Тема 10. Коммуникативная сторона общения

Анализируя «состав» своего общения, трудно пройти мимо такого очевидного факта, что общение - это коммуникация, т. е. обмен мнениями, переживаниями, соображениями, настроениями. И в задушевных беседах с друзьями, и в напряженных переговорах с оппонентами, и выступлении на собрании, и в объяснении с самим собой, и перебранке с соседями, и в признании в любви - в любой конкретной ситуанпи общения мы всегда что-то сообщаем партеру и что-то узнаем от него, что-то слышим, а что-то говорим сами (вслух или "без слов").

Содержание конкретной коммуникации может быть очень различным: обсуждение свежих новостей или старых, как мир, проблем, сообщение о погоде или спор о политике, рассказ об "их нравах", или призыв мыть руки перед едой, восторг по поводу нашумевшей выставки или недоумение после недавних высказываний жены и о многом другом, всего не перечислишь. Что бы это ни было – это всегда коммуникация, и представить себе общение без нее невозможно.

Существенно и то, что именно с коммуникативной стороной общения мы часто связываем представления об эффективности общения. Именно здесь лучше всего видны удачи и неудачи. Если мы не смогли объяснить то, что хотели, то вряд ли мы, получим удовлетворение, а поняв, наконец, что же хотел сказать партнер, обрадуемся.

Сталкиваясь с неэффективным общением, мы чаше всего "подозреваем" коммуникацию: мои ошибки связаны с тем, что я не с того начал, не о том говорил, не с того боку подъехал, не то ответил и т.д .

В социальной психологии существует большое количество исследований, посвященных процессу коммуникации в общении и его закономерностям. Имеющиеся результаты во многом проясняют, как и при каких условиях коммуникация будет эффек­тивной. Они могут быть полезны и нам, так как помогают осознать тот круг проблем, который возникает при анализе общения.

Вначале нам необходимо как можно яснее описать, что же понимается под "коммуникацией в общении". Выло бы неверным считать, что этот термин означает просто обмен информацией. Общение не просто "сотрясение воздуха", коммуникация в общении всегда значима для его участников, так как обмен сообщениями происходит не "просто так", а ради достижения каких-то целей, удовлетворения каких-го потребностей и т. п. Мы не передаем информацию, а информируем, не обмениваемся знаниями о тяготах жизни, а жалуемся или сочувствуем, не оглашаем свои анкетные данные, а приглашаем на день рождения. Иначе говоря, та информация, котрая переда­ется и принимаемся, есть лишь средство достижения цели, лишь возможноеть удовлетворения желаний. Полому далеко не случайно, что вопрос об эффективности общения (г. е. вопрос о степени достижения целей общения) чаще всею ставится как вопрос об эффективности именно коммуникации. Следовательно, анализ и понимание "самой по себе" коммуникации в общении принципиально невозможен – он всегда должен проводиться вместе с анализом целей и значимости общения для каждого из партнеров. Соответственно вопрос об успешности, эффективности коммуникации в общении, который нас особенно интересует; также будет решаться в зависимости от учета целей каждого из партнеров.

Если бы мы знали, в чем состоит суть всех возможных барьеров на пути коммуникаций, то у нас появилось бы тогда представление о том, что можно преднринять, чтобы на них не натолкнуться. Скажем, в одном случае следует говорить на понятном языке, а в другом — вообще не говорить «про это». Иными словами, зная природу барьеров, можно было бы осознать необходимые и достаточные условия их преодоления в общении. Таким образом, перед нами стоят следующие вопросы:

I. Что препятствует эффективной коммуникации?

2 Каково происхождение барьеров?

3. Какие условия надо соблюдать, чтобы преодолевать барьеры?

