Виды философского иррационализма

Предшественниками иррационализма в философии были Ф. Г. Якоби, и, прежде всего, Г. В. Й. Шеллинг. Но, как утверждал Фридрих Энгельс, работа Шеллинга Философия откровения(1843) представляет собой «первую попытку сделать из преклонения перед авторитетами, гностических фантазий и чувственной мистики свободную науку мышления».

Ключевым элементом иррационализм становится в философиях С.Кьеркегора, А. Шопенгауэра и Ф. Ницше. Влияние этих философов обнаруживается в самых различных направлениях философии (прежде всего немецкой), начиная с философии жизни, неогегельянства, экзистенциализма и рационализма вплоть до идеологии немецкого национал-социализма. Даже критический рационализм К. Поппера, часто называемый автором самой рациональной философией, характеризовался как иррационализм (в частности, австралийским философом Д. Стоувом).

Необходимо мыслить дислогично, соответственно, иррационально, чтоб познать иррациональное. Логика — рациональный способ познания категорий бытия и небытия, можно мыслить (насколько это возможно), что иррациональный способ познания кроется в дислогичных методах.

Иррационализм в современных философских системах

Современная философия во многом обязана иррационализму. Явно выраженные очертания современный иррационализм имеет прежде всего в философии неотомизма,экзистенциализме, прагматизме и персонализме. Элементы иррационализма можно найти в позитивизме и неопозитивизме. В позитивизме иррационалистические предпосылки возникают вследствие того, что построение теорий ограничивается аналитическими и эмпирическими суждениями, а философские обоснования, оценки и обобщения автоматически смещаются в сферу иррационального. Иррационализм обнаруживается везде, где утверждается, что существуют области, которые принципиально недоступны рациональному научному мышлению. Такие сферы можно условно разделить на субрациональные и трансрациональные.

Вопрос об иррациональном в познавательной деятельности тесно связан с проблемой рациональности. Иррациональное имеется во всех сферах культуры, в любой деятельности человека. Важно, чтобы верховенство в науке и социальном устройстве сохранялось за Разумом. Дело в том, какое место по отношению к Разуму и к духовным ценностям человека занимает иррациональное .^[1].

Субрациональные области в иррационализме

Под субрациональными сферами иррациональных субъективно-идеалистических мировоззрений можно понимать, к примеру, такие понятия как:

• воля (у Шопенгауэра и Ницше)

• душа (у Л. Клагеса)

• инстинкт (у З. Фрейда)

• жизнь (у В. Дильтея и А. Бергсона)

Трансрациональные области объективно-идеалистических мировоззрений

К трансрациональным областям в объективно-идеалистических мировоззрениях могут относиться следующие классы понятий:

• идея божества (во всех формах религиозной философии таких как, например, неотомизм)

• понятия единого, первопричины, которые не поддаются рациональному постижению, характерные для самых различных философий от Плотина до М. Хайдеггера.

• экзистенция (у С. Кьеркегора и К. Ясперса)

Арациональные воззрения в иррационализме

Философские системы, которые противопоставляют себя рационализму, не всегда являются антирационалистическими. Они могут характеризоваться как арационалистические в том случае, если утверждается, что формы познания являются чем-то иным, нежели разум и рассудок (подобно «просветлению экзистенции» («Existenzerhellung») у К. Ясперса), никак не соотносятся с последними и не могут быть сведены к ним.

Философский иррационализм объявляет недоступные объективному рациональному анализу области истинно творческим началом (например, жизнь, инстинкт, воля, душа) и противопоставляет их механицизму мёртвой природы или абстрактного духа (к примеру élan vital (жизненный порыв) у Бергсона, Wille zur Macht (воля к власти) у Ницше, Erlebnis(переживание) у Дильтея и т. д.).

Волюнтаризм А. Шопенгауэра. Мир как воля и представление.

