Глава 2 россия в «эпоху дворцовых переворотов»

Проблема престолонаследия в послепетровское время. — Особенно¬сти послепетровской системы власти. Государство и формирование дворянского сословия. — Экономическая политика елизаветинского царствования.

«Эпохой дворцовых переворотов» в историографии традицион¬но называлось время с 1725 (смерть Петра I) до лета 1762 г. (вступление на престол Екатерины II), когда проблема преем¬ственности власти решалась с помощью насилия, штыками гвар¬дейцев. 28 яйваря 1725 г., в ночь смерти Петра I, гвардейцы по наущению А. Д. Меншикова и других сторонников вдовы царя Екатерины окружили Зимний дворец и вынудили собравшихся высших сановников государства провозгласить императрицей Ека¬терину I. В феврале 1730 г. гвардейцы выступили на стороне толь¬ко что избранной императрицы Анны Ивановны, и она уничтожи¬ла «кондиции», ограничивавшие ее власть. В ноябре 1740 г. регент империи герцог Бирон был свергнут в результате переворота, ор¬ганизованного фельдмаршалом Б. X. Минихом и гвардейцами. Спустя год новый дворцовый переворот привел на престол дочь Петра I Елизавету Петровну, которую в Зимний дворец внесли на плечах гвардейские солдаты. Наконец, в июне 1762 г. Екатерина II также была возведена на престол гвардейцами, которые свергли императора Петра III.

В послепетровский период в целом нет оснований говорить о подрыве престижа самодержавия, упадке страны, кризисе в обще¬стве и в экономике. Мощное движение, данное петровскими ре¬формами экономике, не затихло после смерти преобразователя. Петровская экономическая, административная и социальные сис¬темы показали свою жизнеспособность и достаточную устойчи¬вость даже при нестабильном положении в высших сферах власти.

Петр I умер, так и не решив, кому передать престол: одной ли из дочерей (Анне или Елизавете) или жене Екатерине. Последнее его завещание было подписано на имя Екатерины, которую в мае 1724 г. он короновал в Успенском соборе Московского Кремля, но затем Петр уничтожил завещание. Отсутствие его возбудило в вельможах, собравшихся в ночь смерти Петра I, желание провести выборы наследника.

Эта мысль не противоречила традиции «избирательных» сове¬щаний XVII в., но была сразу отвергнута сторонниками Екатери¬ны и Меншикова, которые опасались, что в итоге таких выборов

153

к власти придет десятилетний внук Петра Великого и сын казнен¬ного царевича Алексея великий князь Петр Алексеевич (будущий Петр II) и его «старомосковские» родовитые сторонники — против¬ники «новых», «худородных» выдвиженцев Петра I. Именно тогда и раздался грохот гвардейских барабанов, и под давлением гвар¬дейцев «государство» (так называли в то время собрание высших придворных, военных и гражданских чинов) провозгласило импе¬ратрицей Екатерину I Алексеевну.

Но судьбе было угодно, чтобы не прошло и двух лет, как про¬блема престолонаследия вновь обострилась. К весне 1727 г. здо¬ровье Екатерины I резко ухудшилось и Меншиков, фактический правитель России, был вынужден думать над таким решением этой проблемы, которое бы позволило ему по-прежнему сохранять влияние и власть. При этом он не мог игнорировать усилившихся позиций великого князя Петра Алексеевича, не мог он и не счи¬таться с желанием Екатерины обеспечить лучшее будущее для ее дочерей — Анны, выданной замуж за голштинского герцога Кар¬ла-Фридриха, и младшей — Елизаветы. Лучшим вариантом было признано завещание — «Тестамент» Екатерины I, согласно кото¬рому власть переходила к Петру II, а он был обязан жениться на дочери Меншикова. В случае смерти Петра II бездетным власть переходила к старшей дочери Петра I Анне и ее наследникам мужского пола. Во вторую очередь право на престол получала младшая дочь Петра Елизавета и ее наследники, а в третью — сестра Петра II великая княжна Наталья Алексеевна со своими наследниками.

