Martin_Haydegger_NITsShE_tom_vtoroy

Когда мы здесь говорим об осмыслении природы ценностей в философии, мы имеем в виду исключительно метафизику Ницше. На рубеже нового столетия под именем «философии ценности», хотя и в более узком и школьном смысле слова, заявляет о себе направление в неокантианстве, связанное с именами Виндельбанда и Риккерта. Непреходящая заслуга этого направления заключается не в создании «философии ценности», а в определении той, вполне достойной в ту пору позиции, которая, противоборствуя напору естественно-научной «психологии» и «биологии» (а те ошибочно провозглашались подлинной и единственной «философией»), еще сохраняла и передавала далее остаток истинного знания о подлинной сущности философии. Однако эта «традиционная» в хорошем смысле позиция не давала «философии ценности» продумать мысль о ценности в ее метафизической сущности, то есть не давала по-настоящему серьезно подойти к нигилизму. Считалось, что ему можно воспрепятствовать путем возврата к философии Канта, хотя на самом деле это было лишь уступкой нигилизму и нежеланием смотреть в ту бездну, которая под ним таилась.

Если философия Ницше завершает развитие западноевропейской метафизики, если в этой философии мысль о ценности впервые глубже заявляет о себе, чем в плетущейся в хвосте «философии ценности», тогда эта самая мысль не может проникнуть в метафизику случайно и откуда-то со стороны. Вопрос о ее происхождении в метафизике в равной мере становится вопросом о сущности ценности и вопросом о сущности метафизики. Поскольку последняя достигает своего завершения, наш вопрос становится общим вопросом о том, что делает философию необходимой и что дает ей основание.

Итак, откуда же возникает мысль о ценности, откуда возникает то мышление, которое все вокруг оценивает в ракурсе какой-либо ценности, себя самое считает мерилом оценки и ставит перед собой задачу утверждения новых ценностей? Ницше сам ставит вопрос о возникновении этой мысли и сам же на него отвечает. Нам достаточно лишь вспомнить о ходе его рассуждений в 12 отрывке. В разделе под буквой В он четко ставит вопрос о том, откуда возникает вера в космологические ценности. Ответ гласит, что она возникает из воли человека утвердить для себя самого какую-либо ценность. Но как он может сделать это, если мир, в котором он живет, не имеет ценности, смысла и цели, не имеет единства и истины, если человек не может подчинить себя какому-либо «идеалу»? Заключительный раздел данного отрывка уже достаточно ясно показывает наличие внутренней связи между утверждением ценностей и волей к власти, но еще не дает четкого ее понимания. Мы вправе предположить, что Ницше на свой лад уже должен был прояснить ее природу, коль скоро в переоценку ценностей входит момент четкой осознанности совершаемого и, следовательно, знание о том, как все это к ним относится.

Каждый акт утверждения ценности, а также (и прежде всего) утверждения какойлибо новой ценности, благодаря которому происходит переоценка уже имеющихся ценностей, должен соотноситься с волей к власти. Об этой связи Ницше говорит в первом предложении 14 отрывка:

«Ценности и их изменение соотносятся с ростом власти того, кто эти ценности утверждает».

Всоответствии с уже данным определением сущности воли к власти «рост власти» означает не что иное, как возрастание власти в смысле сверхвластвования власти над собою. Однако в этом и заключается сущность власти. Следовательно, в данном предложении говорится о том, что ценности и их изменение (то есть полагание ценностей, будь то обесценение, переоценка или утверждение новых ценностей) каждый раз определяются из соответствующего вида воли к власти, которая, в свою очередь, определяет того, кто полагает эти ценности (то есть человека) в соответствующем виде его человеческого бытия. Ценности берут начало в полагании ценностей, а то соответствует воле к власти. Но в какой мере и почему воля к власти является ценностнополагающей? Что Ницше понимает под «ценностью»?

Ввесьма запутанной книге «Воля к власти» в отрывке под номером 715

42

представлена запись от 1888 г., дающая ответ на наш вопрос:

«Точка зрения „ценности" — это точка зрения условий сохранения и возрастания сложных структур с относительной продолжительностью жизни внутри процесса становления».

