Глава II. Промышленность и торговля.

Бесконечные дремучие леса ¹, непроходимые болота, непрерывная сеть рек, речек и озер, окружали кривича с первых моментов его жизни и до глубокой старости. Вечная, непрестанная борьба с природой, необходимость добывать все для удовлетворения первых потребностей путем упорного, непокладного труда,— делали смольнянина выносливым, энергичным и терпеливым если мы видим в настоящее время белорусса вялым, каким-то забитым, то тут сказывается во всей силе влияние многолетних исторических обстоятельств. Вместо малоподвижных, трусливых, загнанных белоруссов, в давние времена перед нами являются: „Смолняне дерзки к боеви“ ². впрочем, не одинаковая судьба постигала смольнян на всем протяжении их древней территории. Жители восточной и северо-восточной части земли Смоленской сохранили коренные отличительные черты древнего смольнянина. Можаичи, торопчане, ржевичи — не утеряли старой энергии и врожденной воинственности. Конечно, как мы уже говорили раньше, тут могут сказываться влияние чисто этнографического характера; но ведь и полочане, известные в древности своею подвижностью, энергией и воинским духом, обратились в обиженных судьбой белоруссов. Несомненно, многовековая тяжкая историческая судьба наложила свою печать на могучее некогда кривицкое племя. {87}

Природа, воспитывая характер смольнянина, не была вместе с тем к нему мачехой: она давала ему множество средств для развития культурной жизни значительным богатством естественных произведений.

В лесах Смоленской земли мы находим деревья различных пород. Тут были ель, береза, сосна, дуб ³. Береза, как надо думать, пользовалась у кривичей каким-то особым значением: мы видим целый ряд курганов, где покойники обернуты в бересту; интересно, что этот обычай удерживается даже и в христианское время ⁴. Вообще лесными богатствами в то время не дорожили и утилизировали их без всякой бережливости. В огромном количестве гналась смола, которая шла как для внутреннего употребления, так и для вывоза заграницу. Как видно, ее заготовлялись огромные запасы, иногда остававшиеся не проданными ⁵. Огромные вековые деревья рубились и сплавлялись по Днепру и Двине; иногда на месте приготовлялись доски, колья, служившие также предметом вывоза. Кривичи были известны также как строители лодок однодеревок. Последние были, конечно, необходимы им лично, но мы знаем, что еще в X ст. кривичи, по словам императора Константина Багрянородного, зимой рубили в своих лесах деревья, вчерне приготовляли из них лодки-однодеревки и весной сплавляли их на юг, к Киеву ⁶. Несомненно, местного изготовления были {88} вообще все суда, как ладьи, челны, учаны. Домашний материал в своих лесах находили жители Смоленской земли для кол и саней, на которых между прочим перевозились и товары ⁷. Едва ли можно сомневаться и в том, что в Смоленской земле было развито бондарное ремесло, и что бочки, которыми мерялось жито и хмель, и кади, служившие для меду, были местного изделия ⁸.

Богатства растительного царства не исчерпывались только лесами. В Смоленской земле известны были, как надо думать, с очень отдаленных времен и возделывались: рожь, ячмень, пшеница, овес, горох, капуста, хмель, лен, конопля, пенька ⁹. Мы видим там занятие садоводством и огородничеством. Что касается в частности капусты, то, как кажется, ею специально засевались целые огороды, {89} а люди, за ними наблюдавшие, носили и название „капустники“ ¹⁰. Лен и пенька, по всей вероятности, и в древнейшее время, как и позже в XVI ст., служили предметом вывоза ¹¹. Но несравненно большее значение в материальной жизни смольнян, конечно, имело хлебопашество. Мы видели раньше, какую борьбу с природой приходилось вести человеку в Смоленской области, как природа уничтожала результаты людских усилий и обращала в болота расчищенные из-под леса пашни. Тем не менее земледелие в Смоленском княжестве процветало. Смоляне являлись чуть ли не главными поставщиками хлеба в Новгород В. и за границу. Мы видим тут, как и следовало ожидать, подсечное хозяйство, существовавшее в древнее время повсеместно и удержавшееся в Белоруссии довольно долго. Места „пожней“ приходилось отвоевывать у леса. До нас дошло описание от XVI в. расчистки леса. Около праздника Св. Апостолов Петра и Павла и до праздника Успения Пресвятой Богородицы обыкновенно рубят деревья и поросли и оставляют все это на зиму. Весной, после Пасхи нарубленное дерево сжигают, и получается весьма плодородная почва. Если на расчищаемом месте деревья очень стары и толсты, то их не рубят, а обрубают только с них часть ветвей и вырубают кустарники, чтобы не лишить поля тени. Такое расчищенное из-под леса поле носило название „ляда“, а пашни, устроенные среди леса раньше и засевавшиеся уже не раз, назывались „старины“. Все зависело, конечно, от сил земледельца: сколько может захватить у леса земли, столько и его; может он ежегодно производить расчистку новых „притереб“, он будет {90} иметь, конечно, превосходный урожай. Богатые расчищали лес на большие пространства при помощи наемного труда и садили людей, образовывали новые поселения ¹². Земля, очищенная от леса, становилась собственностью расчистившего лица, деревни, села. Поэтому и в Смоленской земле, как и в других областях, при определении земельных владений в документах употребляется выражение: „куда топор и соха и коса ходили“ ¹³. Занятие земледелием у кривичей и радимичей, входивших также в состав населения Смоленского княжества, существовало с отдаленных времен. Так в курганах находят сженный хлеб и ячмень ¹⁴. Прекрасные урожаи, получавшиеся с девственной почвы, давали возможность вести отпуск хлеба в широких размерах и за границу. Несомненно, что Новгород В. получал в значительном количестве хлеб из земли Смоленской, и когда, в силу каких-нибудь политических обстоятельств, прерывался вывоз этого продукта из Смоленска, в Новгороде начиналась дороговизна ¹⁵. Вывоз смоленского хлеба в Ригу по Двине не подлежит сомнению. Из донесения полоцкого альтермана Рижскому совету около 1400 г. видно, что из Смоленска доставлялись скот, рожь, медь и съестные продукты вообще ¹⁶. Но и в Смоленской земле, как часто в то время бывало и в других областях, иногда наступал голод. Тогда приходилось обратиться {91} к какой-нибудь замене ржи, и смольняне выучились приготовлять хлеб из лебеды. Преподобный Прохор Печерский, как выходец из Смоленской земли, во время голода в Киеве при Святополке Изяславиче, оказал большую услугу населению приготовлением лебедного хлеба ¹⁷. Неурожайные годы приносили с собою мор. Надо предполагать, что в большей или меньшей степени, голодовки случались в отдельных местностях Смоленской земли не особенно редко, но такого бедствия, какое постигло ее жителей в 1230 г. и 1438 г., мы не встречаем более во весь древний период их истории. В 1230 году голод начался зимой, затем появился мор. В Смоленске было устроено четыре скудельницы для погребения умирающих. Город потерял из своего населения 23900 человек ¹⁸. Кажется, в 1438 году несчастие было еще ужаснее. Был голод сильный в Смоленске, рассказывает летописец. По лесам и дорогам звери ели людей, а по улицам города псы пожирали мертвых, таская головы, руки и ноги; люди ели кошек и детей от страшного голода; по волостям и селам в великий пост питались мясом и звериной ¹⁹. В такие тяжелые годины население получало помощь только извне. Так в 1230 году хлеб был привезен из-за границы, от немцев ²⁰. Чтобы покончить с флорой Смоленской земли, нам остается сказать, что для занятия скотоводством у жителей были прекрасные луга — „сеножати“ ²¹.

При раскопках курганов, в большей части случаев, или в глиняных горшках, или просто среди пепла и земли, находят кости домашних животных ²². Другие данные также указывают на {92} довольно разнообразную фауну в Смоленской земле. Из числа домашних животных мы можем указать собаку ²³, птиц ²⁴, лошадей, рогатый скот крупный и овец; из насекомых особенно важную роль играли пчелы. Собака, как сторож и друг человека, сопровождала его и в загробную жизнь, но весьма возможно также, что она следовала туда за хозяином и по другой причине. Мы видим, что собаки употреблялись для ловли бобров ²⁵, а следовательно необходимы были смольнянину для той же цели и на том свете. Лошадей, как кажется, было в Смоленской земле довольно значительное количество: мы находим сведения о целых табунах. Лошади необходимы были на войне, для работ земледельческих, для перевозки товаров на колох и санях. Воина сопровождала лошадь и в могилу. До нас дошли также ясные указания, что Смоленск производил лошадьми торговлю с зап. Европой через Ригу. Мы едва ли погрешим, предположив, что в свою очередь смольняне добывали коней с юга чрез Северскую и, может быть, Рязанскую область. Как видно, некоторые кони были очень хорошей породы и ценились дорого ²⁶. То обстоятельство, что князья дают церквам и мона-{93}стырям „сеножати“, может само указывать на занятие скотоводством. Но мы имеем в дошедших до нас документах указания на существование городских стад. В могилах радимичей встречаются ремни и кожи. Что касается разведения овец, то давность его доказывается находкой в одном из курганов на территории древнего Смоленского княжества ножниц, употребляемых для стрижки овец, и скелета барана. Надо думать, что скотоводство вообще было довольно развито, потому что мы находим не только внутреннюю торговлю мясом, но и отпуск мяса и скота за границу по р. Двине. В Смоленске существует целый класс мясников. Вывозились также и овчины. Выделка шкур занимала, как кажется, много рук. И в Смоленской земле, как и в Киевской, мы встречаем кожемяк. Смоленские кожи шли в большом количестве за границу. Интересно между прочим, что город Смоленск был настолько многолюден, что не мог удовольствоваться мясом, доставляемым городскими резниками, а туда привозилось оно не только из окрестных сел и деревень, но также из Вязьмы, Дорогобужа и Мстиславля ²⁷.

Пчеловодство играло едва ли не первую роль в промышленности Смоленской земли. Собственно нет указаний на пасечное хозяйство: пчеловодство было бортное. В лесах, в дуплистых деревьях, собирались рои диких пчел. Человек помогал им, расширяя {94} дупло там, где оно было мало, охраняя борт от опасностей. Деревья с роями отмечались собственником каким-нибудь особым знаком, и считалось преступлением уничтожить его и нарезать свой. Участок земли с бóльшим или меньшим количеством бортей назывался бортной землей, а человек, наблюдавший за ним,— бортником. Воск и мед шел для внутреннего потребления, но огромное количество его вывозилось также за границу. Это был главный предмет вывоза, и упорядочение и охрана торговли этим продуктом составляют главную заботу и смольнян, и немцев. Как мы увидим далее, в княжескую казну поступала ежегодно медовая дань. Вероятно в связи с занятием пчеловодством стоит название населенных мест Бортници. Это или население людей, промышлявших медом, или поселенных князем специалистов по бортному делу. Нам кажется также, что имя другого населенного пункта Смоленской земли Ження также ведет свое начало от того же промысла, так как Жень означает стремяшко, лазиво, снасть для лаженья борти и добычи меда. Это поселение могло стоять в местности, особенно богатой бортями или известной по изготовлению древолазных орудий ²⁸.

Из диких животных Смоленская земля изобиловала волками, медведями, зайцами, лисицами, соболями, куницами, бобрами. Звериный промысел, после пчеловодства, занимал у смольнян первое место, благодаря громадному спросу на пушной товар за границей. {95} Как видно, бобры водились по многим рекам и озерам. По крайней мере, целый ряд грамот заключает в себе пожертвование бобровых гонов со стороны князей монастырям и церквам, или упоминание о бобровых гонах, как угодьях земельных владений тех или иных лиц. Нередко происходили споры о праве ловли между владельцами смежных участков берега реки или озера, „на сумежном берегу“. Владельцы портили друг другу снасти для ловли, перехватывали бобров и т. д. Для ловли этого зверя употреблялись сети, рожны, осоки, поколодвы, коши. Охотились и с собаками. У нас нет указаний на отпуск бобрового меха из Смоленской земли за границу. Главным образом, сбывались меха лисьи, соболиные, куньи, а также волчьи. Мехами собиралась княжеская дань. Может быть, в благоприятных местностях все жители занимались бобровыми ловами, отчего и явились поселения с названиями „Бобровницы“ ²⁹.

Вероятно, исключительно для внутреннего потребления производилась рыбная ловля. Но тем не менее она была значительно развита. Орудиями ее в Смоленской земле являются невод, бредник {96} и ез. Ез в переносном смысле означал и место ловли, и самую ловлю. Какие рыбы ловились по преимуществу смольнянами, сказать нельзя. Исключение составляет осетр, который в качестве дани доставлялся и князю ³⁰. В заключение нам остается еще сказать о ловле птиц. Мы находим указание лишь на охоту на тетерева и на существование особых промышленников, называвшихся „тетеревниками“ ³¹. Едва ли подлежит сомнению, что все орудия для ловли зверей, рыб и птиц, сети, рожны, поколодвы, коши, осоки, бредники, невода и езы, были местного, туземного происхождения. Таким образом, мы встречаемся уже с развитием некоторых ремесел, были люди, занимавшиеся приготовлением этих предметов.

Раскопки, произведенные в разное время на территории Смоленского княжества, дают возможность утверждать, что племена, входившие в состав его населения, с очень отдаленного времени стояли на довольно высокой ступени культуры. В курганах в довольно большом количестве находят предметы домашней утвари, остатки одежды, украшений. Из металлов мы находим тут бронзу, железо, медь, серебро и золото. Железо является в виде гвоздей, железных скобок, пряжек, ножей, шпор, топоров, наконечников стрел, булавок, которые в иных случаях снабжены кольцами или медными ручками. Из меди же были кольца, спиральные проволоки, пуговицы ³². Из серебряных вещей попадаются браслеты, кольца, пряжки, серебряные украшения с привесками ³³. По большей части, {97} судя по открытым в могилах монетам, найденные предметы должны быть отнесены к X и XI в. ³⁴ К этой же группе мы отнесем и огромное количество глиняных изделий, частью сохранившихся в курганах в целом виде, частью в черепках ³⁵. Есть основание предполагать, что все эти глиняные вещи были местного изделия. В курганах мы находим также куски железа и железные кузнечные слитки; в кусках же и слитках, вместе с железными встречается и медь ³⁶. Эти факты, как нам кажется, указывают на существование в Смоленской земле кузнечного ремесла еще в X и XI в. В историческое время в самом Смоленске в числе ремесленников упоминаются кузнецы и котельники. Поэтому можно почти с уверенностью сказать, что оружие, как копья, мечи, щиты, кольчуги, шлемы, наконечники стрел,— были смоленского приготовления, хотя это не мешало и привозу оружия из-за границы, как мы увидим ниже. Несомненно, что гири для взвешивания товаров делали сами смольняне ³⁷.

Гораздо труднее сказать что-нибудь определенное о производстве серебряных вещей. В XIII ст., несомненно, смольняне умели плавить серебро и золото. Существовали плавильщики и даже лица, на обязанности которых лежало определение пробы, „весцы“, как называет их договор Смоленска с Ригой в 1229 году ³⁸.

Между тканями в курганах встречаются остатки полотна. Оно, несомненно, было местного приготовления. Как видно, производство {98} полотен особенно процветало вокруг Торопца, вследствие чего его жители и обязаны были подносить князю полавочник, две скатерти и три убруса ³⁹. Есть некоторое основание предполагать, что смольняне умели приготовлять кирпич. При исследовании развалин Борисо-Глебской церкви близ ручья Смядыня, оказалось, что кирпичи, из которых она была сложена, такие же, какие мы видим в развалинах Золотых ворот в Киеве, но на этих, борисоглебских, кирпичах клейма различные, что, как думают, указывает на приготовление их разными лицами, так сказать, кустарным способом ⁴⁰.

В числе вещественных памятников, открытых при раскопках курганов в области Радимичей, обращает на себя внимание бронзовая статуэтка, изображающая скифа. Бронзовые украшения найдены также и в могилах кривичей. Это привески, коньки и две бронзовых лампы, из которых одна индоперсидского стиля, другая с изображением, по всей вероятности, женского лица какого-то восточного типа ⁴¹. У радимичей были найдены куски шелковой ткани, а у кривичей — золотой позумент ⁴². Кроме того на территории обоих племен попадаются в курганах янтарные и стеклянные бусы, последние с позолотой; а у радимичей в одной из могил оказался золотой крест с эмалью, и в другой — вещи, украшенные драгоценными каменьями ⁴³. Все это, конечно, не могло быть продуктом местной, смоленской промышленности, а является результатом торговых сношений обитателей интересующей нас области с другими, иногда очень отдаленными, странами.