Сам по себе «Тестамент» Екатерины I был прямым выражени¬ем права самодержицы, закрепленного «Уставом о наследии пре¬стола» 1722 г., его реальным приложением на практике. Вместе с тем главное положение «Тестамента» полностью отвечало неписа¬ной традиции перехода власти к старшему из мужчин царского рода. А им-то и являлся внук Петра I великий князь Петр Алек¬сеевич, так что спора на эту тему после смерти Екатерины I в мае 1727 г. возникнуть не могло. Совсем иначе обстояло дело с указа¬ниями Екатерины I, кому следует передать престол в случае смер¬ти бездетного Петра II. По сути дела это было ограничением вла¬сти ее наследника, ибо, став самодержцем, Петр II тем самым получал власть в том же объеме, что и Екатерина I, и поэтому мог распоряжаться своим наследством в соответствии с «Уставом о наследии престола» 1722 г. Однако Петр II умер в январе 1730 г., не достигнув и 15 лет.

Он не оставил завещания, и в итоге империя оказалась на по¬роге серьезнейшего династического кризиса. Казалось, что выбо¬ров самодержца, возможной борьбы придворных группировок не избежать. Однако собранное в ночь смерти царя 18 января 1730 г. заседание верховников — членов высшего правительственного ор¬гана Верховного тайного совета (образован в 1726 г.) — неожи¬данно быстро развязало весь этот тугой узел. По предложению князя Д. М. Голицына верховники остановили свой выбор на кан¬дидатах не из семьи Петра Великого (а их было двое — цесаревна Елизавета Петровна и сын умершей в 1728 г. герцогини Голштин-

154

ской Анны Петровны голштинский герцог Карл-Петер-Ульрих), а из семьи старшего брата Петра Ивана V Алексеевича (ум. в 1696 г.) и царицы Прасковьи Федоровны. Из этой ветви династии Романовых к 1730 г. живы были три дочери Ивана — герцогиня Мекленбургская Екатерина Ивановна с дочерью Елизаветой (бу¬дущей Анной Леопольдовной), бездетная Анна Ивановна — вдова герцога Курляндского и ее младшая сестра царевна Прасковья. Выбор Голицына и его товарищей пал на среднюю дочь царя Ива¬на Анну Ивановну.

И здесь, как и в истории с возведением на престол Екатерины I, возобладали не формальные принципы наследования (Екатерина Ивановна как старшая сестра имела больше прав на престол, чем Анна), а конъюнктурные, политические соображения — намере¬ния верховников закрепить за собой власть с помощью ограниче¬ния власти императрицы. Кандидатура Анны наиболее подходила верховникам для этой цели, и вскоре она была провозглашена им¬ператрицей.

После того как в феврале 1730 г. Анне с помощью гвардии и при поддержке дворянства удалось вернуть всю полноту власти, проблема престолонаследия для нее оказалась не менее острой, чем для ее предшественников: вступать в брак, будучи самодер¬жицей, она не считала для себя возможным, а собственных закон¬ных детей императрица не имела. Одновременно Анна не хотела передавать власть и Карлу-Петеру-Ульриху — единственному мужчине (хотя и не по прямой мужской нисходящей линии) ди¬настии Романовых. Поэтому в 1731 г. было принято необычайное решение: согласно указу Анны от 17 декабря, подданные императ¬рицы присягнули «в верности наследнику, которого Е. и. в. назна¬чит».1 Этот указ явился прямым развитием положений «Устава о наследии» Петра I 1722 г. и даже имел на него ссылку. Одновре¬менно всюду изымался «Тестамент» Екатерины I как противоре¬чащий «Уставу» в части определения наследования после смерти Петра И.

Если «Устав» 1722 г. требовал подчинения подданных воле са¬модержца, назначавшего себе в преемника по своему усмотре¬нию, то указ 1731 г. доводил это право самодержца до опасного для государства предела: согласно его букве, подданные присягали в верности не реальному преемнику — объекту конкретного выбо¬ра, а тому выбору, который самодержице еще предстояло сделать в отдаленном будущем. Тогда не скрывалось, что этот вы¬бор императрицы связан с ожидаемым в будущем рождением ре¬бенка от будущего брака тогда еще 13-летней племянницы импе¬ратрицы, Анны Леопольдовны, с каким-нибудь иностранным принцем знатного рода. Так судьба престола великой империи бы¬ла поставлена в зависимость от многих непредвиденных обстоя¬тельств.

