- •Александра Львовна Толстая дочь с. Розанова. Путь тернистый и мужественный
- •Путь тернистый и мужественный
- •Часть I из прошлого. Кавказский и западный фронт
- •1 Июль 1914-го
- •2 На фронт!
- •3 Белостоцкий санитарный пункт
- •4 У подножия арарата
- •5 В турецкой армении
- •6 В город ван
- •8 Бог с ним, с шофером!
- •9 На западном фронте
- •10 Госпиталь на 400 коек
- •11 Газы
- •12 Начало конца
- •Часть II проблески во тьме
- •1 Революция
- •2 Речи
- •3 «Сестра толстого»
- •4 «Судьбе вопреки»
- •5 «Батюшка-благодетель»
- •6 Смерть матери 24 ноября 1919 года
- •7 Тайная типография
- •8 Мена
- •9 Транспорт
- •10 Бриллианты
- •11 «Распишемся!»
- •12 Весна (Эта глава была написана в тюрьме —Лубянка, 2)
- •13 Тюрьма
- •14 Латышка
- •15 Скрипач
- •16 Лубянка
- •17 Прокурор
- •19 В концентрационном лагере*
- •20 Жоржик
- •21 Разгрузка бревен
- •22 Кузя. Комендант и принудительные работы
- •23 Коля и женя
- •24 Калинин
- •25 Декрет
- •26 Толстовская коммуна
- •28 Скотный
- •29 Артель
- •30 Комитет помощи голодающим
- •31 Школа
- •32 Начало культурной работы
- •33 Травля
- •34 Беспризорные
- •35 Аукцион
- •36 Руководители
- •37 Теории и методы
- •38 Леc рубят — щепки летят
- •39 Я ходатай по политическим делам. Гпу
- •40 «Религия — опиум для народа»
- •41 Эксплуататоры
- •42 Товарищ сталин
- •43 Выборы
- •44 Юбилей. 1828—1928
- •45 По россии Картошка, свинки и Кавказ
- •Кавказ. На Афоне
- •Крым. «Мерли, как мухи»
- •«Один живу, с Богом»
- •46 Машка
- •47 Показательный суд
- •48 Начало сталинской политики
- •49 Прощай, россия!
- •Часть III волшебная страна япония отъезд в неизвестное
- •Начало сказки
- •2 «Сыщики»
- •3 Новые веяния
- •4 Японское искусство
- •5 Турне
- •6 Тысяча иен
- •7 Студент
- •8 Фехтование
- •9 Деревня
- •11 Скрытая красота
- •12 Токутоми-сан
- •13 Секта иттоэн
- •14 Самурай
- •15 Семья профессора
- •16 Джин-рикша
- •17 Доктора
- •18 Сакура — цветущая вишня
- •20 Передовые женщины
- •21 Отказ вернуться в ссср
- •22 Прощай, волшебная страна — япония
- •Часть IV первые шаги в америке предисловие
- •1 Как растут ананасы
- •2 Первая «лекция» на американской земле
- •3 Погоня за шляпой
- •4 Американская тюрьма
- •5 Мормоны
- •6 Либералы и пацифисты
- •7 Бездушный нью-йорк
- •8 Лекции
- •9 Сизифов труд
- •10 «Не могу молчать!»
- •11 Жизнь в деревне
- •12 Сша признает ссср!
- •13 Свой угол
- •14 Смерть ильи львовича
- •15 Подозрительные типы
- •16 Добрые люди
- •17 Первая леди
- •18 Что делать?
- •19 Конец фермы
- •20 Солнечная флорида
- •21 Перемена жизни
21 Отказ вернуться в ссср
3 февраля 1931 года, после почти полутора лет пребывания в Японии, я получила следующее отношение:
«3 февраля 1931 г. Г. Александре Львовне Толстой.
Настоящим прошу вас прийти в мою контору в пятницу 6-го сего месяца в 12 ч. дня по вопросу, связанному с вашим пребыванием за границей.
Генеральный консул СССР в Токио
Подольский».
Перед этим я только что написала письмо зам. наркома по просвещению Эпштейну, прося его продлить мою командировку, так как я в настоящее время пишу книгу об отце и хочу ее здесь, в Японии, закончить. Кроме того, я прошу его дать мне обещание, что школа и музей будут вестись на тех началах, как это было при Ленине, то есть не будет в них никакой антирелигиозной пропаганды. На это мое письмо Эпштейн мне ответил, что хотя работы много, но все же они разрешают мне продлить командировку до сентября, а что касается принципиальной установки толстовских учреждений, сговоримся, когда вы вернетесь. Получив бумагу от заместителя наркома, я сразу же приняла решение: порву окончательно с советским правительством и не вернусь больше в Россию, если власть не переменится. И я написала следующее:
В НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ ПРОСВЕЩЕНИЯ
от Александры Львовны Толстой
Заявление
3-го сего февраля мною получено отношение от советского генерального консула в Токио с просьбой явиться для выяснения вопроса о моей задержке за границей.
