2. 2. «Я в мире не оставлю брата» — «я один, как последний глаз у идущего к слепым человека»

Один из самых устойчивых мотивов в творчестве Лермонтова и раннего Маяковского — мотив мятежного одиночества.

Беспредельно одиноки Демон — "изгнанник рая", "отверженный", Мцыри, поэт-пророк. Чувство бунтарского одиночества лежит в основе таких шедевров лермонтовской лирики, как "Парус", "Выхожу один я на дорогу", "И скучно и грустно, и некому руку подать", "Сосна", "Утес", "Никто моим словам не внемлет... я один", "Гляжу на будущность с боязнью".

Маяковский был готов отдать все богатство своей души за одно только "слово ласковое, человечье", но подобного слова не услышать во враждебном поэту бесчеловечном мире.

Маяковский всегда представлялся мне каким-то огромным памятникообразным человеком, которого можно только прочитать или рассмотреть на фотографии. Мне кажется, своей огромностью поэт заслонял свою довольно беззащитную и уязвимую душу. Его огромность, как сейчас модно говорить, — не что иное, как имидж. Он подавал свое одиночество так, что никому в голову не приходило, что это одиночество. Он спрашивал публику со сцены: “Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе много хочется... Ведь для себя не важно — и то, что бронзовый, и то, что сердце — холодной железкою. Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское...” Иногда поэт буквально издевается над собой, подчеркивая бесполезность, никчемность своего появления на этот свет: “Небо плачет безудержно звонко, а у облачка — гримаска на морщинке ротика, как будто женщина ждала ребенка, а бог ей кинул кривого идиотика”.

Но чем известнее становился Маяковский, тем тщательнее он стал скрывать в стихах свое одиночество, ранимость и беззащитность. Напротив, он стал даже хвастаться тем, что не может позволить себе ныть. Публично заявил: “Я хочу быть понят родной страной, а не буду понят — что ж, по родной стране пройду стороной, как проходит косой дождь”.

Фатальную связь поэта с собственным “одиночеством” подчеркивает и его неравнодушие к образу Дон Кихота. Если внимательно просмотреть стихи раннего Маяковского, то вполне можно обнаружить в них контуры “ветряных мельниц”. Например, так любимое романтиками стихотворение “Послушайте”. Внешняя канва — гигант на “ты” со звездами, внеземными мирами. Но если хорошенько вслушаться, то чуткое ухо уловит ржание рыцарской клячи и бряцание ржавых доспехов: “боится, что опоздал”, “плачет, целует ему жилистую руку”, “не перенесет эту беззвездную муку”, “ходит тревожный”, “Ведь теперь тебе ничего? Не страшно?” Материей страха и неуверенности в себе пронизано все стихотворение, которое писалось с явной претензией на величие и могучесть духа. Но стихотворение все равно замечательное, и я подверг его такому разбору лишь в попытке объяснить себе каким-то образом одиночество самого популярного поэта социалистической эпохи и не только ее, в чем я глубоко убежден. Маяковский слишком талантлив, чтобы его можно было навечно приписать к какой-нибудь политической партии.

Когда пришла революция, Маяковский в самом деле всем сердцем принял ее. Но как гений, он со временем почувствовал, что с революцией в России произошло почти то же самое, что с его лирическим героем в раннем стихотворении: “женщина ждала ребенка, а бог ей кинул кривого идиотика”. Он пытался что-то изменить в своей судьбе, но уже не был волен это сделать. Пришло разочарование.

Революция теперь ощущалась поэтом как самое страшное и последнее его одиночество на земле:

Грудой дел,

суматохой явлений

день прошел,

постепенно стемнев.

Двое в комнате,

Я

и Ленин —

фотографией

на белой стене. [1].

Но это два неравных одиночества. У поэта Маяковского одиночество, если так можно сказать, перспективнее. Его одиночество всегда будет нам по сердцу, и чуткое ухо будет улавливать доносящееся из прошлого бряцание его искрометных рифм, словно копье Дон Кихота, угрожающее ветряным мельницам нашей истории.

Уже в ранних стихотворениях Лермонтова звучат главные мотивы его творчества: ощущение своего избранничества обрекающее поэта на непонятность окружающих и одиночество. В раннем творчестве Лермонтова тема одиночества раскрывается в традициях романтизма. Позже в стихотворении «Стансы» появляется новое осмысление этого:

Я к одиночеству привык,

Я б не умел ужиться с другом,

Ни с кем в Отчизне не прощусь —

Никто о мне не пожалеет! [3].

Одиночество лирического героя принято им самим добровольно как естественное состояние души.

Тема одиночества приобретает у Лермонтова своеобразный оттенок — изгнания, странничества. Мир отвергает героя, но и герой уходит от мирз; ни дом ни отчизна не дают ему успокоения:

Изгнаньем из страны родной

Хвалюсь повсюду, как свободой. [3].

Тема изгнанничества является центральной в стихотворении «Тучи». Образы тучки, облака или волны у Лермонтова — символы свободы и беспечности. Лирический герой стихотворения несвободен и подавлен. Он сравнивает себя с тучками: они «вечные странники», а не изгнанники Поэт иронично называет их тоже — изгнанниками».Обращение к тучам нежное — «тучки», а название всего стихотворения обобщеннее и символичнее — «Тучи».Тучкам «наскучили нивы бесплодные», а для лирического героя это «милый север. Стихотворение очень динамично благодаря резкому переходу от сопоставления к противопоставлению.

Большое количество риторических вопросов выражают сомнения тоску лирического героя, его бесконечное одиночество

В лермонтовском творчестве объединяются темы одиночества и свободы.В стихотворении «Желанье» лирический герой просит сначала как будто только временной свободы:

Дайте раз на жизнь и мне волю,

Как на чуждую мне долю.

Посмотреть поближе мне. [3].

У Лермонтова в стихотворении "Выхожу один я на дорогу" видно, что лирический герой ничего не ждет: "Уж не жду от жизни ничего я". Лирический герой Лермонтова счастлив в одиночестве. Нет, он не совсем счастлив, он скорее примирился со своей участью: "Я б хотел забыться и заснуть". В стихотворении "Как часто пестрою толпою окружен..." виден тот же мотив: лирический герой бежит от людей, от света в свою мечту, в одиночество. Он находит спасение в нем.