Заключение.

Итак, нами были рассмотрены различные заметки иностранцев, описывающие нравы, распространённые в русском обществе. Все они сходятся в одном: русские люди – варвары, хитрые и угрюмые люди, раболепные перед властью и жестокие по отношению к подчинённым; русские не способны к наукам и искусствам, вечно пребывают в пьянстве, не умеют держать себя в руках и обладают коварным характером. Что же касается отношения к иностранцам, то оно у русских колеблется от презрения до открытой агрессии.

Следует ли принимать на веру подобные заявления? Конечно, Адам Олеарий и Яков Рейтенфельс, будучи членами посольств. Вероятнее всего, они не сталкивались непосредственно с жизнью большинства жителей России, а только узнавали о ней из не вполне достоверных источников или же опирались в своих показаниях на ещё более ранние, в том числе на заметки тех иностранцев, что посетили Россию во времена правления Ивана Грозного и в годы Смуты. Если это так, то становится понятным описание жестокосердия русских: это не более чем описания жестокости опричников, которые мы встречаем у Генриха Штадена¹⁰⁵, или же переложения из «Известий» Генри Бреретона, в художественной форме описывающих события Смутного времени¹⁰⁶. К сожалению, не всё так просто.

Патрик Гордон, Николаас Витсен, Самуэль Коллинс и Ян Стрейс жили среди русских людей довольно долгое время. Они видели русское общество изнутри, отчего их сообщения заслуживают гораздо большего доверия. И они также пишут о коварстве русского человека и о других нелицеприятных чертах русского характера. Следовательно, причину этого следует искать в другом. Д.Г.Федосов объясняет негативную реакцию Патрик Гордона на русскую действительность «глубоким потрясением человека, попавшего в иной мир, с Запада на Восток, из католичества в православие, из «вольной» Польши, где он всюду мог вести непринуждённую беседу по-латински, в самодержавную Россию, где до покорения Киева с его Могилянской коллегией не было ни одного высшего учебного заведения»¹⁰⁷. Иначе говоря, он испытал культурный шок, характерный для всех иноземцев, попадавших в средневековую Россию из Европы эпохи Рембрандта и Людовика XIII.

Т.А.Опарина интерпретирует отрицательное отношение к русским иначе: основным фактором, который приводил к противостоянию русских и иностранцев и противопоставлению их нравов, являлась вера. Адаптация иноземцев сочеталась с декларируемым неприятием и обособлением на религиозной почве, наплыв иноверцев вёл к усилению охранных мер, предпринимаемых русской церковью. Отторжение русскими чужеземной веры, в свою очередь, провоцировало иностранцев, зажатых «между молотом и наковальней» в лице собственной этнокультурной идентичности и необходимости продолжения выгодной службы, к неприятию русских нравов, обычаев и образа жизни¹⁰⁸.

Наконец, нельзя исключать и объяснения предложенного Н.М.Рогожиным: в Западной Европе XVI—XVII вв. формирование отрицательного стереотипа России связано с обоснованием и подкреплением экономической и колониальной политики. Столь же важен и политический фактор: успехи России на первом этапе Ливонской войны, в русско-польской и русско-шведской войнах вызывали обеспокоенность западных держав, страх перед нашествием московитов, который вызывал к жизни химерические образы¹⁰⁹.

Нельзя признавать верным только первое или второе объяснение – несомненно, оба указанных фактора (как культурный шок, так и этноконфессиональные противоречия) сыграли свою роль в формировании облика русских в глазах иностранцев. Но это не исключает и того, что многое из описанного они видели сами, своими собственными глазами. И тогда перед нами встаёт другая, намного более важная проблема: в чём же можно увидеть корни тех характерных черт морального облика русского человека, которые возмущали иноземцев?