Артур Шопенгауэр (1788-1860) последователь Канта. Сторонник волюнтаризма (воля – высший принцип бытия). Шопенгауэр исходит из мысли о том, что идеализм и материализм неправомерны, уязвимы, ошибочны, так как мир объясняется на основе других вещей. Представление - исходная точка распадения на объект и субъект. Представление берется в развитом виде.  В историческом плане появляется с появлением первого класса, хотя бы класса насекомых. «Нет объекта без субъекта также как и нет субъекта без объекта». Развитие форм представлений происходит на уровне живой природы (для нас). Вторая составляющая мира - воля, некая иррациональная сила. Воля - порыв к жизни. Представление возникает на ответ движения организмов в поисках пищи.  Шопенгауэр различает стадии активизации воли.  Волевые начала:  1. притяжение  2. магнетизм  3. химизм (неорганические).  На живом уровне высшая стадия – 4. мотивированная воля (у человека). Мотивы могут вступать в борьбу.  Существует исходный резервуар волевого начала – абсолютная воля. Исходная мировая воля носит агрессивный, злой характер. Абсолютная слепая воля проявляется на уровне неорганической природы. Прорывается в органический мир в поисках пищи. Все живое должно двигаться, чтобы найти пищу. Так как этот процесс объективный, то в таком же направлении развивается и мир. Все к худшему. Ресурсы ограничены. Со всем этим нельзя ничего поделать, так устроен мир. «Все к худшему в этом худшем из миров» (в противоположность Лейбницу).  Философия глобального пессимизма  Говорил о упанишадах и буддизме (минимум деяний, чтобы не углублять страдания) как о основах своей философии.  Крайне негативно относился к христианству. Осознав такое устройство мира человек может сознательно укротить свою волю. Самоубийство - уход из жизни, из-за того что жизнь не удовлетворяет его потребности. Общий потенциал злой воли в результате самоубийства не меняется. Нужно пытаться укрощать свои потребности. Этика: нужно укрощать волю, не увеличивать количество зла. Критика общества массового потребления. Одним из первых считает такой путь развития общества тупиковым. Провозглашает приоритет художника как гения по природе. Классификация родов и видов искусств (для Гегеля литература является высшим видом искусства, более всего духовного). Для Шопенгауэра наоборот, ближе к проявлению сил природы изначальный порыв воли - музыка. Слова затуманивают. Динамика человеческой воли, кристаллизирующаяся в музыке, отражает динамику культуры.  Волюнтаризм А. Шопенгауэра  Артур Шопенгауэр (1788—1860) был младшим современником Гегеля и одно время, будучи приват-доцентом Берлинского университета, даже пытался конкурировать с ним в качестве лектора. Он самонадеянно назначил свои лекции на то же самое время, что и Гегель, однако очень скоро остался без слушателей и в конце концов был вынужден покинуть университет. Как сын зажиточного купца, он не нуждался в средствах и вел свободную жизнь, занимаясь литературным трудом.  В 1813 г. он опубликовал работу «О четвертояком корне закона достаточного основания», в которой рассматривал этот закон как основной закон всего эмпирического мира, выступающий в четырех формах, имеющих значение для становления, познания, бытия и действия (мотивации).  В 1819 г. вышло в свет его главное произведение «Мир как воля и представление», за которым последовал второй дополнительный том (1844) и ряд других работ, в том числе «О воле в природе» (1836) и др.  В первые десятилетия XIX в. философия Шопенгауэра не вызвала к себе никакого интереса и его произведения проходили почти незамеченными. В Германии философская жизнь была заполнена спорами между старогегельянцами и младогегельянцами и распрями внутри этих последних. В Англии это было время утилитаристов и Карлейля, школы здравого смысла (Гамильтон) и постепенно растущего влияния позитивизма. Во Франции запоздавшие просветительские идеи (типа Кабаниса) заглушались взглядами сначала таких реакционеров, как Мен-де-Биран, а затем и новшествами позитивиста О. Конта.  Перелом в отношении к Шопенгауэру произошел после революций 1848 г., когда собственно и совершился решающий поворот в буржуазном сознании и стали оформляться типичные течения апологетической философии XIX в.  Мир как представление  Мир, который человек видит, как только он открывает глаза, мир, наполненный красками, звуками, запахами, осязательными ощущениями, объявляется пр_ел^авлением, и только представлением. Конечно, Шопенгауэр опирается здесь на взгляды' Канта, а в конечном счете и на философию Беркли, о чем он и сам говорит. Он не считает нужным хоть как-то обосновать этот свой взгляд. Он его просто провозглашает. В первом параграфе первой книги Шопенгауэр объяв ляет: «Нет истины более несомненной, более независи мой от всех других, менее нуждающейся в доказательстве, чем та, что все существующее для познания, т. е. весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту, воззрением для взирающего — короче говоря, представлением... Все, что принадлежит и может принадлежать миру, неизбежно обречено обусловленности субъектом и существует только для субъекта. Мир — представление» (78,3).  Таким образом, мир, согласно Шопенгауэру, представляет собой взаимосвязь субъекта и объекта (прообраз «принципиальной координации» Авенариуса). Сам субъект есть «носитель мира, общее и всегда предлагаемое условие всех явлений^ всякого объекта: иботолько для"субъекта существует все, что существует» (78, 3). Таким субъектом каждый находит самого себя, но лишь поскольку он познает, а не поскольку он — объект познания. Однако тело его является таким объектом и существует оно в формах всякого познания, какими являются время, пространство и причинность. Эти формы могут познаваться a priori , исходя из одного лишь субъекта. При этом причинность выступает у Шопенгауэра как форма закона достаточного основания, реализуемая в пространстве и времени, также представляющих собой формы этого закона, которому подчинены все объекты мира, поскольку они являются представлениями.  Субъект же лежит вне пространства и времени и познанию не подлежит. Тем не менее субъект и объект взаимно дополняют друг друга, и если бы исчез субъект, то и мир перестал бы существовать.  У Шопенгауэра нет ясности в вопросе о том, имеется ли в мире только один познающий субъект или множество субъектов, поскольку множественность обусловлена существованием в пространстве и времени, которые, как формы воззрения, относятся только к объектам-представлениям. В то же время он отнюдь не склонен к солипсизму, утверждая, что солипсисты могут встретиться только в сумасшедшем доме (78, 109). Здесь-то и проявляется непоследовательность любого философа, вставшего на позиции субъективного идеализма или феноменализма. Видимо, все дело здесь в абсолютизации Шопенгауэром взаимодействия субъекта и объекта.  В процессе познания необходимо имеется соотношение познаваемого объекта с познающим субъектом. В нем не может быть объекта без субъекта, ибо тогда не будет и познавательного акта. Точно так же в процессе физического воздействия на физический объект должны быть в наличии как воздействующий субъект, так и объект, на который совершается воздействие.  Если в том и в другом случае мы будем исходить только из субъекта, считая лишь его существование непосредственно известным и абсолютно достоверным, то объект как познания, так и воздействия неизбежно окажется привязанным к субъекту и о его независимом существовании нельзя будет говорить. Эта позиция ведет к вопиющим нелепостям и к противоречию всему опыту жизни и практики науки.  Тем не менее многим философам-идеалистам этот подход представляется настолько соблазнительным и эффективным в их полемике с материализмом, что они охотно идут на все противоречия, на которые он их обрекает. Это происходит и с Шопенгауэром.  Шопенгауэр утверждает, что распадение на субъект и объект имеет место только в представлении и является по отношению к нему чем-то вторичным. Все имеет относительное бытие, т. е. существует только для рассудка и через него. Понятия материи Шопенгауэр не отвергает, но определяет ее «с одной стороны, как воспринимаемость времени и пространства, а с другой— как объективированную причинность» (79, 115).  Он говорит также, что «причина и действие — в этом вся сущность материи: ее бытие — ее действие, все ее бытие и существо состоят, таким образом, только в за кономерном изменении, которое одна часть ее производит в другой...» (78, 9). Предвосхищая точку зрения прагматизма, Шопенгауэр заключает из этого, что «познание способа действия какого-либо интуитивного воспринятого объекта исчерпывает уже и сам этот объект... так как сверх того в нем для познания ничего больше не остается» (78, 15). Пространство и время предполагаются материей, и, собственно говоря, она и есть соединение того и другого. И конечно же, с точки зрения Шопенгауэра, «всякая причинность, следовательно, всякая материя, а с нею и вся действительность существует только для рассудка и через рассудок» (78, 15).  Что касается субъекта и объекта, то между ними невозможно отношение причинности или закона доста точного основания, потому что объективное всегда предполагает субъективное и между ними не может быть отношения причины к следствию. Поэтому всякий спор о реальности внешнего мира Шопенгауэр считает нелепостью (78, 14).  В то же время он настаивает на том, что сам-то внешний мир существует только как представление, он во веки веков обусловлен субъектом и имеет трансцендентальную реальность. А если так, полагает Шопенгауэр, то очень трудно провести резкую грань между жизнью и сном. Он говорит, что «жизнь и сновидения— это страницы одной и той же книги» (78, 18). При этом он ссылается на Веды и Пураны, которые рассматривали действительный мир как покрывало Майи и сравнивали его со сном, а также на некоторых других идеалистов, ибо сравнение жизни со сном встречается достаточно часто. Шопенгауэр хорошо понимал принципиальную разницу между «трансцендентальным идеализмом» и натурализмом, крайний случай которого представляет собой, по его мнению, материализм. Основной недостаток материализма он видит в следующем: материалист думает, что мыслит материю, в то время как на самом деле он мыслит субъекта, представляющего себе материю. Ошибка его в том, что он принимает объективное за исходное, хотя, согласно Шопенгауэру, оно обусловлено познающим субъектом и формами его сознания. Материализм, по Шопенгауэру, это — попытка объяснить непосредственно данное из данного лишь косвенно.  Шопенгауэр с огорчением признает, что в своей основе «цель и идеал всякого естествознания — это вполне проведенный материализм» (78, 29). Но он не задумывается над тем, почему так велика тяга естествознания к материализму и не придает значения этому важнейшему факту. Он полагает, что опровергнуть материализм не составляет труда. Для этого достаточно стать на позицию идеализма: «Нет объекта без субъекта» — вот положение, которое навсегда делает невозможным всякий материализм. Солнце и планеты без глаза, который их видит, и рассудка, который их познает, можно назвать словами; но эти слова для представления — кимвал звенящий» (78, 31).  Казалось бы, все ясно и вопрос можно считать исчерпанным. Но Шопенгауэр не столь наивен и одно-сторонен. Он прекрасно понимает и признает, что закон причинности и основанные на нем исследования природы «неизбежно приводят нас к достоверной гипотезе, что каждое высокоорганизованное состояние материи следовало во времени лишь за более грубым, что животные были раньше людей, рыбы — раньше животных суши, растения — раньше последних, неорганическое существовало раньше всего органического; что, следовательно, первоначальная масса должна была пройти длинный ряд изменений, прежде чем мог раскрыться первый глаз. И все же от этого первого раскрывшегося глаза, хотя бы он принадлежал насекомому, зависит бытие всего мира, как от необходимого посредника знания, — знания, для которого и в котором мир только и существует и без которого его нельзя даже мыслить, ибо он всецело представление и в качестве такого нуждается в познающем субъекте, как носителе своего бытия. Даже самый этот долгий период времени... даже самое это время мыслимо лишь в тождестве такого сознания, чей ряд представлений, чья форма познания оно, время, есть и вне которого оно теряет всякое значение, обращается в ничто» (78, 31).  Это рассуждение Шопенгауэра почти на 90 лет предвосхитило высмеянную Лениным уловку эмпирио- критика Р. Вилли, поставившего существование земли до человека (как противочлена) в зависимость от какого-нибудь червяка, выступавшего в качестве центрального члена «принципиальной координации» Р. Авенариуса.  Мы наблюдаем здесь интереснейший и характерный факт: субъективный идеализм противоречит и здравому смыслу, и незыблемо установленным фактам естествознания. И все-таки он защищается достаточно проницательным мыслителем, несмотря на вопиющие противоречия, к которым он неизбежно ведет. К чести Шопенгауэра надо сказать, что он и сам хорошо видит эти противоречия. И все-таки их принимает.  «...Мы видим, что, с одной стороны, бытие всего мира необходимо зависит от первого познающего существа, как бы несовершенно оно ни было; а с другой— это первое познающее существо также необходимо и всецело зависит от данной предшествовавшей ему цепи причин и действий, в которую оно само входит как маленькое звено. Эти два противоречивых взгляда, к которым мы, действительно, приходим с одинаковой неизбежностью, можно, разумеется, назвать... антиномией нашего познания...» (78, 31).  На принятии этой неизбежной, по его мнению, антиномии Шопенгауэр и останавливается, как фактически будут на ней останавливаться позднейшие идеалисты субъективистского толка. (Ленин отмечает подобные противоречия у Маха, Авенариуса, Пуанкаре.)  Основные идеи Шопенгауэра, изложенные выше, служат ему для построения и некоторой систематизации его взглядов на познание. Влияние Канта чувствуется и здесь. Все представления Шопенгауэр разделяет на интуитивные, т. е. чувственные, и абстрактные, или понятия, создаваемые разумом. Понятия вторичны и могут быть названы «представлениями о представлениях» (78, 42). «Понятие, — говорит Шопенгауэр, — служит представлением представления, т. е. вся его сущность заключается только в его отношении к другому представлению» (78, 43).  Понятие, естественно, требует слова, и, таким образом, язык есть первое и необходимое создание и одно из величайших достижений человеческого разума. «Не случайно, — замечает Шопенгауэр, — по-гречески и по-итальянски язык и разум обозначается одним и тем же словом: о Асуос,, il discorso » (78, 38). Шопенгауэр подчеркивает ту существеннейшую особенность слова, языка, что мы непосредственно воспринимаем смысл речи во всей его точности и определенности— обыкновенно без вмешательства образов фантазии. И, конечно же, Шопенгауэр, еще не так далеко ушедший от «века разума», возносит разуму хвалу за его многие другие деяния, создавшие собственно человеческую цивилизованную жизнь и поднявшие человека на неизмеримую высоту над животным миром. Время открытой критики разума еще не пришло, но его приближение можно заметить хотя бы в том, что к неизбежным созданиям разума Шопенгауэр причисляет не только заблуждения, но и догматы, и предрассудки, и «причудливейшие мнения философов разных школ, и самые странные, иногда жестокие обряды жрецов различных религий» (78, 39). Более того, Шопенгауэр негодует по поводу того, что многие философы «исходят... из противоположности между разумом и откровением, — совершенно чуждой философии и только утверждающей путаницу» (78, 39). И конечно же, он заявляет, что «логика никогда не может иметь практической пользы, а может представлять только теоретический интерес для философии» (78, 46).  Второе преимущество, которое разум после языка, согласно Шопенгауэру, дает человеку, состоит в возможности обдуманного действия. В трудные моменты жизни, замечает он, когда нужны быстрые решения и смелые поступки, скорая и верная сообразительность, разум, конечно, необходим. Но переоценивать его значение все же не следует, так как, если он получит преобладание и своими сомнениями задержит интуитивный выбор, он может принести вред.  Наконец, согласно Шопенгауэру, разум воплощается в науке. Он настаивает, однако, на том, что поскольку речь идет о содержании, то разум ничего не может создать, ибо «разум обладает природой женщины: он может рожать, только восприняв» (78, 52). Во всех науках, кроме логики, «разум получает свое содержание из наглядных представлений» (78, 52). Разум, таким образом, закрепляет в понятиях, создавая возможность сохранения и передачи того, что уже познано иным путем. «Он, собственно, не расширяет нашего знания, а только придает ему другую форму. Именно то, что было получено интуитивно, in concrete , благодаря ему познается отвлеченно и обще, — а это несравненно важнее...» (78, 55).  Таким образом, рассуждения Шопенгауэра о роли разума в науке лет на сто определили взгляды раннего Л. Витгенштейна и логических позитивистов о логической природе научного знания, взгляды, которые, несмотря на претензии дополнить эмпиризм новейшей логикой, в принципе не так уж далеко ушли от основоположника новейшего иррационализма.  Наука как таковая, полагает Шопенгауэр, необходимо предполагает умозаключения и должна быть построена как более или менее стройная система. Наука тем совершеннее, чем последовательнее в ней проведен принцип выведения.  «Совершенство науки как таковой, то есть применительно к ее форме, состоит в том, чтобы в ее положениях было как можно больше субординации и как можно меньше координации... научность... состоит не в достоверности, а в систематической форме познания, основанной на постепенном переходе от общего к частному» (78, 66—67).  Таким образом, суть науки состоит в формальной строгости связи ее положений. Отсюда вытекает важное следствие: Шопенгауэр отказывает истории в праве называться наукой. Он говорит, что в истории события находятся друг с другом лишь в хронологической связи, общее заключается в ней лишь в обзоре главных периодов, из которых, однако, нельзя вывести отдельных событий. В ней господствует координация, а не субординация. «Вот почему история, строго говоря, — знание, а не наука» (78, 66).  Но, согласно Шопенгауэру, абсолютная достоверность науке вообще не присуща и «всецело доказательной не может быть никакая наука» (78, 68). Каждое доказательство нуждается в недоказуемой истине, полученной путем интуитивного воззрения. Шопенгауэр считает, что «воззрение — априорно ли чистое, как его знает математика, апостериорно ли эмпирическое, каким оно является во всех других науках, — вот источник всякой истины и основа всякой науки» (78, 67). (Исключение составляет только сама логика.)  «Не доказанные суждения, не их доказательства, а суждения, непосредственно почерпнутые из интуиции и на ней вместо всякого доказательства основанные, — вот что в науке является тем, чем солнце в мироздании: ибо от них исходит всякий свет, озаренные которым светятся и другие» (78, 67).  Что же касается доказательств, то Шопенгауэр о них невысокого мнения. Он говорит, что «доказательства вообще менее служат для тех, кто хочет учиться, чем для тех, кто хочет спорить» (78, 71).  Если логические доказательства идут от основания к следствию и поэтому сами по себе, т. е. по своей форме, непогрешимы, то всякое учение о природе заключает по действиям о причине и поэтому зиждется на гипотезах, которые часто бывают ложны и лишь постепенно уступают место правильным.  Относительно содержания наук вообще Шопенгауэр говорит, что оно всегда есть взаимное отношение мировых явлений по закону основания и всегда должно отвечать на вопрос «почему?». Указание на такое отношение он и называет объяснением. При этом всякое естественнонаучное объяснение в конечном счете должно приводить к указанию на некоторую первичную силу природы, например силу тяжести; иными словами, оно «должно * останавливаться на чем-то совершенно темном, и потому оно оставляет одинаково необъясненными и внутреннюю сущность камня, и внутреннюю сущность человека» (78,85). Иными слова ми, каждое объяснение всегда оставляет необъяснен-ным нечто такое, что уже заранее предполагает. Таковы, например, в математике пространство и время, в механике, физике и химии — материя, свойства, первичные силы, законы природы, в ботанике и зоологии— различия видов и род человеческий со всеми особенностями его мышления и воли; и во всех — закон основания в той форме, которая присуща каждому из его случаев.  Таким образом, Шопенгауэру чужда позитивистская идея замены вопроса «почему?» вопросом «как?». Вместе с тем он склонен абсолютизировать окончательность и непознанность тех сил природы, на которых останавливается наука на каждом данном этапе своего развития, не допуская мысли о принципиальной способности научного познания двигаться дальше любых временных границ.  Что же касается философии, то, согласно Шопенгауэру, она начинается там, где кончаются науки, ибо как раз то, что науки принимают в качестве предпосылки и основы своих объяснений, составляет подлинную задачу философии. В отличие от частных наук философия ничего не предполагает известным. Доказательства не могут быть ее фундаментом, так как они из известных принципов выводят неизвестные: «...для нее же все одинаково неизвестно и чуждо» (78, 86). Кроме того, философия — это самое общее знание, и его главные принципы не могут быть поэтому выводами из какого-либо другого знания, еще более общего. Так как закон основания объясняет связь явлений, а не самые явления, философия не может ставить вопроса о какой-либо причине всего мира. «Настоящая философия допытывается вовсе не того, откуда или для чего существует мир, а только того, что такое Мир» (78, 86). Вопрос «почему?» подчиняется здесь вопросу «что?», поэтому философия должна быть абстрактным выражением сущности всего мира, понимаемого, разумеется, как представление. Она «является совершенным повторением, как бы отражением мира в отвлеченных понятиях» (78, 87).  • * В смысле — ему приходится.  «Способность к философии заключается в том, в чем полагал ее Платон — в познании единого во многом и многого в едином» (78, 87).  Таково вкратце основное содержание первой книги, а вместе с тем и первой части системы Шопенгауэра. Иррационалистическая тенденция ее здесь уже отчетливо обнаружилась, но специфический характер его философствования выявится в последующих книгах.

