XII Выводы и заключение115*

Оглянувшись в конце пути на исходный пункт наших дальних странствий, мы, возможно, и усомнимся в том, достигли ли мы своей цели. Философия культуры начинается утверждением, что мир человеческой культу­ры — не простое скопление расплывчатых и разрозненных фактов. Она пытается понять эти факты как систему, как ор­ганическое целое. С эмпирической или исторической точки зрения кажется, будто достаточно лишь собрать факты че­ловеческой культуры. Здесь мы заинтересовались челове­ческой жизнью во всей ее полноте. Мы погружаемся в ис­следование отдельных явлений в их богатстве и разнообра­зии, вкушая от щедрот многоцветья и полифоничности чело­веческой природы. Но перед собственно философским ана­лизом стоят иные задач: его исходный пункт и рабочая ги­потеза состоят в утверждении, что разнообразные и, по-ви­димому, рассеянные лучи можно собрать вместе, соединить в фокус. Здесь факты сведены к формам, а сами эти формы изначально считаются обладающими внутренним единством. Но в состоянии ли мы доказать этот существенный пункт? Не указывает ли наш собственный анализ на нечто прямо про­тивоположное? Нам ведь постоянно приходилось подчерки­вать специфику строения различных символических форм — мифа, языка, искусства, религии, истории, науки. Имея в виду эту сторону нашего исследования, можно было бы, скорее, отдать предпочтение противоположному тези­су — тезису о разорванности человеческой культуры, ее ис­ходной разнородности.

Став, в самом деле, только на онтологическую или ме­тафизическую точку зрения, трудно отказаться от этого те­зиса. Но с позиций критической философии проблема при­обретает совершенно иной облик: здесь мы вовсе не обя­заны доказывать субстанциальное единство человека. Чело­век более не рассматривается как простая субстанция, сущая в себе и способная к самопознанию. Его единство понимается как единство функциональное. Оно не предпо­лагает однородности составляющих его различных элемен­тов. Такое единство не просто допускает, но даже требует разнообразия, многообразия форм у составляющих его час­тей. Это ведь диалектическое единство, сосуществование противоположностей.

“Они не понимают, — говорится у Гераклита, — как расходящееся само с собой согласуется: возвращающаяся [к себе] гармония, как у лука и лиры”¹. Чтобы обнаружить такую гармонию, нет нужды доказывать тождество или сходство различных сил, которые ее создают. Единство раз­личных форм человеческой культуры поддерживается не тождеством их природы, а взаимосогласованностью их ос­новных задач. Если уж существует в человеческой культуре некая устойчивость, то характеризовать ее можно лишь как равновесие динамическое, а не статическое — ведь это ре­зультат борьбы противоположностей. Такая борьба вовсе не исключает той “скрытой гармонии”, которая, как говорил Гераклит, “лучше явной”².

Аристотелево определение человека как “общественно­го животного” не слишком глубоко: оно дает родовой при­знак, но не видовое отличие. Социальность сама по себе, как таковая, не есть исключительная характеристика чело­века, это вовсе не привилегия одного только человека. В так называемых животных сообществах, среди пчел и му­равьев находим строгое разделение труда и поразительно сложную социальную организацию. Однако в случае чело­веческого объединения налицо не только общество дейст­вия, как у животных, но также и общество мыслей и эмоций. Язык, миф, искусство, религия, наука суть элементы и не­пременные условия существования этой более высокой формы общества. Они суть средства, с помощью которых те формы социальной жизни, которые мы находим в орга­нической природе, доходят в своем развитии до нового со­стояния — стадии общественного сознания. Человеческая социальная сознательность обусловлена двояко: процессами отожествления и различения. Человек может обрести себя, прийти к знанию своей индивидуальности исключительно через посредника — социальную жизнь. Но этот посредник значит для человека нечто гораздо большее, чем какая-ни­будь внешняя определяющая сила. Человек подобно живот­ным подчиняется правилам общества, но он, сверх того, сам участвует в формировании общественной жизни и способен к ее активному изменению. Такая деятельность остается не­заметной на зачаточных стадиях развития человеческого об­щества, она проявляется здесь минимально. Но в дальней­шем она прослеживается яснее, становится более значимой. Такое постепенное развитие можно проследить почти во всех формах человеческой культуры.

