раньше или позже наступает разложение системы. Но и она сменяется новым циклом интеграции вещества и движения.

Но более всего Спенсера интересовало приложение этих идей к обществу, что он осуществил в книге с характерным названием “Описательная социология”. Поскольку ее рассмотрение выходит за границы нашей темы, остановлюсь только на двух ее центральных идеях. 1. Спенсер верил в однолинейную эволюцию живых организмов, человека и общества: природа движется вперед от энергии к жизни, сознанию, обществу, цивилизации, а затем ко все более интегрированным и дифференцированным культурам. 2. Свою концепцию необходимой эволюции природы Спенсер дополнил идеей о “выживании наиболее приспособленных” (социал-дарвинизм). Он был убежден, что естественный процесс уничтожения людей, не способных адаптироваться к среде, обеспечивает постоянное улучшение качества рода человеческого. То есть эволюция приближает общество к стадии, на которой оно будет состоять из индивидов, находящихся в равновесии со своей средой.

Видимо, под впечатлением от бурного развития современной ему биологии. Спенсер и гносеологические проблемы пытался решить на основе биологической наследственности. Для него основой любого научного знания являются врожденные истины, обладающие всеобщностью и необходимостью. Но их источником является не разум (как у Декарта или Канта), а опыт. Он писал: “В настоящее время общепризнано, что прямо или косвенно все общие истины индуктивны, т.е. они или сами проистекали от сопоставления наблюденных фактов, или выведены из истин, происшедших таким путем”.22 Полученные таким путем истины наследуются, подобно биологическим признакам человека. Для Спенсера наука – средство приспособления к среде. Он пишет: “То, что мы называем истиной, указывающей нам путь к успешной деятельности и к последовательному поддержанию жизни, есть просто точное соответствие субъективных отношений с объективными”.23 Позднее этот подход будет развит эволюционной эпистемологией второй половины ХХ века.

§ 2. Критика опыта “вторыми позитивистами”

В конце XIX в. классический позитивизм О.Конта, Д.Милля и Г.Спенсера переживает серьезный кризис и принимает новую форму – эмпириокритицизма (критики опыта). У этого перехода было несколько причин.

22Цит. по: Грязнов Б.С. Эволюционизм Г.Спенсера и проблемы развития науки. В кн.: Позитивизм и наука.

М.: Наука, 1975. С. 59

23Грязнов Б.С. Там же. С. 54-55

41

1.Непоследовательность позитивистов-“классиков”, сохранивших отчасти умозрительность классической философии. Вспомним о спекулятивной реконструкции истории научного познания в контовской концепции “трех стадий” человеческой истории или о представлении Г.Спенсера о философии как отрасли знания, возвышающейся над всеми остальными науками.

2.Прогресс наук, обесценивший многие из тех “синтетических обобщений”, которые выдвинувший их Г.Спенсер считал вечным и неизменным достоянием науки.

3.Появление электродинамики Максвелла и разработка неевклидовых геометрий поставили под сомнение теоретические основания ньютоновской физики, развивавшейся дотоле беспроблемно. Сомнительными оказались ее фундаментальные понятия, ранее казавшиеся бесспорными. Среди них “пространство”, “время”, “причинность”, “масса”, “вещество”, “поле” и т.п. Это породило на рубеже XIX-XX в.в. методологический кризис, охвативший в первую очередь физику и математику.

4.Разработка теории относительности и квантовой механики сделала проблемными наблюдение и измерение, без которых было немыслимо современное естествознание.

Показательно, что за решение возникших вопросов методологии научного познания взялись не философы, а крупные ученые – физики Э.Мах и П.Дюгем и математик А.ПуанкареXII. при совпадении некоторых общих принципов первого и второго позитивизма (приоритет опытного – фактического – знания, описание вместо объяснения

и др.) между ними были в то же время заметные отличи я, вытекающие из более тесной связи последнего с наукой.