Согласно сказанному, «ценность» есть «точка зрения». «Ценность» есть даже «существенным образом» «точка зрения для...» (ср. n. 715). Мы еще не спрашиваем о том, для чего ценность является точкой зрения, мы вначале размышляем над тем, что «ценность» вообще есть «точка зрения», есть нечто такое, что, уловленное глазом, становится Центром перспективы для зрения, а именно для того зрения, которое к чему-то устремлено. Эта устремленность к чему-то есть расчет на нечто такое, что должно считаться с другим. Поэтому мы тотчас соотносим «ценность» со «сколько» и «столько», с количеством и числом, поэтому «ценности» (п. 710) соотносятся со «шкалой числа и меры». Остается только выяснить, с чем, в свою очередь, соотносится шкала возрастания и уменьшения.

Благодаря описанию ценности как «точки зрения» выявляется один важный момент для ницшевского понимания ценности: как точка зрения ценность полагается зрением и благодаря такому полаганию она применительно к устремленности к чему-либо становится «точкой», принадлежащей перспективе этой устремленности. Следовательно, ценности не представляют собой нечто заранее в себе наличное, чтобы при случае становиться и точками зрения. Ницше мыслит достаточно ясно и открыто и потому убедительно показывает, что точка зрения (Gesichtspunkt) «пунктируется» только через «пунктуацию» этого зрения. Значащее значимо не потому, что оно есть ценность в себе, но ценность есть ценность, потому что она значима. Она значима потому, что полагается как значимая, а таковой она полагается через устремленность к чему-то такому, что через эту устремленность приобретает характер того, с чем необходимо считаться и что поэтому является значимым.

Там, где появляется мысль о ценности, необходимо признать, что ценности «есть» лишь в соотнесении, равно как «объекты» существуют только для «субъекта». Говорить о «ценностях» в себе — значит или проявлять недомыслие, или опускаться до своего рода фальшивомонетничества, или делать и то, и другое сразу. По своей сущности «ценность»

— это «точка зрения». Точки зрения существуют только для зрения, которое намечает эти точки и ведет отсчет в соотнесении с ними.

Но что вместе с ценностью улавливается глазом как центр перспективы? Что приходится в каждом случае учитывать? На что прежде всего ориентирован этот учет? Ницше говорит: «Точка зрения „ценности" — это точка зрения условий сохранения и возрастания». Рассчитывая на что-либо, необходимо считаться с тем, от чего зависит сохранение и возрастание, с тем, что способствует этому сохранению или препятствует ему, что приводит к возрастанию или мешает ему, считаться с тем, что обусловливает. В соответствии с уже сказанным мы можем предположить, что под сохранением и возрастанием подразумевается сохранение и возрастание власти. Власть есть «нечто», как бы «вещь», с которой все связано, вещь, сохранение и возрастание которой зависит от определенных условий.

«Ценности» — это условия, с которыми власть как таковая должна считаться. Сущность воли к власти заключается в расчете на возрастание власти, на сверхвластвование тех или иных ступеней власти. «Ценности» в первую очередь являются условиями возрастания, которые воля к власти не теряет из виду. Воля к власти как сверхвластвование над самой собой никогда не предстает как некое бездействие.

В метафизике Ницше «воля к власти» — это более полное по смыслу наименование, пришедшее на смену избитому и пустому «становлению». Поэтому он говорит: «Точка зрения „ценности" — это точка зрения условий сохранения и возрастания... внутри процесса становления». Однако в сущностном определении ценности как условия еще остается неясным, что же именно обусловливают эти ценности,

43

какую вещь они делают «вещью», при условии что здесь слово «вещь» мы употребляем в самом широком смысле как «нечто», не заставляющее нас думать об осязаемых вещах и предметах. Ценности обусловливают волю к власти. Да, это так, но воля к власти как основная особенность «действительного» не есть нечто простое по своей сущности, о чем, собственно, говорит уже само это выражение. Ницше не случайно отмечает, что «ценность» является принятым в расчет «условием сохранения и возрастания». В сфере действительного с одинаковой необходимостью говорится о сохранении и возрастании, ибо для того чтобы воля к власти как сверхвластвование могла перейти какую-либо ступень, необходимо не только достижение этой ступени, но и ее внутреннее удержание, даже властное утверждение, ибо в противном случае сверх-властвование не сможет быть сверх-властвованием. Только то, что уже имеет в себе прочность и постоянство, может «думать» о возрастании. Чтобы на эту ступень можно было стать, она сначала должна утвердиться в себе самой.