Одним из первых внимание на данную проблему обратил И.Н.Болтин. Он усмотрел важную роль в формировании русского национального характера таких факторов, как климат («Главное влияние в человеческие нравы, в качества сердца и души, имеет климат»), «обхождение с чужими народами, чужестранные ества и пряные коренья, образ жизни, обычаи, переменная одежда, воспитание». Эти факторы, по его мнению, содействуют или препятствуют выработке нравов нации, которые, в свою очередь, являются фундаментом для строительства государственного порядка. Важную причину изменения русских нравов по сравнению с Киевской Русью он видел в дроблении её земель на уделы с местными законами, которые своими различиями производили «ещё вящшую отмену в нравах»¹¹⁰. Что же касается климатического фактора, то следует вспомнить, что вся территория России в основном была подвержена и охвачена суровой природой и резким климатом, а потому и нравы русских людей вполне могли соответствовать им.

Иначе подходил к оценке русских нравов Карамзин. Он считал, что величественные и высокоморальные нравы Древней Руси «ниспровергли» нашествие татаро-монгол и установление власти Золотой Орды над русскими землями. Результаты ига Карамзин видел, в первую очередь, в пресечении правовых свобод и ожесточении нравов. Также он считал, что с монгольским игом связаны особенности национального характера русского человека. «Мы выучились низким хитростям рабства»,- пишет он¹¹¹.  В. Белинский также отмечал «искажение нравов русско-славянского племени». «Под татарским игом нравы грубеют, — писал он, — вводится затворничество женщин, отшельничество семейной жизни; тирания варварского ига монголов приучает земледельца к лености и заставляет делать все как-нибудь, ибо он не знает, будут ли завтра принадлежать ему его хижина, его поле, его хлеб, его жена, его дочь. Застой и неподвижность, сделавшиеся с этого времени основным элементом исторической жизни старой Руси, тоже были следствием татарского ига»¹¹². Наконец, Н. Костомаров писал, что «в русском обращении была смесь византийской напыщенности и церемонности с грубостию татарскою»¹¹³.

Конечно, видеть причины испорченности нравов русских только во влиянии Золотой Орды никак нельзя. Нравы русского народа сочетали в себе набожность и суеверность, церемонность в отношениях с обществом и грубость, жестокость к близким людям. Русский характер, формировавшийся под влиянием культур соседних народов, впитал в себя многие их традиции и порядки, некоторые из которых даже противоречили друг другу. Сливаясь воедино, эти качества делали русскую культуру особенной, удивительной, непохожей на все остальные.

В то же время мы увидели, что Немецкая слобода, в которой жили иностранцы, служившие в России, в своём развитии испытала влияние как западноевропейской, так и русской культуры, превратившись тем самым в особый феномен московской жизни, который, несмотря на свою изученность, ещё предстоит изучать в контексте проблемы «Россия-Запад». Мы наметили подходы к решению данной проблемы. Выделив несколько черт, характерных для жизни и нравов жителей Немецкой слободы в середине XVII века, однако данное исследование должно быть построено на источниках не только иноземных, но и отечественных. Имея на руках информацию с обеих сторон, мы сможем максимально полно раскрыть все факторы, влиявшие на становление немецкой слободы как особого социо-культурного феномена в пределах Московии.

Конечно, в данном исследовании не были рассмотрены все возможные упоминания иностранцев о русских нравов. Мы оставили в стороне уже достаточно изученную картину религиозной жизни русского человека в глазах иноверцев¹¹⁴. Также не затрагивается вопрос о приёме иностранных послов царём и об отношении к иноземным послам в среде аристократии (боярства и дворянства), так как это является темой для отдельного научного исследования. Наконец, оставляем будущим исследователям сравнение Медного бунта в Москве 1662 года и действий польских крестьян против шведов в годы польско-шведской войны 1655-1660 годов, описанных в «Дневнике» Патрика Гордона. Это могло бы стать неплохим исследованием по проблеме психологии массового сопротивления несправедливости у разных народов.

Что же касается собственно «Дневника» Патрика Гордона, то нужно признать, что он действительно является неоценимым источником по истории России XVII века, причём как политической и военной, так и культурной, народной, психологической. В современной России только начинают осознавать сокрытый в нём потенциал, требующий всестороннего и скрупулёзного анализа. И потому хотелось бы, вслед за Д.Г.Федосовым, закончить данную работу словами первого исследователя данной реликвии – А.Г.Брикнера: «Нельзя не пожелать, чтобы наши историки… более, чем поныне, обращали внимание на этот драгоценный памятник»¹¹⁵.