Порядок домоправления

При малом развитии городской ремесленности и мелочной торговли двор зажиточного человека не толь­ко в его вотчине, но и построенный в самой Москве представлял подобие целого города: там производились всевозможнейшие работы, нужные для домашнего оби­хода; там ткали холсты, шили белье, сапоги, платье, делали мебель и всякую деревянную утварь, вышивали золотом и шелками. Все нужное для дома обыкновенно покупалось оптом. Поставь! материй и сукон накопля­лись в городских сундуках, так что доставало на много лет, на целую жизнь и передавалось детям. У расчет­ливого хозяина всегда был огромный запас разного съестного: хлеба, соленого мяса, рыбы, сухарей, толок­на, ветчины и прочего. Благоразумный человек не толь­ко ничего не покупал врознь, но иногда еще и продавал из остатков. Только незначительные и бедные люди питались с рынка и платили в три раза дороже, чем бо­гачи, покупавшие все нужное оптом.

Когда у хозяина рождалась дочь, он для нее делал особый сундучок или короб и откладывал туда каждый год всякого рода имущество в счет будущего придано­го, и в то же время взращивали на ее долю скотину: все вместе называлось ее наделком. В случае ее смерти до замужества наделок обращался на поминовение ду­ши усопшей. Таким образом, с самого рождения члена семейства приготовляли ему запас на жизнь.

Все в таком доме носило характер замкнутости и разобщения со всем остальным. Все в нем старались покрыть тайною для чужих. Ворота были заперты и днем, и ночью, и приходящий должен был, по обычаю времени, постучаться слегка и проговорить: “Господи Иисусе Христе, помилуй нас!” и потом дожидаться, пока ему скажут: “Аминь”. По нравственным понятиям века, честный человек должен был стараться, чтобы ни­кто не слыхал и не видал, что у него делается во дворе, и сам не пытался узнавать, как живут в чужих дворах. Все в доме и кладовых хранилось под замками. Многое известно было одному только хозяину, как, например, деньги, которые почитались драгоценнее вещей; так что многие держали их не иначе, как зарытыми в землю, а иные отдавали на сохранение в монастыри, что назы­валось поклажею. Обилие домовитого двора и разобще­ние домашней жизни от внешней совпадали с обычаем держать во дворах большое население. Старинная неде­лимость семей соединяла иногда несколько боковых родственных линий около одного родственника или ста­рейшины. То были дети, братья, племянники хозяина и даже более дальние его родственники, жившие с ними не в разделе, смотря по обстоятельствам и желанию. По смерти хозяина члены или соглашались продолжать жить вместе, или старший дядя их отдавал ту часть, какая следовала членам многочисленного семейства; тогда отделялись другие семьи и образовывали новые дворы. В некоторых местах России этот обычай наблю­дался в большем размере и строже в своем основании, в других — слабее, так что наследники спешили делить­ся и основывать новые семьи. В новгородских областях дети обыкновенно делились отцовским имуществом, но оставляли одну часть, общую для всех. Обычай жить вместе с родственниками наблюдался более или менее у всех сословий, менее у знатных людей, имевших спо­собы делиться скорее. У иных родственники, жившие при дворе, входили в уровень с прислугою. Так, напри­мер, один гость в 1696 году, нанимая сторожа, заклю­чал с ним условие, что он будет есть и пить с хозяйски­ми братьями. У крестьян и у посадских этот обычай соблюдался при значительном разветвлении рода; тогда, когда связь между родственниками делалась уже сла­бою, они расходились, а иногда те, которые беднели и поставляли себя в обязательное отношение к главным хозяевам, нисходили на степень подсоседников, приписанных к семье, но не составляли ее прямых членов. Несмотря на кровное родство, обыкновенно мало было ладу в семьях, и все члены большой семьи нередко жи­ли между собою во вражде. Зато дух общинности, столь свойственный русскому нраву, не ограничивал таких скупов одним родством, но соединял людей, не имевших между собою кровных связей. Так, был пример, что несколько человек соглашались и покупали один двор, совершив купчую на общее имя, и двор принадлежал не одному лицу, а всем вместе. Кроме родственников, при дворе знатного господина, имевшего у себя домаш­нюю церковь, жил священник и был вместе с тем как бы членом семьи. Если он был женат и имел детей, то жил в особой избе и получал месячный корм, а если был монах или вдовец, то пользовался обедом вместе с хо­зяином. Сверх священника жил в таких дворах крес­товый дьяк домашней церкви, заведовавший ее устрой­ством. Наконец, в некоторых зажиточных домах жили сироты, мальчики и девочки, которых благочестивые отцы семейств воспитывали и обучали какому-нибудь занятию, а по достижении совершеннолетия отпускали, что называлось благословлять в мир.

