- •Миронов б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII-начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. – Спб., 2003. – т. 1. – с. 19-65.
- •Факторы территориальной экспансии
- •Принципы национальной политики
- •Результаты территориальной экспансии
- •Роль подвижной границы в истории россии и сша
- •Природные ресурсы: богатые или бедные?
- •Товарный состав внешней торговли России в XVII–начале XX в.
- •Влияние географического и демографического факторов на социальное и экономическое развитие
- •Итоги: да здравствуют российские просторы!
Результаты территориальной экспансии
Каковы были результаты территориальной экспансии для самой России? Они были неоднозначными. Рассмотрим сначала позитивные последствия. Вплоть до середины XVIII в. вся южная плодородная, черноземная половина Русской равнины представляла собой безлюдную степь – «дикое поле», крайне редко были заселены Заволжье и Сибирь, где вообще не было русских. Они сосредоточивались на Севере и в нечерноземной части Русской равнины, так как Казанское, Астраханское и Крымское ханства парализовали колонизационное движение на юг и восток. С середины XVI в., после победы над Казанским и Астраханским ханствами, начались массовые миграции, которые с разной интенсивностью в отдельные периоды продолжались до 1917 г. Во второй половине XVI–XVII в. основные потоки переселенцев направлялись в Черноземный центр, Камский край и Приуралье, благодаря чему центр русской населенности стал перемещаться с севера на юг, и процесс этот продолжился в XVIII–XIX вв. До начала XVIII в. 2/3 населения проживало в северной и лесной зонах, к концу XVIII в. благодаря переселениям с севера на юг большая часть населения стала проживать в более благоприятной для земледелия лесостепной и степной зонах, а к 1914 г. там сосредоточилось почти 2/3 населения Европейской России. Перемещение центра хозяйственной деятельности на юг чрезвычайно способствовало увеличению экономического потенциала страны, главным источником которого являлось сельское хозяйство.
Экспансия в южном направлении увеличивала не только общий земельный фонд, но и степень его использования, так как по мере передвижения границы на юг доля земли, пригодной для земледелия и скотоводства, возрастала. В северной зоне доля пашни и лугов даже в 1914 г. составляла всего 9%, в то время как в лесной зоне уже в 1696 г. – 25.6%, в лесостепной -54.8 и южной степной – 41.1%. Как видно из данных табл. 1.9, в XVIII-XIX вв. площадь пашни и лугов увеличивалась главным образом за счет Освоенных территорий лесостепной и степной зон. Благодаря экспансии и колонизации процент окультуренной земли с 1696 по 1887 г. повысился почти в 2 саза – с 24.4 до 45.9%.
К 1914 г. доля культурной площади возросла, по разным оценкам, от 2.1% до 6% и составила от 48% до 52%.5| И хотя Россия по-прежнему уступала по площади окультуренной земли большинству стран Западной Европы, где она составляла в конце XIX в. около 60–70%, исключая Норвегию, Швецию и Финляндию,52 достижение даже 48% освоения земельного фонда Европейской России стало возможным только вследствие увеличения территории в благоприятных для земледелия регионах.
К позитивным результатам экспансии следует отнести также плодотвор нос влияние на общественный быт России сословно-корпоративной организации и более развитой культуры, экономики, существовавших в инкорпорированных западных областях, в особенности в Прибалтике.
Негативные последствия экспансии были также весьма серьезными. Во-первых, под ее влиянием в народном сознании утвердилось убеждение об экстенсивном развитии как наиболее рациональной и эффективной форме ведения хозяйства, возникла вера в неистощимость природных ресурсов, ставшая парадигмой русского менталитета, и сформировалась психологии беззаботности И нерасчетливости в обращении с природными ресурсами и собственностью. В перспективе такие убеждения и такая психология вели к отставанию.
Во-вторых, территориальная экспансия затрудняла формирование хорошо Структурированной системы городов, которая бы могла наилучшим об разом обслуживать потребности народного хозяйства. Дело в том, что рациональные целостные системы городов, обладающие развитой иерархическойй структурой, могут занимать территорию не более сотни тысяч квадратных километров, В таких больших по территории странах, как Россия, США или Канада, невозможна рациональная единая система городов. Например, в США никогда и не пытались ее создать, там существует несколько региональных столиц, а национальная столица имеет лишь ограниченный набор политических функций.54 В России вопреки экономической целесообразности такую единую, централизованную систему городов правительство создавало искусственно по административным соображениям и из-за страха сепаратизма, Следует согласиться с теми, кто считает, что с точки зрения экономической инфраструктуры Россия – жертва своего огромного пространства.