БАРЬЕРЫ НЕПОНИМАНИЯ

Во многих ситуациях общения человек сталкивается с тем, что его слова, его желания и побуждения как-то неправильно воспринимаются собеседниками, «не доходят» до него. Иногда даже складывается впечатление, что собеседник защищается от нас, наших слов и переживаний, что он возводит какие то преграды, защитные сооружения, заборы и плетни на пути общения. Проходя через нагромождения этих барьеров, наши слова частью застревают в них, частью изменяются до неузнаваемости. Между тем бывают (правда, значительно реже) и такие ситуации, когда то, что мы говорим, не нагалкивается на преграды, когда путь для того, что передается, открыт и достигается полное взаимопонимание. От чего же зависит появление барьеров, почему они возникают, что, собственно, они защищают и есть ли какие-нибудь общие правила обороны, строительства и эксплуатации лих «фортификацноннмх сооружений»?

В сущности, каждому человеку есть что защищать от воздействия. Коммуникация – это влияние, следовательно, в случае успеха коммуникации должно произойти какое-то изменение в представлениях о мире того, кому она адресована. Между тем не всякий, кому адресована коммуникация, хочет каких-либо изменении, ведь они могут нарушить его представление о себе и мире, его образ мыслей, его отношения с другими людьми, его душевное спокойствие в конце концов. Изменения, вызванные коммуникацией, могут потребовать решительной перестройки всего внутреннею мира человека, подорвать веру в себя, вынудить к несвойственным ему действиям. Естественно, что каждый будет защищаться от такой чреватой последствиями информации.

Разумеется, не всякая информация, не всякое влияние в общении чем-то угрожает. Наоборот, есть большое количество таких ситуаций., когда те изменения, которых требует полученная информация, благотворны, тогда они помогают человеку, укрепляют ею жизненные позиции, дополняют (не внося противоречий) его картину мира и дают полное эмоциональное удовлетворение. От коммуникации, несущей такое, во всех от­ношениях положительное и приятное содержание, человек не будет защищаться, а станет активно осваивать ее, желать, искать соответствующие ситуации.

83

Получается, что, с одной стороны, человек естественно должен защищаться от любой угрожающей неприятными последствиями или подозрителыюй информации, но, с другой стороны, должен не пропустить, не оттолкнуть, искать «хорошую» информацию. Следовательно, он должен уметь каким-то образом отличать «хорошую» информацию от «плохой», «пропускать» первую и «останавливать» вторую. Каким образом это происходит?

Интересное и оригинальное понимание тех социально-психологических механизмов, которые создают барьеры на пути коммуникативною воздействия, предложил выдающийся советский ученый, историк и психолог Поршнев. Изучая истоки человеческого общения и взаимодействия, субстратом которых является речь, Поршнев пришел к выводу, что в своем исходном существе речь была способом внушения, или суггестии, самым мощным и могущественным из средств воздействия, имеющихся в арсенале человека. Об этом он писал так «Всякий говорящий внушает». Механизм такого внушения состоит в следующем: "..если налицо полное и без­оговорочное доверие... то человеческие слова у слушающею вызывают с полной необходимостью те самые представления, образы и ощущения, которые имеет в виду говорящий, а полная ясность и безоговорочность этих вызванных представлений с той же необходимостью требует действий, как будто эти представления были получены прямым наблюдением или познанием, а не посредством другого лица... Прямое внушение опасно — оно может привести человека к несвойственным, чуждым ему мыслям и поступкам, сделать орудием того, кто владеет этим оружием. Защищаясь, человек "отпускает" другим доверие очень осторожно. Поэтому хотя всякий говорящий внушает, однако далеко не всякое словесное внушение приемлется как таковое, ибо в подавляющем большинстве случаев налицо и встречная психологическая активность", называемая контрсуггестией, "противовнушением", которая содержит в себе способы защиты от неумолимого действия речи. Именно контрсуггестия и является главной причиной возникновения тех барьеров, которые выстраиваются на пути коммуникации.

Б. Ф. Поршнев, рассматривая механизм контрсуггестии, выделил такие ее виды, как «избегание», «непонимание» и «авторитет». Как мы увидим, избегание и авторитет – это защита от «источника» коммуникации, а непонимание – от самого сообщения.