Но природа оказалась милостивой к замыслу Анны Ивановны. В 1739 г. Анна Леопольдовна была выдана замуж за Антона-Уль-

1 ПС31. Т. 8. № 5909.

155

риха, принца Брауншвейгского, и в августе 1740 г. у нее родился мальчик — Иван Антонович. Когда в октябре того же года импе¬ратрица Анна Ивановна умерла, то она перед смертью, согласно «Уставу» 1722 г. и указу 1731 г., подписала завещание, по ко¬торому престол перешел к двухмесячному императору Ивану VI Антоновичу, регентом при нем (до 17-летия императора) назначался фаворит императрицы герцог Курляндский Э. И. Би-рон.

С правовой точки зрения власть императора Ивана VI была хорошо обеспечена. С одной стороны, наследование престола Ива¬ном подкреплялось традицией — ведь Иван был единственным мужчиной старшей ветви Романовых (правнук Ивана V, внук его старшей дочери Екатерины), и в этом смысле Иван Антоно¬вич превосходил представителя младшей ветви (от Петра I) гер¬цога Голштинского Карла-Петера-Ульриха — сына цесаревны Анны Петровны). Во-вторых, власть эта обосновывалась правом Анны Ивановны назначить себе преемника по своему усмотре¬нию в силу «Устава» 1722 г. и указа 1731 г. Важно и то, что все подданные императрицы присягали и в 1731 г., и в 1740 г., когда они клялись в верности завещанию Анны Ивановны в пользу Ивана Антоновича. Но, как показали события 25 ноября 1741 г., все правовые и иные гарантии ничего не значили —в результате очередного переворота к власти пришла Елизавета Петровна.

Ей было довольно сложно подтвердить свое право на престол. Упор был сделан на «близость по крови» Елизаветы Петру I. Соб¬ственно, иного в обоснование своих прав на престол Елизавета предъявить и не могла, ведь ссылка на желание верноподданных видеть ее на троне явно не отвечала общей концепции самодер¬жавия. Ссылка на «Тестамент» была также неубедительна: соглас¬но этому документу, престол в случае смерти Петра II переходил не к Елизавете, а к сыну Анны Петровны Карлу-Петеру-Ульриху. В правовом смысле Елизавета являлась классическим узурпа¬тором: она свергла императора Ивана Антоновича, вступившего на престол согласно воле самодержицы Анны Ивановны, и не от¬дала власть своему племяннику, имевшему на престол больше прав, чем она, — и как мужчина, и как превосходивший Елиза¬вету по новому династическому «счету», установленному «Теста-ментом».

Проблема племянника, ставшего в 1739 г. герцогом Голшти-нии, явно волновала Елизавету, и почти сразу же после захвата власти она вызвала его в Россию из Киля, где Карл-Петер-Ульрих жил с детства. В 1742 г. его окрестили в православие. Получив русское имя Петра Федоровича, он стал, согласно специальному манифесту Елизаветы, наследником русского престола. Тем са¬мым возможный кризис престолонаследия был устранен. Но так казалось только на первый взгляд — Россию еще ждали династи¬ческие потрясения. Уже в начале 50-х годов XVIII в. стало изве¬стно о тяжелых отношениях Елизаветы со своим племянником, чьи политические взгляды, и в особенности пропрусские симпа-

156

тии, входили в прямое противоречие со взглядами Елизаветы и ее круга.

После рождения у великой княгини Екатерины Алексеевны — жены Петра Федоровича — сына Павла в 1754 г. ситуация еще больше обострилась: Елизавета разлучила мальчика с родителями, стала деятельно заниматься его воспитанием. По двору поползли слухи, что Елизавета намерена изменить завещание, хочет сде¬лать наследником престола Павла, а Петра Федоровича с женой выслать в Голштинию. Этому намерению способствовали Шува¬ловы — влиятельный клан во главе с фаворитом императрицы Иваном Шуваловым. Если Петр Федорович и мечтал о возвраще¬нии в родную Голштинию, то Екатерина уже окончательно связа¬ла свою судьбу с Россией. Более того, ее политические претензии на власть к этому времени определились довольно ясно. Из пере¬писки великой княгини с английским послом Ч. Уильямсом за 1756—1757 гг. видно, что Екатерина опасалась неблагоприятного для нее поворота событий и готовила контрмеры, которые бы в день смерти Елизаветы не позволили Шуваловым реализовать за¬вещание императрицы в пользу Павла.2 В сущности, это было не чем иным, как планом государственного переворота, который, как и планы Елизаветы в 1741 г., строился на нарушении воли само¬держца, имевшего полное право реализовать норму «Устава о пре¬столонаследии» 1722 г.