Гораздо раньше мы старались выяснить те физико-географические условия Смоленской земли, которые делали ее центральною областью в торгово-промышленном отношении. Припомним теперь только то {99} обстоятельство, что на территории кривицкого племени находились узлы всех главнейших водяных сообщений восточной Европы. Тут, в этой области, должны были встречаться, отсюда должны были расходиться произведения далекого востока и запада, севера и юга. Поэтому мы имеем право ожидать, что Смоленская земля находилась в оживленных торговых сношениях со всеми своими соседями, а через них, или даже непосредственно, с далекими образованными странами, на востоке по крайней мере с Булгарией, на юге с Византией. Если мы проследим пути, которыми могли обмениваться товары З. Европы на азиатские, то должны будем придти к заключению, что дорога, чрез Двину, Касплю, Днепр, Вязьму, Москву — является самой кратчайшей и несравненно более прямой, чем окольная дорога чрез Финский залив, Неву, Ладогу, Волхов и Волгу. Это направление восточной торговли ясно обозначается монетными кладами, состоящими из арабских диргемов ⁴⁴. Этот монетный след мы можем проследить от устья З. Двины и до среднего течения р. Москвы. Так, куфические монеты VIII в. были найдены в Курляндии, в Риге — VIII и IX в.в., в Лифляндии на берегу р. Двины — X в., около Ашерадена, близ Кокенгаузена, некогда бывшего центром русского удельного княжества, монеты с начала и до конца X в., в Минской губернии — VIII—IX в., в Витебской губернии — диргемы VIII и IX в., а в самом городе Витебске — X в., причем в одном ме-{100}сте, верстах в 40—30 от Витебска, было открыто до 100 ф. серебряных куфических монет; далее такие же находки диргемов были сделаны на водоразделе между системой р. Днепра и З. Двины — X в. ⁴⁵, вообще в Смоленской губернии — VIII, IX и X в., а в самом Смоленске — монеты VIII и X ст. Далее путь шел по Днепру через Дорогобуж, и вот в последнем оказывается клад диргемов IX, X и XI вв. С этого места нить прерывается, но очевидно, что тут случайное обстоятельство, что на пространстве между Дорогобужем и Колочей или Москвой клады куфических монет существовали и только исчезли или не отысканы. Конец нити, далее которого нам нет нужды идти, находится на среднем течении Москвы, именно в самом городе Москве, в которой отысканы глубоко в земле диргемы IX столетия. Как мы видели раньше, великий водный, так называемый греческий путь, шел с Днепра в Ловать через целый ряд передаточных рек и речек, с другой стороны сюда подходила ветвь восточного пути (волок в Обшу из Днепра), и вот это-то соединение восточной ветви и великого пути обозначается находкой кладов, большой ценности, куфических монет в В. Луках и около города Холма. Таким образом, мы не имеем никакого основания сомневаться в торговых связях Смоленской земли с культурными странами Азии. Этими торговыми сношениями и объясняется присутствие в курганах радимичей и кривичей бронзовых ламп восточного стиля, шелковых тканей и драгоценных каменьев ⁴⁶. Арабы, персы и хорезмийцы, в числе прочих изделий, доставляли в Европу и шелковые материи, и драгоценные {101} камни ⁴⁷. Посредниками в этой торговле являлись волжские булгары. Вообще, посредничество их в торговле народов восточной Европы и в частности Руси с Азией общепризнано. Но открытие в Псковской губернии пяти обломков булгарских монет из города Сувара вместе с немногочисленными, правда, но тем более драгоценными указаниями „Рижской Долговой Книги“ доказывают, что восточные товары проходили через руки смольнян. В Рижской Долговой книге, этом драгоценном памятнике XIII—XIV вв., мы находим сведения, что воск доставлялся в Ригу в „булгарских“ кусках, что в Суздале постоянно проживали немецкие купцы ⁴⁸, каким в XIII ст. был некто Любберт, что из Риги купцы часто ездили в Суздаль; эта торговля в значительной степени находилась в руках крупных рижских капиталистов, которые иногда принуждали мелких торговцев отказываться от посещений Суздальской земли ⁴⁹. Теперь спрашивается, неужели каждый раз купцы из Риги в Суздаль отправлялись колесить через Новгород? Ответ понятен сам собою. Теперь понятным становится и нахождение бронзовых при-{102}весок в виде коньков в кривецких курганах. Эти коньки восточно-финского, вероятнее всего, пермского происхождения ⁵⁰. При этой связи, в какой стояла восточная торговля с западно-европейской, смольняне не могли принимать в ней лишь пассивное участие, а должны были вести ее сами. Мы не имеем сведений о том, ездили ли они в Булгарию и Хазарию, но есть намек, что среди них были люди, для которых приволжские страны не были „землей незнаемой“. В 1375 году ушкуйники сделали большой набег на восточные страны. Они разграбили Кострому, Нижний Новгород, бросились на Каму, произвели опустошение ее берегов, снова вошли в Волгу, доплыли до Булгара, продали там пленных, двинулись вниз по Волге, избивая гостей и захватывая их товары. Наконец, около Астрахани все ушкуйники были перебиты. Оказывается, что „воеводами“ их были двое: какой-то Прокопий и Смольнянин, люди, очевидно, бывалые, знавшие страну, куда вели своих товарищей ⁵¹. Что касается торговли смольнян в земле Суздальской, то она не подлежит сомнению. Так, в 1216 году в одном Переяславле Залесском мы находим пятнадцать смоленских купцов ⁵². Едва ли смоленские гости ограничивались лишь суздальскими городами. Вероятнее предположить, что они бывали по торговым делам и в Булгаре и далее на юг, по Волге. Как бы ни было, но благодаря оживленным только торговым сношениям Смоленска с Востоком, арабы знают его имя, называя его Измилиниска или Азмилинска ⁵³. {103}

Как древни были сношения Смоленской земли с южными странами, с Грецией вообще и с Византией в частности, мы точно сказать не можем. Нумизматические показания дают повод думать, что более или менее постоянная торговая связь смольнян с Грецией установилась с начала IX века. Византийские монеты, начиная с этого столетия и до XI в. включительно, встречаются на территории кривицкого племени ⁵⁴. Кажется, за результат южной торговли Смоленска надо признать золотой позумент, привески сканной работы, тарелку с изображением грифона и стеклянные бусы с позолотой, найденные в курганах кривичей. Что торговые сношения Смоленской земли с Византией были уже прочно установлены в X в., ясно говорит император Константин Багрянородный в своем известном труде „De administrando imperio“, писавший в половине X ст. По его словам, лодки с товарами приходят в Константинополь из Новгорода, Смоленска, Чернигова, Любеча и Вышгорода. Но еще {104} в начале X в. кривичи бывали в Византии. В договоре между киевским князем Олегом и императором Львом торговые привилегии выговорены, между прочим, и для кривицких купцов и их старейшего города, Полоцка. Кривичи, являвшиеся по торговым делам в Византию, получали от греческого правительства хлеб, мясо, вино и овощи, а также пользовались даровою банею; при отъезде в отечество они были снабжаемы не только съестными припасами, но также якорями, канатами и парусами ⁵⁵.

Мы увидим далее, что в домонгольскую эпоху сношения Смоленской земли с Византией были очень оживленные. Теперь мы обратим внимание лишь на каменные постройки, сооруженные князьями смоленскими. Известны храмы: Успения Пресвятой Богородицы, построенный в 1101 году Владимиром Мономахом, святых Бориса и Глеба в Смядынском монастыре, выстроенный в 1145 году князем Ростиславом Мстиславичем. Давид Ростиславич воздвиг церковь Св. Архангела Михаила, а князь Роман Ростиславич — храм Св. Иоанна Богослова. Судя по описанию этих церквей, сохранившемуся в летописи, они отличались великолепием внутренней отделки, драгоценными окладами на иконах и внешним величием. Если украшения из жемчуга и драгоценных каменьев были добыты путем восточной торговли, то на долю Византии падает материал, из которого сооружены храмы, а также иконы и золотые и серебряные их ризы. Если в XII веке, при сооружении Борисо-Глебского храма на Смядыни, князья могли пользоваться материалом уже местного приготовления, то едва ли это можно сказать о начале XI в., когда смольняне лишь впервые знакомились с греческим плинтусом. Кроме драгоценных изделий из золота и серебра ⁵⁶, Смолен-{105}ская земля получала из Византии дорогие материи, между которыми особенно ценились оксамиты и паволоки, а также бархат. Через Киев приходили в Смоленск товары вообще южных стран, не только из Византии, но и из Венгрии ⁵⁷. Едва ли можно сомневаться в том, что купцы Киева и других южно-русских городов посещали Смоленск. Пребывание же смоленских гостей в Киеве вполне констатируется. Торопецкий купец, по фамилии Чернь, бывал на юге, познакомился с жизнью печерских иноков и, раздав все свое имущество, постригся в Лавре с именем Исаакия ⁵⁸. Произведения промышленности южных стран приобретались смольнянами не для личного только потребления. Они передавали южные товары далее на север и запад. Тесные торговые связи издавна существовали у Смоленской земли с Новгородом, с Суздальской землей вообще и с выделившимся из нее впоследствии Тверским княжеством. Рыбий зуб — моржовые клыки, горностаи и песцы, которыми Ростислав в 1160 году одаривал своего союзника Святослава Ольговича ⁵⁹, могли получаться только с далекого севера или северо-востока, конечно, через посредство Новгорода и Твери. Оказывается, что не одними произведениями только южных стран снабжали смольняне новгородцев, а вероятно, и тверичей. Хотя ильменские славяне и сами в больших размерах занимались пчеловодством и сбывали воск и мед в З. Европу, видимо, им не хватало этого продукта для вывоза, в силу чего они принуждены были допустить для удовлетворения заграничного спроса на воск привоз этого продукта из земли Смоленской. Но вместе с тем {106} они боялись конкуренции, и на воск, привозимый в Новгород смоленскими купцами, была наложена пошлина бóльшая, чем на новоторжанина и новгородца. Смольнянин платил с одного берковца воска две гривны кун ⁶⁰. Мы видели выше, что Новгород получал хлеб из Смоленской области, что ставило его иногда в сильную зависимость от смоленских князей при различных политических неурядицах. Это обстоятельство и полная власть смольнян над главным великим водным путем заставляли новгородцев дорожить торговлею с своими южными соседями и тщательно оберегать ее, хотя бы от временного перерыва или затруднения. Вот почему в договор Новгорода с Казимиром, заключенный в 1440 г., внесено условие о свободной торговле смоленских купцов с новгородцами. Тут разрешающей стороной является литовский князь Казимир, а не господин В. Новгород ⁶¹. Не менее, чем новгородцы, для сношения с югом дорожили торговлей с Смоленском и тверичи. Свободный проезд купцов в обе стороны обеспечивается и договорной грамотой тверского князя Бориса Александровича с Витовтом, писанной в 1427 году, т. е., немного спустя после падения независимости Смоленска. В отношении торговли все должно быть „по давному“, очевидно, так, как было при самостоятельных смоленских князьях. Оказывается, что „по давному“ торговая пошлина — мыто — взималась с купцов, прибывавших из Суздальской земли (позже и из Тверской области) в трех городах: в Смоленске в Дорогобуже и Вязме ⁶². Этот факт, как нельзя более, подкре-{107}пляет наше мнение о направлении торговых путей чрез Днепр и Вязму и далее на восток и чрез Днепр—Вазузу на северо-восток.

Еще в более давних и гораздо более тесных отношениях стояла Смоленская земля с Полоцкой, а через нее с отдаленных времен должны были установиться торговые связи с З. Европой. Свидетельство о привозе западно-европейских товаров к смольнянам мы находим в их могильных насыпях. Из числа предметов, открытых в смоленско-кривицких и радимических курганах и указывающих на давность знакомства их покойников с продуктами западной промышленности, первое место занимают янтарные бусы ⁶³. Вероятно, янтарь первоначально получался кривичами от их соседей, ливов, у которых излюбленным украшением до последнего времени являются янтарные ожерелья ⁶⁴. Возможно, что еще в глубокой древности путь торговли янтарем шел между прочим и через Днепр. Вывоз янтаря с берегов Балтийского моря на Русь продолжался и в историческое время, а русские гости передавали его странам отдаленного востока ⁶⁵. Интересно, что и в народных преданиях Белоруссии сохранилось довольно ясное представление о месте, откуда получался янтарь: это было Балтийское море ⁶⁶, {108} факт замечательный, как указывающий на деятельное участие кривичей в торговле этим произведением природы и близкие отношения их к той стране, где оно добывалось. Точно также на сношения Смоленской земли с Западом указывают и найденные при раскопках ее курганов мечи. Один из них имеет рукоять в серебряной оправе. По своей форме, они вполне тождественны с мечами норманскими, „мечами викингов“ ⁶⁷. Наконец, в полном соответствии с этими находками стоят монетные клады, находимые по всей территории кривицкого племени. Тут мы встречаем монеты англосаксонские, английские, датские и немецкие. Между ними обращают на себя особое внимание открытые в Витебской губернии монеты городов Эмдена, Утрехта, Гренингена. Период времени, обнимаемый этими находками, довольно значителен. Древнейшая монетная дата относит нас к началу IX века, а позднейшая к XI ст. ⁶⁸. Таким образом, посредственно или непосредственно, но кривичи получали произведения промышленности Англии, Дании, Германии. Земля Полоцкая упоминается в древнейших скандинавских сагах, точно также, как Киев под именем града-Днепра, что свидетельствует о глубокой древности торгового движения по З. Двине, Каспле и Днепру. На картах и в географических трактатах скандинавских в XII и XIII вв. начинает упоминаться и Смоленск, в {109} эту эпоху игравший уже важную политическую роль среди северо-западных русских земель ⁶⁹.

Начиная с XII в. торгово-промышленные сношения Смоленской земли с западом принимают определенный характер, упорядочиваются, входят в ясные правовые рамки. Является „Смоленская торговая правда“,— так будем мы называть торговый договор между Смоленском, Ригой и Готландом, заключенный в 1229 году и рассматривавшийся всегда как основной закон, впоследствии, дополнявшийся, но никогда не переменявшийся. Этот замечательный юридический памятник XIII ст. вместе с некоторыми, очень немногочисленными, другими документами — как письма князей, приписки на „Торговой правде“, донесения и торговые записи, служат самым главным, если не единственным источником для истории торговли Смоленска с Западом. Отсюда возникает необходимость тщательного изучения этой „Правды“. Об этом договоре Смоленска с Ригой и Готландом писалось много, им пользовались для характеристики торговых отношений смольнян к западу, но тем не менее остались невыясненными вопросы, без разрешения которых могут являться как в тумане некоторые моменты истории смоленской торговли ⁷⁰.

„Смоленская торговая Правда“ дошла до нас в восьми экземплярах. Мы употребляем пока выражение „в восьми экземплярах“ {110} потому, что всем им нельзя придавать одного и того же названия: как мы сейчас увидим, некоторые из них должны быть признаны списками, другие редакциями „Правды“. В каком же отношении находятся между собою эти восемь экземпляров? В издании Археографической комиссии они обозначены буквами А, В, С, D, E, F и G. Восьмой — не имеющий значка, пусть разумеется у нас под буквой К.