Хорошо известно, что многие действия, выполненные в животных сообществах, не только равны, но в некоторых отношениях даже выше по результатам, чем дела рук че­ловеческих. Многократно подчеркивалось, что пчелы при по­стройке сот действуют подобно совершенному геометру, проявляя высочайшую точность и аккуратность. Такая дея­тельность требует очень сложной системы координации и сотрудничества. Однако во всех этих произведениях живот­ных нет индивидуальной дифференциации: все они произ­ведены одним и тем же способом и по одним и тем же не­изменным правилам. Не остается никакой свободы для про­явления индивидуального выбора или способностей. Лишь на высших стадиях жизни животных можно заметить первые признаки некоторой индивидуализации. Наблюдения Вольф­ганга Кёлера над человекообразными обезьянами, по-види­мому, доказали существование многих различий в интеллек­те и умениях у этих животных. Некоторые из них в состо­янии решать такие задачи, решение которых другим недо­ступно. И поэтому здесь можно даже говорить о своего рода изобретениях. Для общего же устройства жизни животных, однако, это не характерно. Ее структура определена общим биологическим законом, согласно которому приобретенные черты не могут быть переданы по наследству, а каждое усо­вершенствование, которое приобретается организмом в ходе его индивидуальной жизни, ограничено рамками его существования и не может влиять на жизнь рода. Даже че­ловек не исключение из этого общего биологического пра­вила. Однако человек открыл новый способ сохранения и распространения своих произведений. Он не может прожить свою жизнь, не выражая ее. Различные способы выражения

этой жизни устанавливают свою собственную сферу, каждый способ выражения живет собственной жизнью, создавая род вечности, — человеческий способ преодоления единичного и эфемерного существования. Во всех видах человеческой деятельности обнаруживаются основополагающие полярные противоположности, которые можно описать по-разному. Можно говорить о напряжениях, возникающих между устой­чивостью и изменчивостью, между тенденцией, ведущей к постоянным, стабильным формам жизни, и тенденцией к из­менению этой жесткой схемы. Человек разрывается между этими двумя тенденциями — к сохранению старых форм и производству новых. Это непрерывная борьба между тра­дицией и инновацией, между репродуктивными и креатив­ными силами. Эта двойственность прослеживается во всех областях культурной жизни, меняется лишь пропорция, со­отношение этих двух факторов¹¹⁶*. То один, то другой фак­торы выглядят преобладающими. Это преобладание в пер­вую очередь и предопределяет характер единичных форм и придает каждой из них свой специфический облик.

В мифе о первобытной религии тенденция к стабили­зации так сильна, что совершенно перевешивает противопо­ложную. Оба эти культурные явления представляют собой наиболее консервативные силы в человеческой жизни. Ми­фологическое мышление и по происхождению, и по своим принципам — мышление традиционное. Ведь современные формы жизни могут быть поняты, объяснены и истолкованы мифом, только если они сведены к отдаленному прошлому. То, что коренится в мифологическом прошлом, что было когда-то раньше, существует с незапамятных времен, — все это твердо и неоспоримо, так что даже усомниться — и то кощунственно. Ибо для первобытного сознания нет ничего более священного, чем освященное веками. Именно веч­ность придает всем вещам — физическим объектам и че­ловеческим установлениям — их ценность, достоинство, мо­ральную или религиозную значимость. Чтобы сохранить это достоинство, надо непременно продолжить и сохранить че­ловеческий порядок в той же самой, неизменной форме. Любой разрыв в этой непрерывной линии разрушает самую субстанцию мифологической или религиозной жизни. С точки зрения первобытного сознания малейшие изменения в установленной схеме вещей просто гибельны. Слова ма­гической формулы, заклинания или заговоры, отдельные моменты в религиозном обряде, жертвоприношении или мо­литве — все это должно повторяться в одном и том же не­изменном порядке. Любое изменение должно было уничто­жить силу и действенность магического слова или религи­озного обряда. Первобытная религия, следовательно, не ос­тавляла пространства для какой-либо свободы человеческой мысли. Ее предписания — это твердые, жесткие, непрере­каемые правила не только любого человеческого действия, но и чувствования. Жизнь человека находится под постоян­ным давлением. Она заключена в тесный круг положитель­ных или отрицательных требований, священных предписаний или запрещений, ритуалов и табу. Тем не менее история ре­лигии показывает, что эта первая форма религиозной мысли никоим образом не выражает ее реальное значение и цель. Здесь можно наблюдать также и постоянное продвижение в противоположном направлении. Запрет, который был на­ложен на человеческую жизнь первобытным мифологичес­ким или религиозным мышлением, постепенно ослабевал или, по крайней мере, терял свою обязательную силу. По­степенно возникала новая, динамичная форма религии, ко­торая открывает неизведанные перспективы нравственной и религиозной жизни. В такой динамичной религии силы ин­дивида получают преимущество над силами стабилизации. Религиозная жизнь достигла зрелости и свободы; она раз­рушила чары строгой, жесткой традиционности³.

