвин Уайт: «Использование эволюционной теории вообще и теории Л. Моргана, в частности, К. Марксом и радикальным социалистическим рабочим движением вызвало сильную оппозицию со стороны капиталистической системы. Вследствие этого антиэволюционизм стал символом веры определенных слоев общества... Он стал философией оправдания церкви, частной собственности, семьи и капиталистического государства подобно тому, как «социальный дарвинизм» стал философским оправданием безжалостной эксплуатации в промышленности».^{132 White L. A. The Concept of Evolution in Cultural Anthropology // Evolution and Anthropology: A Centennial Appraisal. Washington, 1959. P. 109.}

Но сводить все только к действию социальных факторов нельзя. Были причины и сугубо научные. Эволюционистские концепции в этнологии являлись по своему существу унитарно-стадиальными. В центре их находилось развитие общества вообще или культуры вообще. И если они никак не интерпретировались, то выступали как абстрактные схемы, которые отталкивали исследователей, имевших дело не с обществом вообще, а с конкретными социоисторическими организмами, представлявшими собой части человеческого общества в целом. Если же они интерпретировались, то их истолкование было линейно-стадиальным. И тогда эти схемы нередко вступали в противоречие с этнографической реальностью.

Все это и вызвало к жизни диффузионизм, о котором уже было достаточно сказано (1.6.3), и различного рода другие концептуальные течения, сторонники которых либо совсем отвергали идею развития, либо, в лучшем случае, оттесняли ее на задний план. В числе этих течений — французская социологическая школа, созданная Э. Дюркгеймом, функционализм или школа структурно-функционального анализа, основателями которой были английские этнологи Бронислав Каспар Малиновский (1884 — 1942) и Альфред Реджинальд Радклифф-Браун (1881 — 1955), и американская школа исторической этнологии во главе с Ф. Боасом. Антиэволюционистские идеи проникли и в Россию. В русской науке с резкой критикой эволюционистских построений выступил этнограф Александр Николаевич Максимов (1872 — 1941), работы которого недавно были переизданы (Избранные труды. М., 1997).

Ранее уже было приведено высказывание виднейшего диффузиониста Л. Фробениуса, в котором говорилось о возникновении, расцвете и гибели культур. Не чужд идеям плюрализма и циклизма был и Э. Дюркгейм. «...Фактически, — писал он в работе «Метод социологии» (1895), возражая поборникам идеи поступательного развития человечества как целого, — этого прогресса человечества не существует. Существуют же и даны наблюдению лишь отдельные общества, которые рождаются, развиваются и умирают независимо одно от другого».^{133 Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1991. С. 425.}

В результате распространения всех этих течений эволюционизм из западной этнологической науки был на долгое время почти полностью вытеснен. Подобное явление наблюдалось и в археологии. К диффузионизму склонялся крупнейший шведский археолог, создатель типологического метода в археологии Оскар Монтелиус (1843 — 1921), еще в большей степени датчанин Софус Отто Мюллер (1846 — 1834). Австрийский этнограф и археолог Освальд Менгин (1888 — 1973) положил в основу своей книги «Всемирная история каменного века» (1931) гребнеровскую идею «культурных кругов». Наряду с диффузионизмом получил широкое распространение миграциоиизм (1.6.2).