Все это вместе уясняет систему построек старинных дворов, заключавших в себе по нескольку изб. Но то, что составляло общее достояние сколько-нибудь зажи­точного человека, — это множество слуг при дворе. Богатые и знатные держали у себя огромное число при­слуги мужского и женского пола, иногда число их пре­вышало пятьсот, а у важных лиц доходило даже до тысячи. Господа измеряли честь и значение свое огром­ным количеством дворни. Это были или вечные продан­ные холопы, или сами себя с потомством продавшие в рабство, или военнопленные, или кабальные, то есть такие, которые, занимая деньги, обязывались служить вместо платежа процентов, или отданные в кабалу по суду за неплатеж долга, или беглые люди, или служи­лые и, наконец, чужие холопы и крестьяне, перебегав­шие от одного господина к другому.

Всякий господин старался населить свой двор пре­имущественно мастеровыми и вообще умелыми людьми.. По их занятиям и сведениям давались им должности. То были повара, приспешники, хлебники, квасовары, портные, столяры, сапожники, кузнецы, коновалы, швей, сторожа и прочие. У знатных господ были люди, воору­женные луками, стрелами и самопалами, в белых и се­рых епанчах, в татарских шапках; они исполняли долж­ность телохранителей. Но кроме деловых людей, были еще толпы слуг, которые не имели определенных заня­тий и в самом деле ничего не делали. Обыкновенно двое из слуг были главноначальствующими лицами: ключник и дворецкий. Ключник был главный распорядитель, иногда значивший у господина больше, чем жена и род­ня, жившая во дворе. Не занимаясь хозяйством, госпо­дин отдавал ключнику на руки все домоуправление. Он был приходорасходчик, заведовал клетями и всеми строениями, держал у себя доверенные ему ключи и от этого получил наименование своего звания. Господин выдавал ему содержание иногда за неделю, а иногда за месяц вперед. По окончании срока господин поверял его при проверке вычитал то, что ему следовало на пропитание, и сверх того дарил за службу. Другое на­чальственное лицо из двора — дворецкий, заведовал вообще всеми дворовыми людьми, доносил обо всем случившемся во дворе господину, разбирал разные слу­чаи спора между слугами, наказывал их по приказанию господина. Некоторые из слуг приобретали особенную доверенность и благосклонность господина; уверившись, что на них можно положиться, он отправлял своих хо­лопов для управления вотчинами, делал им поручения по торговле или по хозяйству. Прислуга женского пола находилась под управлением хозяйки, если муж доверял ей; в противном случае ею заведывала какая-нибудь из женщин, обыкновенно жена ключника. Одна из при­служниц была приближенная к госпоже и называлась ее постельницей. Кормилицы и няньки детей были боль­шею частью из прислуги и пользовались пред другими особенным почетом. Одни из служанок — обыкновенно девицы — занимались исключительно вышиваньями вместе с госпожою, другие — обыкновенно замуж­ние — исправляли черные работы, топили печи, мыли белье и платье, пекли хлебы, приготовляли разные за­пасы, третьим отдавалась на уроки пряжа и тканье. У лиц, живущих нераздельно с хозяином, прислуга бы­ла общая. В распорядках домашнего быта у домохозяев соблюдались такие же обычаи, как в царской придвор­ной жизни: главный хозяин в своем дворе играл роль государя и в самом деле назывался государем: слово это означало домовладыку; другие члены семейства на­ходились у него в таком же отношении, как родствен­ники царя; слуги были то же, что служилые у царя, и потому-то все, служащие царю, начиная от бояр до по­следних ратных людей, так как и слуги частного домо­хозяина, назывались холопами. Господин, как царь, окружал себя церемониями; например, когда он ложил­ся спать, то один из слуг стоял у дверей комнаты и охранял его особу. Господин награждал слуг и оказывал им свое благоволение, точно так же, как поступал царь со своими служилыми: жаловал им шубы и кафтаны со своего плеча или лошадей и скотину, посылал им от своего стола подачу, что означало милость. То же де­лала госпожа с женщинами: одних примолвляла, то есть награждала ласковым словом, других дарила или посы­лала им подачу со своего стола. При дворе частных домохозяев, как и при дворе царском, сохранялся обы­чай отличать заслуги и достоинство слуг большим коли­чеством пищи. При огромном количестве слуг во дворе богатого господина существовали приказы, такие точно, как в царском управлении государством, под главным контролем ключника и дворецкого, как сказано выше. Прислуга вообще разделялась, как служилые царские люди, на статьи: большую, среднюю и меньшую. При­надлежавшие к большей статье получали большее со­держание; некоторые получали сверх одежды денежное жалованье от двух до десяти рублей в год, другие же одежду, некоторые одно содержание. „Домострой" сове­тует, чтобы слуги по возможности были сыты государским жалованьем и одеты своим рукодельем. Таким образом, им давалось льготное время, которое служи­лые люди употребляли для приобретения себе одежды. Вообще слуги у русских господ ходили в изорванных одеждах, но когда нужно было показаться пред гостя­ми, им выдавалось платье, лежавшее в клетях; ключник по приказу господ выдавал им его, а они впоследствии обязаны были воротить все в целости, в противном слу­чае подвергались побоям.