Поэтому для действительного, обладающего особенностью воли к власти, необходимо наличие таких ценностей, которые обеспечивают ему устойчивость в его постоянстве. Однако в то же время необходимо наличие таких условий, которые дают возможность выхода за свои пределы, возвышения этого действительного (живого), необходимы ценности как условия возрастания.

Таким образом, воля к власти в соответствии со своей глубинной сущностью должна постоянно и прежде всего полагать ценности сохранения и ценности возрастания. Она должна устремлять свой взор в соответствии с этими двумя попеременно взаимносоотносящимися ракурсами и, высматривая именно таким образом, проставлять точки зрения, то есть полагать ценности. К утверждению ценностей принадлежит это изсмотрение на точки зрения. Характерное для воли к власти вы-сматривание и просматривание Ницше называет ее «перспективной» особенностью. Таким образом, в себе воля к власти есть нацеленность на получение еще большей власти; нацеленность-на есть присущий воле к власти ракурс смотрения и просматривания, то есть пер-спектива. Поэтому в 12 отрывке, который является для нас путеводной нитью (в заключительном разделе) Ницше говорит о том, что «все эти ценности, просчитываемые психологически, суть результаты определенных утилитарных перспектив». Мы также можем сказать, что все эти ценности как ценности есть определенные точки зрения, свойственные определенным ракурсам определенной воли к власти. Однако поскольку всякое действительное действительно благодаря основной особенности воли к власти, каждому отдельному сущему принадлежит та или иная «перспектива». Сущее как таковое перспективно. То, что означает действительность, определяется из ее перспективного характера, и только с постоянным учетом этого момента в метафизике Ницше может мыслиться собственно «сущее».

Говоря о перспективном характере сущего, Ницше выражает только то, что со времен Лейбница составляло скрытую основную черту метафизики.

Как известно, согласно Лейбницу всякое сущее определяется через perceptio и appetitus, через представляющий напор, имеющий своей целью пред-ставить целое сущего и быть только и единственно в этом representatio и как это representatio. В каждом случае для этого представления характерно то, что Лейбниц называет point de vue, точкой зрения. Так же говорит и Ницше. С его точки зрения «перспективизм» (перспективное строение сущего) есть то, «в силу чего всякий центр силы — не только человек - конструирует из себя весь остальной мир, то есть меряет его своей силой, осязает, формирует...» (n. 636; 1888 г. Ср. XIV, 13; 1884-1885 гг.: «Если мы захотим выйти из мира перспективы, мы погибнем»).

Однако Лейбниц не осмысляет эти точки зрения как ценности: мысль о ценности еще не так существенна и категорична, чтобы ценности как точки зрения могли осмысляться в контексте перспективы.

Действительное, определенное в его действительности через волю к власти, в

44

каждом случае представляет собой переплетение перспектив и ценностных полаганий, являет собой «сложное» образование, и это происходит потому, что сама воля к власти есть сложная сущность. Полезно еще раз вспомнить о сложном единстве ее сущности.

Если сущность воли к власти есть приумножение власти, если поэтому власть властвует как сверхвластвование, тогда ее составу принадлежит нечто такое, что преодолевается как соответствующая властная ступень, а также то, что осуществляет это преодоление. Преодолеваемое может быть таковым только в том случае, если оно оказывает сопротивление и является тем постоянным и устойчивым, что себя удерживает и сохраняет. Преодолевающее же, напротив, нуждается в способности выйти за свои пределы на более высокую ступень власти, оно требует возможности возрастания. Сущность сверхвластвования заключается в необходимом переплетении сохранения и возрастания. Сама сущность власти есть нечто сложное. Действительное, получившее такое определение, в одно и то же время есть нечто постоянное и непостоянное, и поэтому Ницше говорит: «Точка зрения „ценности" — это точка зрения условии сохранения и возрастания сложных структур с относительной продолжительностью жизни внутри процесса становления». В этих структурах накапливаются порождения воли к власти, сущность которой заключается в способности властвовать и повелевать. Поэтому Ницше также лаконично называет эти структуры «структурами господства» или «господствующими центрами» (n. 715):

«„Ценность" есть в сущности точка зрения роста или умаления этих господствующих центров».