Впрочем, Елизавета до самой смерти не решилась изменить своего указа 1742 г. о назначении Петра Федоровича наследни¬ком. Она умерла в декабре 1761 г., и престол без всяких проблем отошел к Петру III. Но он продержался на нем только полгода и 28 июня 1762 г. стал жертвой дворцового переворота, во главе которого оказалась его жена, ставшая императрицей Екате¬риной П. Подобно Елизавете, Екатерину II также можно считать узурпатором, не имевшим права на престол.

Таким образом, мы видим, сколь противоречиво существова¬ние самодержавия в это время. С одной стороны, самодержавие имело мощнейшие традиционные корни в менталитете русского общества, в строе государства, которое приобрело при Петре Ве¬ликом черты регулярности. В обществе того времени не существо¬вало силы, которая могла хотя бы в чем-нибудь легально оппони¬ровать режиму самодержавия.

С другой стороны, история «эпохи дворцовых переворотов» по¬казывает, что власть конкретного самодержца оказывается чрез¬вычайно хрупкой, зависимой от массы случайностей. Достаточно было «нахальства славной лейб-компании», чтобы абсолютная власть стала призом очередного искателя. И принятые ранее за¬коны, завещания, клятвы на Евангелии и кресте ни в коей мере не гарантировали Россию от очередного дворцового переворота. То же самое можно сказать о перевороте Екатерины II, а потом и убийстве Павла I, заранее утвердившего наследование престола за старшим сыном.

2 Чечулин Н, Д. Екатерина II в борьбе за престол. Л., 1924. С. 96—ПО.

157

Причины хронических «нестроений» с престолонаследием со¬стояли не в существовании гвардии с ее явно преторианской пси¬хологией и склонностью к авантюризму, а в каком-то коренном внутреннем пороке, основном неразрешимом противоречии само¬державия, особенно остро проявившемся в этот период. Суть в том, что появление тех правовых механизмов, которые бы могли обеспечить прочное существование и функционирование самодер¬жавия в системе власти, с неизбежностью приводило к более чет¬кому юридическому определению компетенций самодержца, обя¬зательному разграничению его функций с функциями других пра¬вовых институтов, которые могли гарантировать и защитить трон от потрясений, но которые тем самым неизбежно отнимали бы часть власти самодержца. А это в свою очередь угрожало самодер¬жавию утратой его сути — неограниченности власти.

Когда же власть самодержца не была стеснена никакими юри¬дическими нормами, защищающими ее от случайностей, то с не¬избежностью возникала угроза дворцовых переворотов, проявля¬лось желание различных авантюристов воспользоваться слабостью очередной личности, сидевшей на троне.

Дважды в рассматриваемый период предпринимались попытки законодательно определить компетенции верховной власти. В пер¬вый раз это произошло в 1730 г., когда верховники предъявили герцогине Курляндской «кондиции» — условия, согласно которым она вступала на престол. Реализовать кондиции означало ликви¬дировать самодержавие как институт, установить ограниченную монархию при верховенстве высшего правительственного учреж¬дения — Верховного тайного совета. Но на деле этот Совет был лишь ширмой для Двух родовитых фамилий — князей Долгоруких и князей Голицыных, представители которых составляли боль¬шинство в нем, и поэтому можно говорить о попытке установления в России в 1730 г. олигархической формы правления. В дворянской среде, поначалу поддержавшей идею ограниченной монархии, до¬вольно быстро созрело понимание, что Верховный тайный совет будет не представительным учреждением, а лишь неким советом двух аристократических семей. Это и стало коренной причиной неудачи верховников ликвидировать самодержавие, что в истори¬ческой перспективе открывало бы перед Россией новые возможно¬сти правового развития.

Важно заметить, что в дворянских проектах 1730 г. активно обсуждалась тема участия выборных от дворянства в законода¬тельстве и управлении империей. Реализация этих проектов — в виде создания представительного Сената или «Вышнего собра¬ния», или иного представительного органа — неизбежно влекла за собой смену формы правления с самодержавной на ограниченную монархию. Но верховники не пошли на компромисс с дворянст¬вом, их попытка ликвидировать самодержавие оказалась неудач¬ной, хотя и имела большое значение для последующей судьбы и дворянства, и самодержавия.