Если от мифологии и религии перейти к языку, то здесь в другой форме обнаружится тот же основной процесс. Язык — одна из наиболее консервативных сил в человечес­кой культуре. Ведь без такого консерватизма он не мог бы обеспечить выполнение своей главной задачи — общения. Коммуникация требует строгих правил. Языковые символы и формы должны быть устойчивы и неизменны, чтобы со­противляться разлагающему и разрушающему воздействию времени. Тем не менее фонетические и семантические из­менения в развитии языка имеют не только случайный ха­рактер: они неотъемлемые и необходимые условия этого развития. Одна из главных причин этого постоянного изме­нения — то, что язык должен передаваться от поколения к поколению. Эта передача не может происходить путем простого воспроизведения неизменных устойчивых форм. Процесс усвоения языка всегда включает активную и про­дуктивную установку. Даже детские ошибки очень характер­ны в этом отношении. Они ведь происходят вовсе не от не­достатка памяти или способности воспроизвести услышан­ное. И это лучшее доказательство активности и самопроиз­вольности в действиях детей. Уже на сравнительно ранней стадии развития ребенок приобретает чувство общей струк­туры родного языка, не обладая, конечно, еще абстрактным знанием лингвистических правил. Он применяет слова и вы­ражения, которых никогда не слышал и в которых делает морфологические и синтаксические ошибки. Но именно в этих попытках проявляется живое детское чувство аналогии. Именно этим ребенок доказывает свою способность схва­тывать форму языка, а не просто воспроизводить его ма­терию. Переход языка от поколения к поколению ни в коем случае нельзя поэтому сравнивать с простым переходом собственности на материальную вещь, когда меняется не ее природа, а только владелец. В “Принципах истории языка” Герман Пауль особо подчеркивал этот момент. Он показал на конкретных примерах, что историческое развитие языка в большой мере зависит от этих медленных и постоянных изменений, которые происходят при передаче слов и грам­матических форм от родителей к детям. Согласно Паулю, этот процесс следует рассматривать как одну из главных причин явления звуковых сдвигов и семантического изме­нения⁴. Всюду здесь ощущается очень четко наличие двух различных тенденций — к сохранению и к обновлению, омоложению языка. Вряд ли можно, однако, говорить о противоборстве этих двух тенденций. Они находятся в рав­новесии как два совершенно необходимых элемента и ус­ловия жизни языка.

Новый аспект той же проблемы предстает перед нами в развитии искусства. Здесь, однако, второй фактор — ори­гинальность, индивидуализация, творческая способность, по-видимому, явно преобладает над первым. В искусстве не приходится довольствоваться повторением или воспроизве­дением традиционных форм. Мы чувствуем новые требова­ния, вводим новые критерии оценок. “Mediocribus esse po-etis поп di, поп homines, поп concessere columnae”, — го­ворил Гораций в “Науке поэзии” (“поэту посредственных строчек ввек не простят ни боги, ни люди, ни книжные лавки!”)*. Безусловно, даже и здесь традиция продолжает

* Перевод М.Л.Гаспарова.

играть первостепенную роль. Как и в случае с языком, одни и те же формы передавались от поколения к поколению. Одни и те же мотивы в искусстве появляются снова и снова. И тем не менее каждый великий художник в некотором смысле создает новую эпоху. Это начинаешь понимать, когда сопоставляешь обыденную речь с поэтическим язы­ком. Никакой поэт не может создать совершенно новый язык. Он должен применять слова и следовать правилам того же языка. При всем том, однако, поэт создает не толь­ко новые обороты речи, но и новую жизнь. Слова в поэ­зии — не только означающие в абстрактном смысле, это не просто указатели, которыми обозначают некий эмпири­ческий объект. Нет, здесь мы встречаемся со своего рода преображением всех наших обыденных слов. Каждый стих Шекспира, каждая строфа Данте или Ариосто, каждое ли­рическое стихотворение Гёте имеют особенное звучание. Лессинг говорил, что украсть стих у Шекспира также невоз­можно, как дубинку у Геркулеса. Но что еще более пора­зительно, так это то, что великий поэт никогда не повторяет себя. Сам Шекспир говорит языком, дотоле никогда неслы­ханным, — каждый шекспировский персонаж разговаривает своим собственным, только ему присущим языком. У Лира и Макбета, у Брута или Гамлета, у Розалинды или Беатриче звучит свой особенный язык — зеркало их неповторимых душ. Таким образом, только поэзия способна выразить все эти бесчисленные нюансы, эти тонкие оттенки чувств, не поддающиеся никаким другим средствам выражения. Если развивающийся язык нуждается в постоянном обновлении, то для этого нет лучшего и более глубокого источника, чем поэзия. Великий поэт всегда оставляет четкий след, вполне определенный отпечаток в истории языка. После смерти Данте, Шекспира, Гёте итальянский, английский, немецкий языки стали не такими, какими они были до рождения этих великих поэтов.

