Тема 13. Строение личности

ны определять, что имеем в виду, когда употребляем тот или иной термин, иначе мы будет говорить на непонятном языке; и психология особенно страдает от этого. Когда в повседневной жизни человек говорит о «чув­ствах», возможно, порой он подразумевает нечто совсем иное, чем кто-то другой, говорящий о «чувствах». Некоторые психологи, пользующиеся по­нятием чувства, определяют его как расстройство мыслей. «Чувство есть не что иное, как незавершенная мысль», — таково определение, принадле­жащее одному хорошо известному психологу. Однако чувство подлинно, реально, это некая функция, и посему ему соответствует определенное сло­во. Сознание всегда инстинктивно находит слова для обозначения реально существующих вещей. Лишь психологи изобретают наименования для не­существующих вещей.

Последняя функция — интуиция — представляется весьма таинст­венной. Про меня самого, как известно, говорят, что я «большой мистик». Да, из таких вещей и состоит мой мистицизм! Интуиция — это функция, с помощью которой можно видеть то, что происходит «за углом», что, соб­ственно говоря, невозможно; но кто-то как будто делает это за вас, и вы ему доверяете. Если жить обычной жизнью в своих четырех стенах, делать ру­тинную повседневную работу, то интуиция может и не понадобиться. Но оказавшись на бирже или, скажем, где-нибудь в Центральной Африке, вы, наряду со всем другим, вынуждены полагаться на свое чутье. Вы, конечно же, будете не в силах точно рассчитать, кто вас там поджидает в зарослях, т.е. там «за углом», — тигр или носорог, — однако у вас возникает пред­чувствие, которое, быть может, спасет вам жизнь. Поэтому люди, живущие в естественных условиях, активно пользуются интуицией; точно так же интуиция необходима разного рода первопроходцам, с риском для жизни отправляющимся в неведомые дали. Не обойтись без нее изобретателям и судьям. И оказавшись в неожиданной ситуации, не имея устоявшихся по­нятий и ценностей, вы тоже будете вынуждены положиться на свой интуи­тивный дар.

Хоть я и старался как можно обстоятельнее описать эту функцию, мне это, кажется, не удалось. Итак, я утверждаю, что интуиция является особым типом восприятия, идущим не прямо от ощущения, а от бессозна­тельного, — и дальше этого не иду, отдавая себе отчет в том, что «не знаю, как она работает». Мне не известно, что происходит, когда человек знает то, чего он, в принципе, знать не может. Мне не известно, как у него это полу­чается, но факт остается фактом — он знает и может использовать это зна­ние. Существуют пророческие сны, телепатические феномены и много дру­гих проявлений интуиции. Я был свидетелем многих явлений подобного рода и убежден в подлинности их существования. Они наблюдаются у при­митивных народов. Обнаружить их можно где угодно, принимая во внима­ние подсознательное восприятие, например, когда ощущение столь слабо, что сознание просто не может его уловить. В случае криптомнезии, напри­мер, в один прекрасный момент из мрака бессознательного в сознание вне-

^{Юнг К, [Структура души]}

₄₅₇

запно вторгается и не дает покоя какое-то слово. Немцы называют это Em-fall, т.е. нечто такое, что свалилось на голову неведомо откуда. Порой это похоже на откровение. На самом деле интуиция вполне естественна, это совершенно нормальное явление. Она необходима для того, чтобы воссоз­дать ту реальность, которую мы не способны ни почувствовать, ни помыс­лить, ни ощутить. Относительно прошлого и будущего можно сказать, что первое уже не реально, а второе еще не реально. Поэтому мы должны быть благодарны небесам за то, что имеем такую функцию, которая проливает свет на то, что скрывается «за углом». Врачам, которых профессиональный долг нередко ставит перед совсем неожиданной ситуацией, тоже никак не обойтись без интуиции. Своим верным диагнозом мы нередко бываем обязаны этой «мистической» функции.

Обычно психологические функции контролируются волей, по край­ней мере, нам хотелось бы, чтобы это было так, поскольку нас страшит все, что совершается произвольно. Если функции под контролем, их мож­но подавлять, подвергать отбору, усиливать, исходя из своих намерений или интенций, как это принято называть. Однако порой они все же вы­ходят из-под контроля — думают за нас, чувствуют за нас, — да так, что чаще всего мы ничего не можем с этим поделать. Или же они вообще действуют на бессознательном уровне, а вы не подозреваете, что они на­творили, хотя не исключено, что когда-нибудь вы еще столкнетесь с пло­дами этих бессознательных переживаний. Когда-нибудь вам скажут, что вы якобы были очень озлоблены или возмущены и потому, дескать, вели себя так-то и так. Вам, пожалуй, и невдомек, что вас обуревали все эти чувства, но тем не менее, скорее всего, так оно и было. Таким психоло­гическим функциям, как чувство, присуща своя специфическая энергия. Вы не можете просто избавиться ни от чувства, ни от мысли, ни от ка­кой бы то ни было другой из описанных функций. Никто не в состоя­нии сказать: «Я не буду думать», — ибо думать все равно придется. Точ­но так же никто не вправе сказать: «Я не буду испытывать чувства» — чувствовать так или иначе придется по той причине, что специфическая энергия, присущая в данном случае чувству, не может быть передана другой функции души.

Бесспорно, имеются приоритеты. Люди с развитым сознанием пред­почитают думать, они приспосабливаются к реальности посредством мыс­лей. Другие — те, у кого лучше развита функция чувств, — весьма общи­тельны и ценностно ориентированы; к тому же они подлинные артисты, со­здающие специфический чувственный настрой и в нем живущие. Люди с чутким восприятием внешней реальности опираются главным образом на свои ощущения. Под влиянием доминирующей функции складывается индивидуальный психологический тип. Если, например, человек пользует­ся преимущественно интеллектом, мы можем безошибочно судить о том, к какому типу он относится; отсюда же можно сделать вывод о состоянии его чувств. Когда мышление является высшей или доминирующей функцией,

₄₅₈