Поскольку контрсуггестия — это защита от внушения, а внушение возможно только при наличии доверия к тому, кто внушает, то, по сути дела, вся конгрсупеегия — это защита от доверия (или доверчивости). Если я откажу в доверии человеку или его информации, я тем самым защищусь от его воздействия. Поэтому основной вопрос, на который как бы должен ответить каждый в ходе любого общения, это вопрос о доверии к собеседнику и к тому, что он говорит.

Если мы не доверяем человеку (он «чужой», «опасный», «чуждый»), то мы можем уйти, не слушать ею и т. д. и тем самым блокировать ею коммуникацию. Следовательно, важно уметь определять, кто «чужой». В ситуациях межгруппового взаимодействия или приравненных к ним вполне надежное отделение «своих» от «чужих» происходит на основе социальной стереотипизации и особых затруднений не вызывает. Поэтому здесь мы не будем к этому возвращаться, считая, что человек уже определил, «свой» перед ним или нет. Но что касается признаков самого коммуникативною воздействия собственно сообщения, тех признаков, по которым определяемся степень его «чуждости» и, следовательно, опасности, то о них нам еще ничего не известно, и поэтому их мы в дальнейшем будем обсуждать.

ИЗБЕГАНИЕ.

Первый и наиболее кардинальный способ контрсупесгии, выделяемый Б.Ф. Поршневым, это избегание источников воздействия, уклонение от контакта с партнером, при котором вообще никакое общение становится невозможным. Определив партнера как опасного в каком-то отношении, «чужого», «врага» «недоброжелателя», человек просто избегает общения с ним или, если совсем уклониться невозможно прилагает все усилия, чтобы не воспринять ею сообщение. Со стороны эта «зашита» очень хорошо видна — человек невнимателен, не слушает, «пропускает мимо ушей», не смотрит на собеседника, постоянно находит повод отвлечься, использует любой предлог для прекращения разговора.

85

Избегание как вид защиты от воздействия проявляется не только в избегании людей, но и в уклонении от определенных ситуаций, таких, в которых может возникнуть, опасность «вредного» воздействия. Когда кто-то в кино закрывает глаза «на страшных местах» - это попытка избежать эмоционально тяжелой информации. Когда кто-то, не желая, чтобы на его решение или мнение оказывали влияние, просто не приходит на назначенную встречу или заседание – это гоже избегание. Многие люди, пережившие блокаду Ленинграда, стараются даже не вспоминать о ней, их трудно, например, уговорить пойти в кино на фильм «про блокаду». Или еще установленный факт: иссле­дования показывают, что, например, статьи о том, что курение вызывает рак, постоянно читают 60% некурящих мужчин и всего около 30% курящих. Остальные 70% просто уклоняются от возможности получения таких «вредных» для них знаний. Таким образом, самый простой способ защиты от воздействия – избежать соприкосновения с источником этого воздействия.

Авторитет.

Действие авторитета как вида контрсуггестии заключаемся в том, что, разделив всех людей на авторитетных и неавторитетных, человек доверяет только первым и отказывает в нем вторым. Авторитетным людям оказывается полное доверие и по отношению к их речи контрсуггестия «не работает». Зато ко всем остальным, кому в авторитетности отказано, доверия нет никакого, и, следовательно, то, что они говорят, не имеет никакого значения. Таким образом, доверие и недоверие как бы персонифицируются, они «зависят» не от особенностей передаваемой информации а от того, кто говорит. Внушающая сила речи, суггестия, как бы канализируется, вгоняется в жесткие рамки, а все, что выпадает из этих рамок, автоматически подвергается действию контрсуггестии и не воспринимается.

Действие этого вида контрсуггестии хорошо отражено, например, в пословице «яйца курицу не учат» — однозначно сказано, что если некто относится к партнеру, как «яйцо к курице» (по возрасту, образованию, опыту и т.п.), то его можно не слушать, он «не авторитет».