В-третьих, новые территории не только открывали новые возможности, по и требовали значительных усилий и средств для обеспечения коммуни-каций, обороны и т. п. С одной стороны, это истощало центр, с другой стороны, выделенных средств всегда было мало, вследствие чего экспансия затрудняла создание инфраструктуры, адекватной потребностям страны, что до сих пор является слабым местом российской экономики.
В-четвертых, территориальная экспансия привела к тому, что Россия превратилась в многонациональную империю, а русские –в непривилегиро-нное национальное меньшинство; экспансия замедлила развитие единой российской нации.55 Финский, польский, балтийский и украинский регионы, выгодно используя огромный российский рынок, иностранный капитал, близость к Западу и экономические льготы, предоставленные центральным правительством, опережали в экономическом отношении обширную область русского заселения. По уровню грамотности русских опережали прибалтийские народы, поляки, евреи, финны, а также волжские и крымские татары, которые активно использовали письменность как средство сохранения своей Национальной идентичности. Нерусские были значительно шире, чем русские, представлены среди людей квалифицированных профессий. Жизненный уровень русских был одним из самых низких в империи. Наконец, в стране начиная с 1830 г. нерусские народы постоянно создавали политическую напряженность, поддерживали революционное движение, с которым национальные движения по большей части совпадали. Постоянная необходимость обеспечения безопасности, поддержания власти и общественного порядка тяжелым бременем ложилась на страну, прежде всего на русских, ограничивала возможности социального, экономического и политического развития центра страны и тем самым способствовала сохранению отсталости России.
Не следует, однако, преувеличивать трудности и недооценивать выигрыш от экспансии, как это делают некоторые исследователи, полагающие что «если бы за Уралом плескался океан, то, скорее всего, Россия уже давно бы была полноправным членом сообщества цивилизованных стран».56 В приведенной цитате содержится признание решающей роли демографического давления на экономические и культурные успехи наро-да. Давайте представим, что было бы с Россией, если бы она оставалась в границах 1646 г. Если бы все русские люди в 1897 г., которых насчитывалось 55.7 млн человек, оставались бы на территории европейской части страны в границах 1646 г., то к 1897 г. плотность населения здесь увеличилась бы примерно в 8 раз и составила бы около 14-16 человек на 1 км2, как в Англии и Франции в XI в., в Германии и других западноевропейских странах в XVII в. Такой плотности населения обычно соответствует трехпольная система земледелия без активного использовании удобрений.57 Между тем фактически в 1897 г. на территории в границах 1646 г. проживало 50 млн – всего на 11% меньше контрфактического рас-чета, а плотность населения составляла 12–14 человек на 1 км2. В целом же в европейской части страны без Финляндии фактическая плотность населения в 1897 г. была в два раза выше –24 человека на 1 км2, а применение удобрений в сельском хозяйстве конца XIX в. стало почти всеобщим явлением. Следовательно, территориальная экспансия приводила к увеличению плотности населения и не препятствовала экономическому развитию России, так как она инкорпорировала не только пустующие земли, но и густонаселенные районы с более развитой, чем на собственно русской территории, экономикой.
Следует заметить, что парадигма экстенсивности, с одной стороны, действительно задерживала переход к интенсивному хозяйству. Но, с другой стороны, экстенсивный путь развития экономики был неизбежным для России, более того – оптимальным. Интенсификация требует огромных затрат капитала и, если иметь в виду мировой опыт, как правило, происходит тогда, когда существует избыток труда, недостаток земли и достаток капитала. В России всегда был избыток земли и недостаток капитала, поэтому возникавший в отдельных районах избыток труда переливался в районы избытка земли и недостатка труда.