Шесть экземпляров „Правды“ А, В, С, D, E, F, после небольшого вступления, на которое мы укажем ниже, начинается так: „Того лета, коли Албрахт, владыка Ризкии оумьрл, оуздоумал князе Смольнескый Мьстислав, Давидов сын, прислал в Ригоу своего лоучьшего попа Ерьмея и с нимь оумьна моужа Пантелья и своего горда Смольнеска: та два была послъмь оу Ризе, из Ригы ехали на Гочкый берьго, тамо твердити мир“. Следовательно, все эти {111} шесть экземпляров представляют собою или списки или редакции одного и того же договора. Но не только в этих шести экземплярах, а и в седьмом мы находим одни и те же подписи представителей торговых городов Висби, Любека, Сöста, Мюнстера, Гренингена, хотя тут исчезло вступление и недостает весьма важного в самом начале хронологического указания на смерть рижского епископа Альберта. Могут ли быть все эти семь экземпляров рассматриваемы как современные копии с оригинала договора? Если бы это было так, то мы должны были бы найти во всех этих семи экземплярах полную тождественность в языке, в отдельных выражениях и постановлениях. Не нужно специальных знаний, чтобы при первом взгляде убедиться в преимущественной древности языка экземпляра А пред всеми остальными семью ⁷¹. Все последние, буде они современные копии, должны представлять точный противень первого, потому что иначе такая неточная копия не имела бы ни для кого никакого значения. Между тем этой-то дипломатической точности и нет. Уже между первым экземпляром (А) и всеми остальными, как я сказал, существует разница в языке. Но вместе с тем мы ясно видим, что по языку экземпляры А, В и С стоят ближе друг к другу, чем к D, E, F и G, причем разница получается лишь в правописании. В свою очередь экземпляры D, E, F и G точно также по языку близки один другому ⁷². Таким образом, в {112} отношении языка мы получаем две группы: 1) экземпляры А, В, С, 2) D, Е, F и G. Чтобы убедиться в этом, сравним вступление экземпляра А и D:

Экземпл. А: „Что ся де те по веременемь, то йде то по верьмьнемь; приказано боудете добрым людем, а любо грамотою оутверд ть, како то боудете всем ведом, или кто после живый ωстанетьс “. Экз. D: „Что c в которое врем , начнеть де ти, то оутвьржают грамотою: а быша с не забыли, познаите, на память держите нынешнии и по семь веремени боудоучи, к комоу си грамота придеть“. Не говоря уже о языке и правописании, мы видим здесь совершенно различные выражения, целые фразы, отсутствующие в эквемпляре А и внесенные в экземпляр D. Итак, перед нами две редакции „Смоленской торговой Правды“. Если язык экземпляра А должен быть признан за древнейший, то в таком случае первая редакция, к которой принадлежат экземпляры А, В и С, есть древнейшая редакция, а другая — позднейшая, заключающая экземпляры D, E, F и G. Но старшинство первой редакции обнаруживается не только в языке, но и в различном выражении тех или иных понятий. В статье с экземпляра А, т. е., в древнейшей редакции, мы читаем: „Оутвьрдили мир, что был не мирно промьжю Смольньска й Ригы, й Готскымь берьгомь всем купчем“. В позднейшей же редакции, в экземпляре D, это выражено иначе: „Розлюбье на сторону: веречи, которое было межю Немцы и Смолнны“. Таким образом выражения: Смоленск, Рига и Готский берег заменены другими: Немцы и Смольняне. Словом „Немец“, „Немецкий“ в позднейшей редакции заменены везде, выражения: Латынин, Латинский язык. Так в 9 §, в статье а в древнейшей редакции стоит: „Роусиноу не вести Латынина ко жельзоу гор чемоу, аже сам въсхочете“. В позднейшей редакции это место читается так: „Роусиноу же не лзе имати Немчича на железо, такоже и Немчичю Роусина“. Очевидно, древнее „Варяги“ сменилось позже выражением. „Латиняне“, и еще новее является обозначение западных людей {113} словом „немцы“, хотя употребление его мы встречаем и в древнейшее время, но не так устойчиво. В древнейшей редакции „Смоленской торговой Правды“ выражение „немчин“ употреблено всего четыре раза, в то время как в позднейшей — выражение латынин совершенно отсутствует. Кроме того, по большей части, в позднейшей редакции изложение статей сжатое, краткое. Наконец, что дошедшие до нас экземпляры D, E, F относятся к более позднему времени, доказывает следующая приписка в конце двух из них: „Што Немецьск дворωв и дворищь Смωленьске коупленины и ц ке их место, не надобе ни комоу жо, комоу дад ть ли, посад ть ли кого Немци, то по сво i вωли; а на которωмь подворьи стоять Немци, или гость Немьцьскии, не поставити на том дворе князю ни Татарина, ни иного которого пωсла“. Хотя в экземпляре F и нет этого добавления, но так как он по языку и выражениям вполне сходен с экземплярами D и Е, то и должен относиться к одному с ними времени. Эта приписка могла быть сделана, конечно, не ранее 1240 года, но, как кажется, ее следует отнести к еще более позднему времени. В своем движении с севера на юг в 1238 году татары не тронули Смоленска, а потому и зависимость его от хана после 1240 г. является сомнительной. Приблизительно в 1242 году смольнянам удалось нанести поражение татарской рати недалеко от своего города, около Долгомостья ⁷³, и таким образом опять отдалить от себя на некоторое время ханское иго. Но в 1274 году мы уже видим, что Глеб Ростиславич смоленский принужден по призыву хана идти на Литву ⁷⁴. Этот факт предполагает не только зависимость от татар, но и указывает на прибытие ханского посольства в Смоленск. Может быть, с этого-то момента и начинается появление ханских чиновников в Смоленске. Следовательно, позднейшая редакция, имеющая вышеприведенную приписку, должна, была явиться не ранее второй половины XIII столетия, то есть, спустя несколько десятилетий после самого появления на свет „Смоленской торговой Правды“. Эта вторая редакция имеет кроме того несколько дополнений, отсутствующих в древнейшей редакции, и представляю-{114}щих новые статьи. Так в древнейшей редакции читаем: „По оуху оударите, г;˜ четверти серебра“. Позднейшая редакция эту самую статью имеет в таком виде: „Аще оударить по лицю, или за волосы иметь, или батогом шибеть, платити без четверти г вна серебра ⁷⁵“. Очевидно, с течением времени оказалось недостаточным сказать „не бейте по уху“, так как практика жизни показывала, что и немцы, и смольняне, способны еще драть за волосы, бить батогом и т. д. Статьи 23 и 35 вновь составлены и внесены в „Смоленскую торговую Правду“. Первая из них заключает в себе следующее постановление: „Аже будеть Роусину товар имати на Немчичи, ли в Ризе, ли на Готьском березе, ли в котором городе в—ыном Немецьском, нъ ити истъцю к—ыстъцю и вз ти емоу та правда, которая то в томь городе, а роубежа им не деяти; а Немчичю таже правда вз ти в Роуси“. Нас удивляет пропуск этой важной статьи в древнейшей редакции. Действительно, как надо было поступать русскому или немецкому купцу, если ему приходилось взыскивать свой товар не в Смоленске, в Риге, в Визби, а в каком-нибудь другом городе? Не менее важна в бытовом отношении и статья 35: „А поуд дали Немци Волочаном, иже то им товар возити на Волоце вс кому гостьи, то ци ж даколи исказитьс , а подроуг его лежить в Немецьскои божници, а дроугый ковати, изверивши темь“. Нет сомнения, что и эта статья явилась результатом позднейшего опыта. В 1229 году не вспомнили, упустили из виду те пререкания, которые, вероятно, происходили между перевозчиками товара на волоке из Каспли в Днепр и немецкими купцами при нагрузке клади на кола; может быть, при разгрузке оказывалось, что товар становился почему-то легче, происходило что-то вроде усушки и утечки. Необходимо было при нагрузке товара взвешивать как для избежания его исчезновения, так, вероятно, и потому, что плата бралась за перевоз с веса. Тут могли происходить споры из-за правильности гирь. В конце концов пришлось формулировать этот вопрос, но до этого дошли не сразу. Итак в нашем распоряжении имеются две редакции: древнейшая — в трех экземплярах, и позднейшая в четырех (D, E, F, G). {115} Экземпляры D, E, F, G, в том виде, как они дошли до нас, написаны не раньше второй половины XIII ст. Теперь будем продолжать наш анализ далее. Обратимся теперь к трем экземплярам древнейшей редакции.

Впереди экземпляра B мы находим следующую замечательную приписку: „Се з князь Смоленьскии лександр докончал есмь с Немьци по давному докончанью како то докончали ωтци наши, деди наши. На тех же грамотах целовал есмь крест, а се моя печать“. Эта подпись вполне оправдывается письмом этого самого князя Александра Глебовича смоленского в Ригу. Оно очень кратко: „Поклон от князя Смоленьского, от Олександра от Глебовича, к ратманом к Рижьским и ко всем горожаном. Како есте были в л;˜ви с отцем моим Глебом, и с моим стрыием Федором, тако будете и со мною в любви; а язь тоеже любви хочю с вами. Гость ко мне поущаите, а поуть им чист, а мои моужи к вам едуть, и путь имь чисто“ ⁷⁶. Александр Глебович после смерти своего отца захватил великокняжеский смоленский стол в 1297 году, а в 1313 году он уже умер ⁷⁷. Таким образом, и самое письмо, и вместе с ним экземпляр B „Смоленской торговой Правды“ должны относиться к промежутку времени между 1297 и 1313 годом. Экземпляр B есть копия — список с экземпляра A, сделанный в конце XIII или начале XIV века для отсылки в Ригу, чем князь и показывал, что принимает все условия торговых сношений, „како то докончили отцы наши, деди наши“. Мы видим в этой копии уже некоторые изменения в выражениях. Так довольно часто „Латинин“, „латинский гость“ заменяется словами Немьчин, Немецьский гость, хотя остаются и прежние выражения. В экземпляре A стоит: „тако, аже Роуский гость би тьс оу Ризе йли на Гочьком березе...“, а князь Александр выражается: „такоже в Роуськии гость бы ть в ваших городех“ ⁷⁸.

Экземпляр A представляет собой действительный оригинал {116} Смоленской торговой правды. Это доказывается не только более древним языком его сравнительно с списком Александра и экземпляром C, но и сохранившейся на шнурке печатью с надписью: „Великого князя Федора печать“. Феодор было христианское имя князя Мстислава Давидовича ⁷⁹.

Посмотрим теперь, в каком отношении стоит к этому оригиналу договора экземпляр C. Он является также копией — списком, сделанным позже, но раньше списка князя Александра. Уже из приведенного нами выше вступления видна бóльшая близость к оригиналу договора экземпляра C, чем B. Так в экземпляре C вполне выдержан способ выражений оригинала. Напр. в § 18, статье a в оригинале стоит: „А Латинескии оусхочеть“, в списке Александра: въсъхочеть, в экземпляре C опять: оусхочеть. § 25, статья a в оригинале: Вс кому Латинескомоу чл;˜вкоу, в списке кн. Александра: Латиньскомоу языкоу, в экземпляре C снова: чл;˜вку. Во всех случаях там, где и в оригинале, удержаны и в экземпляре С выражения: Латиньский, Латинин и т. д. Но вместе с тем оказывается, что некоторых мест оригинала списыватель не разобрал, хотя и старался передавать его с дипломатическою точностью ⁸⁰. По языку копиист был несомненно пскович, что и выразилось в замене звуков ц чрез ч и ж через з ⁸¹. Если экземпляр C по своему языку стоит ближе к оригиналу, то, стало быть, копия, которую он собой представляет, была снята раньше списка Александра, т. е. до 1297 года.

Мы видели, что князь Александр Глебович, возобновляя с немцами дружественные отношения, послал в Ригу письмо и после копию с оригинала 1229 г. Мы можем отсюда заключить, что так делалось каждый раз, когда на великокняжеский стол в Смоленске садился новый князь: он объявлял своим западным сосе-{117}дям о своем желании держаться политики своего предшественника. Следовательно, и копия C была такого же происхождения и сделана с такими же целями: она вышла из канцелярии смоленского князя и была отправлена в Ригу. Когда и при каком князе? Этот вопрос решить трудно. Князь Мстислав Давидович скончался в 1230 году. Возобновление договора должно было происходить при каждом новом великом князе. А так как в 1297 г. на смоленском столе сидел уже Александр Глебович, то копия C должна быть послана в Ригу между 1230 и 1297 годами. За это время на столе смоленском перебывало несколько князей. В этот промежуток времени вышли из канцелярии смоленского князя два документа, которые имеют весьма важное значение для истории западной торговли Смоленска. Один из этих документов представляет собою присяжную грамоту смоленского князя Феодора Ростиславича, посланную в Ригу в 1284 году. Феодор Ростиславич занял великокняжеский смоленский стол в 1280 г. ⁸², и только в 1284 году собрался подтвердить с немцами старую „Смоленскую торговую Правду“. Причиной этого промедления могли быть неурядицы в Смоленске, который, как видно, в отношении своих князей стал в такое же положение, как Новгород В. Эта присяжная грамота начинается с поклона от князя Феодора епископу рижскому, магистру ливонского Ордена и рижским ратманам, а далее говорится о свободе пути для смоленских и немецких гостей, о непрекращении торговли даже в случае недоразумений политического характера между князем, епископом Риги и магистром Ордена. Таким образом, это не есть новый торговый договор, ибо других, кроме приведенных, он никаких условий не заключает, а простая присяжная грамота, в исполнении уже старого договора ⁸³. Следовательно, вместе с ней должен быть послан и самый договор, т. е. копия — новый список со старой Смоленской торговой Правды. Вот этим-то списком снятым с Мстиславова трактата при Феодоре, и может быть список C. Несомненно, был послан в Ригу противень {118} Смоленской торговой Правды с печатью князя,— ибо без этого немцы не могли быть уверенными в исполнении всех условий торговли,— но этот список до нас не дошел.