В связи с таким действием авторитета очень важно знать, откуда он берется, от чего зависит присвоение конкретному человеку авторитета. Очевидно, здесь можно найти много разных «оснований». Это может быть и социальное положение (статус) партнера, ею превосходство по важному в данный момент параметру, принадлежность данного партнера к реальной «авторитетной» социальной группе, или его привлекательность в определенных ситуациях, хорошее отношение к адресату воздейст­вия, принадлежность к тем воображаемым, но важным для него группам, которым он безусловно доверяет. В общем и целом все те схемы, которые «запускают» механизм социальной стереотипизации, могут способствовать авторитетности человека. Механизм стереотипизации как раз и предназначен для отделения «хороших и важных» людей от «плохих и неважных». По основания для этого у каждого свои, и определяются они собственным положением в системе общественных отношений, собственной историей и основными ценностями.

Например, одно дело, когда советы по воспитанию детей дает простая женщина без специального образования, но мать-героиня, и совсем другое, когда те же советы дает психолог-профессионал, но не имеющий ни детей, ни семьи. Чьи советы будут иметь большую эффективность? Это зависит от того, что для нас важнее – личный опыт или теоретические знания. Если важнее опыт, то мы внимательно выслушаем мать-героиню и, вероятно, вообще не обратим внимание на слова психолога. Если же для нас очень существенна научная база воспитания, то мы, скорее всего, выслушаем психолога и не будем серьезно относиться к словам матери-героини («это ее частный опыт, почему я должен на него опираться, если он не имеет никакою научною обоснования?)» Может также быть, что самое важное дня нас в советчике – это не знания и опыт, точнее, не превосходство по знаниям или опыту, а его принадлежность к уважаемой или неуважаемой социальной группе. Скажем, мы не доверяем молодым: у них вечно какие-то новомодные штучки. Тогда тот, кто старше в этой ситуации, тот и авторитет. Или самое важное — степень консервативности советов, а по сути дела, согласие с нами, поскольку мы сами крайне консервативны. Тогда авторитетом будет тот, кто, но нашему мнению, может быть более старомоден, скорее всею, это многодетная мать.

87

88

Главное, что те социально-перцептивные навыки, которые есть у каждого, вполне позволяю наделить или не наделить источник информации авторитетом и, следовательно, доверием и предрешить таким способом степень эффективности его воздействия.

Кроме указанных., так сказать, социально-перцептивных оснований авторитета, могут быть и просто «социальные» авторитеты, т. е. такие, которые ясны до всякого взаимодействия, когда признается, например, только авторитет бога или монарха. В этом случае ограничение суггестии выступает в своем предельном случае, когда контрсуггестия распространяется на речь всех людей, кроме одного (а если этот один – бог, то просто на всех людей). Тогда оказывается, что человек закрыт практически для всех воздействий. «Когда какой-нибудь старейшина рода, вождь племени, глава государства или руководитель церкви получал авторитет, таким образом, люди могли отказать в неограниченном доверии множеству остальных».

Понятно, что, только учитывая характер формирования представлений об авторитете у собеседника, можно надеяться на реальную эффективность общения.

Непонимание.

Далеко не всегда есть возможность определить источник информации как опасный, чужой или неавторитетный и таким образом защититься от нежелательного воздействий. Довольно часто какая-то потенциально опасная для человека информация может исходить и от людей, которым мы в общем и целом доверяем («своих» или вполне авторитетных). В таком случае защитой будет «непонимание» самого сообщения. Любое сообщение можно не понять – по результату это то же самое, что не слышать и не видеть, только воздействие пробуксовывает теперь в другом месте.

Б.Ф.Поршнев выделяет четыре уровня непонимания: фонетический, семантический, стилистический и логический. Как мы увидим в дальнейшем, все они связаны с определением некоторых свойств передаваемого сообщения, которые позволяют считать это сообщение «чужим» и потому опасным. Очень упрощая, можно сказать, что в основе всех этих способов определения угрожающей информации лежит

следующее, вполне понятое представление: «чужие говорят не так, как мы», или «чужие говорят на чужом языке». Определив признаки «чужого» в сообщении, человек защищается, срабатывает контрсуггестия, он не нонимает собеседника.