В эстетических теориях всегда ощущалась и выражалась разница между сохраняющими и производящими, консерва­тивными и продуктивными силами, от которых зависит про­изведение искусства. Напряженность и конфликт между тео­риями подражания и вдохновения существовали во все вре­мена. Первыми утверждалось, что произведение искусства должно судить сообразно с постоянными и неизменными правилами или классическими образцами. Вторыми отвер­гались какие бы то ни было стандарты или законы красоты, ибо красота уникальна и неповторима, это творение гения. Именно эта концепция в результате длительной борьбы с теориями классицизма и неоклассицизма стала преобладаю­щей и проложила пути к нашей современной эстетике. “Гений, — писал Кант в “Критике способности сужде­ния”, — это прирожденные задатки души (ingenium), через которые природа дает искусству правила”. Это “.талант создавать то, для чего не может быть дано никакого опре­деленного правила, что можно изучить по какому-нибудь правилу; следовательно, оригинальность должна быть пер­вым свойством гения”. Эта форма оригинальности — пре­рогатива и отличие искусства, она не может быть распро­странена на другие области человеческой деятельности. “Природа предписывает через гения правило не науке, а ис­кусству, и то лишь в том случае, если оно должно быть изящным искусством”. Можно, конечно, говорить о Ньютоне как о научном гении, но в этом случае только метафори­чески. “Так, вполне можно изучить все, что Ньютон изложил в своем бессмертном труде о началах натуральной фило­софии, хотя для того, чтобы придумать такое, потребовался великий ум; но нельзя научиться вдохновенно сочинять стихи, как бы подробны ни были все предписания для сти­хотворства и как бы превосходны ни были образцы его”⁵.

И в самом деле, отношение между субъективностью и объективностью, индивидуальностью и универсальностью различны в произведении искусства и в произведении уче­ного. Правда, великое научное открытие тоже несет на себе печать духовного своеобразия автора. В таком открытии за­печатлены не только новый объективный аспект вещей, но и склад ума, и даже стиль его автора. Но все это имеет только психологическую, а не системную значимость. В объ­ективном содержании науки эти черты индивидуальности предаются забвению и исчезают, ибо одна из главнейших целей науки — устранение всяческих личностных и антро­поморфных элементов. Наука, по словам Бэкона, стремится понять мир “ex analogia universi”, а не “ex analogia hominis”⁶.

Человеческую культуру в ее целостности можно описать как процесс последовательного самоосвобождения челове­ка. Язык, искусство, религия, наука суть различные стадии этого процесса. В каждом из них человек проявляет и испытывает новую возможность — возможность построения своего собственного “идеального” мира. Философия не может не принимать участия в поиске основополагающего единства в этом идеальном мире. Нельзя, однако, путать это единство с простотой. Нельзя пройти мимо напряжений и трений, резких различий и глубоких конфликтов между этими различными способностями человека. Ведь они не сводимы к общему знаменателю: они разнонаправлены и подчинены различным принципам. Но эта множественность и несопоставимость не означают несогласованность и дис­гармоничность: все эти функции восполняют и дополняют друг друга, каждая из них открывает новый горизонт и по­казывает новый облик человечества. Диссонантное само на­ходится в гармонии с собой. Противоположности не взаи-моисключают, а взаимообусловливают друг друга: “возвра­щающаяся к себе гармония, как у лука и лиры”.

Примечания

1 Heroclitus. Fragment 51 in- Diels, Die Fragmente der Vorsokratiker (5^th ed.). Engl. trans. by Charts M.Bakewell. Source Book in Ancient Philosophy. N.Y., 1907. P. 31. (См.: также: Материалисты древней Греции, М., 1955. С. 45. Ср.: “они не понимают, как враждебное находится в согласии с собой:

перевернутое соединение (гармония), как лука и лиры” — Фрагменты ран­них греческих философов. М., 1989. С. 199).