В этом определении выражается та мысль, что ценности как условия возрастания и сохранения постоянно соотносятся со «становлением» в смысле роста и распада власти. Ценности ни в каком отношении не представляют собой нечто существующее «для себя», которое впоследствии по случаю соотносится с волей к власти. Они есть то, что они есть (а именно условия) только как обусловливающие и таким образом полагаемые самой волей

квласти осуществления ее самой. Так они дают меру для оценки количества власти упомянутой господствующей структуры и для направления этой оценки в сторону увеличения или уменьшения. Когда в заключительном разделе 12 отрывка Ницше говорит о том, что ценности «суть результаты определенных утилитарных перспектив, направленных на поддержание и возрастание структуры человеческого господства», польза и полезность понимаются здесь только в отношении к власти. «Ценность» есть реальная практическая польза, но здесь «пользу» надо отождествить с условием сохранения власти, то есть в то же время с условием ее возрастания. По своей сути ценности являются условиями, и поэтому никогда не выступают как нечто безусловное.

Ценность суть условия «господствующих структур» внутри становления, то есть действительности в целом, основной отличительной особенностью которой является воля

квласти. Эти господствующие структуры представляют собой формы воли к власти. Часто Ницше называет «ценностями» не только условия возникновения этих господствующих структур, но и сами структуры, и делает это не без основания. Наука и искусство, государство, религия и культура действительны как ценности, поскольку они являются теми условиями, в силу которых совершается порядок становления как чего-то единственно истинного. Со своей стороны, эти ценности как структуры власти снова полагают определенные условия своего собственного постоянства и развития. Однако само становление, то есть действительное в целом, «не имеет никакой ценности», и это становится ясно из только что приведенного сущностного определения ценности, так как вне сущего в целом больше нет ничего, что могло бы быть для него условием. Отсутствует то, с чем можно было бы его (становление в целом) соразмерять. «Общая ценность мира не поддается оценке, следовательно, философский пессимизм надо отнести

кчислу явлений комического свойства» (n. 708; 1887-1888).

Когда Ницше говорит, что сущее в целом «не имеет никакой ценности», он вовсе не хочет пренебрежительно отозваться об этом мире. Он лишь хочет, чтобы никакая

45

оценка целого не применялась к нему, потому что она является непониманием его сущности. Тезис о том, что сущее в целом не имеет никакой ценности (продуманный в смысле метафизики воли к власти) является резким отрицанием веры в то, что «ценности» существуют как нечто в себе, возвышаясь над сущим в целом и являясь значимым для него. Мысль о том, что сущее в целом бес-ценно (wert-los) означает, что оно находится вне всякой оценки, потому что такая оценка достигает только одного: делает зависимым целое и безусловное этого сущего от частей и условий, которые есть то, что они есть только из целого. Становящийся мир как воля к власти есть без-условное. Условия, то есть точки зрения сохранения и возрастания того или иного количества власти, а вместе с ними и ценности — все это существует только внутри становления, существует в соотношении с отдельными властными структурами, через которые и для которых они и полагаются. Но в таком случае Ценности возникают из воли к власти? Да, но мы снова впадем в ошибку, если решим, что ценности существуют как нечто, находящееся «рядом» с волей к власти, что прежде всего существует воля, которая потом вдобавок полагает некие «ценности», при случае ею и используемые. Ценности как условия сохранения и возрастания власти существуют только как нечто обусловленное единым безусловным, волей к власти. Ценности по существу есть обусловленные условия.

Однако, по-видимому, ценности могут только тогда быть условиями воли к власти, когда они сами обладают характером власти и таким образом представляют определенные количества власти в расчете на ее возрастание из осознанного осуществления этой воли. Поэтому ценности как условия возрастания и сохранения власти принципиальным образом соотнесены с человеком. Как точки зрения они вовлечены в человеческую перспективу. Поэтому Ницше говорит: «Ценность есть наивысшее количество власти, которое человек может себе усвоить,— человек, а не человечество! Человечество, несомненно, скорее средство, чем цель. Речь идет о типе: человечество просто материал для опыта, огромный излишек неудавшегося: поле обломков» (n. 713; 1888).