Нам необходимо теперь произвести рассмотрение экземпляров D, E, F, G, и K позднейшей редакции так же, как это сделали мы с древнейшей редакцией. Мы видели уже, что позднейшая редакция экземпляров Смоленской торговой Правды относится, в том виде, как она дошла до нас, ко второй половине XIII ст., пожалуй, к последней его четверти, или к еще более позднему времени. Но дело в том, что эти позднейшие копии сняты с какого-то более древнего оригинала. В самом деле, в оригинале договора Мстислава Давидовича (А) мы находим, что договор этот был заключен: „под Пискоупомь Ризким, Провст Иаган, мастьр Вълквен, Бж;˜ии дворянин, и под горожаны Ризескими, пред всеми Латинескими коупци: Ся грамота оутвьржена всехо коупьче пьчатию. Се ороуде исправили оумнии коупчи: Регньбоде, Детярт, Адам, то были горожане на Гочком березе. Мьмьбернь, Вредрик Думбе, ти были из Любка; Гиндрик Готь, Илдигьрь, та два была ис Жата; Конрат Шхель, ωде Иоганть Кинть, та два была из Мюньстьря; Бернярь, ωде Вълкер, та два была из Грюниг; Иермьбрьхть, ωде Албрахт, та два была из Дортмьня; Гиндрик Цижик из Бремьнь, Албрахт Слоук, Бернярт ωде Волтърь, ωде Алдрахть фоготь, то были горожане оу Ризе, и инех много оумных добрых людей“ ⁸⁴. В экземпляре D поздней-{119}шей редакции оказываются те же самые представители городов, подписавшиеся под договором, что и в Мстиславовом оригинале. Разница состоит только в написании имен. Если это так, то, следовательно, экземпляр D, принадлежащий, как мы видели, ко времени не ранее третьей четверти XIII ст., списан с оригинала современного оригиналу Смоленской торговой Правды, ибо иначе имена представителей городов были бы другие. Этот первоначальный оригинал должен был представлять собою точный противень с оригинала Мстислава (A). Мы будем этот оригинал называть D’ ⁸⁵. В присяжной грамоте Феодора Ростиславича 1284 года говорится: „а тоу (при возобновлении или лучше новом принятии старого трактата) был, докончаньи грамоты сее, Любрахт, посол ωт Мастера, а ωт горожан Петр Бартолть, а в торговьцих Федор Волковьник из Брюньжвика, Гелмик, из Миштера...“ ⁸⁶. В более поздней присяжной грамоте смоленского великого князя Ивана Александровича, относящейся к половине XIV ст., мы находим: „А при здили ко мне на докончанье из Риги Мастеря Пьсков Бĩй дворянин, а Ратман Иван пап, на том на всемь целовал смь кр ъ к брату к сво му к Местерю, а они целовали ко мне кр Местеревою {120} дш;˜ею и Пк плею“ ⁸⁷. Это не договор, как и грамота Феодора Ростиславича 1284 г., а грамота присяжная в исполнении обеими сторонами старого договора. Князь Иван Александрович говорит тут, что он и „докончал (есмь) по деда своего докончанью и по старым грамотам“. Вот эти-то Петр Бартольт, Феодор Волковник и Гелмик, затем Песков, Иван поп и участвовали в возобновлении договора, причем каждый раз были снимаемы копии с древнего оригинала Смоленской торговой Правды, но имена новых послов не вносились в копии. На основании этих соображений мы имеем полное право сказать, что экземпляр D есть копия с древнего оригинала D’, который представлял собою современный список того трактата, на котором мы находим печать князя Мстислава (Феодора) Давидовича (A). И так экземпляр D есть позднейшая копия с древнейшего списка „Смоленской торговой Правды“ с позднейшими прибавлениями. Таким образом можно и теперь сказать, что Мстиславов договор 1229 года явился на свет в двух списках: 1) с печатью князя Мстислава Давидовича и смоленского епископа, 2) с печатями немецких представителей или епископа и магистра ордена, современных заключению договора. В этом мы убеждаемся еще и из следующих фактов. В Мстиславовом договоре существует между прочим такая глава: „Аже Латинескии оусхочет ехати и Смольнеска своим товаром в иноу стороноу, про то его князю не держати, ни иномоу никомоуже; тако Роусину ехати из Гочкого берега до Травны“. В современном противне (с которого списан экзем-{121}пляр D) это место читается так: „Аще которыи Немчичь хочеть ити с своимь товаромь вын город, князю не боронити ни Смоляном; оли который Роусин хочет пойти с Готьского берега в Немецьскоую землю в Любек, Немцом не боронити им того поуте“ ⁸⁸. Указания на эти условия мы находим в одном из донесений рижских послов во время Витовта. Послы пишут в Рижский совет о требовании русских, на основании Смоленских грамот, свободного проезда из Готланда до Травны и в другие города ⁸⁹. То же самое мы слышим и от смоленского князя Юрия. Он, будучи изгнан из Смоленска Витовтом и ища убежища в Ливонии, говорит магистру Ордена: „Между вами и моими предками существует мир, утвержденный присягою“ ⁹⁰. Оказывается, что Юрий в 1405 г., смольняне около 1400 г., князь Иван Александрович в XIV ст., князь Александр Глебович в конце XIII века, все ссылаются на договор предков. Мы вправе думать, что все они имеют тут в виду Смоленскую торговую Правду, составленную при Мстиславе-Феодоре в 1229 году и признанную последующими князьями. Обратимся теперь к самому началу договора. В списке с печатью князя Феодора (А) рассказывается следующее: „Того лета, коли Албрахт, вл;˜дка Ризкии оумьрл, здоумал князе Смоленьскый Мьстислав, Дв;˜дв сн;˜ъ, прислал в Ригоу своего лоучьщего попа Ерьмея и с ним оумьна моужа Пантелья и своего города Смоленьска; та два была послъмь оу Ризе, из Ригы ехали на Гочкый берьго, тамо твердити мир. Оутвердили мир, что был немирно промьжю Смольньска и Ригы, и Готскым берьгомь всем коупчем. Пре сеи мир трудилися дъбрии людие: Ролфо ис Кашеля, Бж;˜ии дворянин, Тоумаше Смолянин ...“ В конце этот оригинал договора оканчивается послесловием, которое отчасти мы уже приводили, но теперь нам необходимо снова привести его начало. Оно таково: „Коли с грамота псана, ишл был ω;˜ ржс;˜тва Гн;˜я до сего лета, А’ лето и С лето и И лето и К, под пискоупомь Ризким, Провст Иаган, мастьръ Вълквен...“.. Так, стоит в экземпляре с печатью князя Мстислава-{122}Феодора (А). Приведем теперь эти же самые места из экземпляра D’: „Того лета, коли епп Албрахт Рижьскый мьртв, князь Мьстислав Двдвчь послал свое моуже Геремея попа, Пантелея сотьского ω;˜ Смольнян в Ригу, а из Ригы на Готьскый берег, оутвьрживати мир. Розлюбье на сторонну ω;˜веречи, которое было межю Немци и Смолняны. А за тот мир страдал Роулф, ис Кашля и Тоумашь Михалевич...“ В конце: „А си грамота написана была ω;˜ распятья было А’ лето и С лето и Л лето безь лето, а при ennђ;˜ Рижьском Николаи, и при попе Иωане, при мастере Фолкоуне...“ ⁹¹. Прежде всего обращает на себя внимание имя смоленского уполномоченного: в княжеском экземпляре (А) он назван просто Тоумаше Смолнянин;— в экземпляре D’ стоит уже Тоумашь Михалевич. Очевидно, что тому, кто писал княжеский экземпляр, не было известно отчество Смоленского уполномоченного, да ему и важно было только то, что он Смолнянин; тот же, кто писал экземпляр D’ прекрасно знал, что этот Тоумашь величается Михалевич, но для него не имело значения, что он Смолнянин: это было общеизвестно. Затем, в княжеском экземпляре не обозначено, кто такой был Пантелей, а экземпляр D’ точно обозначает, что это сотьскии, и что он прислан от Смольнян. Таким образом обнаруживается, что писавший экземпляр D’ знал хорошо смоленскую жизнь и старался вносить в свое писание точные смоленские обозначения, т. е. другими словами, был сам Смольнянин. Кто писал княжеский экземпляр? Тоже Смольнянин, но не самостоятельно. Дело в следующем. В дате на княжеском (А) и на экземпляре D’ резко бросается в глаза способ датировки. В экземпляре с княжеской печатью (А) мы находим маленькую особенность в последних цифрах: „... и И лето и К“. Это выражение и ни русское, и ни латинское, а немецкое — acht und zwanzig, между тем как по латыни: duodewiginti, по-русски: двадцать восемь. Затем мы встречаем в этом же княжеском экземпляре выражение „фоготь“, что в экземпляре D’ передано словом „судья“, очевидно, перевод с латинского judex. В экземпляре D’ датировка вполне латинская: тысяча лет и двести лет и тридцать лет без одного лета, чтó {123} представляет собою перевод: mille ducenti undetriginta. Обращает на себя внимание и фраза: „коли... мьртв“ без вспомогательного глагола. По нашему мнению, это передача латинского ablativus absolutus: „episcopo Albrachto Rigensi mortuo“. Наконец, весьма ясно обнаруживается источник экземпляра D’ из следующего обстоятельства, на которое до сих пор совершенно не было обращено никакого внимания. В числе уполномоченных в княжеском экземпляре упоминаются: „Гиндрик Готь, Илдигьрь, та два была ис Жата“. Это название города Жат мы находим и в экземпляре князя Александра Глебовича и в чьей-то другой копии (С). В экземпляре D’ написано несколько иначе: „Андрик Гот, Илнер, тиже соуть из Жюжа Жата. Так и в других экземплярах позднейшей редакции. Что это? фантазия позднейшего копииста? Или имя Жюжа Жата стояло уже и в экземпляре D’? Последнее несомненно. Какой город разумеется тут под именем Жат? Существовали предположения, что это Сест (Soest), или, может быть, Штаде, или даже Данциг. Но переделка Штаде или Данцига в Жат крайне затруднительна, как бы не были смольняне искусны в коверкании иностранных слов, да кроме того нет сомнения, что при написании договора обе стороны старались соблюдать всевозможную точность в выражениях. Нет сомнения, что Жат есть Сёст. Этот город упоминается в грамотах в числе других, участвующих в Ганзейском союзе, причем немецкая транскрипция его есть Soest ⁹². Он был знаменит добыванием соли и вывозом ее за границу настолько, что в XI ст. стал известен арабам. Обращает на себя внимание транскрипция этого слова в рассказе Казвини, заимствовавшего свои сведения из более древнего источника. Это форма Susit или Sust ⁹³. Вторая форма могла произойти {124} и от немецкого Soest, но первая несомненно имеет латинское происхождение. Действительно, на латинском языке зтот город называется Susatium, а граждане его Susatienses. Вот из этого-то Susatium и явилось русское имя Жюжа-Жат, собственно Жюжат. В экземпляре G мы и находим еще более простую форму Южат. Таким образом экземпляр Мстислава Давидовича (А), по-видимому, есть перевод с немецкого языка на современное смоленское наречие. Но латинская форма вступления показывает, что и немецкий оригинал в свою очередь есть перевод с латинского текста ⁹⁴. Экземпляр же D’, современный, как мы видели выше, экземпляру Мстислава Давидовича (А), представляет собою просто перевод латинского текста на современное смоленское наречие. Эти соображения приводят нас к выводу, что при заключении договора, в начале уполномоченными обеих сторон был составлен латинский текст, затем этот латинский текст договора был переведен с одной стороны на немецкий современный язык, потому что не все купцы ганзейского союза могли понимать латинский текст. В то же время и с такими же целями был переведен латинский договор на смоленское наречие. Немцы приняли перевод, сделанный с латинского языка на смоленское наречие и приложили к нему свои печати, как бы указывая этим, что Ганза принимает все условия, поставленные смольнянами (D’). Затем, немецкий перевод латинского текста был переведен на смоленское наречие, и к этому переводу были приложены печати князя Мстислава Давидовича и смоленского епископа (и, может быть, кого-либо из немецких представителей) (А). Затем текст с печатями немецких представителей (D’) был взят в Смо-{125}ленск, а текст с печатью Мстислава Давидовича и смоленского епископа (А) был оставлен в Риге.

Теперь обратимся к остальным экземплярам позднейшей редакции. Мы говорили выше, что по языку, по способу выражений все они относятся к позднейшему времени. Как в древнейшей группе экземпляры В и С представляют собою копии с оригинала А, т. е. с того экземпляра, который был оставлен в Риге, с печатью князя Мстислава Давидовича и смоленского епископа, так и в позднейшей редакции экземпляры Е, F и G должны быть копиями, но не с D (который сам есть позднейшая копия), а с D’, т. е. с того экземпляра, который представлял собою перевод с латинского чернового, был утвержден печатями немецких представителей и отдан для хранения в Смоленске, как экземпляр с печатью князя Мстислава был оставлен в Риге.

Мы видели, что князь Александр Глебович, желая продолжать древние отношения Смоленска с западно-европейскими городами, известил об этом Ригу своим письмом, а затем мы видим, что он посылает туда копию с того оригинала Мстиславова договора, который хранился в Риге, причем к этой посылаемой копии прилагает свою печать. Каким образом Александр Глебович добыл этот оригинал и сделал с него копию, если первый хранился в Риге? Очевидно, что копия с Мстиславова оригинала снята в Риге, копия точная, с сохранением языка, и затем эту копию могли утвердить княжескою печатью или те послы, которые были в это время посланы Александром Глебовичем в Ригу, или же копия была отослана в Смоленск с немецкими послами, а там уже укреплена печатью в княжеской канцелярии. Верно последнее. Припомним последующие присяжные грамоты князей Феодора Ростиславича и Ивана Александровича. Мы видим из них, что для подтверждения древнего договора в Смоленск явились немецкие послы в первом случае из Риги Любрахт и Петр Бартолд, а кроме того от Брауншвейга — Петр Волковьник и от Мюнстера — Гелмик, а во втором из Риги — Песков и поп Иван. Очевидно, при последующих подтверждениях древнего договора или смоленский князь извещал письмом рижские власти о своем благом намерении, вслед за чем из Риги отправлялось посольство в Смоленск, или сами немцы, узнав о перемене князя, отправляли послов; послы {126} захватывали с собою копию с древнего Мстиславова оригинала, которая утверждалась в Смоленске печатью князя и увозилась немецкими представителями с собою, или же послы привозили с собою самый оригинал, и копия изготовлялась в Смоленске. Что копия с древнего Мстиславова экземпляра списывалась, может быть в Риге, это доказывается языком экземпляра С. Мы уже говорили, что этот экземпляр древнейшей редакции отличается обилием псковитизмов. Менее шансов за то, чтобы пскович сидел в качестве княжеского писца в канцелярии в Смоленске, чем за то, что копия была снята псковичем, которому немецкие власти поручили это дело, так как в Риге было много купцов, проживавших там постоянно, и из Пскова, и из Новгорода и т. д. Копия для утверждения договора князем Александром Глебовичем писана, как и оригинал Мстислава, смольнянином, что видно по языку. Словом, эти псковитизмы экземпляра С есть факт совершенно случайный, объясняющийся неизвестными нам рижскими обстоятельствами.

В 1840 году Московское общество истории и древностей Российских решило издать рукопись, харатейную, относящуюся к концу XIV столетия. Эта рукопись заключает в себе: 1) „Суд Ярослава князя и оустав ω всяцих пошлин и ω оуроцех, 2) оустава Володимера князя, 3) закон судный людем, 4) выписки из книг Моисеевых, 5) „А что ся в кое в е нач е деяти...“, т. е. один из списков Смоленской торговой правды и 6) оустав Ярослава о мостех“. Таким образом, мы видим перед собою сборник юридических памятников. Едва ли можно считать случайным их соединение в одном месте. Тотчас после обычного вступления „Смоленской торговой Правды“ находится здесь приписка, которой нет ни в одном из дошедших до нас списков этого трактата: „Тако же и по бессудной г а точно серебро без ĩ золотник, а взяти с веса; а гр та судная и бесудная по томо же серебру по точному без ĩ золотник“ ⁹⁵. Для кого сделана эта вставка о пробе и оценке серебра? Для договаривавшихся сторон, т. е. смольнян и немцев — может быть, но к несчастью, этого правила нет ни в одном из списков договора. Следовательно, вытекает само собою естественное предположение, что это правило внесено в этот сбор-{127}ник для руководства тем весцам — княжеским чиновникам, которые должны были производить взвешивание серебра при его продаже или покупке. Но тем не менее признанию этой рукописи официальным сборником, который мог бы быть написан или для какого-нибудь официального лица, или для княжеской канцелярии, этому препятствует вошедший в нее список „Смоленской торговой Правды“. Это экземпляр F, отличающийся большими искажениями и дефектами. Так в нем совершенно пропущены статьи: о штрафе за насилие над рабой, за связывание без вины, о приставлении детского; Гренинген исковеркан в Глоугли, Бремен в Дрямь и т. д. Остается предположить, что такой несовершенный список был сделан кем-нибудь из купцов, торговавших в Смоленске или смоленских для личного руководства и соображения. Для нас важно, что в конце XIV ст. снимались отдельными лицами такие копии не для официальных целей. К числу таких же списков, явившихся по тем же причинам, приходится, по нашему мнению, отнести и экземпляр G. Он отличается сокращениями, слитием статей в одну; тут встречаются те же искажения текста, что и в экземпляре F.

Совершенно особняком стоит экземпляр, который мы обозначили буквой K. Начинается он совершенно не так, как все остальные, рассмотренные нами списки. „А ряд мой с Немцы таков: Аже боудоуть мои Смолняне в Ризе, вольное търгование им в Ризе... Аже боудоуть Немьци в моем Смольньске, вольное им търгование в моем Смольньске...“ ⁹⁶. Тут говорит от своего имени одно лицо, говорит твердо, категорически. Оно выставляет условия, на которых согласно поддерживать старые отношения и, как мы сейчас увидим, вносит новые требования, которых исстари не было. Личность, писавшая этот замечательный документ, выступает немного из текста этого памятника. В одном месте неизвестный князь говорит:... то како то было при моем оц;˜ы, при Мьстиславе при Романовици и при моем брате при Мьстиславе“... ⁹⁷. Таким образом оказывается, что это был какой-то из сыновей Мстислава Романовича и брат какого-то Мстислава. У Мстислава {128} Романовича были три сына: Святослав, Всеволод и Ростислав ⁹⁸, но Мстислава у него не было. Прежде всего: кто из трех братьев мог быть на великом княжении в Смоленске? Следя за сменой великих князей смоленских, мы замечаем, что приблизительно до второй половины XIII ст. соблюдается строгое старшинство. Когда умер в 1230 году Мстислав Давидович, то старейшим в семье смоленских князей был Владимир Рюрикович, но он в 1230 году был великим князем киевским; на юге он оставался до возвращения своего из половецкого плена в 1235 г., после чего возвратился в Смоленск, где вскоре и умер ⁹⁹. Кто сидел в Смоленске в этот промежуток времени? Надо предполагать, что после 1230 года Владимир Рюрикович, оставаясь в Киеве, думал удержать за собой и смоленский великокняжеский стол, но его отсутствие повлекло за собою большие неурядицы. Как кажется, смоленское вече не было недовольно пребыванием князя в Киеве, потому что на предложение Святослава Мстиславича принять его князем в Смоленск, оно отвечало отказом. Тогда в 1232 году, 24-го июля на Борисов день, Святослав с помощью полочан взял город силой, перебил многих смольнян и сел на великокняжеском столе ¹⁰⁰. Но вече не успокоилось, и в Смоленске происходила борьба до 1239 г., когда Ярослав Всеволодович, нанесши поражение Литве, сделавшей сильный набег на Смоленскую землю, явился в Смоленске, примирил боровшиеся тут партии и посадил на великокняжеском столе Всеволода Мстиславича ¹⁰¹. Вот это-то брожение в Смоленской земле, наезды князей,— сначала Святослава Мстисла-{129}вича для захвата волости, потом Ярослава Всеволодовича для умиротворения смольнян,— отразились и в самих условиях, которые были поставлены князем немцам: „Аже въедеть брат мои которыи в Смолньск, а оучинится свада с их моужьми, вам ся ведати с ними самем...“ ¹⁰². Именно так мог говорить Всеволод Мстиславич, видевший эти наезды и возникающие благодаря им недоразумения. Что Всеволод называет себя братом Мстислава, то это не противоречит нисколько нашему мнению: так он мог считать Мстислава Давидовича сравнительно с своим отцом Мстиславом Романовичем. Таким образом, экземпляр K, относится ко времени княжения в Смоленске Всеволода Мстиславича, который занял великокняжеский стол в 1239 году. Как долго продолжалось его правление, сказать нет возможности. Мы знаем, что в 1270 году в Смоленске был уже Глеб Ростиславич, который в то время оказывается старшим в семье князей смоленских. Когда княжил в Смоленской земле отец его, Ростислав Мстиславич, внук Давида, мы не знаем: об этом нет ни слова ни в одной из летописей. Следя за событиями в период времени между 1239 и 1270 годами, мы должны предположить, что и княжение Всеволода Мстиславича, и Ростислава Мстиславича, прошло мирно, и переход великокняжеской власти из рук Всеволода в руки Ростислава совершился спокойно. Между тем мы замечаем, что договор Мстислава Давидовича заключается после „розлюбья“, беспокойства, и Феодор Ростиславич в 1284 году восстановляет дружественные отношения с немцами после неурядиц в Смоленске, происходивших от столкновения между Глебом, Михаилом и им, Феодором, что Александр Глебович спешит подтвердить старый договор после того, как в Смоленской земле опять были смуты, отличавшиеся насильственным захватом со стороны Александра, велико-{130}княжеского стола. Следовательно, не Ростиславу Мстиславичу (внуку Давида) надо было думать о поддержании мира, а Всеволоду Мстиславичу, занявшему смоленский стол после значительных потрясений ¹⁰³.