Эмпириокритицизм Э.Маха (махизм)

Крупнейшим представителем второго позитивизма стал видный австрийский физик Эрнст Мах (1838-1916), подвергший критике представления Ньютона об абсолютности пространства и времени и принявший активное участие в разработке теории относительности. Поклонником его философских идей был А.Эйнштейн и ряд других физиков-теоретиков. Философия Э.Маха (механизм) была рассчитана в первую очередь на естествоиспытателей, и в эпоху революционной ломки физических представлений стала их “домашней философией”XIII.

Эрнст Мах, отправляясь от позитивистского принципа, что основным материалом научного познания являются ощущения, отказался от спенсеровского представления о философии как синтетическом обобщении законов конкретных наук. Для него задача

42

философии – создание теории научного познания. В этом он смыкается с начавшим развиваться ранее неокантианством.

Согласно австрийскому физику, наука возникает для удовлетворения насущных жизненных потребностей людей. При реализации этой цели она должна, естественно, ограничивать себя минимальными затратами мыслительной энергии, сосредоточившись на исследовании только реальных (эмпирических, состоящих из ощущений) фактов и отказываясь от любой метафизической или религиозной спекуляции. Мах, продолжив, по существу, эволюционистскую теорию познания Г.Спенсера, утверждает: “Научное мышление является последним звеном в непрерывной цепи биологического развития начавшегося с первых элементарных проявлений жизни”.24 И, опираясь на предложенный принцип экономии мышления, продолжает: “Самое экономное и простое выражение фактов через понятия (а не выяснение сущности вещей – Р.Д.), - вот в чем оно (естествознание) признает свою цель”.25 В связи с этим он подвергает критике давно известную гносеологическую концепцию отражения (познание – зеркало природы) за нарушение ею принципа экономии мышленияXIV, за удвоение мира на физический (вне сознания) и психический (внутри сознания). Следуя собственной логике, перекликающейся отчасти с логикой английских философов-эмпириков Д.Беркли и Д.Юма, Мах заявлял, что, поскольку все наши свидетельства о существовании так называемого внешнего мира основываются на ощущениях, а ощущения и только ощущения составляют необходимый и достаточный материал познания, то для науки нет необходимости дополнительно предполагать существование неизвестной реальности, вызывающей эти ощущения, и их функциональные, а не причинно-следственные связи.

Мах выдвигает теорию “нейтральных элементов” мира, согласно которой психическое и физическое – лишь различные стороны этих “нейтральных элементов”XV. Между ними нет существенной разницы, физика и психология рассматривают одни и те же элементы опыта только под различными углами зрения. Согласно австрийскому физику, наши знания отнюдь не являются знанием о внешнем мире, не зависящем от субъекта познания (об объективном), ни просто знанием о внутреннем мире (о субъективном), они представляют собой нечто третье – единый поток опыта, в котором традиционно выделяют внешние (источник) и внутренние (содержание) аспекты. Таким образом, Мах пытается решить классический философский вопрос: существует ли мир вещей реально или же мы имеем дело только с восприятиями? – но получается у него, прямо скажем, маловразумительно и антиреалистическиXVI.

24Мах Э. Популярно-научные очерки. СПб.: 1909. С. 166

25Мах Э. Там же. С. 166

43

В соответствии с принципом “экономии мышления” идеалом науки, по Маху, является чистое описание данных чувственного восприятия. В развитой науке объяснительная и даже доказательная (в духе картезианской дедукции) часть является, по его мнению, излишней паразитической и в целях экономии должна быть удалена. “Научную гипотезу” или, по Маху, “новое правило” вовсе не обязательно дедуцировать из так называемых “первопринципов”, достаточно того, чтобы она выдерживала проверку. Ее главная задача – вести нас к новым наблюдениям и исследованиям, способным подтвердить, опровергнуть или изменить наши логические построения. Если в течение определенного времени гипотеза подвергалась прямой проверке, то наука должна признать излишним любое другое доказательство. По мнению Маха, описание предлагает все, что требуется научному исследованию. “Описание, - пишет он, - есть построение факта в мыслях … Наша мысль составляет для нас почти полное возмещение фактов, и мы можем в ней найти все свойства этого последнего”.26 Да и то, что называется каузальным объяснением, тоже по сути констатирует (описывает) факт или факты. Законы, по его мнению, также ничем существенным не отличаются от описания. К примеру, закон тяготения Ньютона, есть, по его утверждению, одно лишь описание, и если не описание отдельного случая, то описание бесчисленного множества фактов. Соответственно, он не видит качественной разницы между наблюдением и теорией ни в отношении происхождения, ни в отношении результата. Правда, он различает прямое и косвенное описание. Под последним он и понимает теорию, которая представляет, по его словам, некоторую опасность, поэтому желательно на место косвенного описания поставить прямое, которое ограничивается лишь логическим обобщением фактов. Видимо, желание Маха ограничиться описанием связано с его убеждением, что устранение объяснения освобождает от опасности пуститься в метафизические рассуждения (интерпретации), отвлекающие ученого от конкретики наблюдения. Освобождение науки от метафизических блужданий в поисках наилучшего объяснения – одно из основных устремлений философии науки Маха.