В каждом случае ценность предстает как определенное количество власти, утвержденное и определенное волей к власти.

Воля к власти и утверждение ценности есть одно и то же, поскольку воля к власти ориентирует себя в ракурсе сохранения и возрастания, и, таким образом, утверждение ценности нельзя представлять как нечто отличное от воли к власти, что впоследствии якобы можно свести к этой воле. Разъясняя сущность ценности и природу ее утверждения, мы лишь характеризуем волю к власти. Однако на вопрос о происхождении мысли о ценности и сущности ценности ни в коем случае нельзя ответить одним только уяснением внутренней принадлежности ценностного утверждения воли к власти. Этот вопрос возвращает к другому, а именно к вопросу о происхождении сущности воли к власти. Почему эта воля является в себе ценностно-полагающей? Почему вместе с мыслью о воле к власти в метафизике начинает господствовать и мысль о ценности? Как и почему метафизика становится метафизикой воли к власти?

Субъективность в ницшевском истолковании истории

Для того чтобы уяснить всю значимость этих вопросов, мы должны поразмыслить над тем, что означает господство мысли о ценности в метафизике. Прежде всего оно дает понять, что задачу будущей метафизики Ницше понимает как переоценку всех ценностей. В то же время без дальнейшего рассуждения и обоснования предполагается как нечто само собой разумеющееся, что вся прежняя метафизика, исторически предшествовавшая воле к власти, являлась, хотя и невыраженным образом, метафизикой воли к власти. Всю западноевропейскую философию Ницше понимает как мышление, осуществляющееся в контексте ценностей, как их акцентирование, то есть как ценностное полагание. Бытие, сущесть сущего, истолковывается как воля к власти. Неожиданным образом, причем вполне убедительным для каждого, во всех сочинениях и записях Ницше история

46

предстает как история метафизики, рассмотренная в свете мысли о ценностях.

Мы склонны не замечать этого факта или воспринимать такое истолкование истории метафизики как тот взгляд на историю философии, который просто был этому философу ближе всяких других. При таком подходе мы получаем лишь еще один взгляд на историю и не более того. Так, например, в XIX и XX вв. ученая историография излагала историю философии то в горизонте философии Канта или Гегеля, то в горизонте философии Средних веков, однако чаще в таком горизонте, который, смешивая самые разные философские учения, создал видимость некоей всеохватности и общезначимости, изгоняющую из истории мышления всякую загадку.

Тот факт, что Ницше истолковывает историю метафизики в горизонте воли к власти, вытекает из его метафизического мышления и ни в коем случае не является одним лишь (с исторической точки зрения) последующим привнесением его собственных «взглядов» в учения более ранних мыслителей. Скорее дело обстоит так, что метафизика воли к власти, переоценивая всю прежнюю метафизику, заранее определяет последнюю в смысле установления ценности и мысли о ценности. Все разбирательство совершается на основе четко выраженного истолкования, не предполагающего никаких разъяснений. Метафизика воли к власти не исчерпывается тем, что на смену прежним ценностям приходят новые: все, что прежде в метафизике было продумано и высказано о сущем как таковом в его целом, она представляет в свете мысли о ценности, так как даже сущность истории она определяет по-новому, что мы и постигаем из ницшевского учения о вечном возвращении того же самого и его глубочайшей связи с волей к власти. Тот или иной вид истории (Historie) всегда является лишь следствием уже утвержденного сущностного определения истории (Geschichte).