Новая — мирная — попытка ввести самодержавие в какое-то правовое русло была предпринята в 1754 г. фаворитом Елизаветы Петровны И. И. Шуваловым — автором проекта введения в Рос-

158

сии «фундаментальных и непременных законов».3 Проект Шува¬лова, поданный императрице, был явным слепком с популярного сочинения Ш. Монтескье «Дух законов», идеи которого приспо¬сабливались к условиям России. Согласно проекту Шувалова, им¬ператрица была обязана публично присягнуть в верности неким общим принципам, неким фундаментальным законам. Это приво¬дило бы к тому -результату, к которому стремились верховники в 1730 г., т. е. отличительный признак самодержавия — его ничем не ограниченная власть — исчезал. Так же следует расценивать и предложенную Шуваловым присягу подданных в соблюдении и со¬хранении агих законов от нарушений (надо понимать — и со сто¬роны императрицы тоже). Конкретные же законы, которые пред¬лагал Шувалов, отношения к Монтескье не имели, они вытекали из специфики России: высшие чиновники и две трети генералов и офицеров должны быть из русских и только на остальные места мощи претендовать немцы — подданные империи. Несколько цроектов Шувалова защищали неприкосновенность земельной собственности и неподсудность дворянства.

И хотя мм не имеем свидетельств реализации предложений И. И. Шувалова в законодательстве, сама по себе мысль о неких постоянных принципах, которые должны лежать в основе право¬вой системы самодержавия, о наборе постоянных, никем не отме¬няемых, «фундаментальных», «основных» законов была усвоена русским обществом, как ранее им были усвоены принципы «обще¬го .блага», «служения» государя на благо подданных и т. д. Идея формулирования «фундаментальных» законов уже в царствование Екатерины II стала важнейшим элементом законодательства «просвещенного абсолютизма».

Характерной чертой послепетровской системы власти стало су¬ществование так называемых «советов при особе государя» — вы¬сших правительственных органов, стоявших над Сенатом. В фев¬рале 1726 г. императрицей Екатериной I был создан Верховный тайный совет, в 1731 г. его сменил Кабинет министров Анны Ива-вовны, в 1756 г. образовалась Конференция при высочайшем дво¬ре, а затем, со вступлением на престол Петра III, — Совет при государе. С правовой точки зрения это не были ответственные Со¬веты министров, наделенные полномочиями на основе делегиро¬вания им власти. В сущности, в этих учреждениях на данном ис¬торическом этапе выразилась столь характерная для самодержа¬вия бал ее раннего периода, но более усложненная система «поручений», когда сановник удостаивался поручения — «госуда¬рева дела» — ив рамках его исполнения действовал именем госу¬даря, был ответствен только перед ним. При этом практика дея¬тельности Советов показывает, что в любой момент самодержец мог вторгаться в, казалось бы, отработанную и закрепленную са-

Бумаги И.И.Шувалова // РА. 1867. Кн. 1. Стб. 75—85.

159

мой практикой сферу их деятельности, менять все по своему ус¬мотрению. Система поручительства естественным образом строи¬лась на привлечении к этому делу людей только доверенных и лично преданных самодержцу.

На тех же основах функционировала и власть особо доверен¬ных лиц, фаворитов, оказывавших сильнейшее воздействие на ход государственных дел. Так создавалась довольно своеобразная сис¬тема исполнительной власти, имевшая три центра: 1) высшие и центральные государственные учреждения (Сенат, Синод, колле¬гии), 2) Советы при особе государя и 3) фавориты (или, как их называли в XVIII в., — «припадочные»), т. е. случайные люди. В разное время власть сосредоточивалась в разных центрах, но «на¬капливалась» преимущественно в третьем центре.

Государственные мужи послепетровского времени непосредст¬венно столкнулись с проявлениями серьезного кризиса народного хозяйства после разорительной Северной войны. Это сказалось в росте огромных недоимок, в массовом бегстве налогоплательщи¬ков. Поэтому социальная политика первых послепетровских лет оказалась более мягкой, чем при Петре. В первую очередь послаб¬ление это коснулось дворянства, которое впервые за несколько де¬сятилетий получило возможность отдыха от тягостной службы, по¬мещики, офицеры армии, стали бывать в длительных отпусках в своих деревнях и лучше «присматривать за крестьянишками». Произошли и другие перемены в положении дворянства.