В интересующем теперь нас проекте договора внесены, как мы сказали раньше, некоторые новые условия, но особенно интересно то обстоятельство, что на первом месте князь Всеволод ставит смольнян, Смоленск. Самый тон проекта отличается силой и категоричностью. Всеволод говорит авторитетно и ставит немецких купцов в зависимость от князя бóльшую, чем договор Мстислава Давидовича. Кроме того, этот проект указывает на усиление княжеской власти сравнительно с прежним и последующим ее положением.

Сгруппируем теперь результаты, к которым мы пришли при анализе списков Смоленской торговой Правды.

1) Экземпляр A есть подлинный трактат Мстислава Давидовича с Ригой и Ганзой. Он был переведен на смоленское наречие с немецкого текста, который в свою очередь представляет собою перевод с латинского чернового проекта. Он был оставлен в Риге.

2) Экземпляр D есть позднейшая копия с экземпляра D’. Этот экземпляр D’ одновременно с княжеским был переведен прямо с латинского чернового проекта. Он хранился в Смоленске.

3) Экземпляр C есть копия с княжеского Мстиславова экземпляра Смоленской торговой Правды. Экземпляр C древнее экземпляра B. Снятие копии этой могло произойти на промежутке времени между 1230 и 1297 годом, может быть, при князе Всеволоде Мстиславиче в 1238 г., или при ком-нибудь из следующих князей. Псковитизмы этого экземпляра есть результат случайных обстоятельств, имевших место в Риге.

4) Экземпляр B представляет собою копию снятую с оригинала Смоленской торговой Правды Мстислава при начале княжения Александра Глебовича, т. е., вскоре после 1297 г. {131}

5) Экземпляр D есть копия с недошедшего до нас экземпляра D’ и совершен в эпоху зависимости Смоленска от татар, т. е., не ранее 1274 года. Следовательно его изготовление может относится к княжению Глеба, Михаила и Феодора Ростиславича, Ивана Александровича и т. д.

6) Экземпляр E есть копия с недошедшего до нас первоначального экземпляра D’ (=E’), снятая в эпоху зависимости Смоленска от татар, т. е., не ранее 1274 г. Следовательно ее изготовление может относиться к княжению Глеба, Михаила и Феодора Ростиславичей, Александра Глебовича и Ивана Александровича. ¹⁰⁴

7) Экземпляры F и G есть копии также с недошедшего до нас экземпляра D’ и, по всей вероятности, сняты для какого-нибудь частного лица, заинтересованного правилами о торговых пошлинах.

8) Экземпляр K представляет собою проект условий торговли, написанные в Смоленске при Всеволоде Мстиславиче, т. е., около 1239 г.

9) Грамоты Феодора Ростиславича 1284 г. и Ивана Александровича после 1330 г. есть не более, как присяжные грамоты, а не самые договоры. {132}

После этого необходимого отступления снова возвращаемся к истории торговли Смоленска с Западом. Как мы видели, торговые сношения смольнян с берегами Балтийского моря начались давно. Чем более они развивались, тем сильнее являлась необходимость оформить их, вставить взаимные отношения в определенные юридические рамки. Очевидно, и в Смоленске долгое время дело велось так же, как в Киеве в отношении Византии, существовал договор, но он был „простословесен“. Само собою разумеется, что все те случаи правонарушения, которые указаны в дошедших до нас списках Смоленской торговой Правды, не были измышлены потом договаривающимися сторонами, что все условия договора созданы самою жизнью и выведены из практики. Эти всевозможные инциденты заставили, наконец, обе заинтересованные стороны прийти к соглашению, как на будущее время смотреть на тот или иной случай правонарушения, и как оградить торговые интересы от потрясений, которые могут быть вызваны недоразумениями. Не подлежит сомнению, что и смольняне, и немцы дорожили взаимной торговлей. Во всех дошедших до нас списках Смоленской торговой Правды, в присяжных грамотах князей, везде, мы видим старание отделить торговые сношения от политических отношений Смоленска к Риге, и от личных отношений смольнян и немцев ¹⁰⁵.

Л атинский черновой.

Н емецкий перевод

одновре-

Экземпляр A с печатью князя; оста- менно Экземпляр D’ с печатками немецких

вался в Риге. властей. Хранился в Смоленске.

c b e d f g k

После 1274 г. М. б. Алексан­дра Глебовича, Феодора Рости­славича, Ивана Александро­вича и т. д.

По всей вероятности, для част­ных лиц.

Проект Всеволода Мстисла­вича.

Может быть Всеволода Мсти­славича, Ростислава Мстисла­вича и его сыновей Глеба, Ми­хаила и Феодора.

Александра Глебовича.

 

В какое время представители немецких городов поселились в Смоленске, точно сказать нет возможности. Еще в самом начале XIII ст. мы видим в Смоленске живущими немецких купцов. Так в 1210 там торговал и проживал немецкий купец, Людольф, пользовавшийся уважением среди русских и обладавший значительными богатствами. Доверие к нему на Руси было так велико, что князь полоцкий Владимир отправил его в Ригу для за-{133}ключения договора с рижским епископом ¹⁰⁶. Этот факт указывает на более раннее пребывание немцев в Смоленске. Действительно, нельзя предположить, чтобы слова Всеволода Мстиславовича в его проекте договора с немцами, были сказаны без всякого основания: „како то было при моем оц;˜и, при Мьстиславе при Романовици“ ¹⁰⁷. Правление последнего в Смоленске продолжалось от 1197 по 1212 год, а следовательно и тогда уже, т. е., в конце XII ст., были прочно установившиеся отношения между немцами и жителями Смоленска, выразившиеся в недошедшем до нас договоре Мстислава Романовича. В договоре Мстислава Давидовича западные купцы оказываются уже вполне обжившимися в Смоленске: у них своя церковь во имя Пресвятой Богородицы, свой двор, свой староста. Около церкви хранились гири, которые служили для проверки гирь, употребляемых в торговле немецкими и русскими купцами. Мы видим, таким образом, прочную оседлость ¹⁰⁸. С течением времени число немцев в Смоленске увеличивалось. Им во второй половине XIII ст. принадлежат уже несколько дворов. Образовалась целая немецкая слобода. Она находилась на берегу Днепра и речки Рачевки и была очень обширна ¹⁰⁹. Это купеческое общество делало {134} в пользу своего храма денежные взносы, из которых образовался церковный капитал, пускавшийся также в оборот. Так в 1289—1290 г. Арнольд Крисп и Андрей Parvus, очевидно, заведывавшие этим капиталом, дают в займы двенадцать марок до востребования ¹¹⁰. В этом немецком дворе не только жили постоянно купцы, торговавшие в Смоленске и его области, но очевидно, останавливались немцы, и проезжавшие в землю Суздальскую, и послы. Иногда число приезжих немцев было так велико, что они не помещались на своих дворах и останавливались на смоленских подворьях. На волоке между реками Днепром и Касплей жители смоленских поселений занимались перегрузкой товаров на кола и перевозкой их посуху от одной речной системы в другую. Все волочане связаны были круговою порукою и все отвечали за неисправность одного. На волоке постоянно жил княжеский тиун, который встречал гостей и заботился о их безопасности. Приехавшие должны были поднести, в знак признательности, этому княжескому чиновнику заграничные перчатки ¹¹¹. Во время плавания по Двине и Каспле, а потом по Днепру, случались несчастия с судами. В таких случаях купцы принуждены были иногда нанимать соседних жителей для вытаскивания товара из воды ¹¹². Прибыв в Смоленск, западные гости должны были в виде почета поднести княгине скромный подарок штуку частины, т. е., плотно вытканного холста, по всей вероятности, только заграничной фабрикации ¹¹³. Затем немецкие гости откры-{135}вали торговлю своими товарами в городе, а также могли разъезжать с ними по всей Смоленской земле или ехать в другую область ¹¹⁴. До занятия немцами низовьев З. Двины, смольняне несомненно вели с берегами Балтийского моря непосредственную торговлю и посещали немецкие ганзейские города. Это доказывается постоянным настаиванием со стороны смоленских князей на праве свободного проезда русских купцов через Двину, по морю и пребывания их в ганзейских городах ¹¹⁵. Мы не знаем, как давно западно-европейские купцы были освобождены от платы торговых пошлин, но, по всей вероятности, при Мстиславе Романовиче, т. е., в конце XII в., они уже пользовались этой привилегией ¹¹⁶. Благодаря точному перечислению в документах немецких представителей, можно указать местности, с которыми Смоленск вел более оживленную торговлю, и из которых купцы посещали Смоленскую землю. Это были остров Готланд, города Любек, Бремен, Сест, Кассель, Грёнинген, Мюнстер, Дортмунд, Брауншвейг, вообще Вестфалия, и Рига ¹¹⁷. Мы уже видели выше, какими товарами торговала Смоленская земля. По большей части это были сырые продукты: лес, скот, кожи, смола, пенька, хлеб, мед и воск, лошади. Все это, несомненно, вывозилось и в З. Европу. До нас дошел данцигский реестр товаров, в котором в числе других показаны кожи смоленской выделки с обозначением их цены в различные годы и в раз-{136}ных местах ¹¹⁸. Через руки смольнян получали немцы и предметы роскоши — изделия Византии и далекого востока. Золото и серебро приходило на берега Балтийского моря также с востока. Но главным предметом отпуска Смоленска за границу был, как, мы сказали выше, воск. Единицею веса этого продукта является кап, содержавшая в себе, судя по договору В. Новгорода с Готландом в 1270 г., восемь ливонских фунтов, т. е., 4 пуда, ¹¹⁹ причем весовщику платилась за две капи (8 пудов) по одной куне смоленской ¹²⁰.

Какие товары привозились из З. Европы в Смоленскую землю, мы точно указать не можем. Мы видели уже перчатки, затем упоминаются сукна: ипрское, трирское, скарлат (красное французское сукно), чулки, инбирь, засахаренный в горшках, миндаль, копченая семга, треска, сладкие вина, соль и, наконец, шпоры ¹²¹. {137}

Как бы ни старались обе стороны поддерживать мир и согласие ради выгод торговли, но жизнь сама выдвигала целый ряд случайностей, иногда незначительных, а иногда ставила довольно серьезные вопросы, ведшие к недоразумениям. Прежде всего и раньше всего явилось для немцев затруднение к торговле по всем городам Смоленской земли. Тут происходило то же самое, что мы видим гораздо позже в Московском государстве, купцы которого не хотели допустить иностранцев внутрь страны для мелочной торговли. Для иностранцев важна была не столько мелочная торговля, сколько расширение поля деятельности и торгового влияния, а главное скупка сырых продуктов из первых рук. Последнее невыгодно отзывалось на смоленском купечестве, из рук которого ускользала внутренняя торговля, да и трудно было уберечь население от эксплуатации. Надо предполагать, что протесты смольнян и повели за собою ограничение права у немцев на внутреннюю торговлю при Мстиславе Романовиче. Княжеское правительство решило наблюдать за ними: если немецкий купец хотел ехать из Смоленска с товарами в другую область, то он должен был обратиться за разрешением к князю, а последний по своей воле и по своим соображениям „по доуме“ мог их отпустить ¹²². Это стеснительное для иностранцев правило было уничтожено договором Мстислава Давидовича“.

Когда был заключен этот договор? Хронологические указания мы находим в самом его тексте. Говорится, что Мстислав Давидович отправил в Ригу посольство вскоре после смерти епископа Альберта, смерть которого последовала 17 января 1229 года ¹²³. Между тем княжеский экземпляр договора датирован 1228 годом. ¹²⁴ {138}

Кроме того, в послесловии его пропущено имя епископа, а стоят только поп Иван и магистр Фольквин ¹²⁵. Следовательно, этот экземпляр договора составлен и утвержден до назначения епископа Николая, которое произошло в марте или апреле 1229 года ¹²⁶. Таким образом, составление латинского чернового, его перевод на немецкий язык и с последнего на смоленское наречие,— произошло между 17 января и мартом, по тексту, одного и того же года, откуда ясно, что год принимался мартовский. В экземпляре, переведенном прямо с латинского чернового показан уже 1229 год и в послесловии упомянут уже епископ Николай ¹²⁷, что совершенно верно, ибо избрание последнего произошло уже в следующем мартовском 1229 году (март—апрель). Отсюда обнаруживается, что Смоленская торговая Правда была выработана в одном и том же январском году, именно в 1229. Что касается до месяца, то им можно признать февраль и март. Священник Еремей и сотский Пантелей были посланы из Смоленска в конце января в Ригу, затем поехали морем на остров Готланд. Это был уже февраль. Может быть, еще в Риге был составлен латинский черновой, над выработкой которого трудились немецкий рыцарь Ральф из Касселя и смольнянин Тумаш Михалевич, и с которым послы и прибыли в Висби ¹²⁸. Тут время шло за обсуждением проекта договора, за его изменениями и дополнениями с обеих сторон. После окончательной его выработки он был утвержден пе-{139}чатями всех немецких представителей купечества. На Готланде был сделан и его перевод на немецкий язык. Вернуться в Ригу послы могли не раньше марта месяца. Здесь снова надо было подождать, пока будет назначен новый епископ: без подписи епископа и магистра договор фактически (хотя и не de jure) не был действителен, потому что выход в море через Двину был в их руках. Тут, в Риге, были сделаны переводы с немецкого текста и латинского чернового на смоленское наречие. По всей вероятности, латинский черновой был закреплен печатями еще в Висби, ибо в противном случае там не могли быть уверены в его неприкосновенности ¹²⁹ до окончания дела в Риге. Смоленские переводы с немецкого перевода и латинского текста были закреплены печатями,— и первый оставлен в Риге, второй — был увезен в Смоленск ¹³⁰. Латинский черновой должен был храниться также в рижском архиве. Так была создана Смоленская торговая Правда ¹³¹. {140}

На основании этого договора немецкие, смоленские, полоцкие и витебские купцы уравнивались в правах. Все те привилегии, которыми пользовались с этого момента немцы в земле Кривичей, должны были соблюдаться в Риге, на Готланде и в прибалтийских городах и в отношении купцов кривицких ¹³².

Свободный, беспрепятственный путь открывался для немецких купцов и по всей Двине в Смоленск, а из Смоленска они могли ездить с товарами в другие области и во все города Смоленской земли. Не князь, ни смольняне, не могли этому препятствовать, что прежде случалось, очевидно, постоянно. Смоленские купцы получали теперь подтверждение того, чем они пользовались de facto в прежние времена: им была открыта свободная дорога в Балтийское море, на Готланд, в Германию, и там по р. Травне, чему, надо думать, немцы раньше мешали. Как немецкие, так и кривицкие купцы на всем протяжении пути от Смоленска до Готланда и обратно освобождались от всякой провозной пошлины ¹³³.