Экзистенциальная диалектика С. Кьеркегора.

Основоположником этого философского течения является Сёрен Кьеркегор (1811-1855). Он родился в Копенгагене, в семье состоятельных родителей; его воспитание осуществлялось в духе суровых христианских канонов протестантского толка. Хилый и болезненный мальчик, Сёрен в школьные годы подвергался многочисленным насмешкам со стороны обидчиков. По окончании школы семнадцатилетний Кьеркегор был зачислен студентом теологического факультета Копенгагенского университета, однако теология не увлекала его. Он больше интересовался эстетикой, и в конечном итоге учеба его затянулась на целых десять лет.

В этом возрасте Кьеркегор был склонен вести неупорядоченный, богемный образ жизни. Серьезным эпизодом в его биографии стала неожиданно расстроившаяся помолвка с юной девушкой, к которой он питал нежные чувства. Вскоре последовали смерть отца, матери, всех сестер и двух братьев. В результате этих жизненных невзгод он замкнулся в себе, вел сугубо одинокий образ жизни, хотя и был обеспечен, получив наследство. Все это говорит за то, что Серен Кьеркегор имел личный опыт душевного дискомфорта, глубоких переживаний, что возможно и предопределило его обостренное чувство одиночества и неуверенности, выразившееся в философии экзистенциализма. С. Кьеркегор одним из первых обратил внимание на глубинные пласты человеческой души, ярко показал присущие ей противоречия; его философия вторгается в сферу психологии, а психология — в сферу философии. Слово экзистенциализм происходит от латинского слова existentia, что означает существование. Здесь, однако, речь идет исключительно о духовной стороне нашего существования.

Для понимания идеи Кьеркегора важно иметь в виду его отношение к философии Гегеля. Умозрительная философия Гегеля, имеющая в своей основе рациональное мышление, представляется двумерной; тогда как философия Кьеркегора, вводящая экзистенциальное мышление и переживание видится как третье, объемное измерение, как бы достраивающее общую картину бытия.

Принято считать, что Кьеркегор ушел от Гегеля к Иову. Здесь имеется в виду то, что абсолютный приоритет общего в виде мирового духа и чистой мысли в философии Гегеля был “смещен” приоритетом единичного в виде души простого человека, обобщенным образом которого выступил библейский герой Иов. (См. Книгу Иова. Ветхий завет).

Работы Кьеркегора: “Страх и трепет”, “Понятие страха”, “Болезнь к смерти”, “Или- или” и др. основаны на идеях протестантской догматики и имеют антигегелевскую направленность, хотя в них многое заимствовано у Гегеля, например диалектическое видение духовного мира. Отправным пунктом в рассуждениях Кьеркегора является Библейская история первородного греха. Адам и Ева, как известно, нарушили запрет Бога и вкусили плод от древа познания. Как видит эту ситуацию Кьеркегор?

В этом ему видится некий качественный скачек, а именно- переход от незнания к знанию.

Адам и Ева, как наши далекие прародители, обрели свободу и независимость от Бога.

Этот скачек должен рассматриваться как поворотный пункт в судьбе человечества (и человека), как начало всемирной истории. В основе перехода от незнания к знанию лежит эротическое начало: первородный грех есть нарушение этического запрета и добровольное подчинение гносеологическому запрету. Теперь, после изгнания Адама и Евы из Рая, все, что не поддается разуму, считается неистинным и должно быть отброшено как таковое. Вместо “старого” Бога появился “новый” Бог — рациональная истина.

Итак, первородный грех ознаменовал собой переход от древа жизни (его символом считается Иерусалим) к древу познания (его символ- столица Древней Греции Афины, родина рациональной философии).

Вступив на путь Разума и отвернувшись от веры, Адам и Ева, однако, сильно обманулись. Избегнув одних рамок необходимости- подчинения воле Бога, они попали “в капкан” других рамок еще более жесткой необходимости, ибо разум все сводит к поискам законов и конечных причин. Человек оказывается игрушкой в руках природы и общества, где над ним господствуют эти законы и причины. Иначе говоря, обретенная свобода оборачивается несвободой нового толка.

В этом заложен трагизм человеческого бытия. Диктаторская суть христианской этики, предписывающей человеку границы дозволенного, с одной стороны, и принуждение человеческого духа анонимной исторической необходимостью в философии Гегеля, с другой, в равной мере неприемлемы для Кьеркегора. Он против всякого диктата над человеческим духом. Но духовная жизнь, как ее видит Кьеркегор, очень сложна. Ее перипетии раскрываются им в категориях “первородный грех”, “страх”, “трепет”, “свобода”, “отчаяние”, “надежда”, “вина”, “вера”, “безверие”, “бесконечное самоотречение” т. п.

Началом философии (экзистенциализма) Кьеркегор полагает не удивление, как это было у Сократа, а отчаяние. Оно возникает тогда, когда человек осознает отсутствие возможностей. Первородный грех, порожденный желанием свободы, оборачивается страхом перед “Ничто”, т. к. Бог уже не с человеком, а далеко от него. Вот почему страх Кьеркегор называет “обмороком свободы”. Именно в этой точке духовного одиночества и незащищенности человека возникает отчаяние как осознание своей обреченности. Поиски спасения и рождают философию. Отчаяние может отступить только в том случае, если блеснет вдалеке луч надежды. Но это произойдет только тогда, когда через бесконечное самоотречение и осознание своей вины человек возвращается к Вере. Безверие обрекает человека на гибель. Таким образом, чтобы преодолеть отчаяние, мы должны отвергнуть Разум и принять Веру, от древа познания вернуться к древу жизни.