Фонетический уровень непонимания

Первый уровень непонимания – фонетический. Действительно, если с нами

говорят на непонятном языке, на иностранном, например, мы можем быть спокойны -

внушение нам не угрожает. Мы ничего не понимаем, так как слушающий в таком случае

располагает не тем набором фонем, чем говорящий и произносимое сливается для него

в трудно различимый или вовсе неразличимый поток. Фонетическое непонимание имеет

диапазон от незначительною (например, в произношении некоторых слов) до полного и

может иметь различные источники. Неполное понимание будет не только тогда, когда

говорят непонятно, но и когда говорят быстро, невнятно, с акцентом, котла

используются незнакомые или несоответствующие контексту жесты или жестикуляция

слишком активная и быстрая.

Интересный пример «включении» фонетическою уровня непонимания описан в истории антифашистской пропаганды. Антифашистская передача «Человек из народа», транслировавшаяся из Советского Союза на Германию на немецком языке в годы второй мировой войны, выходила в эфир в минуты пауз между передачами гитлеровскич радиостанций и на их волне. Высказывания «человека из парода», ограниченные во времени, состояли всего из нескольких фраз, например: «Все ложь! Вспомните, что Гитлер обещал всем победоносно завершить войну еще в 1941 году». Опасность вклинивания восточной информации заставила фашистских дикторов говорить скороговоркой и сокращать паузы, и тут-то и срабатывал фонетический барьер. В результате стали поступать многочисленные жалобы немцев на непонимание дикторского текста и невозможность различить, где кончается одна передача и начинается другая.

Когда врачи не хотят, чтобы больной понял их, то он, конечно, ничего не поймет:

срабатывает фонетический барьер, который врачи используют сознательно. Тот же

самый фонетический барьер, конечно, и не подозревая о его существовании, но уже

89

новыми значениями, благодаря чему непосвященный человек не в состоянии что-либо понять. К примеру, в так называемом блатном жаргоне «капуста», «хвост», «перо» не имеют ничего общею с тем значением, которое они имеют в обыденном языке. Следует, однако, уточнить, что далеко не всегда при использовании жаргона или подобного ему языка специально преследуется цель «быть непонятным». Существует, скажем, научный жаргон, профессиональный, студенческий. Так, далеко не все родители студентов знают; что их дети могу г называть родной дом «стойлом», а общежитие «резиденцией». И если их сын сообщает, что «у нашею ректора, наверное, крыша поехала: он решил, что на­до стоять буквой зю не месяц, а два», то сомнительно, что они поймут, о чем идет речь. Мало того, они могут решить, что это их не касается. Между тем речь идет о том, что сыну предстоит поехать на картошку на целых два месяца и он по этому поводу высказывает свое мнение о начальстве. Кроме того, возможен «жаргон» внутри каких-то компаний, обязанный своим возникновением обычно общим для всех воспоминаниям, событиям. Но каково бы ни было происхождение «непонятного» языка, его пользователи всегда образуют некую группу «знающих язык».

Часто именно семантический уровень непонимания возникает в общении детей и взрослых, хотя они говорят на одном языке, но у детей наблюдается, как правило, урезанные семантические поля слов, и поэтому нет полного взаимопонимания.

Действие семантическою уровня непонимании приводит к очень резкому снижению эффективности общения. Это связано не только с тем, что какие-то наши переживания и слова «не дойдут» до партнера, семантический барьер может не просто задержать непонятное, но и перестроить его: на место одною смысла слова, непонятного по причине семантических различий, подставляется другой смысл, вместо одной эмоции видится другая, в результате воз­никает другое понимание, причем часто неожиданное. Иначе говоря, эффект общения есть, а эффективность низкая.

Очень ярко эти неожиданные эффекты проявились, например, в первых опытах демонстрации кино, когда оно только начинало свою историю. Не будучи знакомы с «языком кино», люди просто вообще ничего не понимали и, видя, например, крупным планом лицо артиста, принимали его за отрубленную голову, путались и уходили. Такая

понимая его действие, используют маленькие дети, когда изобретают свои тайные языки, в которых, например, в словах перед каждым слогом ставится другой слог – помеха, затрудняющая понимание речи. Например, если один малыш говорит другому: «КиМИкиША, киПОЙкиДЁМ киЛОкиВИТЬ киРАкиКОВ киНА киРЕЧкиКУ», то даже бдительные родители могут сразу и не спохватиться, поскольку непонятная речь блокирует понимание.