После 1730 г. дворянский фактор стал важным во всей внут¬ренней политике. С мнением дворянства власть уже не могла не считаться. Анна Ивановна пошла по вполне традиционному пути удовлетворения в первую очередь корпоративных требований дво¬рянства, связанных со службой и землевладением, справедливо полагая, что именно эти интересы сплачивают дворян теснее, чем политические амбиции.

В 1730 г. был отменен петровский закон 1714 г. о майорате. В декабре 1736 г. появился указ, который, по словам С. М. Соловье¬ва, «составил эпоху в истории русского дворянства».4 Им устанав¬ливался 25-летний срок службы дворян в армии, облегчалось увольнение дворян по негодности, разрешалось оставлять одного из дворянских сыновей в деревне «для содержания экономии».5 В сравнении с крайне жесткой служилой политикой Петра I указы Анны оказались весьма либеральными. Они благотворно сказались на укреплении дворянского самосознания, оформлении подлинно сословных представлений русского дворянства о своем месте в об¬ществе. Но особенно ярко это проявилось в документах елизаве¬тинской Комиссии об Уложении 1754—1761 гг. под руководством графа П. И. Шувалова. Комиссия использовала в своей работе по¬желания дворян разных уездов страны. В итоге появился проект одной из важнейших частей нового Уложения под названием «О состоянии подданных вообще». Этот документ, пронизанный кор-

4 Соловьев С. М. История России с древнейших времен: Кн. 10. М., 1963.

Т. 20. С. 467—468.

5 ПСЗТ. Т. 9. № 7142.

160

поративным духом, ставил задачу выделить дворянство как ис¬ключительное по важности сословие, предоставлял ему огромные преимущества во всех сферах правовой, социальной, экономиче¬ской жизни. Эти преимущества должны были обернуться почти полной монополией дворян на владение землей и крепостными, за¬водами и лавками.

Немало места в проекте Уложения уделено «чистоте» дворян¬ского сословия. Меры, в нем предлагаемые, фактически ликвиди¬ровали бы нормы Табели о рангах Петра I, они жестко делили дво¬рян на «знатных и благородных» и прочих, которых предстояло «перебрать» — ревизовать. Как само собой разумеющееся понима¬лось, что допуск в дворянство выходцев из других категорий на¬селения будет резко ограничен и затруднен.6

Хотя материалы комиссии использовались для законодатель¬ства времен царствования Петра III и Екатерины II, проект Уложе¬ния елизаветинской комиссии реализован не был. Дворянство зани¬мало в русском обществе первенствующее место, признавалось «главным государства членом», но все-таки и концепция «общего блага» всех подданных, и здравый смысл правителей, сталкивав¬шихся с реальной жизнью, никогда не позволяли превратить страну в некий заповедник дворянских вольностей и сословных капризов. Всегда существовал высший государственный интерес, не позволяв¬ший власти идти на поводу у одного, хотя и первейшего, «члена» общества. От соблюдения его зависели и экономика, и внутренняя и внешняя безопасность страны, проблема контроля над положением в стране и поддержания в обществе мира и социального равновесия.

В сохранении государственного интереса, гарантии существу¬ющего социального порядка, был кровно заинтересован и лично самодержец. В изменившейся к середине XVIII в. благодаря пет¬ровским реформам ситуации в обществе, при заметном росте по¬литических претензий дворянства, только общегосударственный интерес позволял умерять дворянские аппетиты, честолюбивые замыслы просвещенных и непросвещенных олигархов. Здесь сра¬батывал своеобразный закон политического самосохранения само¬державия, выражавший отчетливое его желание встать во имя соб¬ственных интересов над интересами социальных групп. К этому нужно добавить, что процесс отделения «государственного инте¬реса» от «государева интереса» был весьма долгим и сложным 7 и самодержавие XVIII в. в равной степени защищало и интересы но¬сителя короны, и интересы российской государственности. Именно поэтому «инстинкт самодержавия» не позволил императрице Ели¬завете Петровне согласиться на предложение И. И. Шувалова присягнуть «фундаментальным и непременным законам», соглас¬но которым она должна была бы гарантировать дворянству непри¬косновенность земельной собственности и фактическую неподсуд-

6 Проект нового Уложения, составленный законодательной комиссией 1754—-

1766 гг. СПб., 1893. С. IX—X.