Приведенные выше рассуждения содержат одну, очень важную мысль, которая служит ключом к пониманию сути экзистенциализма. Мыслить в рамках экзистенции, по Кьеркегору, означает столкнуться с ситуацией личного выбора. В реальной жизни каждый из нас находится в этой ситуации. Выбор осуществляется при наличии альтернативных возможностей. Кьеркегор призывал отличать в человеке “зрителя” (согласно Гегелю человек есть лишь игрушка в руках мировой необходимости) от “актера”, который, играя свою роль, тем самым творит спектакль (реальную жизнь). Только “актер” вовлечен в экзистенцию.

Выбор всегда связан с принятием решения. Эта процедура может опираться на научные, математические знания, на этические и эстетические представления. Но всегда за ней стоит конкретная человеческая жизнь, и поэтому отвлеченные рассуждения при выборе мало помогают. Вот этот субъективный элемент часто заменяется апелляцией к научному знанию, логике и пр., а между тем он присущ всем людям и поэтому очень важен для них. Что же касается экзистенции, то она уникальна, тогда как научное, философское и т. п. знание обладает всеобщностью. Но именно в силу уникальности индивидуального душевного опыта (переживания) истина имеет исключительно субъективный характер, тогда как рациональная истина обладает всеобщностью. Экзистенциальная истина формируется, по Кьеркегору, при движении человеческой жизни от сущности к существованию. Традиционное объяснение этого движения содержится в теологии и оно сводится к грехопадению человека. Кьеркегор дает психологическую интерпретацию этой ситуации. Он отделяет беспокойство человека перед лицом неминуемой смерти как причину отчуждения от его сущности. Стремясь отдалить от себя неминуемый конец, человек только усугубляет проблему и тем самым добавляет к своим переживаниям чувство вины и отчаяния.

Причиной экзистенциальной ситуации в конечном итоге Кьеркегору видится отчуждение человека от Бога. Чем дальше это происходит, тем больше в человеке растет чувство отчаяния. Причем в толпе (в церкви, этнической группе, в социальной общности и т. п.) человек не обретает истины, а отдаляется от нее, ибо и там действует отчуждение человека от Бога. Только личное прояснение своей сущности в Боге дает человеку освобождение от отчуждения.

Этот процесс, согласно Кьеркегору, длится в форме трех последовательных фаз, которые он называет стадиями жизненного пути. Их он противопоставляет идее Гегеля о постепенном развитии человеческого сознания (см. его “Феноменологию духа”). Там, где Гегель видит диалектическое развитие человеческого сознания в процессе мышления исторического человека, Кьеркегор видит движение человека от одного уровня экзистенции к другому через акты воли и выбора. Итак, стадии, о которых идет речь, следующие: эстетическая, этическая, религиозная.

На первой (эстетической) личность руководствуется своими эмоциями и внутренними импульсами. Здесь человек движим чувствами, и общечеловеческие нормы морали для него особой роли не играют. Это относится и к религии. Мотивацией поступков выступает желание наслаждения, но человек сам ограничивает себя в этом. В итоге индивид сталкивается лицом к лицу с ситуацией “или-или”: или он остается на этой стадии с ее фатальными соблазнами, или он решает избегать их, двигаясь в направлении следующей стадии.

На второй (этической) стадии человек уже оставляет критерий индивидуального вкуса и принимает правила поведения, сформулированные разумом. Человек становится этическим; он воспринимает моральные нормы, имеющие общезначимый характер, и это придает его жизни начала формы и постоянства. Вместе с ними человек принимает и ограничения и связанное с ними чувство ответственности. Но в конечном итоге этический человек приходит к заключению, что он неспособен следовать моральным законам, и это порождает у него чувство вины. Греховность выступает причиной возникновения того диалектического момента, который опять ставит человека перед выбором: или человек остается на прежней стадии, или он обретает духовную силу и уверенность в Боге. Но для этого мало только мышления, человек должен совершить скачок в своем сознании к Богу.

И, наконец, религиозная стадия. Здесь человек на основе своего сугубо субъективного и поэтому уникального опыта, осознавая свою вину и переживая отчаяние делает окончательный выбор Веры и обретает себя в Боге.

Каждый человек, считает Кьеркегор, наделен сущностью, которую он должен в себе привести в действие. И это может быть сделано им только через приход к Богу.

С. Кьеркегор первый привлек внимание к сложному духовному миру человека. Он раскрыл его глубинную жизнь, ее сильные и динамические проявления, которые невозможно свести к “технологии разума” (позитивизм, идеология Просвещения, марксизм и т. п.). Идеи С. Кьеркегора получили развитие в философии экзистенциализма 20 ст.

Программа переоценки всех ценностей И СВЕРХЧЕЛОВЕК Ф. Ницше

Ницше Фридрих (1844-1900).Претерпел эволюцию от романтической эстетизации опыта культуры через "переоценку всех ценностей" и критику европейского нигилизма к всеобъемлющей концепции волюнтаризма. Основные положения: 1) все существующее есть воля к власти и могуществу; 2) перспективизм --- сам мир есть множество борющихся друг с другом картин мира (перспектив), исходящих из центров власти(силы). Противник противопоставления истинному миру мира эмпирического.В основе морали он видит желание (зачастую, бессознательное) физиологически слабых индивидов господствовать над сильными и здоровыми. Апелляция к разуму и правде есть замена физического насилия, способ одной воли доминировать над другой. В том же смысле значима и любая рациональная аргументация. В любой фил полемике речь идет не о поиске истины, а о жизнеутверждении одной стороны за счет противоборствующей. Аналогично наука, ценности. все это суть субъективные интерпретации внешнего мира, за которыми стоит цель сохранять некие формы жизни.. Увязывает критику метафизики с критикой ее языка.Подчерк несоизмеримость категориальной схемы описания мира реальному положению дел, отсюда неспособность языка, следовательно, и мышления представить какие-либо знания независимо от языка или мышления. Убеждения в фальсифицирующей природе языка и мышления приводит его к мысли о доминирующей роли действия и воли. Все всеобщие и необходимые истины и тд. всего лишь удачные находки в борьбе за жизнь и власть, в тоже время он не совсем произвольны, так как определяются органическими чертами человека как вида и его ресурсами, причем они постоянны. Всякие понятия определены полезностью в рамках трансцендентального жизненного процесса. Вводится понятие "родового субъекта", цели и интересы которого скрыты от отдельного индивидуума. Для него предрассудки разума и формы жизни являются априорными и принудительными, он не может не следовать им. Отсюда фаталистическая идея о вечном возвращении одних и тех же заблуждений, войн, иллюзий, Противостоит этому идея сверхчеловека, необходимость( в тч и через воспитание, и через селекцию) преодоления свойств человеческой природы, например, структуры чувственности.

Специфика русской философии XIX-XX вв.

Характерные черты российской философии.

Русская философия — сравнительно позднее образование нашей национальной

культуры, хотя предпосылки ее далеко уходят в глубь национальной истории.

Однако предпосылки еще не само явление, они лишь подготавливают рождение и

развитие. Само же явление начинается с обретения формы, адекватной своему

содержанию.

Если руководствоваться таким критерием, философия в России начинается не в

11 и даже не в 18 в., а только в 19 столетии (в полную силу — во второй его

половине). Но это было поистине великое начало, ибо связано его с именами

Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, Вл. Соловьева. В их лице и в их

творчестве философское самосознание народа заявило о себе «на весь мир» —

уже не как подражание Западу (византийцам, французам, немцам), а как

совершенно самостоятельный голос, вносящий свою тему и свою собственную

тональность в многоликий диагноз культур, в сложную духовную полифонию

человеческой цивилизации.

Как и для Запада, для России XIX век — это век классики. Русская

философская классика XIX в., как наша классическая литература, несли миру

глубоко выстраданную опытом поколений истину: нет и не может быть такой

цели, ради которой была бы допустима жертва хотя бы в одну человеческую

жизнь, в одну каплю крови, в одну детскую слезинку.

Русская философия — это философия предупреждения. Ее лейтмотив -

нравственное вето на любой «прогресс», любой социальный проект, если они

рассчитаны на принуждение, насилие над личностью.

Запад России или Россия Западу? Какие ценности возобладают в мире

-материально-вещественные или незримые, духовные? В 40-50 гг. 19 века эти

вопросы размежевали русскую общественную и философскую мысль на два

направления: славянофильство и западничество.

Лидеры славянофильства — А.С. Хомяков, И.В. Киреевский — выступили с

обоснованием самобытного пути исторического развитая России, не только

отличного, но и в чем-то противоположного западноевропейскому. Плоды

цивилизации в Европе, считали они, в общечеловеческом измерении

оборачиваются скорее потерями, чем приобретениями, ибо они оплачены очень

тяжелой ценой — потерей целостности человеческой личности, превращением

человека из «образа и подобия божьего» в простую статистическую единицу

буржуазного рынка. Что же можно противопоставить этому? Земельную общину и

артель. А с ними — истины и заветы православия. Такие идеи, возражали

славянофилам западники (А.И. Герцен, Т. Н. Грановский, В.П. Боткин), не

реалистичны, ибо Россия уже с петровских времен необратимо «привязана» к

Западу. Но если даже эти идеи были и «безумны», то в России всегда ценилось

«безумство храбрых». Спор славянофилов с западничеством 19 век разрешил в

пользу последних. Причем проиграли не только славянофилы (в середине века),

проиграли и народники (к концу столетия): Россия пошла тогда по западному,

т.е.капиталистическому пути развития. Однако был ли этот приговор

окончательным? 20 век этот приговор, можно сказать, пересмотрел. Российский

«эксперимент», основанный на западноевропейской модели прогресса, потерпел

тяжелое, жестокое поражение. И не потому, что это был эксперимент

антизападный а, напротив, потому, что экспериментаторы не посчитались с их

предостережениями, истребили, уничтожили святая святых народного уклада и

народного духа России — общину, артель, назвав это — по страшной иронии

истории — «великим переломом», по сравнению с которым «перелом», пережитый

страной в эпоху Петра, был не более чем легкой коррекцией ее естественного

развития. Сегодня приходится лишь поражаться прозорливости тех русских

мыслителей 19 в. (Достоевский, В. Соловьев), которые отказывались видеть

существенное различие между «социализмом», готовившимся русскими «бесами»,

и той самой буржуазностью, которой «социалисты» объявили перманентную

гражданскую войну, стоившей народу десятки миллионов человеческих жизней.