Фонетический барьер, как и все остальные, работает автоматически. Однако нельзя представить себе дело таким образом, что сначала определяется язык сообщение как чужой, затем сообщение квалифицируется как опасное и как следствие этою возникает непонимание. Так можно объяснить происхождение этого барьера, но не его действие, которое значительно проще: мы не понимаем фонетически непривычную речь. Между тем это именно защита, так как ее можно «убрать», если нам очень важно получить сообщение, то мы понимаем любую, даже совершенно бессвязную речь. Но в обычных условиях барьер – на месте, и поэтому контрсуггестия, защита от

воздействия, включаются автоматически – мы не понимаем.

Семантический уровень непонимания.

Точно так же автоматически срабатывает защита от воздействия и в том случае, если коммуникация происходит, казалось бы, на нашем языке, во всяком случае фонетически он «наш», но по передаваемому смыслу «чужой». В таком случае фиксируется не чужая фонетика, а чужая семантика, и можно говорить о семантическом непонимании. Существование этою барьера на пути понимания определяется самим фактом многозначности слов любого языка. Любое слово, да и любое действие, имеет обычно не одно значение и в зависимости от контекста употребления включает в себя еще много-много смыслов. «Смысловые поля» слов у разных людей различны, и, следовательно, одни и те же (на первый взгляд) слова и действия могут по разным причинам иметь различный (от чуть-чуть другого до прямо противоположного) смысл для разных людей.

Особенно хорошо это видно на примере использования жаргонов или тайных языков. В таких языках известные всем обычные слова «наделяются» совершенно другим смыслом.

91

92

Для адекватного понимания какого-либо сообщения необходима определенная общность «тезаурусов» отправителя информации и адресата. Этот термин введен в научный обиход советским философом ІО. А. Шрейдером. В переводе с древнегрече­ского «тезаурус» означает «сокровище». В данном случае под ним понимается «представление о мире», вся совокупность информации, которой располагает данный человек. Причем у собеседников не должно быть больших различий в запасе инфор­мации, ибо это препятствует эффективным коммуникациям. Например, отмечает Ю.А. Шрейдер, «текст очень содержательной математической статьи не содержит, но существу, никакой информации для человека, который не является специалистом в данной области математики. Тот или иной жест руководителя может не иметь никакого смыслового значения для новичка, но быть вполне конкретным приказом с точки зрения опытною работника, давно знающего своего руководителя. Таким образом, взаимная согласованность тезаурусов источника информации и адресата является предпосылкой успеха коммуникации».

Эта согласованность тезаурусов может существовать на разной основе. Представители одною поколения понимают друг друга лучше, чем «отцы и дети». Люди, которые читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы, жили одной жизнью, имеют не только похожий жизненный опыт, но и один и тот же «духовный багаж». Например, полный смысл вопроса «Здесь продается славянский шкаф?» может понять только человек, смотревший фильм «Подвиг разведчика». Человек же, не знающий происхождения этой фразы вряд ли ее поймет адекватно.

Очень часто семантический уровень непонимания проявляется в тех случаях, когда у человека нет тех же ассоциаций, знаний, того культурного контекста, который позволяет адекватно воспринять не только прямое, «буквальное» значение слов и вы­ражений, но и другие, подразумевающиеся смыслы.

Но даже в тех случаях, когда люди владеют общим культурным контекстом своей эпохи, несогласованность их тезаурусов все равно может иметь место. Она будет определяться тогда другими причинами – уровнем образования, профессией, индивидуальными особенностями. Непонимание очень ярко проявляется в восприятии

93

терминов, иностранных слов, используемых, например, в газетах. Обычно смысл этих слов или хотя бы их оценочная окраска легко понимается из контекста, и поэтому человеку трудно осознать, что слова эти ему непонятны, что ему неизвестно их значение. Однако в прямом эксперименте реальная ситуация с пониманием значения и смысла этих слов проясняется.