Женатые служилые жили отдельно в избах; несколь­ко семей помещались в одной и получали на содержа­ние месячину; холостые и девки обыкновенно жили при господской поварне, мыльне, конюшне, сараях, в люд­ских избах, для того построенных; девушки, занимавшиеся вышиваньем, спали в сенях и от этого называ­лись сенными. Господа соединяли парней и девушек браком, часто против их желания, и праздновали их свадьбы у себя в доме: это доставляло для господ раз­влечение в однообразной их жизни.

Содержать хорошо слуг считалось делом богоугод­ным наравне с милостынею. В наших старых книгах благочестивого содержания были нравоучения такого рода: “Имейте рабы свои, аки братию и рабыни аки сестры себе, яко и те семя адамле есть”. По большей части прислуга содержалась дурно, даже и там, где хозяин имел благие намерения в отношении своей дворни, по­тому что ключники и дворецкие, выбранные господином из них же, заведуя их содержанием, старались половину положить в свой карман. Во многих боярских домах многочисленную дворню кормили дурно испеченным хлебом и тухлою рыбою, мясо редко они видели, и сам квас давался им только по праздникам. Голодные и оборванные и при этом ничем не занятые, они шата­лись по городу, братались с нищими, просили милосты­ни и часто по ночам нападали на прохожих с топорами и ножами или запускали в голову им кистени, произво­дили пожары, чтоб во время суматохи расхищать чужое достояние. Господа смотрели на такие поступки своих рабов сквозь пальцы.