Такова была цена победы «научных» идей западничества над ненаучной,

утопической идеей их оппонентов! Но в середине прошлого века спор идеологий

еще почти не касался политических проблем — он удерживался в рамках

отвлеченной теории. У славянофилов несогласие с западниками не столько

осмысливалось, сколько прочувствовалось, переживалось в религиозной форме.

Антиномию веры и знания, известную и для философии Запада, в российском

варианте стремится разрешить философия всеединства, основателем и самым

крупным представителем которой выступал В.С. Соловьев. Гносеологическим

аспектом идеи всеединства стала соловьевская теория цельного знания,

которую философ противопоставлял как рационализму западников, так и

иррационализму славянофилов. Это была идея сверхрационализма. «Цельность

знания» в философии В. Соловьева — это не «теоретический» и не

«практический» разум немецкой классики. И даже не их единство. Это —

другое. «Цельность» у русского философа — эта такая характеристика и

свойство человеческой души, которые самым существенным образом отличают

человека — высшее и совершеннейшее творение природы — от всех других, даже

по-своему смышленных животных. Цельность — это не результат сложения,

интеграции разобщенных, разошедшихся далеко друг от друга в широком поле

культуры форм и образований духа (науки, философии, искусства и т. п.),

хотя и предполагает последнее. Цельность сознанию может придать лишь особое

его состояние и вектор, не совпадающие ни с одной из знаменитых кантовских

«способностей души» (познания, желания, чувства удовольствия).

В 80-90 гг. сопротивление российской духовности «обуржуазиванию»

общественной жизни было все еще очень сильным. Именно в это время Россия

начинает знакомиться с марксизмом. Знаменательно, что русский марксизм —

антипод и критик народничества — сам если не теоретически, то

организационно вырос из народнического подполья, хотя привлек к себе

поначалу и симпатии леволиберальной интеллигенции, увидевшей в философской

и экономической теории Маркса высшее достижение социальной мысли своего

времени.

Крупнейший знаток и теоретик марксизма — Г.В. Плеханов посвятил

большинство своих трудов историко-философскому, гносеологическому и

социологическому аспектам материалистического понимания истории,

справедливо полагая, что именно в этом теоретическом построении

сосредоточено центральное ядро марксистского учения в целом. Научный,

материалистический взгляд на историю должен исключить, по Плеханову,

волюнтаризм, субъективизм как в теории, так и на практике (в политике). Но

именно такая позиция выдающегося мыслителя подвергалась долгие годы

остракизму со стороны официальной большевистской идеологии, а (ам он

понижен был ею до ранга лишь «пропагандиста» марксистской теории.

Вслед за Плехановым с критикой идей народничества выступили В. И. Ленин и

«легальные марксисты» (Н.А. Бердяев, П.Б. Струве, С.Л. Франк). Настаивая на

единстве «трех составных частей» марксизма (философии, политической

экономии и социально-политической теории), Ленин считал, вместе с тем, что

философские проблемы приобретают особую актуальность не в годы подъема, а в

период спада революционного движения, когда перепроверки требуют коренные

мировоззренческие принципы, па которые опирается революционная партия.

Именно в эти годы, последовавшие после поражения первой русской революции,

выходит книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» (1909 г.). В отличие

от Плеханова, выступавшего в основном но социально-историческим проблемам

марксистской теории, Ленин в своем главном философском сочинении в центр

внимания поставил проблемы теории познания, связав их с новыми открытиями в

области естествознания. Но даже в этой, казалось бы, весьма отдаленной от

политики и социальных отношений сфере культуры Ленин требует видеть

столкновение партийных, классовых интересов, оценивая любые проявления

идеалистической и религиозной мысли как выражение идеологической, а в

конечном счете — политической реакции.

"Легальные марксисты", выступая в конце 90-х гг. тоже с критикой

народничества, разошлись с Плехановым (тем более с Лениным) уже в начале

900-х гг. (т.е. еще до революции 1905 г.) — своим неприятием насильственных

средств борьбы, а в теории — неприятием подавления личности обществом,

несогласием с идеями «воинствующего» материализма и атеизма.

Подобные разногласия не отменяют, однако, одного важного вывода. Ни

романтический (отрицающий капитализм), ни реалистический взгляд на будущее

(принимающий капитализм как данность) не был ни тогда, ни после в русской

культуре апологетикой новоявленного мира делячества и грубоэгоистического

расчета - признанных и почитаемых добродетелей западной цивилизации.

Антибуржуазный в целом дух русской классической философии и «золотого» и

«серебряного» веков не означал и не означает, конечно, ее социалистического

характера в марксистском, тем более марксистско-большевистском смысле.

«Русский социализм» Герцена и анархизм Бакунина не столько социалистичны,

сколько антибуржуазны.

Вывод: 1 В целом русская философия 19 - начала 20 века явилась отражением

идейных исканий исторического пути развития России.

В противоборстве идей славянофилов и западников в конечном итоге победила

западная ориентация, но трансформировавшаяся на русской почве в теорию

марксизма- ленинизма.

Учение Л. Толстого о смысле жизни, нравственном самосовершенствовании и ненасилие.

Вопрос о смысле жизни был для Толстого «главным», определяющим судьбу и духовный рост личности. Наиболее яркие произведения посвящены именно этой проблеме: «Исповедь», «В чем моя вера?», «Царство божие внутри вас» и др. он снова и снова ставил и пытался решить вопрос: «Для чего живет человек?». Он обращается к художественным образам, сказкам и притчам, к научному знанию и мудрецам всех эпох с одним единственным вопросом: Есть ли смысл жизни человеческой? А если есть, то в чем? И если нет, то почему люди живут? … И так до бесконечности.

Его удручало, что люди заняты суетой и повседневностью (процессом жизни, как он говорит) и совсем не думают о главном – зачем они живут? Вопрос о смысле жизни был связан для Толстого с проблемой жизни и смерти, был заострен до предела. Свидетельством тому явилась повесть «смерть Ивана Ильича».

Вопрос о смысле жизни переплетается у Толстого с проблемой нравственного совершенствования и типологии личностей. Нравственное совершенствование и духовный рост он считал присущими человеку от природы. Здесь может бытии разный выбор – религиозный или светский – важно, однако, чтобы человек не оставался на ступеньке «растительной» или «животной жизни» («жизни в теле»), а жил духовной, нравственной жизнью. Истинная религия для него та, которая основана на правилах нравственной жизни.

С этими требованиями нравственности были связаны и социально- политические взгляды Толстого. Центральным принципом в этом отношении являлся принцип ненасилия. Для Толстого не было политики вне морали. Он отвергал идеи классовой борьбы, потому что они разделяли людей, а не объединяли, противопоставляли их и озлобляли. Но «злом нельзя пресечь зло». Оно породит еще большее зло и насилие, чем то, что есть теперь. Насилием не устранить насилие. Всякое насилие безнравственно. Что ему противопоставить? – Ненасилие.

Толстой считал ненасилие не разновидностью покорности и смирения (квиетизма), а средством преодоления насилия, средством сопротивления насилию. Ему знакомо было то, чем завершаются все революции, и он искал другие пути устранения социального зла. Толстой разработал целую программу неучастия в государственном (и ином) насилии. И эту программу в значительной мере применил затем на практике выдающийся лидер индийского освободительного движения – М. К. Ганди, считавший себя учеником Толстого.

Толстой называл свою социальную концепцию религиозным анархосоциализмом, центральной идеей которого был отказ от всех форм насилия, государственных структур (неизменно приводящих к насилию); аппеляция к крестьянской общине как основе общества, построенного на принципах добра и любви.

Ф. М. Достоевский о свободе и ответственности человека.