Из феноменологического представления Маха о задачах науки следует взгляд на теории как на условные соглашения, которые представляют собой лишь “упорядоченные, упрощенные и свободные от противоречий системы идеи”.27 В свою очередь конвенциализм прокладывает дорогу конструктивистскому подходу, согласно которому теория содержит значительный элемент изобретения, т.е. активного творения со стороны ученых, а не являются простым открытием чего-то уже существующего в скрытом виде.

26Мах Э. Там же. С. 196

27Мах Э. Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования. М.: 2008. С. 28

44

Далее утверждается, что критерием выбора предпочтительной теоретической конструкции является ее успешность. По словам Маха: “Познание и заблуждение вытекают из одних и тех же психологических источников, только успех может разделить их”.

Конвенциолистское представление о физических и математических теориях усилил еще один великий ученый, французский математик и физик, активно работавший над созданием теории относительности, Анри Пуанкаре (1854-1912). Импульсом для его занятий науковедением стало появление ряда неевклидовых геометрий, опирающихся на различные системы исходных предположений (гипотез). На этом основании он наиболее четко формулирует принцип конвенционализма (от лат. conventio – соглашение), согласно которому в основе математических и естественнонаучных теорий лежат соглашения ученых. Подобные соглашения, по мнению Пуанкаре, обусловлены прежде всего соображениями удобства и простоты и не связаны непосредственно с критериями истины. Французский математик пишет: “Никакая геометрия не может быть более истинной, чем другая: та или иная геометрия может быть только более удобной”.28 Научное познание состоит в упорядочивании простых фактов согласно определенному набору правил, которые оказываются, то эффективными, то неэффективными. Основаниями науки являются условно принятые соглашения, с помощью которых ученые выбирают конкретное теоретическое описание физических явлений среди ряда различных одинаково возможных описаний. Основанием для подобного подхода математика-философа явилось, видимо, появление различных систем геометрии – Евклида, Лобачевского, Римана. Поскольку каждая из них согласовывалась с опытом, то и возникала проблема условности (конвенциональности) теоретических предпосылок науки.

Большую роль в развитии научных знаний играют гипотезы, которые бывают разного рода: “Одни допускают проверку и подтверждение опытом, становятся плодотворными истинами; другие, не приводя нас к ошибкам, могут быть полезными, фиксируя нашу мысль; наконец, есть гипотезы, только кажущиеся таковыми, но сводящиеся к определенным или замаскированным соглашениям. Здесь наш ум может утверждать, так как он здесь предписывает; но его предписания налагаются на нашу науку, которая без них была бы невозможна, они не налагаются на природу”.29

Но эти предписания не произвольны, они общезначимы. Этим термином Пуанкаре заменяет понятие “объективность”: для него, “что объективно”, то должно быть обще многим умам и, значит, должно иметь способность передаваться от одного к

28Пуанкаре А. О науке. М.: 1990. С. 356

29Пунакаре А. Там же. С. 118

45

другому”.30 Естественно, за этим следует новое осмысливание понятия “закон”. Научный закон объявляется условно принятым положением, необходимым для наиболее удобного описания соответствующих явлений. Произвольность выбора основных законов ограничена как потребностью нашей мысли в максимальной простоте теорий, так и необходимостью успешного их использования. В этом смысле ценность научной теории определяется лишь удобством и целесообразностью ее применения для практических целейXVII.