Случалось, как видно, что во время несчастий с судами на реках и на море, товар бывал или расхищаем прибрежными жителями, или забирался в пользу местных правительств на основании берегового права. Теперь постановлялось, чтобы впредь этого не было, что груз остается неприкосновенным ¹³⁴. Иногда, впрочем, при благоприятных обстоятельствах, купцы избегали разграбления или конфискации своего имущества, но являлось новое затруднение: приходилось нанимать туземцев для выгрузки товара за известное вознаграждение. Выгрузка бывала окончена; тогда начинались споры: работавшие требовали прибавки платы или доказывали, что плата была условлена другая; может быть, и купцы не прочь были обсчитать их. В те времена пререкания легко переходили в доказательства более {141} существенные, было ли это у немцев, или у кривичей. Что подобные факты бывали частенько, мы увидим несколько ниже. Но подобные инциденты могли повести к серьезным последствиям: к разгрому купцов народом и на западе, и на Руси. Смоленьская торговая Правда во избежание подобных недоразумений определяет: производить наем рабочих при свидетелях и по окончании работы платить только договоренную плату ¹³⁵.

Приезжали немецкие гости к волоку между З. Двиной и Днепром. Подчас тут бывало большое скопление купцов с их товарами. Княжеский тиун мог затягивать перегрузку товара, мог отдавать предпочтение тому или иному торговцу. Между самими купцами могли происходить столкновения из-за права прежде перевезти свои товары. Точно такие же неприятности могли испытывать и кривицкие купцы при перегрузке своих товаров в Риге, на Готланде и вообще по берегам Балтийского моря. В силу этого в договор вносится статья с постановлением, чтобы тиун княжеский, получив известие о прибытии к волоку заграничных гостей, немедля посылал кола для перевозки товаров, чтобы купцы немецкие и смоленские вопрос, чьи товары перегружать прежде, решали жребием, причем немецкие и смоленские гости пользовались привилегией приступать к этому прежде всех, прибывших из других областей и стран. Таким же преимуществом пользовались и кривицкие купцы в землях немецких ¹³⁶.

Наконец немецкие купцы подплывали к Смоленску и останавливались у пристани, на Смядыни. Отсюда товары на колах перевозились в немецкую слободу ¹³⁷. Торговля никогда, конечно, не прерывавшаяся, с каждым прибытием нового каравана судов еще более оживлялась. Продажа европейских товаров производилась в немецком торговом дворе. Как видно, продажа производилась и враздробь, и оптом. Случалось, что купец, совершив сделку, {142} вдруг передумывал, может быть, найдя более выгодного покупателя, и отказывался от прежней сделки. Купивший мог нести убытки. Смоленская правда предупреждает такие случаи: если только товар куплен, а тем более вывезен или унесен со двора, то требовать его назад продавший не имеет уже права ¹³⁸.

Будучи освобождены от провозной пошлины, немецкие купцы должны были тем не менее уплачивать весовое. Мы видели уже, что при взвешивании воска, купленного немецким купцом, последний вносил княжескому чиновнику — весцу одну куну с двух капий, т. е., с 8 пудов ¹³⁹. Точно так же, купив в слитках золото или серебро, иностранный гость уплачивал весцу от каждой гривны первого одну ногату, а от гривны второго — две векши. При приобретении серебряных вещей весовая пошлина с каждой гривны веса равнялась пошлине с гривны веса золота в слитках, причем, очевидно, принималась во внимание и самая работа ¹⁴⁰. Но западно-европейские купцы были освобождены от всяких пошлин при продаже своих товаров, что повторено в трех статьях Смоленской торговой Правды ¹⁴¹. Еще пошлина взыскивалась при плавке серебра: от каждой гривны веса этого металла взималась куна ¹⁴².

Не всегда, конечно, покупка производилась на наличные деньги. По всей вероятности, немецкие купцы обладали более крупными капиталами, чем кривицкие, тем не менее товар мог забираться в долг и у последних. Точно так же были производимы и денежные займы. Являлась необходимость оградить интересы купцов от несостоятельных должников, от уклонений от уплаты долга родственниками в случае смерти задолжавшего лица. Все это, как видно, случалось не раз, а потому было постановлено, что, в случае предъявления иска к одному и тому же лицу со стороны нескольких кредиторов, прежде всего должен быть уплачен долг немецкому гостю в Смоленске, и смоленскому в землях немецких, что обязанность уплаты долга переходит на наследников {143} умершего должника. Не должны были интересы купцов терпеть ущерба даже в том случае, если бы должник совершил какое-нибудь преступление, за которым следует поток, т. е., продажа преступника и его семьи в холопство и конфискация всего имущества: в таких случаях долг все-таки уплачивается из суммы, полученной с продажи имущества и самых людей в холопство ¹⁴³.

Частые недоразумения происходили при взвешивании товаров. Немецкие и смоленские купцы обвиняли друг друга в неверности гирь. В таком случае, как внесено в договор, заподозренные гири должно было сравнить с образцовыми, из которых одна хранилась у церкви Смоленской Божией Матери, а другая у церкви немецкой ¹⁴⁴. До нас дошло одно из решений смоленского спора о правильности гирь или, как они названы в грамоте, „колоколов“ между немецким купцом Бирелем и смоленским Армановичем, причем первый оказался правым ¹⁴⁵.

До сих пор мы имели дело лишь с постановлениями, касающимися торговых интересов. Но рядом с торговыми существовали и другие повседневные житейские отношения, приводившие иногда к серьезным столкновениям. И кривицкие, и немецкие гости оставляли свои семейства на далекой родине, а приезжая в чужой город и подолгу проживая в нем, сближались с семействами местных жителей. Эти приятельские отношения оканчивались иногда, как оказывается, происшествиями романического характера, вследствие чего {144} явилась необходимость ввести в торговый договор постановление, что, если смольнянин застанет немца с своею женою, то нарушитель семейной чести подвергается штрафу в десять гривен серебра. Так должны были окупаться и неудачные романические похождения кривичей в землях немецких ¹⁴⁶. Но случалось и простое насилие. В таком случае должно различать: было ли оно учинено над женщиной свободной или рабой. В первом случае, притом если она раньше была известна безукоризненной нравственностью, взыскивался штраф в пять гривен серебра, и всего в одну гривну, если женщина и ранее отличалась легким поведением. Во втором случае виновный платил одну гривну серебра ¹⁴⁷.

Различные торговые недоразумения, романические приключения, может быть, даже дружеское препровождение времени, невинная шутка или мелкий спор на базаре приводили иногда к плачевным результатам: случались драки и убийства. Бывали, конечно, случаи и простого разбоя. Смоленская торговая Правда полагает за убийство свободного человека виру в десять гривен серебра, а за холопа всего одна гривна ¹⁴⁸. За побои палкой до крови или до синяков обиженный получал полторы гривны серебра; за удар по уху виновный наказывался ³/₄ гривны ¹⁴⁹. Штраф за нанесение раны, но без изувечения, полагался также в полторы гривны ¹⁵⁰. Потеря глаза, изувечение руки или ноги оплачивались каждое в отдельности по пять гривен серебра, но зуб ценился дешевле — именно в три гривны. За все подобные же неприятности, причиненные священнику или послу, налагалась двойная пеня ¹⁵¹. К числу оскорблений личности отнесено также связывание без вины. В этом случае за срам обиженный получал три гривны серебра ¹⁵².

Таким образом, возникало достаточно судебных разбирательств. Мы не знаем, как было до 1229 года, но Смоленская торговая {145} Правда дает ясные постановления относительно суда и судебного процесса. Прежде всего, единственным судьею между смольнянами, полочанами, витебцами с одной стороны и немцами с другой — признается на Руси смоленский князь. Ни к какому другому князю кривецкий купец не мог требовать своего немецкого товарища; только по обоюдному согласию тяжущиеся стороны могли пойти на общий суд. В землях немецких недоразумения должны были решаться перед судом только в Риге или на Готланде, но ни в каком другом городе ¹⁵³. Это признание суда смоленского, князя обязательным во всей Кривицкой земле сохранялось и позже. Так при Феодоре Ростиславиче был убит и ограблен около Риги витебский купец. Витебцы принесли жалобу в Смоленск ¹⁵⁴. Суд производился самим князем, или его наместником, если князь отсутствовал, или тиуном княжеским, но непременно в присутствии добрых людей, т. е., депутатов от немцев и смоленских купцов, людей сведущих, которые собственно и решали дело, как присяжные заседатели. Таких добрых людей, свидетелей-послухов, а вместе и присяжных, должно было быть не менее двух, причем {146} один должен быть русский, другой немец. Такими добрыми людьми и являются при разборе тяжбы Биреля с Армановичем с смоленской стороны Данило, Артемий, Микула Дедкович, а с немецкой — Иоанн Албрехт из Брауншвейга, Генций, Иоанн Варендорф ¹⁵⁵. Всякое дело, начинавшееся в Кривицкой земле, должно быть разобрано и окончено в Смоленске и никакого нового пересуда не могло быть ни в Риге, ни на Готланде. Если происшествие имело место в землях немецких, то оно и должно быть рассмотрено, и по нем должно быть постановлено решение в Риге или на Готланде, и пересматривать дела в Смоленске было нельзя. На это постановление Смоленской торговой Правды и ссылается в 1293 году рижский епископ по делу об убийстве витебского купца около Риги ¹⁵⁶. В случае какого-нибудь уголовного преступления обвиняемый, русский купец в немецкой земле, немецкий гость в Смоленске, не мог быть посажен в тюрьму, а должно его сдать на поруки, и только при неимении поручителя он мог быть закован ¹⁵⁷.

Случалось, что после состоявшегося уже постановления суда о взыскании долга кредитор все-таки не мог получить его. В таком случае кредитор имел право просить князя или тиуна поручить взыскание детскому (приставу). Если в продолжение восьми дней детский не исполнит поручения, то должник должен быть отдан на поруки. Если при взыскании долга детским этому воспрепятствуют силой смольняне, то на них переходит уплата долга. Но и просить о поручении взыскания долга детскому кредитор не мог, прежде чем не обратится к купеческому старосте, который должен подействовать на должника сначала сам, и только в случае неудачи этой попытки, дело должно было принять законное течение ¹⁵⁸.

Вследствие ли того, что виновность подсудимого не всегда могла быть доказана показаниями послухов (свидетелей) или, может быть, вследствие простой уверенности одного из тяжущихся в своих физических силах, бывали требования решить дело помощью ордалий: ношения раскаленного железа в руке, поединка. Смоленская торговая {147} Правда не признает этих требований и предоставляет поступать каждому по доброй воле ¹⁵⁹. Но предусматривая всевозможные случаи столкновений между немцами и кривичами и предоставляя право разбора их местному правительству, договор сохраняет за купеческими общинами право самосуда в их внутренних делах. Если в Кривицкой земле немцы или в ганзейских городах кривичи будут драться между собою на мечах или дубинах, то местные власти в это мешаться не должны: пусть иноземцы разбираются сами ¹⁶⁰. Один вид преступления — воровство — был совершенно исключен из ведения суда: поймавший у своего товара вора имел право поступить с ним по своему личному усмотрению ¹⁶¹. Одна статья Смоленской торговой Правды стоит совершенно особняком. Она заключает в себе постановление, что немецкий купец не обязан участвовать в походах князя или вообще кривичей, а может принимать в них участие по доброй воле. Такой же свободой пользовались и кривицкие купцы в землях немецких ¹⁶². Если мы припомним события XII века, то появление этой статьи в договоре 1229 г. должны признать вполне естественным. Очевидно, в критических обстоятельствах смольняне заставляли немцев отбывать воинскую повинность. Можно заключить также, что число немцев, проживавших в Смоленской земле, было довольно значительно.

Нам еще раз придется останавливаться на только что разобранном договоре 1229 года. Теперь обратим лишь внимание на тот факт, что в основу при его составлении положена Русская Правда ¹⁶³. Мы знаем, что над выработкой договора, над составлением латинского чернового, работали немецкий уполномоченный Ральф кассельский и Тумаш Михайлович смоленский. Мы могли бы ожидать, что тут будет принято во внимание и немецкое право. Но этого нет. Объяснять это обстоятельство индифферентным отноше-{148}нием к делу немецкого представителя, конечно, нельзя. Причина лежит здесь в том, что, при всей обоюдности торговых интересов, более дорожили восточной торговлей и более нуждались в договоре немцы, а не кривичи. В силу этого-то смоленский уполномоченный и настоял на принятии в договор древних русских юридических понятий, на что немцам пришлось согласиться.

По смерти Мстислава Давидовича в смоленской земле наступают беспорядки. К неурядицам политического характера присоединяется страшный голод, а за ним мор. Все это должно было, конечно, сильно отразиться на жизни населения. Экономическое бедствие вызвало перемену и в торговых отношениях. Мы не ошибемся, предположив, что немецкие купцы воспользовались обстоятельствами и постарались извлечь из них для себя возможные выгоды. Отвлекаемые более важными делами, смольняне не могли следить как прежде за точным выполнением всех условий Смоленской торговой Правды. Как видно, немцы начали делать попытки к стеснению свободного плавания кривицких купцов по Балтийскому морю. В самом Смоленске они уклонялись от исполнения судебных приговоров; оказывали сопротивление княжеским чиновникам; стали держать себя чересчур свободно в отношении смоленских женщин. Но рядом с этим, и самим немцам в это время приходилось в Смоленске иногда жутко. В период безурядицы, княжеские наместники не всегда оказывались беспристрастными судьями; взыскания по долговым обязательствам делались сурово. Впрочем, все это могли терпеть и кривицкие купцы в Риге. Но несомненно, что двукратное занятие Смоленска с помощью вооруженной силы должно было каждый раз влечь за собой убытки для купцов, и для немецких более, чем для смоленских. Как бы ни было, явилась необходимость с наступлением спокойствия, с занятием великокняжеского стола в Смоленске Всеволодом Мстиславичем в 1238 (1239) г., в пересмотре старого договора. В Смоленске, в княжеской канцелярии, был написан проект условий, на которых князь соглашается поддерживать старые дружественные отношения. „А ряд мой с Немьци таков“, говорит категорически Всеволод, „и иного быть не может“. Во всем этом документе чувствуется раздражение против немцев, по всей вероятности, не беспричинное.

Многие постановления Смоленской торговой правды оставлены и {149} при Всеволоде без изменения: вносятся новые требования лишь в отношении тех правонарушений, которые возникли за последнее время.

Прежде всего кривицкие купцы ограждались от притеснений при путешествиях по морю: места на корабле должны быть вольные, как для немецких, так и для смоленских гостей ¹⁶⁴. Когда совершено убийство и убийцы не окажется налицо (т, е., вероятно, попросту, если его скроют), то обязана уплатить штраф в 10 гривен община немецких купцов. Таким образом, к немцам применяется статья Русской Правды о дикой вере^*. Само собою разумеется, что по отношению к туземцам эту статью не надо было вносить в договор, ибо Русская Правда и без того действовала в Смоленской земле. Если убийца был обнаружен, то он должен быть выдан головой ¹⁶⁵. Требование выдачи убийц повторяется: она должна быть и при убийстве священника и посла, как и дикая вера ¹⁶⁶. Для ограждения личности княжеских чиновников вводится новое постановление: за оторвание бороды немцем у боярина или мытника (куноемцы) полагается штраф в пять гривен серебра, а за убийство княжеского городского тиуна назначалась вира в двадцать гривен серебра ¹⁶⁷ Точно также пришлось усилить статью о нарушении семейной чести. Штраф в десять гривен был оставлен, но дозволялось убить оскорбителя на месте преступления ¹⁶⁸.

Необходимо было восстановить правильность судебных разбирательств. Так вновь подтверждалось правило о представлении на суд послухов обеих сторон ¹⁶⁸. Как видно, статья Смоленской торговой Правды о непринуждении к ношению горячего железа была нарушена. Чтобы уничтожить охоту к такого рода доказательствам на будущее время, проект Всеволода вводит такое правило: если после требований одной из сторон, другая согласится, и правда {150} окажется на стороне согласившегося, то требовавший ордалии должен уплатить десять гривен серебра за сором перенесшему ее ¹⁶⁹.

Теперь же обнаруживается перед нами неисполнительность чиновников. Кроме того, отдача должника на поруки, как оказывается, не приводила к желаемым результатам. Пришлось усилить статью о взыскании долгов новым прибавлением. Если детский не взыскал долга, то поручить дело другому детскому; если и последний начнет действовать уклончиво, то должник мог быть представлен князю или судье, который выдавал его головою кредитору ¹⁷⁰.

В сравнительно короткий промежуток восьми лет Смоленск два раза испытал присутствие вооруженных гостей: в 1232 году это были полочане, помогавшие Святославу Мстиславичу, а в 1238 году суздальцы и новгородцы, умиротворявшие смольнян. Эти два посещения должны были вовлечь за собою целый ряд жалоб Всеволоду на приезжих. Но князь был, очевидно, на первое время бессилен дать суд и расправу и, предвидя возможность повторения подобных наездов, отказывается в своем проекте от всякого разбирательства подобных дел ¹⁷¹. Этим же обстоятельством объясняется, как нам кажется, и внесение другой статьи, которой мы не видим в Смоленской торговой Правде раньше. Недоразумения между купцами немецкими и других областей бывали, конечно, и раньше, но очевидно, они подводились под общий уровень и разбирались смоленским князем. Теперь, под покровительством суздальцев и новгородцев, их соотечественники позволяли себе заво-{151}дить ссоры с немцами, и Всеволод опять отказывается удовлетворять по этим делам жалобы иностранцев ¹⁷².