Огромное место в истории русской и мировой философской мысли занимает великий писатель-гуманист, гениальный мыслитель Федор Михайлович Достоевский (1821—1881). В своих обще¬ственно-политических исканиях Достоевский пережил несколько периодов. После увлечения идеями утопического социализма (участие в кружке петрашевцев) произошел перелом, связанный с усвоением им религиозно-нравственных идей. Начиная с 60-х гг. он исповедовал идеи почвенничества, для которого была характерна религиозная ориентированность философского осмысления судеб русской истории. С этой точки зрения вся история человече¬ства представала как история борьбы за торжество христианства. Самобытный путь России в этом движении заключался в том, что на долю русского народа выпала мессианская роль носителя высшей духовной истины. Он призван спасти человечество через новые формы жизни, искусства благодаря широте его «нравст¬венного захвата». Характеризуя этот существенный срез в миро¬воззрении Достоевского, Вл. Соловьев пишет, что положительный Общественный взгляд еще не был вполне ясен уму Достоевского по возвращении из Сибири. Но три истины в этом деле «были для него совершенно ясны: он понял прежде всего, что отдельные лица, хотя бы и лучшие люди, не имеют права насиловать общество во имя своего личного превосходства; он понял также, что общественная правда не выдумывается отдельными умами, а коренится во всена¬родном чувстве, и, наконец, он понял, что эта правда имеет значе¬ние религиозное и необходимо связана с верой Христовой, с идеа¬лом Христа. У Достоевского, как отмечают его исследователи, в частности Я. Э. Голосовкер, было «исступленное чувство личнос¬ти». Он и через Ф. Шиллера, и непосредственно остро чувствовал нечто глубинное у И. Канта: они как бы слиянны в осмыслении христианской этики. Достоевского, как и Канта, тревожило «лжеслужение Богу» католической церковью. Эти мыслители сходились в том, что религия Христа является воплощением высшего нравственного идеала личности. Все называют шедевром легенду Досто-евского «О Великом Инквизиторе», сюжет которой восходит к жестоким временам инквизиции (Иван Карамазов фантазирует, что было бы, если бы Христос сошел на Землю, — его распяли бы и сожгли бы сотни еретиков). Достоевский — один из самых типичных выразителей тех начал, которые призваны стать основанием нашей своеобразной националь¬ной нравственной философии. Он был искателем искры Божией во всех людях, даже дурных и преступных. Миролюбие и кротость, лю¬бовь к идеальному и открытие образа Божия даже под покровом вре¬менной мерзости и позора — вот идеал этого великого мыслителя, который был тончайшим психологом-художником. Достоевский делал упор на «русское решение» социальных проблем, связанное с отрицанием революционных методов общественной борьбы, с разра¬боткой темы об особом историческом призвании России, способ¬ной объединить народы на основе христианского братства. Писатель, лауреат Нобелевской премии Генрих Бёлль говорил, что произведе¬ния Достоевского, прежде всего такие, как «Бесы» и «Идиот», сохраняли для него неизменную актуальность. «Бесы» — не только потому, что описание убийства Шатова он не мог забыть с 1938 г., когда читал роман, но и потому, что за пережитые с .тех пор 30 лет современной истории они успели стать столько же классической, сколь¬ко пророческой моделью слепого, абстрактного фанатизма политических групп и те¬чений. Философские взгляды Достоевского имеют небывалую нравственно-эстетическую глубину. Для Достоевского «истина есть добро, мыслимое человеческим умом; красота есть то же добро и рта же истина, телесно воплощенная в живой конкретной форме. И полное ее воплощение уже во всем есть конец и цель, и совершенство, и вот почему Достоевский говорил, что красота спасет мир». В понимании человека Достоевский выступал как мыслитель экзистенциально-религиозного плана, пытающийся через призму индивидуальной человеческой жизни решить «последние вопросы» бытия. Он развивал специфическую диалектику идеи и живой жизни, при этом идея для него обладает бытийно-энергийной силой, и в конце концов живая жизнь человека есть не что иное, |как воплощение, реализация идеи («идееносные герои» романов Достоевского). Сильные религиозные мотивы в философском творчестве Достоевского противоречивым образом иногда сочетались с отчасти даже богоборческими мотивами и религиозными со мнениями. В области философии Достоевский был скорее великим прозорливцем, нежели строго логичным и последовательным мыслителем. Он оказал сильное влияние на религиозно-экзистенциальное направление в русской философии начала XX в., а также стимулировал развитие экзистенциальной и персоналистской философии на Западе. Достоевский ставит 3 вопроса: 1. Всегда ли воля хочет добра 2. Всегда ли воля определяется разумным знанием 3. Если воля не хочет добра, не предопределяется разумным знанием – свободна она или нет Ответы: 1. То благо, к которому стремится воля, не является ни объективным, ни субъективным – это субъективное добро – то, что человеку кажется хорошим, это может быть как истинно полезным, так и соответствовать удовлетворению произвола – не истинно полезное = злое. Следовательно, происходит размывание границ добра, т.е. воля не хочет добра. 2. Утилитаристы утверждали: воля определяется разумным знанием. Достоевский считал, что воля и разум могут идти рука об руку до определенного момента. Природа человека лучше знает, что нужно человеку – проблема иррационального. Человечество не может жить рационализированно – отвергает вожможность построения «хрустального замка разума». Причины: 1. Законы разума не являются законами действительности 2. Человеческая душа ещё мало исследована 3. Субстанциональная душа и религия отвергаются современной наукой Следовательно, человеческая воля не определяется разумным разумом. 3. Человек творит вредные дела, чтобы доказать свою свободу. Законы: 1. Природы – в природе всё подчиняется строгим фундаментальным взаимоотношеням, но есть и свобода. По Достоевскому – однородные проявления реальности при прочих равных условиях и эти же отношения, формулирующиеся законами науки. В перспективе все законы природы будут раскрыты и будут служить человечеству. 2. Нравственные – свобода человека заключается не только в нарушении законов нравственности – человек задумывается о цели своего рождения – законы природы не могут ответить на этот вопрос. Высшая свобода человека в том, что он может ставить вопрос о значении своего собственного существования. Свободен ли человек вообще? Детерминисты считали, что воля полностью определяется законами причинности. Индетерминисты считали, что воля свободна. Достоевский говорит, что хотя законы природы определяют человека, но оставляют простор для деятельности. Человек может отвергнуть свое собственное признание. Человек познает сущность вещей – становится свободным от законов причинности, т.к. может указать на него и проверить. Несвобода непереносим для человека и он её не переносит. (Последовательный детерминизм уничтожает мыслящего человека). Свобода необходима для человека в той мере, насколько продвинуты её познания и насколько основательно человек понимает причинную связь с собственной волей. Т.о. воля человека многообразно связана с природными закономерностями и имеет ограниченную свободу деятельности в сущностном поле нравственного выбора между добром и злом, т.е. свобода есть, но она многообразно ограничена. Выводы: 1. Воля не хочет добра 2. Воля не определяется разумным знанием 3. Свобода ограничивается природными закономерностями.

Разработка славянофильства и западничесвта в русской философии.

Первыми представителями «органической русской философии» были западники и славянофилы.  К западникам относятся: П.Л. Чаадаев, А.Л. Герцен, Т.М. Грановский, Н.Г. Чернышевский, В.П. Боткин и др.  Основная идея западников заключается в признании европейской культуры последним словом мировой цивилизации, необходимости полного культурного воссоединения с Западом, использования опыта его развития для процветания России.  Особое место в русской философии XIX в. вообще, а в западничестве в частности занимает П.Я. Чаадаев, мыслитель, сделавший первый шаг в самостоятельном философском творчестве в России XIX столетия, положивший начало идеям западников. Свое философское миропонимание он излагает в «Философических письмах» и в работе «Апология сумасшедшего».  По-своему понимал Чаадаев и вопрос о сближении России и Запада. Он видел в этом сближении не механическое заимствование западноевропейского опыта, а объединение на общей христианской основе, требующей реформации, обновления православия. Это обновление Чаадаев видел не в подчинении православия католицизму, а именно в обновлении, освобождении от застывших догм и придании религиозной вере жизненности и активности, чтобы она могла способствовать обновлению всех сторон и форм жизни. Эта идея Чаадаева позже была глубоко разработана виднейшим представителем славянофильства А. Хомяковым. Второе направление в русской философии первой половины XIX в. — славянофильство. О сторонниках этого направления сложилось устойчивое мнение как о представителях либерального дворянства, провозглашающих особое историческое предназначение России, особые пути развития ее культуры и духовной жизни. Такое одностороннее толкование славянофильства нередко приводило к тому, что это направление трактовалось как реакционное или, в лучшем случае, как консервативное, отсталое. Подобная оценка далека от истины. Славянофилы действительно противопоставляли Восток Западу, остава- 46 ясь в своих философских, религиозных историко-философских воззрениях на русской почве. Но противопоставление Западу проявлялось у них не в огульном отрицании его достижений, не в замшелом национализме. Напротив, славянофилы признавали и высоко ценили достоинства западноевропейской культуры, философии, духовной жизни в целом. Они творчески восприняли философию Шеллинга, Гегеля, стремились использовать их идеи.  Славянофилы отрицали и не воспринимали негативные стороны западной цивилизации: социальные антагонизмы, крайний индивидуализм и меркантильность, излишнюю рациональность и т.п. Истинное противостояние славянофильства Западу заключалось в различном подходе к пониманию основ, «начал» русской и западноевропейской жизни. Славянофилы исходили из убеждения, что русский народ должен обладать самобытными духовными ценностями, а не воспринимать огульно и пассивно духовную продукцию Запада. И это мнение сохраняет свою актуальность и поныне.  В развитии славянофильства особую роль сыграли И.В. Киреевский, А.С. Хомяков, К.С. и И.С. Аксаковы, Ю.Ф. Самарин. Многообразие их взглядов объединяет общая позиция: признание основополагающего значения православия, рассмотрение веры как источника истинных знаний. В основе философского мировоззрения славянофильства лежит церковное сознание, выяснение сущности церкви. Наиболее полно эта основа раскрыта Л.С. Хомяковым. Церковь для него не является системой или организацией, учреждением. Он воспринимает Церковь как живой, духовный организм, воплощающий в себе истину и любовь, как духовное единство людей, находящих в ней более совершенную, благодарную жизнь, чем вне ее. Основным принципом Церкви является органическое, естественное, а не принудительное единение людей на общей духовной основе: бескорыстной любви к Христу.  Итак, западничество и славянофильство — две противоположные, но и вместе с тем взаимосвязанные тенденции в развитии русской философской мысли, наглядно показавшие самобытность и большой творческий потенциал русской философии XIX в.

Проблемы России в творчестве русских мыслителей(Соловьев, Бердяев).

