5. Обратное влияние земледельческой революции на промышленность. Создание внутреннего рынка для промышленного капитала

    Осуществлявшаяся толчками, постоянно возобновлявшаяся экспроприация сельского населения и изгнание его с земли доставляли, как мы видели, городской промышленности все новые и новые массы пролетариев, стоящие совершенно вне всяких цеховых отношений, — мудреное обстоятельство, ко­торое заставило старика А. Андерсона (не смешивать с Джем­сом Андерсоном) в его работе об истории торговли уверо­вать в непосредственное вмешательство провидения. Мы должны еще остановиться на минуту на этой стороне первоначального накопления. Разрежению самостоятельно хозяйствующего, неза­висимого сельского населения соответствовало не только сгущение промышленного пролетариата, подобно тому как сгу­щение мировой материи в одном месте Жоффруа Сент-Илер объясняет ее разрежением в другом. Земля, несмотря на уменьшение числа лиц, обрабатывающих ее, приносила теперь столько же или даже еще больше продукта, чем раньше, так как революция в отношениях земельной собственности сопровождалась улучшением методов обработки, расширением кооперации, концентрацией средств производства и т. д. и сельскохозяйственные наемные рабочие не только принуждались к более интенсивному труду, но и все более и более сокращалась та область производства, в которой они работали на самих себя. Таким образом, с высвобождением части сельского населения высвобождаются также его прежние средства существования. Они превращаются теперь в веществен­ные элементы переменного капитала. Оказавшийся между небом и землей крестьянин должен заработать их стоимость у своего нового господина, промышленного капиталиста, в форме заработной платы. Отечественный сырой материал, доставляемый для промышленности сельским хозяйством,  постигла та же судьба,  что и жизненные средства.  Он превра­тился в элемент постоянного капитала.

Представим себе,  например,  что одна часть вестфальских крестьян,  которые  во  времена  Фридриха  II  все  занимались прядением льна, насильственно экспроприирована п прогнана с земли, тогда как другая их часть превращена в батраков крупных  фермеров.   Одновременно  растут  крупные  льнопря­дильные  и  ткацкие   предприятия,   куда   «освобожденные»   от земли нанимаются в качестве рабочих. Лен имеет совершенно такой же вид, как и раньше. Ни одно волокно его не изменилось, но в его тело  вселилась теперь новая  социальная душа.   Он составляет   теперь   часть   постоянного    капитала   владельца мануфактуры. Если раньше он был распределен между массой мелких производителей, которые сами вместе со своими семьями выращивали  его и выпрядали маленькими порциями,  то те­перь он сосредоточен в  руках  одного капиталиста,  который заставляет других людей ткать и прясть на себя. Добавочный труд,  затрачиваемый в льнопрядильне,  раньше реализовался в виде добавочного дохода бесчисленных крестьянских семейств, а также — во  времена  Фридриха  II — в  виде  налогов  pour le roi de Prusse [31]. Теперь он реализуется в виде прибыли немно­гих  капиталистов.   Прялки  и  ткацкие  станки,   разбросанные прежде по деревням, теперь подобно самим рабочим и сырому материалу   сосредоточиваются  в  немногих   больших  рабочих казармах. И прялки, и ткацкие станки, и сырой материал из средств независимого существования прядильщиков и ткачей превращаются в  средства командования ²³²⁾  над прядильщи­ками и ткачами,   в средства высасывания из них неоплачен­ного труда.   По  внешнему виду крупных  мануфактур,  точно так же как и крупных ферм, отнюдь нельзя сказать, что они образовались из соединения многих мелких производственных единиц   путем   экспроприации   многих   мелких   независимых производителей.  Однако беспристрастного наблюдателя не об­манет  этот  внешний  вид.   Во  времена  Мирабо — этого  льва революции — крупные   мануфактуры  еще   назывались   manufactures reunirs,   объединенными   мастерскими,   подобно  тому как в настоящее время мы говорим об объединенных полях.