² Idem. Fragment 54. (Ср.: сТайиая гармония лучше явной” — фраг­менты С. 192).

³ Подробнее см. выше, гл. VII, с. 541 и след.

⁴ Paul H. Prinzipien der Spradigesehichte. (4^th ed. 1909). S. 63.

5. Kant. Critique of Judgement, sees. 46, 47. Engl. trans. By J.H.Bernard (London, 1892). P. 188—190. (Кант И. Критика способности суждения. § 46—47 // Соч.: В 6 т. Т. 5. С. 323—324.)

⁶ Бэкон Ф. Новый Органон. Кн. I. Аф. XLI. (Соч. Т. 2. С. 19.)

Комментарии

Эрнст Кассирер. Опыт о человеке. Перевод с англ. яз. выполнен Ю.А. Муравьевым по изданию: Cassirer Е. An Essay on Man: An Introduction to a Philosophy of Human Culture. New Haven: Yale U. P., 1945 [1^st ed. — 1944]. 340 p. Учтены также особенно важный немецкий, а также француз­ский переводы: Cassirer Ernst. Versuch uber den Menschen- Einfuhrung in eine Philosophic der Kultur. Frankfurt a/M.: S.Fischer, 1990. 346 S.; Cassirer Ernst. Essai sur I'homme /Trad. par N.Massa. P.: Ed. de Minuit, 1975. 336 p.

Комментарии написаны Ю.А.Муравьевым.

Несмотря на то, что Кассирером в “Предисловии” подробно описаны обстоятельства создания книги, некоторые не упомянутые автором детали важны не только для ее непосредственного понимания, но и для понимания той необычайной популярности, которая сделала “Опыт о человеке” самым читаемым пособием для знакомства с европейской философией и культу­рологией — по существу первым философским бестселлером: эта книга не­сколько десятилетий была одним из самых популярных учебников по фи­лософии для американских, а позднее (с переводом на немецкий язык) и для европейских читателей-интеллектуалов.

Книга создавалась Кассирером по переезде в Новый свет. Отъезд был столь стремителен, что Кассирер не успел, (или все-таки не пожелал?) за­хватить с собой почти оконченную рукопись по теории познания — четвер­тый том своей гносеологии (Cassirer Ernst. Problem of Knowledge: Philoso­phy, Science and History since Hegel. New Haven, CT: Yale Unfv. Press, 1950, 334 p.). Отказ вернуться за рукописью Кассирер сопроводил замечанием о том, что “он не так уж плох” в английском языке. Книгу он стал писать прямо по-английски, после чего позволил редактировать ее. С точки зрения содержания книги, первое, что бросилось в глаза чи­тателям, знакомым с прежним творчеством Кассирера, — это обилие геге­левских аллюзий и явное использование многих гегелевских терминов. Можно было говорить о некоем крене в сторону историцизма — всегдаш­него камня преткновения в спорах неокантианцев и неогегельянцев.

Итак, историцизм... В самом деле, почти каждую главу “Опыта...” автор начинает с некоего исторического экскурса, с критического исследо­вания истории вопроса. Но держаться “фиксирующей” концепции кантов-ского формализма он не стал, у него гегелевская догадка налагается на картезианскую философию (Vuif/emin J. L'heritage kantien: P. 205.). Однако, по меткому выражению одного тонкого французского исследователя П.Кийе (Quillet), в “Опыте...” — этой феноменологии человеческой культу­ры — Кассирер не больше опроверг Канта, чем Эйнштейн — Ньютона. У Кассирера гегелевские формулы вдруг возникают не для того, чтобы пре­кратить, а для того, чтобы начать исследование. Вот пример — первая фраза в “Индивиде и космосе”: Гегель предполагает, что вся культура эпохи отражается в философии как в своем Brennpunkt — точке возгора­ния. Кассирер показывает, что это предположение значимо также для куль­туры Возрождения, несмотря даже на Буркхардта. Но ясно и различие — мысли, как взгляды, конвергируют, они не порождены, не “мобилизованы” Духом. Нет ничего, кроме человеческого — индивидуального, субъективно­го духа — субъекта, который становится трансцендентальным по требо­ванию истины в любой области. (См.: Itzkoff Seymour W. Ernst Cassirer: Scientific Knowledge and the Concept of Man [by] Seymour W. Itzkoff. Uni­versity of Notre Dame Press [1971] XI, 286 p.)