Начало ХХ века - время небывалого подъема в духовной, интеллектуальной и художественной сферах русской культуры. Никогда Россия не выдвигала одновременно столько высокоодаренных мыслителей.  В то же время это эпоха небывалых противоречий. Ожидания великих событий и предчувствия надвигающихся катастроф, возрождение интереса к религии и воинственное безбожие, сопряжение в культуре крайнего индивидуализма с невиданным  универсализмом и космизмом, возвращение к духовным вершинам  XIX в. и принципиально неклассический подход к культуре - все эти тенденции  нашли отражение в философской рефлексии. Среди достаточно широкого спектра проблем, поднимаемых мыслителями, одно из первых мест  занимали вопросы философии культуры. Философы стремились понять специфику развития русской культуры, решали вопрос о сущности культуры. Развивается новое направление в изучении культуры, которое можно назвать мировоззренческим или философским. Он возникает в связи с уяснением по крайней мере трех факторов: - разнообразия культур, определяемого их своеобразием; - кризисных явлений в культуре ХХ века; - несовпадения исторического и культурного развития. В центре внимания творчества  крупнейших русских философов конца ХIХ - начала ХХ вв.: В.С. Соловьева, Н.А. Бердяева, П.А. Флоренского - важнейшие проблемы человеческого бытия: свобода, любовь, творчество, вера и знание, жизнь и смерть, поиски смысла жизни. Для сегодняшней российской культурологии является весьма актуальным обращение к наследию этих мыслителей, ибо они своими трудами внесли существенный вклад в понимание основных путей развития культуры, в анализ кризиса культуры и способов выхода из него, в понимание особенностей развития русской культуры и ее места в истории мировой культуры. Мыслители подняли вопрос о проблемах духовной культуры - о тех нравственных, эстетических, религиозных ценностях, которые создавали и создают возможности для реализации человека в качестве личности, помогают ему ориентироваться в сложных социальных условиях, найти смысл существования, преодолеть трагизм конечности и понять свою укорененность в вечности, изначальную связь с высшими основами своей жизни - с бытием, святынями, Богом. Актуальность  определяется еще и тем, что сегодняшняя культурная ситуация в России напоминает ту атмосферу экономического, культурного и экзистенциального кризиса, в которой работали и жили отечественные мыслители первой половины ХХ века. Объект исследования: русская религиозная философия первой половины ХХ века. Предмет исследования: разработанные ее представителями, в частности, В.С. Соловьевым, Н.А. Бердяевым, П.А. Флоренским, концепции культуры.  Цель и задачи исследования. Целью исследования является анализ взглядов представителей русской религиозной философии Серебряного века на сущность и предназначение культуры. Данная цель обусловливает необходимость постановки и решения ряда взаимосвязанных задач исследования:  -    определить особенности развития русской философской мысли в период Серебряного века; -    раскрыть идею победы культуры над природой В.С. Соловьева; -    рассмотреть представления о смысле и назначении культуры в философии Н.А. Бердяева; -    исследовать особенности понимания П.А. Флоренским значения культурного процесса. Источниками исследования являются прежде всего произведения В.С. Соловьева, Н.А. Бердяева, П.А. Флоренского. В частности, в ходе исследования использовались следующие работы: 1.    В.С. Соловьев «О духовной власти в России» (издание 1989 г.), «О христианском единстве» (издание 1994 г.); 2.     Н.А. Бердяев Опыт эсхатологической метафизики. (издание1940 г.), «О рабстве и свободе человека». (издание1972 г.), «Самопознание (издание 1991 г.)  3.    П.А. Флоренский «Священник» (издание 1994 г.) Цели исследования послужили также сочинения В.В. Зеньковского, Н.О. Лосского, Г.В. Флоровского и др., которые содержат важные сведения о жизни и творчестве русских религиозных философов. Структура и основное содержание курсовой.   Работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии. Во Введении обосновывается актуальность темы курсового исследования, определяются его основная цель и задачи. Глава первая – «Русский религиозный ренессанс как одно из главных философских направлений Cеребряного века» посвящена рассмотрению исторических особенностей данного периода и основных концепций, созданных представителями русской религиозной философии в указанный промежуток времени. Глава вторая – «Концепции культуры в российской общественной мысли первой половины XX века (В.С. Соловьев, Н. Бердяев, П. Флоренский)» предлагает рассмотрение и анализ культурологических концепций русских философов. Взгляды Соловьева, Бердяева, Флоренского имеют как общие черты, так и отличия.  В Заключении подводятся теоретические итоги исследования, формулируются основные выводы.

Религиозная философия В. Соловьева.

Создавая свое христианское мировоззрение, Соловьев полагал, что необходимо формировать цельность политической и общественной жизни, в основе которой должно находиться христианство, выражающееся в любви ко всем людям, а именно сострадание.

Соловьев полагал, что христианское миропонимание должно исходить, прежде всего, из общественной справедливости, а не из личной святости.

Соловьев считал, что государство должно проводить христианскую политику. Отношения между народами должны основываться на христианской заповеди любви к ближнему: "Люби все другие народы как свой собственный".

Соловьев полагал, что каждый из народов и каждая раса представляют собой органы в организме Богочеловечества.

Осуществляя христианскую политику, каждый народ должен добиваться уничтожения экономического рабства и эксплуатации человеком человека, введения справедливой организации труда и распределения.

Лишь соединение положительных качеств духовной культуры Востока и Запада приведет к созданию христианской культуры и свободной теократии. Развитием человеческого общества управляют три коренные силы:

1) центростремительная (направлена на подчинение человечества одному верховному началу);

2) центробежная (направлена на отрицание общих единых начал);

3) возможность обогатить новым содержанием первые две и соединить их в единстве, создав "целостность общечеловеческого организма".

Соловьёв говорит, что те люди, тот народ, через который эта сила имеет возможность "проявиться, должен быть только посредником между человечеством и тем миром, должен быть свободным сознательным орудием последнего.

Соловьев полагал, что свойства, которые дают возможность стать именно таким народом, "несомненно, принадлежит племенному характеру Славянства, в особенности же национальному характеру русского народа".

Т.е. философ находит пути переделать, преобразовать мир. Особая роль здесь отводится христианству и славянам, а точнее русскому народу, поставленную между Европой и мусульманским Востоком.

Эта идея близка тому, что говорили славянофилы. Но Соловьев выше славянофилов. В его рассуждениях нет узкого национализма и национального эгоизма. Он критически относится к православию в его византийско-московском варианте.

Соловьев доказал славянофильски настроенной публике, что национально-культурная сущность России, ее всемирно историческое призвание определяется не православием, гораздо выше философ ставит католицизм.

Он, выступая с идеей соединения церквей, считает, что эта единая нераздельная церковь должна стать орудием ускоренного прогресса, достижения глобальной цели человечества - его духовного возрождения.

Соловьев создал философскую концепцию религии, которая не была конкретной религией - православием, католичеством, протестантизмом, он ратовал за универсальную религию - христианство, за союз православной и католической религий.

Этот союз он понимал как "такое сочетание, при котором каждая религия сохраняет своё образующее начало и свои особенности, упраздняя только враждебность и исключительность".

Испытание человечества также стремится к универсальному проявлению Царства Божиего, которое представляет собой собственное.

Предельно высшим единством сущего, по Соловьёву, является Бог. Вся глубина и полнота сущего предполагает принцип абсолютной личности, энергийно-волевой, всеблагой, любящей и милостивой, но наказующей за грехи. Именно Бог олицетворяет положительное единство сущего.

Всё неисчислимое многообразие сущего скреплено божественным единством. Все неисчислимое многообразие сущего скреплено божественным единством.

Всё материальное одухотворено божественным началом, выступая в качестве мировой души, или Софии, то есть смыслонаполненностью вещей и событий, что связано с идеей творческого мастерства.

Таким образом, стержневым принципом философии Соловьева является философия положительного всеединства.

Экзистенционально-религиозная философия Бердяева. Свобода и творчество.

Философские воззрения Бердяева теснейшим образом связаны с особенностями того, на правления в европейской философской мысли которое получило широкое развитие во второй половине XIX в. Представители этого направления, отвергая господствовавшие в истории «классической» философии принципы рационализма (характерные прежде всего для философии Гегеля), обратились в своем творчестве к интуитивным, эмоционально-волевым и т.п. способам освоения духовного опыта человека, его конкретного существования. Особая роль среди них принадлежит С. Кьеркегору, оказавшему сильное влияние на всех видных провозвестников нового, неклассического типа философствования. Эту линию развития фи­лософской мысли называют экзистенциальной. К ней относят такие течения, как философия жизни (А. Шопенгауэр, Э. Гартман, Ф. Ниц­ше, В. Дильтей, А. Бергсон), экзистенциализм (К. Ясперс, М. Хайдеггер, Ж. П. Сартр, А. Камю, Г. Марсель), философская антропология (М. Шелер) и др. Именно в этом ряду форми­ровались философские взгляды Бердяева, опи­равшегося также на достижения русских пи­сателей и философов XIX — начала XX в. Из писателей большое влияние на него ока­зали М. Ф. Достоевский и Л. Н. Толстой, из философов — А. С. Хомяков, К. Н. Леонтьев, В. С. Соловьев, В. В. Розанов и др. Что касает­ся его социальных взглядов, то важную роль в их формировании сыграли К. Маркс, Т. Кар-лейль, Г. Ибсен и Л. Блуа.

Философские взгляды Бердяева не обра­зуют собой какой-либо законченной системы с разработанным понятийным аппаратом. К этому он и не стремился, так как никогда не был философом академического типа и не ста­вил перед собой задачу создать некую систе­му строго логических обоснований и доказа­тельств. Особенность его способа философ­ствования в том, что оно сопряжено е внут­ренним опытом, пропущено через личные чувства и переживания, нередко выражено в афористичной форме.

Предмет и задачи философии Бердяев од­нозначно определяет с экзистенциально-антро­пологических позиций: философия призвана познавать бытие из человека и через человека, черпая содержание свое в духовном опыте и духовной жизни. Поэтому основной философ­ской дисциплиной должна быть философская антропология (а не, скажем, онтология).

Большое влияние на формирование фило­софских взглядов Бердяева оказала теория познания Канта. Он был «потрясен» кантовским различением мира явлений и мира вещей в себе, порядка природы и порядка свободы. Показав, что объект порождается субъектом, Кант раскрыл возможность построения мета­физики, исходя из субъекта, обоснования фи­лософии свободы, т. е. экзистенциальной метафизики. Однако Бердяев считает, что, хотя он многим обязан немецкой идеалистической философии, все же никогда не был ей школьно привержен и стремился ее преодолеть, учитывая, что развитие немецкого идеализм после Канта и Фихте, Шеллинга и Гегеля шло в направлении устранения «вещи в себе», утери свободы в необходимости торжествующе го мирового разума (Логоса). При таком подходе бытие разлагается, заменяется противостоящими друг другу субъектом и объектом познает не живой человек, а некий абстрактный гносеологический субъект, находящийся вне бытия и познающий не бытие, как токовое, а мысленно создаваемый («полагаемый») специально для познания объект. В результате те подлинное бытие исчезает и из объекта, а человек превращается в функцию, орудие «мирового духа» (как, например у Гегеля).