Внимание к роли гипотез в построении научного знания обернулось интересом к интуиции в качестве важнейшего инструмента научного открытия. По мнению Пуанкаре, новые результаты невозможно получить лишь при помощи логики. Вопреки основному тезису логицизма нужна еще и интуиция. Ученый без особых раздумий склоняется на ее сторону, так как именно она не один раз приводила его к весомым открытиям. Пуанкаре уверен, что процесс решения сводится к совокупности сознательных и подсознательных актов.

Видимо, можно отчасти согласиться с Пуанкаре: конвенциональные элементы, действительно, входят в содержание науки. Конвенциональное – это современная редакция кантовского априорного.

Из концепции конвенционализма вполне логично вытекает тезис о несоизмеримости теорий, согласно которому сменяющие друг друга теории не связаны логически, а используют разнообразные – нередко принципиально различные – методы, принципы и способы обоснований, так что их рациональное сравнение невозможно. Выбор осуществим лишь на основе мировоззренческих и социально-психологических предпочтений. Тем самым развитие науки предстает в качестве дискретного процесса, а научное сообщество выглядит как совокупность разобщенных, исповедующих несогласующиеся принципы группировок, зачастую не вникающих в доводы оппонентов. Методология в своей нормативной составляющей оказывается размытой, замещая последнюю описанием и рассуждением, более свойственным истории науки и социологии, нежели философии науки.

В рамки “второго позитивизма” хорошо вписывается воззрение на научное познание французского физика-теоретика и историка науки Пьера Дюгема (1861-1916). Как и Мах, француз рассматривает научную теорию как средство “экономии мышления”. Она, по его мнению, “вместо очень большого числа законов … устанавливает очень

30 Пуанкаре А. Там же. С. 356

46

небольшое число положений, основных гипотез”, потому что ее предназначение – “конденсация кучи законов в небольшое число принципов”.31

Дюгем разделяет и конвенциолистский подход к науке. Он пишет: “В качестве принципов теория имеет постулаты, т.е. положения, которые она может формулировать как ей угодно, при условии, чтобы не было противоречий”.32

Его взгляды на цели теории совпадают с мнениями Э.Маха и А.Пуанкаре. Французский физик пишет: “Всякая физическая теория есть абстрактная система, имеющая целью резюмировать и логически классифицировать группу экспериментальных законов не претендуя на объяснение их”.33 В пользу того, что теория может быть только описанием без претензий на объяснения, он ссылается на факт различий между объяснениями представителей различных философских и научных школ.

Приоритет описания над объяснением он обосновывает также и рассмотрением соотношения между объяснительной и описательной частями науки. Во-первых, по его мнению: “объяснительная часть вовсе не является основой части описательной, которая существует и развивается самостоятельно”. Во-вторых, “не этой объяснительной части, не этому паразиту теория обязана своей силой и своей плодотворностью … Все, что есть хорошего в теории, заключается в описательной части … Все же, что есть в теории худого, что оказывается в противоречии с фактами, содержится главным образом в части объяснительной”.34 В другом месте он уточняет: “Физическая теория не есть объяснение. Это система математических положений, выведенная из небольшого числа принципов, имеющая целью выразить возможно проще, полнее и точнее цельную систему экспериментально установленных законов”.35

О связи между законами науки и организацией реальности Дюгем говорит: “Физическая теория никогда не дает нам объяснения экспериментальных данных. Она никогда не вскрывает реальностей, скрывающихся позади доступных восприятию явлений. Но чем больше она совершенна, тем больше мы предчувствуем (воспринимаем интуитивно – Р.Д.), что логический порядок, который она устанавливает между экспериментальными законами, есть утверждение порядка онтологического (существующего в физической реальности – Р.Д.)”.36 так что оппозицию маховскому антиреализму можно обнаружить и внутри “второго позитивизма”.

31Дюгем П. Физическая теория. Ее цель и строение. СПб.: 1910. С. 27

32Дюгем П.Там же. С. 246

33Дюгем П. Там же. С. 9

34Дюгем П. Там же. С. 40

35Дюгем П. Там же. С. 25

36Дюгем П. Там же. С. 33

47