К этому же времени относится восстановление ограничения права немецких купцов на свободный проезд во все соседние города и области. По проекту Всеволода Мстиславича, немцы должны были каждый раз просить на это разрешения у князя, который мог их пустить или не пустить, смотря по своим соображениям ¹⁷³. Мы не знаем был ли этот проект принят немцами, или они заявили протест и настояли на принятии князем прежнего договора 1229 г. Этот вопрос может быть решен только тогда, если удается кому-нибудь определить, к какому времени относится экземпляр C. Если копия C была снята с Мстиславова княжеского оригинала (хранившегося в Риге) при Всеволоде Мстиславиче, то очевидно последний отказался от своего проекта и принял Смоленскую торговую Правду во всей неприкосновенности, утвердив своею печатью копию C. Если же эта копия C относится к одному из следующих княжений, то возможно, что немцы принуждены были согласиться на условия Всеволода. Как бы ни было, но существование копии C, представляющей из себя точное повторение Мстиславова экземпляра и относящейся ко времени до 1297 г., показывает, что за этот промежуток времени Смоленская торговая Правда была восстановлена во всей силе. Это могло произойти в княжение следовавших за Всеволодом князей — Ростислава Мстиславича, Глеба, Михаила и Феодора Ростиславичей.

Заняв великокняжеский стол в 1280 году Феодор Ростиславич известил Ригу о своем желании подтвердить старый договор. Как мы видим, в 1284 г. в Смоленск явились немецкие уполномоченные, от магистра Любрахт, от рижских горожан Петр Бартольд, от купцов Федор Волковник из Брауншвейга и {152} Гелмик из Мюнстера. За отсутствием князя Феодора, в собравшемся заседании председательствовал князь Андрей Михайлович, племянник великого князя. В собрании участвовали: наместник Артемий, дядько Остафий, Микула, сын дядьки, наместник владыки, Лаврентий, Мирослав, Олекса Черный, старый тамозник Терентий и священник Андрей. Тут же находились княжеский печатник Моисей и писец Федорко. В присутствии всех этих лиц был признан действующим старый Мстиславов договор. К копии с старой Мстиславовой грамоты был приложена печать князя Феодора; немецкие уполномоченные приложили свои печати к копии с древнего экземпляра договора, хранившегося в Смоленске. Затем была написана еще присяжная грамота от имени князя Феодора и к ней также была приложена его печать. Все это было совершено 18-го мая в день Вознесенья Господня ¹⁷⁴.

После этого восстановления Смоленской торговой правды она в основе своей остается неизменной при всех последующих князьях. Как мы уже говорили, Глеб Александрович, захватив великокняжеский стол в 1297 году, уведомил немецких властей о своем желании поддерживать старые отношения между смольнянами и немцами. Надо думать, что и теперь явились в Смоленск немецкие уполномоченные, что при такой же, как и прежде, обстановке произошло утверждение древнего договора. Но, к несчастью, не сохранилось самого акта, которым закреплялось обоюдное согласие сторон. Впрочем, он мог быть заменен надписью князя на копии, снятой с древнего Мстиславова экземпляра, которую мы приводили раньше. Князь говорит, что он заключил с немцами договор, каков был при его дедах и отцах, и целовал на нем крест.

Оставаясь в основе своей неизменяемой, Смоленская торговая Правда должна была, в силу обстоятельств дополниться новыми постановлениями. Эти добавления, по всей вероятности, не были сде-{153}ланы одновременно, а постепенно, и мы не имеем данных для точной их датировки. Необходимость в двух новых добавлениях была создана самою жизнью. Нам приходилось уже указывать на эти новые статьи, которых нет в первоначальной Смоленской торговой Правде. Не знаем, какой именно стороне, немцам или кривичам, явилась, наконец, безотлагательная необходимость дополнить статью о штрафе за удар по уху прибавлением, что такому же штрафу подвергается и дерущий за волосы или бьющий другого батогом ¹⁷⁵, но несомненно требовалось разъяснения, как поступать купцам немецким или кривицким, если кому-нибудь из них приходилось доискиваться своего товара у должника не в Смоленске, в Риге, на Готланде, а в другом городе. Добавочная статья не отвечает прямо на этот вопрос: она только предупреждает нарушение торговых отношений, которое могло бы произойти от подобных недоразумений предоставляя истцу отправляться в тот город, где живет ответчик, и там производить взыскание на основании местных городских законов. Постановление странное. Если под иными городами разумеются здесь другие области, то эта статья является лишней, так как за недоразумения в земле Суздальской, Черниговской и т. д., Смоленск отвечать не мог. Едва ли также здесь имеются в виду только лишь немецкие города, в которых приходилось производить торговые сделки кривицким купцам, потому что его постановление на первом плане ставит купцов немецких, а следовательно интересы их, а не смоленских гостей. Ввиду этого в новой статье сквозит для нас намек на изменение в политическом строе Смоленской земли, на момент образования уделов и стремления их к полной автономии, что мы замечаем с конца XIII столетия.

Другая добавочвая статья касается взаимных недоразумений между иностранными купцами и волочанами при нагрузке и разгрузке товаров. Очевидно, немцы, платившие за перевозку с веса, жаловались на легкость гирь, которыми волочане взвешивали груз. Немцы в конце концов убедили эту общину возчиков принять немецкие гири, а в случае, если вновь явится подозрение в их неточности, то {154} делать новые гири, принимая за образец ту капь, которая хранилась у немецкой церкви Божией Матери ¹⁷⁶.

Мы не знаем также, к какому времени относится туманное постановление, защищающее личность холопа от произвола приезжих гостей: за побои холопу платился штраф в одну гривну кун, т. е., ¹/₄ гривны серебра ¹⁷⁷.

Вообще и пошлины и штрафы в позднейшее время колеблются. Так пошлина при покупке серебряных вещей с ногаты спускается до куны. Точно так же за насилие над свободной честной женщиной штраф с пяти гривен повышен до десяти ¹⁷⁸.

Позже оказывается, что споры из-за правильности весовых гирь, происходит не только в Смоленске, но и в Риге, и на Готланде, так что явилась необходимость дополнить параграф, который трактует об этом предмете, новой статьей, которой не было в первоначальном экземпляре, именно, что проверка весовых гирь должна происходить и в немецких городах ¹⁷⁹.

Когда наступили тяжелые времена татарщины с ее произволом, то вполне естественно было немецким купцам добиться ограждения себя и своего имущества и освобождения от квартирной повинности: ни татарские, ни какие другие послы не могли быть поставлены во дворах, принадлежащих немецким гостям ¹⁸⁰.

Так последовательно являлись приросты в древней Смоленской торговой Правде. Но мы видим, что их немного, и что они нисколько не изменяют всего того, что сделано было Ральфом из Касселя и Тумашем Михайловичем из Смоленска. Смоленская торговая Правда подтверждается последующими князьями. Так великий князь смоленский, Иван Александрович, снова подтверждает в первой половине XIV столетия, старую правду „по древним грамотам“. В Смоленск явились немецкие послы, от магистра рыцарь Песков и от горожан священник Иван. Князь и послы целовали крест в исполнении Смоленской торговой Правды ¹⁸¹. Точно {155} также и в XV столетии на нее указывает немцам несчастный смоленский князь Юрий Святославич. Но обстоятельства уже изменились, и смоленский князь потерял для немцев всякое значение: самобытная политическая жизнь Смоленска тогда уже прекратилась.

Смоленская торговая Правда.

a) Что ся де те по веремьнемь, то úде то по верьмьнемь; приказано боудете добрым людем, а любо грамотою оутвердять, како то боудете всем ведом, или кто после живый ωстанеться.

b) Того л коли Алъбрахт, вл;˜дка Ризкии, оумьрл, оуздоумал князе Смольнескый Мьстислав, Двд;˜в сн;˜, прислал в Ригоу сво го лоучьшего попа рьмея и с ним оумьна моужа Пантельа и сво го горда Смольнеска; та два была послъмь оу Ризе, из Ригы хали на Гочкый берьго, тамо твердити мир.

c) Оутвьрдили мир, что был не мирно промьжю Смольньска ú Ригы, ú Готскымь берьгомь всем коупчем.

d) Пре сей мир троудилися дъбрий люди : Ролфо ис Кашеля, Б дворянин, Тоумаше Смолнянин, ажбы миро был ú дъ века; оурядили пакъ мир, како б о любо Роуси ú всемоу Латинескомоу языкоу, кто то оу Роусе гостить.

e) На том мироу, ажбы мир твьрд был, тако был князю любо в Рижанъм всем ú всемоу Латинескому языкоу ú всемь темь, кто то на Оустоко моря ходить, ажбы нальзл правдоу, то написати, како то держати Роуси с Латинескым языком, и Латинескомоу языкоу с Роусию то держатú, ажбыхъмь что тако оучинили. Того Б;˜ъ не дай, ахбы промьжю нами бои был, а любо чл;˜вка оубиють до см;˜рти, како чл;˜вка, то платити, ажбы мир не ръздроушен был; так платити, како то бы ωбоúм любо былы.

Что ся в которо веремя начнеть деяти, то оутвьржають грамотою; а быша ся не забыли, познайте, и на память дьржите нынешними и по семь веремени боудоучи, к комоу си грамота придеть.

Того лета, коли е пъ Алъбрахт Рижьскыи мьртв, князь Мьстислав Двд;˜вчь послал сво моуже Геремея попа, Пантелея сотьского, Смолнян в Ригоу, а из Ригы на Готьскыи берег, оутвьрживати мир.

Розлюбье на стороноу веречи, которое было межю Немци и Смолняны.

А за тот мир стр л: Рулф ис Кашеля ú Тумашь Михаилов , абы добросердь м иих было, абы Рускым купцемь в Ризе и на Готьском березе, а Немечк {156} купцемь в Смоленьскои волости любы было, как оутвержен и добросердь .

Абы в векы стояло и князю любо бы и всем Смолняном и Рижаном и всем Немцом по Въсточному морю ходящим, ωже такоую правдоу напсали, которою правдою быти Роусиноу в Ризе и на Готьскомь березе, тою же правдою Немцом в Смоленьске, а быша ся тои правде дьржали в векы. Б;˜ъ того не даи, оже розбои... грехомь пригодиться межи Немци и межи Роуси, что за что платити, абы мир неразроушон, абы Роусиноу и Немчичю любо было.

Список 1229 года. Список XIII ст. после 1274 г.

Зде почина ться Правда: А се починок Правде:

a) Аже боудеть свободеный чл;˜вк оубит ĩ гривен серебра за голъвоу.

Оже бьють волного чл;˜вка платити за головоу ĩ гривен серебра, а за гривноу серебра по гривны коунами, или пенязи.

1

b) Аже боудете холъп оубит, гривна сьрьбра заплатити: оу Смольнескь.

c) Тако платити ú оу Ризе ú на Готьскомь берьзе.

2

ко, роука, нъга, úли úн что любо, по пяти гривьн, серьбра всякого платите: за ωкъ серьбра, за роукоу серьбра, за нъгоу серьбра и за всякый соустав пять гривьн серебра; за зоуб ĩ гривн серебра: ú Смольньскь ú оу Ризе ú на Гочкомь березе.

3

a) Кто би ть дроуга деревъмь, а боудете синь, любо кровав, полоуторы гривны серебра платити моу.

b) По оухоу оударите, г;˜ четверти серебра.

c) Послоу и п у что оучинять за дво того оузяти, два платежа.

d) Аже кого оуранять, полоуторы гривны серебра, аже боудете без века: тако платити оу Смоленеске ú оу Ризе и на Гочкомь берьзе.

4

а) Аже извиниться Роусин оу Ризе, или на Гочкъмь березе, оу дыбоу го не сажати;

b) Аже извиниться Латинин оу Смольнеске, не мьтати го оу погреб; аже не боудете порукы, то оу жельза оусадить.

5

a) Аже Латинин дасть Роусиноу товар свой оу дело Смольнске заплатити Немчиноу пьрве , хотя бы úнъмоу комоу виноват был Роусиноу.

b) Тако оузяти Роус;˜ноу оу Ризе ú на Готскомь березе.

6

a) Аже розгнева ться князе на сво го чл;˜вка, а боудете винъват Немчицю Роусин, а úмьть князе все, женоу и дети оу холъпство, перво платити моу Латинину, а потом князю как любо с своймь члв;˜кмь.

А за холопа гривна серебра.

Аже кто холопа оударить, то гри а коун. {157}

d) Тажо правда боуди... Смоленьске, и в Ризе, и на Готьском березе.

2

a) Аще око выбьють, или роукоу ноуть, или ногоу, или иная хромота которая на теле..., грв;˜н серебра, а за зоуб г;˜ грв;˜ны серебра.

b) Тажо правда боуди Смоленьске, в Ризе, на Готьском березе.

3

Аще кто деревомь оударить чл;˜вка до кръви, полоуторы г вны серебра.

Аще оударить по лицю; или за волосы иметь, или батогом шибеть, платити без четвьрти г вна серебра.

Аще послови пригодиться пакость или поповиви въсякои обиде, за два чл;˜вка платити за, нъ.

Аще кто дроуга ранить, а хромоты на теле не боудеть, полоуторы г вны серебра платити.

4

Аще Роусьскый гость... в Ризе, или на Готьскомь березе извинится, никакоже его въсадити в {158} дыбоу. же боудеть пороука по нь, то дати на пороуку; не боудетли пороукы, то лзе и в железа въсадити.

Или Немечьскый гость извинится Смоленьске, не лзе его въверечи в погреб; ожо не боудеть по нь пороукы, лзе его в железа въсадити.

5

Ожо Немецьскый гость дасть свои товар в долг Смоленьске, а Роусин боудеть должон Роуси... Немчичю на перед взяти.

b) Таже правда и Роусиноу боуди в Ризе, на Готьскомь березе.

6

Аще князь възвержеть гнев на Роусина, повелить его розграбити с жоною, с детми, а Роусин должон боудеть, Немчичю напереде взяти, а потом како Бв;˜и любо и князю.

b) Такоу правдоу възяти Роусиноу оу Ризе ú на Гочкъмь березе.

7

а) Аже Латинин дасть княжю хълопоу в за м, úли úнъмоу доброу члв;˜коу, а оумрете не заплатив, а кто мльть го ωстатък, томоу платити Немчиноу.

b) Такова правда оузяти Роусиноу оу Ризе ú на Гочкомь березе.

8

a) Роусину не оупирати Латинина ωднемь послоухомь; аже не боудете двою послоухоу, ωдиного Немчича, а дроугого Роусина, добрых людии.

b) Тако Латининоу не пьрьпрети Роусина, аже не боудеть послоуха Роусина, а дроугого Немчина оу Ризе и на Гочкомъ березе.

9

a) Роусиноу не вести Латинина ко жельзоу горячемоу, аже сам въсхочете.

b) А Латининоу тако Роусина не вести, аже сам въсхочете...

10

a) Роусиноу не звати Латина на поле биться оу Роуской земли; а Латининоу не звати Роусина на поле битося оу Ризе ú на Готскомь березе.

b) Аже Латинескии гость би ться мьжю събою оу Роускои земли любо мьчемь, а любо деревъмь, князю то не надобе, мьжю събою соудити.

c) Тако, аже Роускиú гость би ться оу Ризе úли на Гочкомь березе, Латине то не надъбе, ате промьжю събою оурядяте ся.

11

a) Аже застанете Роусин Латинеского члв;˜ка сво ю женъю, за то платити гривьн ĩ серебра.

b) Тако оучинити Роусиноу оу Ризе ú на Гочкомь берьзе платити.

12

a) Аже Латинескый члв;˜к оучинить насили свободнь жене, а боудеть пьреже на ней не былъ сорома, за то платити гривьн серебра.

b) Тая правда оузяти Роусиноу оу Ризе ú на Готескомь березе.

Тажо правда боуди Роусиноу в Ризе, на Готьскомь березе.

7

Или Немечьскый гость дасть холопоу княжю или боярьскоу, а кто его задницю возметь, то в того Немчичю товар взяти. {159}

Тажо правда боуди Роусиноу в Ризе, на Готьскомь березе.

8

Роусиноу же не лзе възвести одиного Роусина в послоушьство; нъ поставити Роусина же Немчича в послушьство.