Поэтому Ницше и говорит о единстве, цельности, истине как о «высших ценностях», причем говорит так, словно все это является совершенно очевидным. Тот факт, что эти «ценности» должны быть,— не просто последующее толкование Ницше: это первый решающий шаг в самой «переоценке», ибо, основательно поразмыслив, мы должны признать, что совершенная Ницше переоценка состоит не в том, что он на место прежних высших ценностей ставит, новые, а в том, что само «бытие», «цель», «истину» он уже понимает как ценности и только как ценности. По существу, его «пере-оценка» является переосмыслением всех определений сущего в ракурсе ценности. В 12 отрывке «цель», «единство», «целостность», «истину», «бытие» он называет «категориями разума». Таковы они, во всяком случае, для Канта и Фихте, Шеллинга и Гегеля. Также и для Аристотеля, и прежде всего для него, определения сущего как такового являются категориями, хотя и не «категориями разума», если мы имеем в виду, что здесь «разум» (как у Канта и в немецком идеализме) понимается как сущность субъективности. Итак, когда Ницше говорит об определениях сущего, которые он познает как «космологические ценности», в его словах слышится метафизическое истолкование определений бытия сущего как категорий разума, характерное для Нового времени. Однако у Ницше это истолкование претерпевает дальнейшее изменение, в результате чего упомянутые категории предстают как высшие ценности. Это истолкование определения бытия сущего, берущее свое начало в Новейшем времени и в последней метафизике, возвращается в греческую философию, потому что вся история западноевропейской метафизики предстает как история утверждения ценностей. В результате более ранние основные метафизические позиции получают слово, не отвечающее их собственной истине: они говорят языком философии воли к власти, понятой как утверждение ценностей.

Если к тому же мы примем во внимание сущностную взаимосвязь утверждения ценностей и воли к власти, тогда нам станет ясно, что ницшевское истолкование всей метафизики в контексте мысли о ценности коренится в ключевом определении сущего в целом как воли к власти. Эта формула является основной в метафизике Ницше. Кант и Гегель, Лейбниц и Декарт, средневековые мыслители, а также мыслители периода эллинизма, греческие философы Аристотель и Платон, Парменид и Гераклит — все они

47

просто ничего не знали о воле к власти как основной особенности сущего. Поэтому когда Ницше воспринимает метафизику как таковую и всю ее историю в контексте утверждения ценностей, он тем самым наделяет эту историю односторонней перспективой, и направляемое ею историческое рассмотрение становится неверным.

Но разве существует какое-либо всестороннее рассмотрение истории, которое было бы лишено всякой односторонности? Разве не должна любая современность воспринимать и истолковывать прошедшее именно в своем горизонте? Разве ее историческое познание не становится тем «живее», чем решительнее горизонт тот или иной эпохи оказывает свое направляющее влияние? Разве сам Ницше в одном из своих ранних сочинений, а именно во втором отрывке «Несвоевременных размышлений» («О пользе и вреде истории для жизни») не призывал со всей настойчивостью к тому, чтобы история служила «жизни», разве не утверждал, что это станет возможным только в том случае, когда история освободится от мнимой исторической «объективности в себе»?

Если дело обстоит именно так, тогда наши слова о том, что Ницше истолковывает историю метафизики в ракурсе своей собственной постановки вопроса как историю ценностного полагания, вряд ли вызовут какие-либо возражения и опасения, потому что они только подтверждают подлинность его исторического мышления. Быть может, благодаря ницшевскому истолкованию метафизики в контексте мысли о ценности прежняя метафизика даже «понимается лучше», чем она понимала и когда-либо могла понять самое себя, потому что данное истолкование впервые дает ей возможность сказать то, что она хотела сказать, но еще не могла. Если бы так и было на самом деле, тогда ницшевское понимание категорий разума как высших ценностей, и вообще как «ценностей», являлось бы не искажением исторической действительности, а наделением прежних метафизических ценностей возможностью обрести свое подлинно творческое содержание или же обогатить его. Если бы основание для ницшевского понимания метафизики, если бы его истолкование сущего в целом как воли к власти находились исключительно в орбите прежнего метафизического мышления, основную мысль которого они домысливали бы до конца, тогда та «картина истории», которую имеет в виду Ницше, во всех отношениях предстала бы оправданной, а также единственно возможной и необходимой. Но в таком случае больше не было бы возможности уклониться от мысли, что история западноевропейского мышления развивается как обесценение высших ценностей и что в соответствии с этим оничтожествлением (Nichtigwerden) ценностей и крушением целей должен утверждаться и формироваться «нигилизм».

