Лев успенский. «1916 год»

Это большая и незаурядная работа — эпопея, еще не законченная, но уже представляющая огромный интерес для читателя, особенно в наши дни.

В романе даны с подлинным талантом и великолепным знанием материала картины жизни России в год накануне февраля и Октября, жизнь и быт буржуазно-дворянского общества, крестьянства, рабочего класса, фронт и тыл, работа партии большевиков, иностранная разведка в России, происки иностранного капитала, солдаты и офицеры. В романе даны царский двор, дума, первые русские авиаторы, знаменитый Ютландский морской бой, намечены контуры брусиловской эпопеи, которая, очевидно, должна занять большое место в дальнейшем течении романа. Все это объединено сложным, многоплановым сюжетом, который в представленных частях еще далеко не завершен.

Надо было бы предоставить возможность автору роман доработать, и в цельном виде роман следовало бы издать.

Роман писался задолго до этой войны, но многие темы, поднятые автором, очень актуальны. Тем не менее ряд вещей нуждается в исправлении и переработке.

1. Нельзя в нынешних условиях давать Ютландский бой под тем углом зрения, под каким его дает автор.

2. Автор слишком прямолинейно показывает некоторые сексуальные моменты. В интересах читателя все это нужно сделать скромнее, а в иных случаях и вовсе обойти.

3. В изображении Вырубовой и ее окружения автор незаметно для себя впадает в бульварщину, — надо найти другой тон и другие слова.

4. Автор, стремясь возможно натуральнее передать речь его героев и персонажей, злоупотребляет натуралистическим изображением картавости, грассирования, национальных акцентов. Автор не замечает, что таких людей у него немало и что искаженную речь, как бы умело и тонко это ни было сделано, трудно читать.

5. Роман местами растянут и стилистически не везде отработан, — его во многих частях можно сократить и вообще надо построже отредактировать.

Все эти недостатки ни в коей мере не играют решающей роли в этом выдающемся произведении, легко поддаются исправлению; важно обеспечить автору возможность работать.

1944

А. Черненко. «мужество»

Рассказы принадлежат к тому типу рассказов, что были широко распространены в первый период войны. Они полны доброго, благородного намерения, и действительно говорят о мужестве простых советских людей в войне. Но самих людей в рассказе нет — это абстрактные, общие носители мужественных поступков, лишенные характера, индивидуальности. Рассказы написаны крайне однообразным, штампованным языком. Даже удивительно, что они принадлежат Черненко — автору самобытному, с оригинальной биографией и уже немалым литературным опытом.

1944

А. Авдеенко. «человек, которого мы любим»

Автор поставил целью дать обобщенный, символический образ русского человека в современной Отечественной войне, образ русского советского солдата — Хлебушкина. Несомненно, отдельные обаятельные черты этого образа автор чувствует сердцем своим, но найти художественные средства для полноценного, живого, правдивого воплощения этого образа ему не удалось. Образ задуман и намечен как условно-символический, а манера изображения — реалистически-бытовая, натуралистическая: художественного единства, гармонии нет. Символ не вырастает из естественного развития самого характера, а навязывается: то это живой человек, некоторыми чертами своими напоминающий Платона Каратаева (а иногда Василия Теркина), то — вдруг — неоправданная аллегория. Для живого человека он слишком сусален, для символа слишком натуралистичен. Образы товарищей Хлебушкина, данные в такой же манере, и вовсе не развернуты, — все действуют, говорят не по естественной логике событий и естественному развитию характеров, а по авторскому произволу, он расставляет их так, как ему хочется, как он считает в данной ситуации наиболее удобным для выражения своего частного или общего замысла. А в результате, при отдельных художественных удачах, нет доверия автору, замысел остается художественно неоправданным, насильно навязывается.

При такой манере изображения наиболее удачны те места, где автор сам эмоционально взволнован. Субъективная окраска людей и явлений внушает доверие, когда она по-настоящему лирична, эмоционально приподнята. Поэтому автору много прощаешь в первых, наиболее удачных главах «На перекрестке», «Триумфальная арка», «Ночь перед штурмом», «У костра», — прощаешь и сусальность Хлебушкина, и отдельные стилистические неряшливости, потому что ждешь еще большего эмоционального подъема в связи с назревающими событиями. Но дальше эмоционально-лирическая струя пропадает, — изредка только нет-нет да и выглянет на поверхность, — начинается нагромождение внешне-описательных моментов, таких подробностей боя, которые знакомы нам по многим газетным очеркам, и среди них совсем уже фальшиво, аллегорично выглядит все моменты условно-символические.

Повесть расползается, делается скучной, она не имеет в смысле эмоциональном — кульминационного пункта и не имеет конца. По тому, как она начата, она не может и не должна здесь кончаться, но продолжать ее тоже неизвестно зачем — повесть распалась.

Язык повести тоже не выдержан: иногда он очень прост, душевно окрашен (автор находит вдруг замечательные подробности в изображении наружности, в жесте, в диалоге), а иногда этот язык ложнопатриотичен, банален или вдруг спускается до натуралистической грубости, до физиологизма, или бесцветен, как в любом газетном очерке.

Чувствуется, что писал талантливый человек, который сам не осознал (художественно не осознал) до конца свой замысел, не выносил его. И я бы советовал Авдеенко в таком виде повесть свою не издавать.

1944