Книга Кассирера еще и потому, следовательно, приобрела такую зна­чимость, что воочию показала связь классической философской традиции с ее кантианским методологизмом и новейшей аналитико-прагматической и одновременно инструменталистской тенденцией. Наряду с Дж.Дьюи и С.Хуком Кассирер стал на многие десятилетия воплощением философство­вания для молодого американского интеллектуала (См.: Krois J.M. Cassirer: Symbolic Forms and History. New Haven; L.: Yale Univ. Press, 1987. XVII, 262 p.).

1* На всем протяжении книги наблюдается двойственная оценка Касси­рером отношения между “Опытом о человеке” и “философией символи­ческих форм”: то он утверждает, что “Опыт...” — это новый труд, то почти дословно цитирует “Формы...”, то, наконец, дает отсылочные примечания, из которых явствует, что “Опыт...” конспективно излагает прежний фунда­ментальный труд. В действительности, как показали исследования (см., на­пример, Krois J.M. Cassirer: Symbolic Forms and History. New Haven: Yate Univ. Press, 1987. XVII, 262 p.) это синтез (не всегда последовательный) трех этапов эволюции взглядов Кассирера: периода философии познания, периода символических форм и периода мифа государства.

2.Одна из ярких страниц современной психологической мысли — борьба идей вокруг интроспекционизма — не обошла стороной Кассирера. В данном случае, однако, Кассирер имел в виду самый классический — кар­тезианский — смысл интроспекционизма как основы cogito. Слышится здесь отчасти также и отголосок антихайдеп-ерианства и антигуссерлианства.

³* Соответствующее место в “Государстве” Платона см.: Платон. Соч.: В 3 т. Т. 3, ч. 1. С. 325—326 [518с—d] .⁴ Заслуживает быть отмеченным словоупотребление Кассирера: диа­лектику он здесь и далее понимает методологически, в полном соответст­вии с марбургскими (когеновскими) традициями, применительно же к антич­ности — не в смысле обыденного словоупотребления — как искусства ве­дения спора, — а в Платоновом смысле — как вершины всех знаний, про­движения через доказательства к пониманию сущности. См.: Платон. Го­сударство //Платон. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3, ч. 1. С. 346 — 347. [534b—e].

5*Марк Аврелий Антонин (121—180) — римский император, фило­соф-стоик, автор книги “К самому себе” (известна также под названием “Наедине с собой”), часто цитируемой Кассирером.

⁶* Августин Блаженный, Аврелий (354 — 430) — теолог, один из отцов церкви (представитель патристики), основоположник учения о Граде земном и Граде Божием.

7.Фома Аквинский (1226—1274) — философ и теолог, основополож­ник “томизма”, смысл которого в том, что душа — нематериальная суб­станция, но в соответствии с промыслом Божиим получает завершенное осуществление только через тело.

⁸* Паскаль (Pascal), Блез (1623—1662) — французский писатель и ма­тематик, религиозный мыслитель, прославившийся своими “Мыслями”.

9.Монтень (Montaigne), Мишель Эйкем де (1533—1592) — француз­ский философ-скептик, противник схоластики, теологии, догматизма. В “Опытах” предстает как сторонник эпикуреизма и веротерпимости.

10* Дидро (Diderot), Дени (1713—1784) — философ-просветитель, глава энциклопедистов, материалист и атеист, автор оригинальной эстети­ческой теории.

11* Гаусс (Gauss), Карл Фридрих (1777—1855) — немецкий математик, обогативший все области математической мысли — высшей алгебры, тео­рии чисел, дифференциальной геометрии и пр.

12* Риман (Riemann), Георг Фридрих Бернхард — немецкий математик, основоположник неевклидовой геометрии его имени (впервые — в лекции “О гипотезах, лежащих в основании геометрии”, 1867).

13* Вейерштрасс (WeierstraB), Карл Теодор Вильгельм (1815—1897) — немецкий математик; построил, в частности, оригинальную теорию действи­тельных чисел и на этой основе создал систему логического обоснования математического анализа.

14'Пуанкаре (Poincare), Жюль-Анри (1854—1912) — выдающийся французский математик, предшественник интуиционизма в разрабогке ос­нований математики; в философии придерживался конвенционализма: на­учные теории условны, единственное методологическое требование к тео­риям — взаимная непротиворечивость их положений.

15* Дарвин (Darvin), Чарльз Роберт (1809—1882) — биолог-эволюцио­нист, автор “Происхождения видов путем естественного отбора”, оказав­ший и продолжающий оказывать существенное влияние на все области зна­ний о жизни и человеке.

