23 Коля и женя

Однажды в лагере я простудилась и пошла в околоток за аспирином. В коридоре меня остановила сиделка.

—  Вы гражданка Толстая?

—  Я.

—  Вы в ЧК сидели?

—  Сидела, а вам какое дело?

Я не любила расспросов. Мы знали, что за политическими следят и что можно нарваться на «наседку», поэтому избегали разговаривать с незнакомыми.

—  А Ш. помните?

—  Ш.,   вы   знаете   Ш.! — воскликнула   я,   невольно меняя тон,— Где она? Как мне найти ее?

—  Она расстреляна,— строго  проговорила  молодая девушка.

—  Расстреляна?!!

—  Да. Я сидела с ней вместе после вас, она рассказывала мне.

—  А Коля, Коля где? Жив?

—  Жив. Его выпустили.

—  А где он сейчас? Адрес его есть у вас? Ради Бога, скажите мне.

—  Они там же, на старой квартире за рекой.

Сиделка оторвала кусочек бумаги и написала мне адрес, такой простой, несложный. И как это я тогда не посмотрела, не запомнила.

Ночью у меня был жар. Я лежала на жесткой койке, и мне казалось, что в камере душно, нечем дышать. Минутами я забывалась, но спать не могла. Кошмары мучили меня.

Расстреляна. Тучное тело застыло бесформенной массой. Чекисты в остроконечных шапках ворочают ее с боку на бок, ища бриллианты. Мелькнуло лицо. Пухлые щеки закоченели, маленький с правильно очерченными губами рот безобразно широко разинут, в диком ужасе застыли серые стеклянные глаза. Мертвая белая рука беспомощно размахнулась и звонко стукнулась о каменный пол. Невыносимо!

Я вскакиваю. Сбрасываю с себя одеяло. Все тело в испарине. Достаю из-под койки чемодан с бельем, надеваю чистую рубашку и снова ложусь.

«И за что же? — звучит у меня в ушах,— За что? Я ведь ничего не сказала»...

Стараюсь не думать, но ослабленная жаром воля не подчиняется. Мысли снова и снова возвращаются к ней.

«Кто мог это сделать? Кто? Человек? Такой же, как я, как она. Нет? Неправда. Человек не мог этого сделать. Дряблую, старую, седую... в спину, в пухлую со складками спину???»

—   Не...   воз...   мож...   но!!! — громко   вскрикнула   я. Соседка моя встрепенулась, проснулась.

—  Что вы сказали? Плохо вам? Не спится?

—  Да,  если  можно,  дайте  мне  воды,   пожалуйста. Она встала, налила в большую эмалированную кружку

воды и подала мне.

—  Спасибо.

«Господи, она ляжет, заснет сейчас»,— с ужасом думала я.

Я не спала до утра. Когда рассвело, мне стало легче. Но я знала, что теперь уж не забуду их. Полковница и Коля вошли в меня навсегда, были связаны со мной страданиями этой ночи.

И вот я теперь снова на свободе. Я в евоей квартире. Глиняный горшок все так же стоит в кухне на полке. Я написала Коле и Жене. Я их жду. И вот стучат, входит девушка лет двадцати и высокий костлявый малый лет семнадцати, плохо вымытый, растрепанный, бледный. Это он — Коля. Я смотрю на них так, как будто я их давно знаю. Женя одета бедно, но чието, а Коля не умеет или не хочет прикрыть нищеты. В глаза бросаются штаны, бахромзми болтающиеся по порыжевшим стоптанным башмакам, короткие рукава куртки, которые Коля тщетно старается натянуть.

—  Вы Коля? — спрашиваю.

—  Да.

—  У вас документы есть?

Я задаю глупые, формальные вопросы, чтобы скрыть волнение, мне хочется схватить Колину громадную грязную лапу и крепко, крепко пожать ее, но я боюсь своего волнения.

—  Покажите мне свои документы,— продолжаю я. Женя торопливо достает их из потертой сумочки. Я не смотрю на них, они мне не нужны. Я иду на кухню. На горшке с засохшим растением — пыль. Я смахиваю ее и бережно вношу горшок в комнату. Они с недоумением смотрят на меня. Я вываливаю засохшую землю на стол, вынимаю и разворачиваю слипшуюся, потрескавшуюся клеенку,..

—  Вот,— говорю,— Коля, ваша мама дала, это для вас,

—  Мамочка!

—  Да! Я не могла раньше,,, у меня отняли ваш адрес,

—  Мамочка! Это ее вещи.., ее. Вы!??

—  Да, да. Мы с мамой внизу, а вы наверху, помните, в ЧК на Лубянке, вы еще сахар и селедку,..

Я не могу больше говорить..,

—  Мамочка, мамочка.,. Вы знаете, она... ее.,,— и он закрыл лицо руками.

Через несколько дней они снова зашли ко мне, беспомощные, жалкие.

—  Видите ли,— говорила  Женя,— наше  положение сейчас такое незавидное, Коле надо одеться, он учится, мы решили продать...

Они точно извинялись передо мной.

—  Да? Ну так что же? Конечно, продайте!

—  Да, но мы очень боимся... Не знаем» к кому обратиться. Это так опасно,  говорят,  за это расстреливают,

Я дала им адрес «надежного» спекулянта. Они, повеселевшие,  ободренные, ушли.  Больше я их  не видала.