Стилистический уровень непонимания.

Следующим уровнем непонимания, который может быть причиной затруднений в общении и его низкой эффективности, является уровень стилистический (или синтаксический).

Человек обязан понять и, следовательно, отразить в каком-то ответе или действии только то словесное обращение, которое подчинено установленной грамматической структуре. В противном случае он вправе третировать обращающегося как невежду или иностранца, а в случае глубокого нарушения грамматики – не находить смысла в его словах и, следовательно, игнорировать их.

Не только явное нарушение грамматики вызывает реакцию непонимания, но и явное нарушение стиля, некоторого соотношения между формой и содержанием сообщения. Например, следующая тирада может вызвать у слушающего в лучшем случае смех: «Показ Пушкиным поимки золотой рыбки, обещавшей при условии ее отпуска в море значительный откуп, не использованный вначале стариком, имеет важное значение. Не менее важна и реакция старухи на объяснение ее старика о неиспользовании им откупа рыбки, употребление старухой ряда вульгаризмов, направленных в адрес старика и принудивших его к повторной встрече с рыбкой, посвященной вопросу о старом корыте». Может привести к непониманию и стилевое переусложнение, когда родной язык воспринимается почти как иностранный. Пример такой ситуации, к сожалению, довольно часто встречающейся в действительности, в юмористической форме выглядит так: «Доклад кончился, и председательствующий профессор Дробыш предложил задавать вопросы. Первым поднялся Пятаков:

- Скажите, пожалуйста, ваш молоток не очень сильно трясет?

94

Докладчик, услышав вопрос, оторопело захлопал глазами. Его путь в науку пролег через среднюю с уклоном и высшую школы. С живым производственником он встретился впервые. Наступила томительная пауза. На помощь молодому коллеге пришел многоопытный профессор Дробыш:

- Товарищ имеет в виду, – пояснил он, — в какой степени одна из важнейших характеристик установки — вибрационная константа – соответствует условиям применения, исключающею негативное воздействие виброфактора на исполнителя.

- Вопрос понял, - облегченно кивнул головой кандидат. Поясняю. В результате проведенных экспериментов удалось выяснить, что частотная амплитуда среднеквадратичной погрешности отклонения рабочей поверхности от мнимой геомет­рической оси совпадает с математическим ожиданием результата, потому есть все основания предполагать, что данное соответствие действительно имеет место.

• Теперь захлопал глазами Пятаков. На помощь опять поспешил профессор: "Докладчик считает, что работать молотком можно. У вас еще есть вопросы?». По сути дела, стиль сообщения, стиль коммуникации точно также «наводит» на определение групповой принадлежности его «хозяина», как фонетика и семантика. Если стиль коммуникации определяется как «чужой», а тем более «враждебный», то понимания ждать не приходится. Существенно, что различение «своего» и «чужого» зависит не от «объективных» характеристик стиля, а от субъективных представлений слушающего.

Важно отметить, что стиль — это не только способ словесных сообщений, но и способ достижения соответствия формы и содержания в коммуникации. В главе «Старые знакомые» говорилось о том, что понимание другого крайне затруднено в тех случаях, когда в его поведении не соответствуют друг другу, не стыкуются вербальные и невербальные элементы. Это тоже проявление несоответствия формы (невербальное, экспрессивное поведение) и содержания (информации в словах). Возможно также несоответствие избранной словесной формы тому эмоциональному содержанию, которое передается. В любом случае можно говорить о «неправильном» стиле коммуникации, который и приводит к трудностям в понимании.

Логический уровень непонимании.