Из таких соображений вытекает одно: указание на то, что Ницше как бы задним числом навязывает свою собственную метафизическую позицию (воля к власти как основная черта сущего, утверждение ценностей, происхождение этого утверждения из воли к власти) прежней истории метафизики, нельзя использовать как повод для того, чтобы обвинить философа в искажении исторической картины или даже в неправомерности его обращения к мысли о ценности. Даже если мы вынуждены признать, что ницшевское истолкование метафизики не вбирает в себя всего того, чему учит более ранняя метафизика, это признание требует такого обоснования, которое выходит за пределы одного только исторического подтверждения отличия метафизики Ницше от более ранней метафизики.

Надо доказать, что ранней метафизике мысль о ценности была чуждой и должна была оставаться таковой, потому что эта метафизика еще не могла осмыслять сущее как волю к власти. Если мы сумеем это доказать, мы непременно затронем более глубокую причину возникновения мысли о ценности, потому что исчезнет видимость того, что во все времена метафизика мыслила сущее по образцу ценностного полагания. Если бы мы показали, в какой мере толкование сущего как воли к власти возможно лишь в контексте основной метафизической позиции, характерной для Нового времени, тогда в вопросе о происхождении мысли о ценности мы пришли бы к одному важному соображению, а

48

именно к тому, что Ницше еще не дает и не может дать ответа на вопрос об этом происхождении.

Ссылка на второй раздел 12 отрывка, в котором Ницше рассматривает происхождение нашей веры в прежние высшие ценности, не дает нам возможности продвинуться вперед, так как данное рассмотрение уже предполагает, что утверждение ценностей берет начало в воле к власти. Эту волю он воспринимает как последний факт, к которому мы нисходим. Однако то, что для Ницше является бесспорным, для нас превращается в вопрос, а потому и его дедукция мысли о ценности с нашей точки зрения все еще заслуживает рассмотрения.

Ницше на свой лад лишь показывает, что ценности по своей сути представляют собой условия воли к власти, которые эта воля полагает себе самой для своего сохранения

ивозрастания, то есть для сущностного свершения власти. Утверждение ценности является неотъемлемым компонентом воли к власти. Но что касается самой воли: откуда берется проект сущего в целом, который показывает это сущее именно как волю к власти?

Только задав этот вопрос, мы начинаем размышлять над происхождением ценностного полагания в метафизике.

Но когда мы начинаем доказывать, что до Ницше метафизика толковала сущее не как волю к власти и, следовательно, мысль о ценности была ей чуждой, мы сталкиваемся с теми же самыми опасениями, которые высказывались по отношению к ницшевскому истолкованию истории. Дело в том, что предыдущее мышление нам тоже приходится рассматривать и истолковывать в горизонте определенного, а именно нашего собственного мышления. Так же как Ницше и Гегель, мы не можем выйти за пределы своей истории и «эпохи» и, утвердившись на некоем возвышении, рассматривать бывшее в себе, не впадая в зависимость от какой-то определенной и, следовательно, неизбежно односторонней оптики. Для нас имеет силу то же самое, что имеет силу для Ницше и Гегеля, и вдобавок в своей постановке вопроса горизонт нашего мышления, наверное, даже не обладает той глубиной и тем более величием, которое отличает этих мыслителей, так что в лучшем случае наше истолкование истории остается где-то позади уже сделанных.

Размышляя таким образом, мы входим в круг подлинных решений. Вопрос об истинности «исторической картины» перетекает в вопрос об исторической правильности

иточности использования и толкования источников. Он затрагивает вопрос об истине исторического местоположения и заключенного в нем отношения к истории. Если европейский нигилизм не является лишь каким-то одним историческим движением среди прочих, если он представляет собой основное движение нашей истории, тогда истолкование нигилизма и отношение к нему зависят от того, каким образом и откуда определяется историчность человеческого вот-бытия.