Таже правда боуди Немцом Смоленьске.

9

Роусиноу же не лзе имати Немчича на железо, такоже и Немчичю Роусина.

Аже возлюбить сам своею волею, то его воля.

10

Роусиноу же не лзе позвати Немчича на поле Смоленьске, ни Немчичю в Ризе, на Готьскомь березе.

Или Немечьскый гость иметься бити межю собою мечи в Роуси, или соулицами, князю то не надобе, никакомоу Роусиноу, ать правяться сами по своемоу соудоу. {160}

Таже правда боуди Роуси в Ризе, на Готьскомь березе, ать правятся сами по своемоу соудоу.

11

А иже иметь, Роусинъ Немчича оу свое жоны,... за сором ι;’ г вн серебра.

Таже правда боуди Росиноу къ Ризе и на Готьскомь березе.

12

Аще который Немчичь оучинить насилье над волною женою Смоленьске, а дотоле не слышати было блядне ее, г вн серебра за сором.

Тажо правда боуди Роусиноу в Ризе, на Готьскомь березе.

c) Аже боудете пьрве на неú съръм был, взяти ú гривна серьбра за насили .

q) Аже насилоу ть робе, а боудоуть на него послоуси, дати моу гривна серебра.

e) Такова правда оузяти Роусиноу оу Ризе и на Гочкомь березе.

13

Аже мьжю Роусином ú Латинескъмь свяжет дроуг дроуга без вины, за то платити г;˜ гривны сербра.

14

a) Аже боудете Роусиноу платити Латинескомоу, а не въсхочеть платити, тот Латинескомоу просити детского оу тиоуна.

b) Аже дасть на м детьскомоу а не úсправить за и;˜. дний товара оу Роусина, тот дати моу на събе пороука.

c) Аже Смолняне не дадоуть моу въль, Смольнянемь платити самым, дълг платити.

d) Тая правда оузяти Роусиноу оу Ризе ú на Гочкомь березе.

15

Аже тиоунъ оуслышить, Латинескый гость пришелъ, послати моу люди с колы пьревести товара, а не оудержати моу; аже оудержить, оу томь ся можете оучинити пагоуба.

16

a) Аже Латинескый гость Смолняны при дет на Вълък, тоть мьтати жеребеи, кого напьрьдъ вести ко Смольньскоу.

b) Аже боудоуть люди úзыно земль, тьхъ посль вести.

с) Тая правда оузяти Роуси оу Ризе ú на Гочкомь березе.

17

Како тако боудете, како придоуть Латинескии гость оу город с Волока, дати ùм княгини постав частины, тиоуноу на Вълъце дати роукавице, аж бы товар пьревьзл без державня.

18

а) Который Вълъчанин възмьть Латиньскый товар через Вълък вести, а что погынеть того то-

Боудет ли дотоле бляла, грв;˜на серебра за сором.

Аще который Немчичь оучинить насилье над робою грв;˜на серебра за сором.

....................................................

13

Аще Роусин ли Немчичь дроуг дроуга свяжеть без вины, г;˜ грв;˜ны серебра за сором. {161}

14

Или Роусин должьн боудеть Немьчичю, а не хочеться платити емоу, то просити детьского оу князя, ли оу тивоуна.

А детьскии возма почто, ужо не исправить за неделю, лзе емоу Роусина пояти домовь.

Аще ли кто оу насилье поиметь, томоу тивор платити.

Таже правда боуди Роуси в Ризе и на Готьскомь березе.

15

А како оуслышить Волочьскыи тивоун, ожо гость Немечьскый с Смолняны приехал на Волок, послами емоу члв;˜ка своего в борзе к Волочаном, ать перевезоуть Немецьскии гость и Смолняны с товаромь, а никтоже иметь им пакостити, зане... в той пакости велика пагоуба бывает Погани Смолняном и Немцом.

16

Метали же жеребии, комоу пойти черес Волок наперед.

Аще иный боудеть гость Роускый, томоу поити позадоу. {162}

....................................................

17

А како боудеть гость Немецьскый в городе, дати им княгыни постав частины, а тивоуноу Волочьскомоу роукавице пьрстаты Готьские.

18

А который Волочанин въскладывать товар Немецьскии или Смоленьскии на кола своя черес

товара, что моу приказано, тъ платити всем Вълъчаном.

b) Тая правда Роуси оузяти оу Ризе ú на Гочкомь березе.

19

a) Аже Латинеский придеть к городоу, свободно моу продавати, а противоу того не молвити никомоуже.

b) Тако делати Роуси оу Ризе ú на Гочкомь березе.

20

a) Аже Латинеский оусхочеть хати и Смольнеска своймь товаромь в úноу сторону, про то го князю не держати, ни иномоу никомоуже.

b) Тако Роусиноу хати úз Гочкого берега дъ Травны.

21

a) Аже Роусин коупить оу Латинеского члв;˜ка товар, а възмьть ю собе, тоть Латинескомоу не взяти товара наоуспять, Роусиноу томоу платити.

b) Тако Роусиноу не оузяти оу Латинеского товара сво го ωпять, платити емоу.

c) Роусиноу не звати Латинеского на úного князя соудъ, лише предъ Смольнеского князя; аже сам въсхочете, тоть идеть.

d) Тако Латинескому не звати Роусина на úный соуд, лише оу Ригоу ú на Гочкый берего.

22

a) Роусиноу не ставити на Латинеского детьского, не явивъше старость Латинескомоу; аже не слоуша ть старосты, тот может на него детского приставите.

b) Тако Латинескомоу на Роусина не ставити бирица оу Ризе, ни на Гочкомь березе.

23

..............................................................................

Волок вести, а што погынеть товара, тото всем Волочаном платити.

Тажо правда боуди Роуси в Ризе, на Готьскомь березе.

19

А како Немецьскии гость боудеть Смоленьске городе, тако емоу продати свои товар без всякое борони.

А како боудеть Роусьскый гость в Ризе, ли на Готьскомь березе, волно же им продати свои товар без всякое борони.

20

Аще которыи Немчичь хочеть ити с своимь товаромь в—ын {163} город, князю не боронити, ни Смолняном.

Али которыи Роусин хочеть пойти с Готьского берега в Немецьскоую землю в Любек, Немцам не боронити им того поуте.

21

Аще который товар възметь Роусин оу Немчича, а понесеть из двора, тыи товар не ворочается.

Который Немчичь товар коупил оу Роусина, из двора понесл... (тый товар не ворочается. из экз. E).

Роусину не лзе позвати Немчича на обчии соуд, разве на Смоленьского князя; аже влюбить Немчичь на обчии соуд, то его воля.

Немчичю же не лзе звати Роусина в Ризе, на Готьскомь березе... въсхочеть ли Роусин на обчии соуд, его воля в том.

22

Роусиноу не лзе приставити детьского на Немчича Смоленьске, нъ переже обестити емоу старейшомоу; оже стареишии его не оумолвить, то лзе емоу детьскии приставити.

Тако и Немчичю в Ризе и на Готьскомь березе, не лзе емоу приставити детьского. {164}

23

Аже боудеть Роусиноу товар имати на Немчичи, ли в Ризе, ли на Готьскомь березе, ли в которомь городе, в Немецьскомь, но ити истцю

..............................................................................

24

Латинескомоу дати двою капию въс весцю коуна Смольнеская.

25

a) Коупить Латинескый гривноу золъта, дасть весити, дати моу весце ногата Смольнеская.

b) Аже продасть, не дати ничего же.

26

a) Аже Латинский коупить соуды серебряны , дати моу весцю гривны серебра по ногате Смольнескои.

b) Аже продасть, не дати ничегоже.

27

а) Аже Латинескии коупить гривноу серебра, дати моу вьсцю две векши.

b) Аже продасть, не дати ничего же.

28

Аже Латинеский дасть серебро пожигати, дати емоу гривны серебра коуна Смольнеская.

29

Аже капь, чимь то весяте, úзлъмлена боудете, а любо льгче боудеть, тоть споускати ωбе в-едино мьсто, что лежить оу ст;˜о Бц;˜е на горе, а дроугая оу Латинескои ц кви, ωбе ровнати.

30

a) Латинескомоу сть вълно оу Смольнеске, которыи товар хъчеть коупити, бес пакости.

b) Тако делаіти Роуси оу Ризе и на Гочкомь березе.

31

a) Всякомоу Латинескомоу чл;˜вкоу свободен путе úз Гочкого берега до Смольнеска без мыта.

b) Тая правда сть Роуси из Смольнеска до Гочкого берега.

32

a) Латин комоу не хати на войноу с княземь, ни с Роусию; аже сам хъчьтъ, тоть деть.

к—ыстъцю и взяти емоу та правда, которая то в том городе, а роубежа не деяти: а Немчичю таже правда взяти в Роуси.

24

А Немчичю платити весцю двою капью коуна Смоленьская.

25

Аже Немчичь крьнеть грвноу золота, платите емоу ногата весцю.

Или продасть, не дати емоу ни векше.

26

Из экз. E.: „Или который Немчичь коупить съсоуд серебрьный, дати моу грв;˜ны коуна весцю.

Или продасть, не датя моу ни векше.

27

Аще крьнеть Немчичь грв;˜ноу серебра, дати емоу весцю б;˜ векши.

Или продасть, не дати емоу. {165}

28

Ожо Немчичь дасть серебро плавити, дати емоу коуна Смоленьская гривны.

29

Аще ся вощныи поуд исказить, лежить капь в ст;˜ое Бц;˜е на горе, а другая в Немецьскои Бц;˜и, то темь поуд изверяче, право оучинити.

Тоже правда боуди Роуси в Ризе, на Готъскомь березе.

30

Немчичю же волно коупити всякый товар Смоленьске, без борони.

Такоже и Роусиноу волно коупити всякыи товар без борони в Ризе и на Готьскомь березе.

31

Немчичю же не надобе никакое мыто и Смоленьска и до Ригы, а из Ригы до Смоленьска.

Такоже... Роусиноу не надобе мыто з Готьского берега... до Ригы,.. из Ригы... до Смоленьска.

32

Аще Смоленьскии князь поедеть на воиноу, не надобе же Немецьскомоу гостьи; оже въсхочеть с княземь ехати, то своя моу воля. {166}

b) Тако Роусиноу не хати с Латинескым на въиноу, ни оу Ризе, ни на Гочкомь березе; аже хочеть сам, тътъ идеть.

33

Который Роусин, úли Латинескый úмьть татя, над темь моу своя въля, камь го хочеть, там дежеть.

34

a) Ни ωдиномоу же Роусиноу не дати пересоуда оу Ризе, ни на Гочкомь березе тако Латинескомоу оу Роускои земли не дати пересоуда никомоуже.

b) Которо ωроуди законьчано боудеть оу Смольнескь мьжю Роусию ú мьжю Латинескимь языкомь, перед соудиями и пьред добрыми людми, боль того не починати оу Ризе ú на Гочкомь березе; а что боудеть дъкончано оу Ризе и на Гочкомь берьзе, перьд соудиями ú пьрьд дъбрыми людми, того оу Смоль ке не починати.

35

..................................................................................................................................

36

Пискоуп Ризкии, мастьр Бж;˜х дворян, и вси земледержци, ти дають Двиноу свободноу , вьрхоу и до низоу в мъре, ú по воде и по берегоу, всемоу Латинескомоу языкоу ú Роуси, кто правыи коупьчь сть, моря да мо свободно, кто хочете по Двине хати оу вьрх или оу низ.

37

a) Оу кого ся изби ть оучан, а любо челн, Б;˜ъ того не даи, úли оу Роусина, úли оу Латинеского, оу тех вълъсти, кто сю свободоу дал, товар го свобон на въде ú на березе бес пакости всякомоу; товар, иж то потопл, брати оу мьсто сво ю дроужиною úз воды на берего.

b) Аже надобе моу болше помъчи, тоть наимоуú при послоусех; кто был тоу, то боудете послоух; чте úм посоулить, то даи, а боле не даи.

с) Тая правда Латинескомоу възяти оу Роускои земли оу вълъсти князя Смольньского, ú оу Полотьского князя вълъсти, ú оу Витьбеского князя вълъсти.

Такоже (боуди) и Роусиноу воля в Ризе, на Готьскомь березе.

33

Аще Роусин или Немчичь иметь тате в своего товара, в томь его воля (что хочеть оучинити. Экз. F).

34

Роусиноу же не дати пересоуда ни в Ризе, ни на Готьскомь березе, ни Немчичю же платити пересоуда Смоленьске.

Которая си тяжа боудеть соужона Смоленьске, или оу князя, или оу тивоуна, или оурядили боудоуть добрии моужи, боле же не поминати того ни в Ризе, ни на Готьскомь березе; таже правда боуди Немецьскомоу гостьи Смоленьске.

35

А поудъ дали Немци Волочанам, иже то им товар возити на Волоце всякомоу гостьи, то ци даколи исказиться, а подроуг его лежить в Немецьскои бож-{167}ници, а дроугый ковати, изверивти темь.

36

п же Рижьскыи, Фолкоун, мастер Бж;˜иих дворян, и вси волостелеве по Рижьской земли, дали Двиноу волноу оустья до вьрхоу, по воде и по берегоу, всякомоу гостьи Роусьскомоу ходящим в низ, вь вьрх.

37

Б;˜ъ того не даи, аче кого притча прииметь, ли лодья оуразится, ли Роусьская, ли Немецьская, волно емоу свои товар (привести) без всякое борони к берегоу.

Аже моу в пособленье людии мало боудеть, а к томоу принаяти людии боудеть емоу в помочь... што боудеть соулил им наима, черес то им боле не взяти.

Тажо правда боуди Роусину (в Ризеи на Готьскомь березе — экз. F), и Немчичю) по Смоленьскои волости, по Полотьскои, по Витьбьскои. {168}

a) Коли ся грамота псана úшлъ был Р тва Г я до сего лета лъ;т;˜ ú и;˜. лъ;т;˜ ú к;˜., под пискоупомь Ризкимь, провст Яган, мастьр Вълкв н, Бж;˜ий дворянин, ú под горожаны Ризескими, пред всеми Латинескими коупци.

b) Ся грамота оутвьржена всехо коупьче пьчатию.

c) Се ωроуди úсправили оумний коупчи Регньбоде, Детарт, Адам, то были горожане на Гочкомь березе;

d) Мьмьбернь, Вредрик Доумбе, ти были из Любка; Гиндрик Готь, Илдигьрь, та два была ис Жата; Конрат Шхель, ωде Ягант Книть, та два была из Мюньстьря; Бернярь, ωде Вълкерь, та два была из Грюнигь; рмьбрьхт ωде Албрахт та два была из Дортмьня; Гиндрик Цижик из Брьмьнь; Албрахт Слоук, Бернярт, ωде Валтьрь, ωде Албрахт фоготь, то были горожане оу Ризе, ú úнех много оумных добрых людеи.

I) Который Росуин, úли Латинескыи противоу се правды мълвить, того почьсти за лихии моужь.

f) Ся грамота сть выдана на Гочкомь берьзе пьрьд Роускимь посломь и пьрьд всеми Латинскими коупци.

............................................................................................................................................................

А си грамота написана б роспятья было лъ;т;˜ и с;˜ лъ;т;˜ и л;˜ лъ;т;˜ без лета; а при е пе Рижьскомь Николаи, и при попе Иωане и при мастере Фолкоуне, и при Рижьскых моужих, и при многых коупцих Римьского ц тва.

Еже есть тех печать на грамоте сеи.

А се же соуть послоуси томоу: Регемъбод, Тетарт, Адам, горожане на Готьскомь березе;

Мемберь, Вередрик Доумомь, из Любка ти соуть; Андрик Гот, Илверь, ти же соуть из Жюжажата, Кондрат Кривыи, Еган Кинот, ти же соуть из Моуньстеря; Берник, Фолкырь, ти соуть из Гроули; Яремъбрахт и Алъбрахт; ти же соуть из Дротмины; Индрик Чижик ти же из Брямь; Альбряк, Слоук, Берьняр, Валтерь, Алберь, соудия Рижьскый, тоже соуть Рижане.

Аще къторый Роусин или Немчичь (противитися) въсхочеть сеи правде, да тъ противен Бо;˜у и сеи правде.

.................................................{169}

Што Немецьск дворωв и дворищь Смωленьске коупленины и ц ке их место, не надобе никомоужо, комоу дадять ли, посадятъ ли кого Немци, то по сво вωли; а на которωмъ подворьи стоять Немци, или гость Немьцьскии, не поставити на тот дворе, князю ни Татарина, ни иного которого пωсла.

Русско-Ливонские Акты, стр. 420—445. {170}