Главная причина моей задержки — невозможность продолжать работу в память моего отца на родине.
Еще перед своим отъездом в Японию я не раз подавала письменные и устные заявления с просьбой об отставке от заведования опытной станцией «Ясная Поляна» Глав-соцвоса. Я хотела уйти, потому что школа постепенно переставала быть исключением из рядовых советских школ, и я, как дочь своего отца, не могла возглавлять учреждение, противное его учению. В данное время школа совсем перестала считаться с тем, что она является «памятником» Толстому — введена военизация, антирелигиозная пропаганда и пр.
Если это неизбежно, то я не могу возглавлять «памятник» отцу, который проповедует диаметрально противоположные его учению взгляды и учит ребят обращаться с оружием.
Еще до моего отъезда за границу в толстовском музее поднимался вопрос об антирелигиозной пропаганде. Теперь же в газетах пишут и о полной военизации его работников.
Правительство прекрасно знает, что, пока оно стояло на точке зрения исключения в смысле идеологии для толстовских учреждений, бережно охраняя их, я работала не покладая рук. Теперь же, когда товарищ Эпштейн на мое письмо отвечает: «Приезжайте, сговоримся», а на деле все толстовские учреждения не только превратились в рядовые советские учреждения, но имеют как бы главную цель — распространение антитолстовского учения, я как дочь Толстого работать в них не могу и потому в данное время от возвращения на Родину воздерживаюсь.
4-го февраля 1931 г. Александра Толстая».
7 апреля появилась заметка в «Последних новостях»: «Нью-Йорк. Сюда сообщают из Токио: Александра Львовна Толстая, добивающаяся визы в Канаду, получила распоряжение из Москвы вернуться в СССР. А. Л. Толстая заявила, что приказа не исполнит и в Россию не поедет».
В Японии мы прожили 20 месяцев, многое видели, со многими японцами подружились, но чувствовали, что пора было выбираться и устраиваться в другой стране на постоянное жительство, где мы могли бы обосноваться и где Ольга могла бы дать своей дочери хорошее образование.
Но выбраться из Японии было не легко. К кому только я не обращалась: к бывшему русскому послу в Токио Абрикосову, к влиятельным американцам — нашим друзьям квакерам, чтобы они переговорили с американским консулом. Писала я и духоборам в Канаду. Мне казалось, что духоборы могли бы помочь мне в память отца, который отдал им весь гонорар с первого напечатания «Воскресения», а брат мой Сергей помог им переселиться в Канаду, сопровождая их на пароходе и проводив их до самой Саскачевани, где они и поселились на постоянное жительство. Но от них я получила неудовлетворительный ответ. Они писали, что эмиграционные власти за последнее время стали очень строги и никого к себе в Канаду не впускают.
Хотя, судя по газетам, в Соединенных Штатах тоже было тревожно — коммунисты и там производили беспорядки — Голодный марш в столице штата Нью-Йорк — Олбани, депрессия, недовольство, рост числа безработных, дошедший до пяти миллионов,— я все же наивно верила, что я как дочь Толстого легко найду себе заработок, читая лекции о России и о своем отце.
В Японии становилось тревожно. Война с Китаем, захват Маньчжурии, бедность, отсутствие заработков. Но особенно тяжело было еще и потому, что, как только японцы, особенно либеральная интеллигенция, узнали о том, что мы порвали с советской властью и отказались от возвращения на родину, положение наше резко изменилось, интерес к нам пропал и сменился снисходительной жалостью. Из «полноправных» граждан Советской России мы превратились в «беженцев». Мы оказались «беспаспортными», бесправными.
Меня поразило, когда наш приятель профессор Ионе-кава, захлебываясь, рассказывал мне о предстоящем съезде писателей в Японии, куда будут приглашены все советские писатели: Шолохов, Федин, Романов и др., и на мой вопрос, будут ли приглашены такие писатели, как Бунин, Зайцев, Куприн и др., он с кривой усмешкой сказал:
— О нет, эти нас не интересуют, они эмигранты.
— Почему вы не возвращаетесь домой? — спрашивали нас японцы. Они не верили, что это опасно, что нас могут сослать куда-нибудь в Сибирь или сгноить в тюрьме, может быть, даже расстрелять.
Часть японской интеллигенции была против своего микадо, против военной партии, охраняющей японский монархический строй, и, как бы в противовес консерваторам, видела спасение в коммунизме. Они считали коммунизм интереснейшим экспериментом русских людей и восхищались им, считая, что он освободил русский народ от деспотизма царского правительства и открыл путь к свободе и благополучию.
Мы были в отчаянии. Казалось, что нам никогда не удастся уехать из Японии. Но неожиданно мы все трое получили приглашение обедать у американского посла.