Размышляя над этим вопросом, можно идти различными путями. Мы выбираем тот, который определяется задачей данной лекции. Прежде чем разрабатывать «историю философии», мы следуем ходу исторического размышления, и, быть может, этот ход сделает ее просто излишней. Путь, которым мы вынуждены идти, ведет нас (независимо от того, насколько он оказывается успешным или неуспешным в деталях) в направлении подтверждения того факта, что до Ницше мысль о ценности была чуждой метафизике и должна была быть таковой, но в то же время появление этой мысли подготавливалось метафизикой в эпохи, предшествовавшие Ницше. Ни перед этим ходом, ни после него нет нужды высчитывать, насколько мы, совершая этот исторический ход, тонем в одном только прошедшем или пытаемся сосредоточиться на одном лишь будущем — в этом нет нужды лишь при одном условии: если мы действительно идем. Тем не менее на этом пути нам не раз может встретиться препятствие, вытекающее из уже упомянутых опасений, а именно из мысли о том, что всякое рассмотрение истории определяется настоящим, соотносится с ним и, таким образом, оказывается «относительным», никогда, следовательно, не становится «объективным» и постоянно грешит «субъективизмом»; что

49

нам надо смириться с этой субъективностью и потом постараться изо всех сил сделать добродетель из этой нужды в так называемой «реальности», а довольство упомянутой субъективностью поставить в заслугу тому, кто все прошедшее ставит на службу тому или иному настоящему.

Однако для того чтобы история метафизики (как ее еще предстоит постигнуть) должным образом противостала ницшевскому ее пониманию, нам надо сначала, основываясь на уже сказанном, представить его толкование этой истории в понятном для нас виде. До сих пор мы знаем только одно: для Ницше полагание ценностей имеет свою основу и необходимость в воле к власти, и таким образом, согласно Ницше, уже в самом первом полагании прежних высших ценностей, то есть в начале метафизики, определенная форма воли к власти должна была являться мерилом. Своеобразие первого полагания высших ценностей в том, что, согласно Ницше, такие ценности, как «цель», «единство», «истина» ошибочно «проецировались» в «сущность вещей». Как дело дошло до такой проекции? В контексте ницшевского истолкования истории этот вопрос звучит так: какая форма воли к власти была здесь задействована?

Ницшевское «моральное» истолкование метафизики

Если «истина», то есть истинное и действительное, перемещается и возносится в некий мир в себе, тогда подлинно сущее предстает как то, чему должна подчиниться вся человеческая жизнь. Истинное предстает как в себе должное и желанное. В таком случае человеческая жизнь лишь тогда на что-то годится, лишь в том случае определяется настоящими добродетелями, если эти добродетели влекут только к тому, чтобы осуществить это желанное и должное (и наделяют способностями для этого), чтобы следовать ему и таким образом подчинить себя «идеалам».

Человек, который отрекается от себя во имя этих идеалов и старательно стремится их достичь, является человеком добродетельным, в своем роде добротным, то есть «добрым человеком». С точки зрения Ницше это означает, что человек, который желает сделать из себя такого «доброго человека», воздвигает над собой некие сверхчувственные идеалы, предлагающие ему то, чему он может подчиниться, дабы в осуществлении этих идеалов обеспечить себя самого жизненной целью.

Воля, которая волит этого «доброго человека», есть воля к подчинению идеалам как чему-то такому, что существует в самом себе и над чем человек больше не имеет никакой власти. Воля, которая волит «доброго человека» и его идеалы, есть воля к власти этих идеалов и тем самым воля к бессилию человека. Воля, которая волит доброго человека, хотя и является волей к власти, однако она выступает в форме бессилия на власть со стороны человека. В результате этого бессилия к власти, проявляемого с его стороны, прежние высшие ценности проецируются в область сверхчувственного и возносятся в мир «в себе» как мир единственно истинный. Воля, которая волит «доброго человека» и в этом смысле волит «добро», есть «моральная» воля.

Под моралью Ницше почти всегда понимает систему таких ценностных полаганий, в которых сверхчувственный мир утверждается как желанный и определяющий меру. «Мораль» Ницше всегда понимает «метафизически», то есть с учетом того, что в ней принимается решение о сущем в целом. Это происходит в платонизме благодаря разделению этого сущего на два мира: сверхчувственный мир идеалов, должного, истинного в себе и чувственный мир собственного усилия и подчинения себя чему-то в себе действительному, которое, будучи безусловным, обусловливает все вокруг. Поэтому Ницше говорит: «Таким образом, в истории морали находит выражение воля к власти, с помощью которой то рабы и угнетенные, то неудачники и страдающие от самих себя, то натуры посредственные пытаются утвердить наиболее благоприятные для них суждения о ценности» (n. 400).

Этому отрывку вторит другой:

50