Вообще господа обращались со своими слугами дес­потически и охотнее следовали таким пастырским нра­воучениям, как, например: “Аще ли раб или рабыни тебя не слушает и по твоей воле не ходит, то плети нань не щади”, чем таким, где заповедовалось господам счи­тать рабов за братьев. Нередко случалось, что господин насиловал своих рабынь, не обращая внимания на их мужей, растлевал девиц; случалось, что убивал до смер­ти людей из своей дворни, все ему сходило с рук. Сами слуги не имели понятия, чтоб могло быть иначе, и не оскорблялись побоями и увечьями: за всяким тычком не угоняешься, гласит пословица; рабу все равно было, справедливо или несправедливо его били: господин сы­щет вину, коли захочет ударить, говорили они. Те слуги, которые не составляли достояния господ, кои присуж­дены были к работе за деньги или же отдавши себя во временную кабалу, не только не пользовались особен­ными льготами от безусловной воли господ, но даже подвергались более других побоям и всякого рода стес­нениям. У русских было понятие, что служить следует хорошо тогда только, когда к этому побуждает страх, — понятие общее у всех классов, ибо и знатный господин служил верою и правдою царю, потому что боялся по­боев; нравственное убеждение вымыслило пословицу: за битого двух небитых дают. Самые милосердные господа должны были прибегать к палкам, чтобы заставить слуг хорошо исправлять их обязанности: без того слуги ста­ли бы служить скверно. Произвол господина удержи­вался только тем, что слуги могли от него разбежаться, притом обокравши его. Напротив, господин славился тем, что хорошо кормил слуг. Русские не ценили свобо­ды и охотно шли в холопы. В XVII веке иные отдавали себя рубля за три на целую жизнь. Получив деньги, но­вый холоп обыкновенно пропивал их и проматывал и потом оставался служить хозяину до смерти. Иные же, соблазнившись деньгами, продавали себя с женами, с детьми и со всем потомством. Иногда же бравшие день­ги закладывали заимодавцу сыновей и дочерей, и дети жили в неволе за родителей. Были и такие, которые поступали в холопы насильно: еще до воспрещения пе­рехода крестьянам помещик нередко обращал их в хо­лопы. В XVII веке служилые люди торговали самым возмутительным образом женским полом в Сибири. Они насильно брали беспомощных сирот-девиц, иногда сманивали у своих товарищей жен, делали на них фаль­шивые крепостные акты и потом передавали из рук в руки, как вещь. Толпы слуг вообще увеличивались во время голода и войны; во время голода потому, что многие из-за дневного пропитания отдавали себя навеки в рабство, а во время войн дворяне и дети боярские, убегая от военной службы, записывались в холопы, а те, которые возвращались с войны, приводили домой воен­нопленных, которых обращали в рабство: таким образом в классе холопов было много поляков и литовцев; их заставляли насильно принимать православие и насильно женили или выдавали замуж. Правительство в XVII ве­ке хотело оградить военнопленных от жестокого жребия и потому запрещало обращать их в рабство. Уложение предоставляет свободу тем из пленников, которые сами не пожелают остаться. Раб в полном нравственном смысле этого слова, русский холоп готов был на все отважиться, все терпеть за своего господина и в то же время готов был обмануть его и даже погубить. Когда господа между собою ссорились, их люди, встретившись где-нибудь в веселом месте, например, в корчме или в кабаке, заводили споры и драки за честь своих господ; это принимало иногда большие размеры, когда людей у господина было очень много или же когда крестьяне участвовали в ссорах. Люди и крестьяне враждующих между собою владельцев нападали друг на друга по дорогам, делали набеги за границы, били друг друга, поджигали, неистовствовали всякими способами. Зато в то же время толпы рабов были злом для своих господ; в доме они заводили между собою смуты, драки и убий­ства, иногда из мщения к господину доносили на него, обвиняя в злоумышлении на царя, и даже выдерживали пытку, которой их предавали. Очень часто холопы об­крадывали господ и убегали; иные молодцы тем и про­мышляли, что, давши на себя кабалы, проживали не­сколько времени у тех, кому их давали, потом обкра­дывали своих хозяев, убегали от них, приставали таким образом к другим, к третьим. Правительство приказы­вало господам не принимать никого в холопы без от­пускных, но этого приказания не все слушались; при­том же многие молодцы являлись с нарядными (фаль­шивыми) отпускными. Нередко тем дело не оканчива­лось, что кабальный обкрадет хозяина да уйдет от него; удальцы стакивались с подобными себе приятелями, поджигали дома и дворы своих господ, иногда убивали или сожигали их самих с женами и детьми, а потом бежали на Дон или на Волгу. Когда помещик отправ­лялся на войну и оставлял управление своего дома ста­рикам и женщинам, тут своевольство дворни не нахо­дило пределов; часто, воротившись на родину, помещик их находил весь свой дом в разорении и запустении. Кроме множества слуг, в господских дворах проживали иногда нищие, призреваемые из милосердия, в надежде этим угодить Богу. Они носили название богомольцев. Этот обычай существовал и у царей, у которых жили верховые богомольцы, обыкновенно старые, увечные во­ины, потешавшие государя в часы вечерних досугов рассказами о приключениях своей молодости.