7 Черная Л. А. От идеи «служения государю» к идее «служения отечеству» в

русской общественной мысли второй половины XVII—начала XVIII в. // Обще¬

ственная мысль: Исследования и публикации. М., 1989. Вып. 1. С. 38.

161

• Власть и реформы

ность за действия, которые трактовались тогда как политические преступления.8

* * *

В 50-е годы XVIII в. в системе власти России на первых ро¬лях утвердился двоюродный брат фаворита императрицы Елиза¬веты Ивана Шувалова граф П. И. Шувалов. Это был человек деятельный, мыслящий, 'честолюбивый. Благодаря его усилиям в стране были проведены важные экономические преобразования. Самой известной шуваловской реформой стала отмена внутрен¬них таможен в России, издание нового Таможенного устава 1755 г. и таможенного тарифа 1757 г.9 Суть реформы состояла в освобождении .торговли от административных пут, унаследо¬ванных ею еще со времен средневековья, и в усилении протек¬ционистской политики.

Вообще вся деятельность Петра Шувалова явилась продолже¬нием и развитием внутренней политики Петра Великого, ее есте¬ственным и логичным завершением, причем на довольно высоком уровне. Это касается поощрения им развития внутренней торговли и промышленности, последовательного проведения в жизнь прин¬ципов меркантилизма и протекционизма.

Деятельность Шувалова была вполне успешна. Россия без осо¬бого напряжения пережила Семилетнюю войну 1756—1763 гг., •росли объемы производства и торговли. Потребность Европы в рус¬ском железе, достигавшая 100% его выпуска, резко стимулирова¬ла рост металлургического производства, благотворно отразилась на общем положении экономики, благосостоянии общества. В ели¬заветинские времена наступил расцвет крепостнической промыш-леннвсти, которая благодаря покровительственной политике вла¬сти, беспредельным богатствам страны, бесплатным рукам сотен тысяч крепостных и «приписных» крестьян, наконец, в условиях примитивного, не требующего высокой квалификации производ¬ства сделала колоссальные успехи.

Но Шувалов принадлежал к новому поколению российских политиков, живших уже в иных условиях. Так, «дворянская струя» в действиях ;Шувалова видна достаточно отчетливо, каса¬ется ли это проекта Уложения или реализованных им начинаний в области экономики или финансов. Поощрение дворянского (а вместе с ним и крестьянского) предпринимательства, основанного на чисто вотчинном, крепостном способе производства, осуществ¬лялось в интересах исключительно дворянства и наносило ущерб предпринимательству купцов, стоявших на традиционных пози¬циях их исключительного права заниматься торговлей, защиты рынка от вторжения дешевых товаров помещичьих мануфактур я иных производств.

Новое, реформаторское начало в деятельности Шувалова со¬стояло в том, что главным принципом фискальной политики стал переход от прямых налогов и сборов к системе косвенного: обло¬жения. Именно с такими целями была осуществлена и таможен¬ная реформа; при временных льготах в уплате подушной подати постоянно повышались цены на соль и другие продукты первой необходимости.

В общем плане политика Шувалова основывалась на уже став¬ших к тому времени общепринятыми принципах петровской госу¬дарственной доктрины. Расхожие идеи «общего блага» в различ¬ных вариантах варьировались в многочисленных проектах Шува¬лова, хотя мысль там была довольно проста — благо народа есть благо государства, и наоборот.10

Елизаветинское царствование не было в истории России мало¬значительным. Это были годы относительного благополучия и ста¬бильности положения страны; ими были в немалой степени под¬готовлены преобразования екатерининской эпохи.

10 Корякина Е. П. Идеология абсолютизма и политические взгляды П. И. Шувалова // Вестник МГУ. 1991. Сер. 8. История. С. 25.

8 Бумаги И,И<Шувалова, Стб. 75, 84—85.

9 Волков М. Я. Отмена внутренних таможен в России //История СССР.

1957, № 2. С. 78—96.

162