16* Аристотелевский исток идеи “анатомия человека — ключ к анато­мии обезьяны”. На деле именно в рамках этой проблематики складывается контроверза “структура — история”.

17*Тэн (Taine), Ипполит Адольф (1828—1893) — французский фило­соф, эстетик, теоретик искусства, которое, согласно его взглядам, разви­вается под воздействием расы, среды и исторического момента.

18* Икскюль (Uexkull), Якоб фон (1864—1944) — немецкий биолог, зоопсихолог, философствующий теолог; один из основоположников этоло-гии, сделал важный вклад в решение проблемы взаимодействия биологи­ческого организма и среды.

19'Руссо (Rousseau), Жан Жак (1712—1778) — один из ведущих идеологов Просвещения, оказавший влияние на все течения мысли и куль­туры последующего времени, его разнообразное творчество было предме­том особого внимания со стороны Канта и Кассирера.

²⁰* Animal symbolicum — ключевое понятие книги Кассирера и всей его поздней философии. Понятия символа и символического выступают у него поначалу как менее интегративные, чем понятия “знак” и “семиотика”. Они, однако, должны охватывать всю мыслительную деятельность от магии до логического синтаксиса, проходя через лингвистику, эстетику и т.д. “Под символической формой, — писал Кассирер еще в 1921 г. в “Der Begriff der symbolischen Form im Aufbau der Geistwissenschaften” (Понятие символи­ческой формы в построении наук о духе) — следует понимать всю энергию духа, через которую духовное значение (geistiger Bedeutungsgehalt) соот­носимо с конкретным знаком и интимно усваиваемо этим знаком”. Эта мо­дернистская формула “энергии” — вовсе не реверанс в сторону физики или бергсоновского спиритуализма “духовной энергии”, а, скорее, элли­низм, напоминающий гумбольдтовскую energeia, противопоставленную ergon как деятельность произведению. Она соответствует, в итоге, исполь­зованию термина “символ” у Ч.С.Пирса или С.К.Огдена и А.А.Ричардса (The Meaning of Meaning). Немецкий эквивалент symbolisch — это sinnbildlich, т.е. буквально выражение смысла через образ.

Картезианская символика, очевидно, не родственна ни гештальттеории (Gestalttheorie) (в сочинении цитированы W.Koehler и K.Koffka), ни — даже отрицательно т- Wesenschau, интуиции сущности в гуссерлевской феноме­нологии, с точки зрения которой возврат к воображению — трансценден­тальному или нет, — выглядит как напрасная искусственность. С помощью этой уловки “Философия символических форм” получает законного предка в виде кантовского скрытого искусства схематизма, которое отвечает той же проблеме — “эстетической” проблеме в столь глубоком смысле, что он не затрагивается различением, которое следует проводить в произ­ведениях Канта между чувственностью и суждением вкуса. Эстетика в этом двойном для нас смысле есть интуиция превращения, метаморфозы, для обозначения которой Гёте пользовался тем же самым словом “схема” (aus fluchtigen Schemen...) в том самом отрывке, который, кстати говоря, цитировал Кассирер в 1916 году в “Свободе и форме” (S. 230) из “С субъ­ективной точки зрения” (“Das Sehen in subjektiver Hinsicht”) — красноре

чивое само по себе заглавие, освещающее глубину гётевско-кантсвского источника вдохновения, из которого проистекало кассиреровское символи­ческое.

²¹* Рационалист и “последний просветитель”, Кассирер всюду исходит из идеи прогресса как само собой разумеющегося параметра подлинно че­ловеческого бытия.

²²* Кантианские основы кассиреровского учения проявляются здесь в отказе различать виды метафизики. Для Кассирера все, что принадлежит метафизике, заведомо ненаучно, а следовательно, не заслуживает внима­ния философа.

Это положение основано на глубоком знании текстов Канта. Как из­вестно, вместе с Г.Когеном, А.Бухенау, О.Буеком, А.Гёрландом, В.Келлер­маном, О.Шёндёргером он предпринял издание Полного собрания сочине­ний Канта, а потом, после смерти Когена в 1918г. закончил эту публикацию в десяти томах и добавил к ним еще одиннадцатый — “Жизнь и учение Канта”. Все эти сочинения вышли в свет у берлинского издателя Бруно Кас­сирера, его двоюродного брата.

²³* Павлов Иван Петрович (1849—1936) — русский физиолог, просла­вившийся в научном мире учением об условных рефлексах; создатель ги­потезы о двух сигнальных системах как основании различия человека и жи­вотных.