Представленная здесь картина домашнего образа жизни была возможна только у зажиточных господ. Нельзя сказать, что таких хозяев было много: несмотря на пышность, господствующую в показанной стороне русской жизни, и домашней, и общественной, во­обще Великая Русь была страна бедная; ее богатства ле­жали в земле нетронутые, а те, которые обращались в об­ществе, распределялись неблагоприятным для массы на­рода образом. Сами бояре и знатные люди не так были богаты, как то казалось. Для них не было никакого ру­чательства против произвола. Грозный у многих бога­тых вельмож отнимал родовые имения, чтоб искоренить в них чувство предковского права, и взамен давал по­местья в отдаленных провинциях, где владельцы не мог­ли уже получать прежних доходов. Кроме воли царя, всемогущей, как воля неба, всегда существовали об­стоятельства, неблагоприятные для упрочения состоя­ния. Дворяне и дети боярские беспрестанно жаловались на тягость службы и разорения своих имений. Когда приходилось идти на службу, мать или жена дворянина отдавала в залог свои наряды, чтобы снарядить на вой­ну мужа или сына. Много обедневших дворян, детей убитых на царской службе, скитались без насущного пропитания. Интерес казенный, или царский, поглощал все интересы. Начнет ли торговый и промышленный человек жить с устроением (с комфортом), на него навязывают какую-нибудь разорительную должность вдалеке от его обычного места жительства. Начнет ли допускать в образе жизни устроение приказный человек, его подозревают в плутовстве, запутывают в какое-нибудь дело, касающееся интересов казны, и обирают или засылают куда-нибудь на службу, где он прослуживается. Но в особенности тяжело было состояние сельского крестьянского класса. Пять дней работал крестьянин на господ, а ему оставался один только день в неделю да праздники, и поэтому крестьяне находились в плачев­ном положении, так что у многих ничего нельзя было сыскать дома, кроме овчинного тулупа, коровы да лоша­ди, и то были люди еще не последней бедности. На се­вере три лошаденки и три коровы были признаком за­житочного поселянина; если же, кроме этого, кресть­янин имел три свиньи, две козы, пар пять овец да не­сколько кур и уток, тот уже был богачом. Летом кресть­яне пахали, косили, жали, зимою молотили, рубили и пилили лес и дрова или скитались и просили милосты­ни. Это было обыкновенное явление во время неурожа­ев, потому что тогда не принимали никаких мер против них, а они были часты. Преследуемые налогами, побо­рами, гонениями, отдачею людей в войско, разными повинностями, государственными и владельческими, при случившемся неурожае они часто умирали с голоду или в отчаянии разбегались врозь: пустели целые уезды. Многие толпами уходили в Сибирь. Крестьяне, жившие у детей боярских и у дворян, были особенно обременя­емы, и за то, когда господа их уходили на службу, раз­бегались, и, воротившись в имение со службы, владелец нередко находил его пустым. Отыскивание крестьян для владельцев было так же затруднительно, как и отыскивание холопов. Повсюду ходили так называемые бобыли или захребетники, то есть люди, не имевшие у себя ничего, кроме того, что могло быть носимо за плечами; шатались не одни крестьяне, шатались и по­садские, одни под именем старцев из монастыря в мо­настырь, другие под видом нищей братии, ибо общество, безжалостное к нуждам и скудости семейств, было ми­лостиво для нищего, хотя неоднократно случалось, что такая нищая братия сталкивалась с боярскими холо­пами и производила пожар, чтоб потом грабить и красть в суматохе.

XV