Еще одной причиной неэффективности общения может быть логический уровень непонимания, который вызывается неприятием одним из участников общения логики и аргументов другого. Если человек, с нашей точки зрения, говорит или делает что-то в противоречии с правилами логики, то мы его не только отказываемся понимать, но и эмоционально воспринимаем его отрицательно. При этом неявно предполагаем, что логика есть только одна — правильная, т.е. наша. Однако ни для кого не секрет, что есть и «женская», и «детская» логика. И каждый человек живет и думает по своей логике, но вот в общении, если эти логики не соотнесены или если у человека нет ясного представления о логике партнера, о ее отличиях от собственной, тогда и «срабатывает» барьер логического уровня непонимания.

Примеров несовпадения логических правил, используемых разными людьми, достаточно много. Когда ребенок говорит, что «солнце живое, потому что оно движется», он мыслит по своей, подчиняющейся достаточно строгим законам, логике. И хотя взрослого человека не убедит его аргумент и он может даже посмеяться над ним, тем не менее для детей это вполне достаточный аргумент, и они друг друга отлично понимают.

В исследованиях советских психологов, проводившихся в 20-х годах в Туркмении, испытуемым предлагалось два вида силлогизмов. В одном случае силлогизмы строились из посылок, в которых испытуемые имели собственный практический опыт, только опыт этот переносился в новые условия. Например; «Там, где жарко и сухо, хорошо растет хлогюк; в Англии холодно и сыро, растет там хлопок или нет?».

В другом случае силлогизмы оперировали материалом, в котором испытуемые не имели личного опыта и операции вывода из силлогизма должны были носить чисто теоретический характер. Например: «На дальнем севере, где снег, все медведи белые: Новая Земля находится на дальнем севере. Какою цвета там медведи?».

Испытуемые, живущие в наиболее отсталых условиях (прежде всего женшнны-ичкари), отказывались делать какие-либо выводы даже из силлогизмов, относящих к

9b

*

первому виду. Они обычно заявляли, что не бывали в неизвестном для них месте и не знают, растет ли там хлопок. Лишь при продолжении опыта и просьбе ответить на вопрос («что следует из слов экспериментатора?») они соглашались сделать вывод («но вашим словам, должно получиться, что там хлопок расти не может, если там холодно и сыро, когда холодно и сыро, хлопок не растёт»).

Еще более решительно они отказывались делать выводы, когда предлагался второй вид силлогизмов. Как правило, многие отказывались принять большую посылку, заявляя, что «они никогда не были на севере и никогда не видели медведей; для ответа на этот вопрос нужно обратиться к людям, которые были на севере и видели медведей». Часто они, полностью игнорируя посылку, заменяли вывод из силлогизма собственными соображениями («медведи бывают разные, если он родился красным, он и останется красным»; «мир большой, я не знаю, какие бывают медведи») и заводили общие, основанные на слухах, рассуждения о жизни медведей, разговоры, т. е. каждый раз уходили в сторону от решения задачи.

Некоторые испытуемые полностью отрицали возможность сделать какой бы то ни было вывод из силлогизма этого вида, заявляя, что они «могут рассуждать только о том, что они видели», «не хотят врать», «дать ответ на этот вопрос могут только те люди, которые или видели, или знают». Даже наводящие вопросы («как получается по моим словам?») не приводили здесь к успеху. Они отказывались обратиться к операции логического вывода из данных посылок.

Полное отрицание возможности сделать вывод из положения, в котором нет собственного опыта, недоверие к любой логической операции, если она носит чисто теоретический характер, однако признание возможности делать выводы из собственного практического опыта — вот наиболее характерные особенности этой группы испытуемых.

Очевидно, что если коммуникация, адресованная таким людям, будет построена исключительно по правилам формальной логики, то она вряд ли будет эффективной.

Но сути дела, логика тоже бывает «наша», «своя» и «чужая» Чужая логика неправильная, и, следовательно, к ней мы можем относиться недоверчиво или пренебрежительно. Если мы отказываем логике сообщения в правильности, то на нас не

произведут никакого впечатления разнообразные "следовательно", "исходя из", "мы можем заключить", "потому что" и т. п., так как мы расцениваем это только как "подделку" под логику, и ей не верим. В таком случае можно сказать, что воздействие «натыкается» на логический барьер непонимания.

97