Капитал – это труд в превращенной форме, поэтому для его создания необходимо предварительное использование труда без непосредственного результата, во имя будущего дохода. Капитал предполагает накопление, сопряженное с принесением в жертву настоящей выгоды ради будущей. Надежда на будущий доход предполагает осознание идеи, что капитал, используемый в производстве, обладает способностью не только воспроизводить себя, но и давить некоторую прибыль. Идея накопления, предварительного использования труда ради получения прибыли В будущем отсутствовала в менталитете русского крестьянина. Отсюда мотив к накоплению у него был весьма слабым, что усугублялось недостатком бережливости и предусмотрительности, небрежным отношением к природным ресурсам и неуважением к собственности, не только чужой, но даже и своей. Если количество сельскохозяйственных орудий и скота принять за показатель склонности к накоплению, то оказывается, что того и другого крестьяне держали ровно столько, чтобы удовлетворить текущие потребности. В 1910 г., согласно данным первой и последней переписи сельскохозяйственного инвентаря, на 1 хозяйство приходилось 1.1 орудия вспашки (из них только 34% были усовершенствованными или железными, остальные деревянными) и 1.4 орудия рыхления почвы (из них лишь 5.4% были железными или усовершенствованными). Сельскохозяйственные машины использовались мало: 12.5% всех хозяйств применяли веялки, 4 – жатвенные машины, 3.1–молотилки, 1.5 – сеялки и 0.5% – сенокосилки.59 Машины имели главным образом вла дельцы земли на праве частной собственности. Но и среди них подавляющее большинство имело такие же орудия, как и крестьяне-общинники.60 С рабочим скотом тоже существовала напряженность: в Европейской России в 1870 г. на один крестьянский двор приходилось 1.3 рабочей лошади, в 1900 г. –0.92, в 1916 г. – 1.1 лошади.61
Подчеркнем, что парадигма экстенсивности утвердилась бы в сознании любого народа, если бы он находился в тех же условиях, что и русский парод. В соответствии с законом падающей производительности земли' (в современной трактовке, закон убывающей производительности любого переменного ресурса при прочих фиксированных) интенсивное произвол ство практикуется только там, где существует недостаток земли, и, наоборот, где налицо избыток земли, там господствует экстенсивное земледелие. Экономисты доказали, что «тщательность возделывания земли является одним из симптомов и следствий тех более тяжелых условий, которые земля начала требовать за любое увеличение получаемых с нее продуктом. Там, где принятию этой системы есть альтернатива, заключающаяся в получении требующегося обществу увеличения количества продовольствия с неосвоенных земель столь же хорошего качества, как те, которые уже возделаны, люди не предпринимают никаких попыток выжимать из земли количество продукта, хотя бы сколько-нибудь приближающееся к тому, что могут дать лучшие европейские методы земледелия. В таких местах землю эксплуатируют до той степени, при которой она приносит максимальную отдачу пропорционально затраченному труду, но не более того».63 Причина этого состоит в том, что издержки интенсивного земледелия гораздо выше, чем при более примитивной системе ведения хозяйства. Седовательно, экстенсивное земледелие при наличии запаса земель является наиболее рациональным способом ведения хозяйства. И оно в свое время встречалось всюду, где существовал свободный фонд земель, а и США, Канаде, Австралии и некоторых других странах оно наблюдалось и в XIX в., хотя фермеры приехали из Европы, где давно практиковалось интенсивное земледелие.
В России же дополнительным стимулом для экстенсивного хозяйства служило то, что границы страны расширялись в направлениях от менее плодо родных к более плодородным землям, на которых издержки производства были меньше, а производительность труда – выше, чем в районах старого заселения, В табл. 1.10 приведены данные о региональных издержках зернового производства при трехпольном севообороте без применения машин и удобрений, которые были получены в 1933–1937 гг. в ходе исторических экспериментов, в точности имитировавших земледелие наших предков в тот период, когда они применяли трехполье и не использовали удобрения.
Данные показывают зависимость издержек производства от природных условий в чистом виде для всего изучаемого периода, так как эти условия и XVIII-XX вв. практически не изменялись Сопоставление неизменных издержек производства с фактической урожайностью, которая со временем изменялась, позволяет статистически оценить региональные различия в производительности труда в динамике.
Как видим, на протяжении XVIII-начала XX в. производительность труда в районах земледельческой колонизации была в 2–4 раза выше, чем в районах старого заселения, несмотря на то что в последних удобрения стали понемногу входить в практику земледелия еще в XVI в., в течение XIX в. их применение там стало повсеместным, в то время как в районах колонизации удобрения начали использоваться лишь с конца XIX в. и в начале XX в. они еще не вошли прочно в сельскохозяйственный быт.
Таким образом, экстенсивный путь развития российского сельского хозяйства был оптимальным для России вплоть до начала XX в.: он не только поддерживал достаточно высокий жизненный уровень (так как крестьянство как до эмансипации, так и после нее в основном удовлетворяло свои потребности), но и создавал прочный запас ресурсов для будущего развития. К России вполне применима оценка, которую дал Ф. Бродель американской территории: «Американская бескрайность играла разные роли, говорила на разных языках. Она была тормозом, и она же была стимулятором, ограничением, но также и освободительницей».