Основные направления западной философии (позитивизм-неопозитивизм…)

1.  Прагматизм. Фрейдизм и неофрейдизм.

Прагматизм (Ч.Пирс, У.Джеймс, Дж. Дьюи)

Философы – прагматики представляли философию как практическую науку, которая призвана рассматривать утилитарные проблемы человеческого бытия. Согласно У. Джеймсу истинными являются лишь те положения, которые наиболее приспособлены к практической деятельности человека и человечества (Истина – это кредитный билет, который имеет силу только в определенных условиях). По мнению другого яркого представителя прагматизма Д, Дьюи для успешных познавательных действий человеку свойственно использовать множество методов. Следовательно, делает вывод автор, любая истина носит условный, договорный  (конвенциальный) характер и определяется как полезность, живучесть идеи. Таким образом, в определенном смысле, прагматизм выработал в гносеологии иммунитет против догматизма и фундаментализма.

Прагматизм отвергает абстракции, спорные положения и неизменные принципы.  Философия должна быть нацелена на удовлетворение потребностей и интересов реального человека. Различные виды деятельности должны рассматриваться в зеркале адаптации (приспособления) индивида к сложившимся условиям жизни. Как утверждает Дьюи, функция интеллекта состоит в том, чтобы устанавливать путь, каким могут быть созданы в будущем эффективные и выгодные отношения с объектами окружающего мира.  Таким образом, стираются грани между практикой и теорией, верой и знанием; в итоге все сводится к приспособительному поведению. Именно в нем заключается основная функция интеллекта, который призван преобразовать неопределенную ситуацию в определенную.

Любые проблемы прагматизм решает с позиций утилитаризма: допустимо все то, что приносит пользу человеку. Естественно признаются определенные моральные рамки. Какие? На этот простой вопрос прагматизм чаще всего затрудняется ответить,  поскольку по его установке любая моральная ситуация неповторима и каждый раз требует индивидуального подхода. Универсальной этики не существует, все этические проблемы носят открытый (т.е. – дискуссионный) характер.

Утилитарный подход прагматизм распространяет и на науку, понятия и категории которой отождествляются с инструментами действия, используемыми в зависимости от ситуации.

Это философское направление наряду с решением проблем познания и действия (практики) интересуется так же изучением поведения человека. С точки зрения прагматиков поведение детерминировано верой (готовностью действовать определенным образом), привычкой (устойчивой верой) и убеждениями (способом действия). Универсальным средством изменения мира и социума является изменение привычек.

Фрейдизм и неофрейдизм

(З.Фрейд, К.Г.Юнг, Э Фромм, К.Хорни, Г.Салливан, и др.)

Основатель фрейдизма – известный австрийский психиатр, философ З.Фрейд. В работе «Я и Оно» Фрейд предлагает оригинальную психоаналитическую концепцию, основой которой становится новое понимание структуры человеческой психики. Согласно взглядам З.Фрейда, структура психики включает в себя 3 слоя: оно (глубинный слой бессознательных влечений – бессознательное), я или ego (посредник между бессознательным и внешней реальностью (собственно сознательное) и сверхъЯ или superego (олицетворяет установки общества, культуры в целом – слой сверхсознательного, надындивидуального начала человеческой психики). Бессознательное по Фрейду определяется, прежде всего, двумя господствующими влечениями – сексуальным и влечением к смерти (эрос и танатос); неудовлетворенные влечения и стремления сублимируются, т.е. энергия бессознательного используется не по прямому назначению, а в целях и интересах культуры (примером может служить научное и художественное творчество). В концепции Фрейда бессознательное превращается в тот смысловой ключ, с помощью которого реконструируется не только история психического развития индивида, но и в целом история происхождения и развития человеческой культуры (работа «Тотем и Табу»). 

В творчестве З.Фрейда не только раскрыто фундаментальное значение сферы бессознательного в жизни человека, но также предложены нестандартные интерпретации человеческой психики, соотношения культуры и естественных основ в жизнедеятельности человека и общества. В определенном смысле Фрейд осуществил биологизацию человеческого существа, сложные социальные и психические явления сводятся у него к элементарным физическим и биологически процессам[3].

Неофрейдизм, критикуя ортодоксальные взгляды своего учителя, стремится преодолеть идеи пансексуальности, отказывается от учения о либидо, сублимации, вводит понятие коллективного бессознательного (К.Г.Юнг). У Э.Фромма центральным понятием стал «социальный характер», в котором выражается совокупность фундаментальных потребностей человека. Одни из них обусловлены биологически, другие – детерминированы социальной средой[4]. Социальный характер складывается под воздействием общества, но изменение общества начинается с изменения социального характера (если социальный характер в новых условиях остается старым, то люди, обладающие им, будут стремиться воспроизвести прежнюю социальную структуру). Основным мотивом поведения человека Фромм считал страсти. Страсти носят иррациональный характер, укротить их может только разум. Модернизацию общества на гуманистических началах Фромм сводит к изменению сознания и распространению новых форм психодуховной ориентации, которые эквивалентны религиозным системам прошлого.

Современный неофрейдизм (В.Рейх, К.Хорни, Г.Салливен) развивает идеи принципиальной необъяснимости человеческой деятельности, мистической сущности сексуальной свободы и негативного разума человечества, исключающего рациональность; общество неофрейдизм рассматривает как источник «всеобщего отчуждения», которое враждебно развитию личности.  Так, по мнению К. Хорни основа мотивации поведения человека – «коренная тревога», которая возникает у ребенка из-за изолированности и беспомощности в потенциально враждебном мире. Эта тревога усиливается при недостатке любви и внимания со стороны родителей и окружающих людей. Чтобы подавить возникающие вследствие этого невротические конфликты человек использует защитные механизмы в виде определенных стратегий поведения (движение «к людям», «от людей», «против людей»). Салливен так же считает источником неврозов тревожность, возникающую в межличностных отношениях людей. Основная цель психотерапии Салливена  - выработка защитных механизмов личности, обеспечивающих ее адекватное приспособление к окружающим (основным механизмом защиты личности выступает ее «система самости» – особая инстанция личности, предписывающая и запрещающая определенные образцы поведения в обществе в зависимости от конкретных межличностных ситуаций).

2.  Позитивизм, неопозитивизм и постпозитивизм.

Еще в конце 19 – начале 20 века в западной философии оформляется позитивизм (О.Конт, Г.Спенсер, Дж. Милль и др.), высказавший идеи «положительного знания» и очищения философии от метафизических иллюзий. Позитивизм стремился обратить философию на пользу науке, адаптировать методологические принципы к бурно растущему естественнонаучному знанию.

Так, О.Конт предложил признать положение о том, что наука должна опираться не на философию, а на самою себя, свершившимся фактом. В ходе дальнейшего развития позитивизма мировоззренческая сторона научной деятельности постепенно «выводится за  скобки». Позитивная наука должна отказаться от постижения первоначал бытия и  познания, основных положений онтологии и гносеологии (Д. Миль, Г. Спенсер). Эталоном научного знания для позитивизма является естествознание, методы которого автоматически переносятся на другие науки, в том числе социально-гуманитарные. Эти идеи позитивистской философии вполне объяснимы бурным развитием естественнонаучного знания в 19 – 20 веках, а также необоснованностью претензий классической философии стать «фундаментом» наук, систематизируя и методологически выверяя их содержание.

Так называемый «второй позитивизм» (эмпириокритицизм - Мах, Авенариус) претендовал на создание абсолютно новой философии, основанной на «естественном понятии о мире» и устраняющей такие «мнимые» проблемы, как соотношение бытия и мышления, субъекта и объекта. Внешнее и внутреннее (среда и Я) представляются здесь как неразрывно связанные, находящиеся в «принципиальной координации». Они составлены из однородных элементов мира (ощущений), которые в одной связи выступает как физические, в другой – как психические. Так же и содержание опыта описывается как нейтральное – ни материальное, ни идеальное, и представляет в конечном итоге поток ощущений. Эмпириокритицизм объявляет себя философией естествознания ХХ века.

Дальнейшее развитие позитивизма связано с формированием неопозитивизма (Б.Рассел, Дж. Мур и др.) и аналитической философии (основатель - Л. Витгенштейн), позднее, со становлением постпозитивизма – Т.Кун, К.Поппер, И. Лакатос и др.

Главной своей задачей неопозитивизм считает анализ логических и математических конструкций, лежащих в основе построения научного знания. Здесь разрабатываются фундаментальные принципы, на основе которых, по мнению неопозитивистов, и развивается  наука. Это:

-принцип верификации (необходимость сравнения положений науки с данными простого опыта),

-принцип конвенционализма (в основе принятия аналитических положений в научной теории лежат произвольные соглашения (конвенции) ученых, выбор подобных положений определяется их ясностью, полезностью, простотой и т.д.),

-принцип физикализма (все предложения в эмпирических науках, в конечном счете, должны допускать сведение к предложениям физики, поскольку все экспериментальные науки имеют общий базис – физику).

Аналитическая философия во главу угла ставит изучение языка (стихию языка), центральными проблемами здесь становятся понимание, смысл, коммуникация. Поскольку философия не дает нового знания, то её задача – осуществление анализа языковых и логических выражений, которые постоянно вводят в заблуждение исследователей. Начиная с работ Д.Мура, неопозитивизм сближается с аналитической философией  и переходит от анализа математических и логических структур к исследованию функционирования обыденного языка.

Аналитическая философия и постпозитивизм в своих рамках сформировали интересную и плодотворную философию науки[5]. Здесь приоритетным для исследования становится разработка анализа и динамики научного знания. Утверждается, что развитие науки есть процесс смены связанных между собой теорий, который обусловлен самими правилами исследования. Революции в науке, согласно идеям Куна, являются сменой господствующей парадигмы (общей научной картины мира), происходящей вследствие «взрыва» изнутри старой парадигмы. Основным критерием научности теории новая философия считает принцип её проверяемости (верифицируемость) и опровержимости (фальсифицируемость).