«Обращают внимание», — говорит Мирабо, — «лишь на крупные мануфактуры, в которых сотни людей работают под управлением одного директора и которые обыкновенно называют объединенными мануфактурами. Напротив, не удостаивают и взглядом те ма­стерские, в которых очень большое число рабочих работает разъединенно, каждый на свой собственный страх и риск. Эти последние совершенно отодвигаются на задний план. И это — большая ошибка, так как только они образуют действительно важную составную часть народного богат­ства... Объединенная фабрика может чрезвычайно сильно обогатить одного или двух предпринимателей, но рабочие — это лишь поденщики, оплачиваемые выше или ниже и не принимающие никакого участия в благосостоянии предпринимателя. Напротив, разъединенная фаб­рика  никого не обогащает, но зато поддерживает благо­состояние множества рабочих... Число прилежных хозяйственных рабочих будет расти, ибо в благоразумном образе жизни, в трудолюбии они усма­тривают средство существенно улучшить свое положение, вместо того чтобы добиваться маленького повышения заработной платы, которое никогда не может иметь важных последствий для будущего и в самом благоприят­ном случае позволяет рабочим немного лучше жить в данный момент. Разъединенные индивидуальные мануфактуры, обыкновенно совмещаемые с мелким сельским хозяйством, являются   единственно свободными» [32]

Экспроприация и изгнание из деревни части сельского насе­ления не только высвобождает для промышленного капитала рабочих, их жизненные средства, материал их труда, но и создает внутренний рынок.

В самом деле, те самые события, которые превращают мелких крестьян в наемных рабочих, а их жизненные средства и средства труда в вещественные элементы капитала, создают в то же время для этого последнего внутренний рынок. Прежде крестьянская семья сама производила и перерабатывала жиз­ненные средства и сырье, которые затем по большей части сама же и потребляла. Это сырье и жизненные средства превра­тились теперь в товары. Крупный фермер продает их; ману­фактуры являются его рынком. Пряжа, холст, грубые шерстяные изделия — вещи, сырье для которых имелось в распоря­жении каждой крестьянской семьи, выпрядались и ткались ею для собственного потребления, — превратились теперь в мануфактурные изделия, рынок для сбыта которых образуют как раз земледельческие округа. Многочисленные рассеянные потребители, обслуживавшиеся до сих пор массой мелких производителей, работающих на собственный страх и риск, концентрируются теперь в одно крупное целое, образуют рынок, снабжаемый промышленным капиталом [33]. Так рука об руку с экспроприацией прежде самостоятельного крестьян­ства, с отделением его от средств производства совершается уничтожение сельского побочного промысла, совершается про­цесс разделения мануфактуры и земледелия. И только уничто­жение сельского домашнего промысла может дать внутреннему рынку данной страны те размеры и ту устойчивость, в которых нуждается капиталистический способ производства.

        Однако собственно мануфактурный период еще не приво­дит  к  радикальному преобразованию.   Напомним,  что ману­фактура овладевает национальным производством лишь очень неполно, основываясь всегда на городском ремесле и сельских домашних побочных промыслах как на широком базисе [Шп-1ег§гипс1].   Уничтожая  эти  побочные  промыслы  н  городское ремесло в одной их форме, в известных отраслях промышлен­ности,   в известных пунктах, она вызывает их снова к жизни в других, потому что она до известной степени нуждается в них   для   обработки   своего   сырого   материала.   Она  создает поэтому новый класс мелких земледельцев, для которых обра­ботка земли является лишь побочной отраслью, а главное заня­тие — промышленный  труд,   изготовление  продуктов,   прода­ваемых — непосредственно   или   при   посредстве   купца — на мануфактуру.  Это причина — хотя и не главная — того яв­ления,  которое прежде всего  сбивает с толку исследователя английской  истории.   Начиная  с  последней  трети   XV  века он встречается с непрерывными, только иногда смолкающими жалобами на рост капиталистического хозяйства в деревне и на растущее уничтожение крестьянства. Но, с другой стороны, он видит, что это крестьянство,  пусть в уменьшенном коли­честве и при все более ухудшающихся условиях, существует все время[34].   Главная причина этого состоит в следующем: в Англии попеременно преобладает то зерновое хозяйство, то животноводство, и в зависимости от этого колеблются размеры крестьянского    производства.   Только    крупная   промышлен­ность  с ее  машинами   доставляет  прочный  базис  для  капи­талистического земледелия, радикально экспроприирует огром­ное большинство сельского населения и довершает разделение земледелия и домашней деревенской промышленности, вырывая корни последней — прядение и ткачество[35]. А следовательно, только она завоевывает для промышленного капитала весь внутренний рынок [36].