²⁴* Йеркс (Yerkes), Роберт М. (1876—1956) — американский психолог-компаративист, основатель лаборатории по изучению поведения приматов.

²⁵* Поиски родословной у идеи теоретической нагруженности факта (так называемый тезис Дюгема—Куайна) закономерно приводят к Кассире-роау неокантианству: с самого начала методологическая ориентации мар-буржцев предполагала примат конструктивного интеллекта над эмпирией;

следовательно, предвестие краха неопозитивистской доктрины познания имеет не только логические, но и исторические основания.

²⁶* Таких доказательств нет и до сих пор, несмотря на многочисленные попытки их получить. См., например, работы К.Лоренца и др. зоопсихоло­гов.

²⁷* Кассирер в начале “Опыта...” не устает подчеркивать верность ос­новной марбургской идее — функциональной природе символа, еще несо­мненной для него в пору “философии символических форм”; в дальней­шем, однако, понимание символа у него претерпевает изменения.

^2В* Историю вопроса, сводку точек зрения и очерк его современного состояния см.: Семенов Ю.И. Как возникло человечество. М.: Наука, 1966;

Он же. На заре человеческой истории. М.: Наука, 1989.

²⁹* Систематическое изготовление орудий труда, как показывают отри­цательные результаты экспериментов, не свойственно животным. См. ниже об экспериментах Н.Н.Ладыгиной-Котс.

³⁰* В свернутом выражении здесь дано то, что составляет своего рода идейную эволюцию самого Кассирера.

31.Ладыгина-Коте, Надежда Николаевна (1889—1963) — русский зоо­психолог и специалист по сравнительной психологии. Э.Кассиреру были из­вестны переведенные на немецкий и английский языки ранние работы ис­следовательницы — периода Дарвиновского музея в Москве — в том числе “Исследование познавательных способностей шимпанзе” (1923) и “Дитя шимпанзе и дитя человека в их инстинктах, эмоциях, играх, привычках и выразительных движениях” (1935).

32* Гердер (Herder), Иоганн Готфрид (1744—1803) — немецкий фило­соф-просветитель, вдохновитель идейного движения Sturm und Drang (Бури и натиска), оказавший существенное влияние на формирование взглядов Гёте — кассиреровского кумира.

33*Гельмгольц (Helmholtz), Герман Людвиг Фердинанд (1821— 1894) — немецкий ученый-естествоиспытатель, универсальный ум XIX в., оказавший влияние на все области естествознания. Наибольшее значение для философии имели идея опытного происхождения геометрических ак­сиом и особенно кантиански-мюллеровская идея символического характе­ра ощущений — идея особенно близкая Кассиреру в пору разработки им “Философии символических форм”.

³⁴* Идея mathesis universalis восходит к высказыванию Галилея о том, что книга природы говорит с нами на языке математики.

³⁵* Об особом благоговейно-восторженном отношении Кассирера к Гёте и его разнообразным идеям и творениям существует множество сви­детельств. Даже для юбилейного доклада в “Germanic Club” в Нью-Йорке в честь 70-летия Томаса Манна Кассирер — профессионал в области Goetheforschung — выбрал анализ романа писателя о Гёте “Лотта в Вей­маре”. См. также упомянутую мемуарную книгу Тони Кассирер: Cassirer Т. Aus ineinem Leben mit Ernst Cassirer. N.Y., 1948. S. 86—88. Далеко идущие выводы из близости мировоззрений Гёте и Кассирера делает в ряде работ К.Свасьян. См.: Свасьян К.А. Проблема символа в современной филосо­фии: критика и анализ. Ереван: Изд-во Ак. Арм. ССР, 1980; Он же. фило­софия символических форм Э.Кассирера. Ереван: Изд-во АН Арм. ССР, 1989.

³⁶* Здесь снова возникает идея, получившая дальнейшее развитие от­нюдь не в недрах неокантианства. Вряд ли можно сомневаться в том, что именно эта сквозная идея Кассирера повлияла на формулировку мысли У.Куайна о зависимости эмпирических фактов от теоретического контекста, хотя нельзя не отметить и специфику подхода марбуржца к проблеме обо­снования факта: Кассирер всюду подчеркнуто опирается на данные естест­вознания, как бы стремясь выбить почву из-под представлений о монополии позитивизма на рассуждения о философии науки.

³⁷* Скрытая полемика с К.Манхеймом и другими “утопистами” XX в., концепций утопии которых Кассирер не разделял, не подвергая, впрочем, сомнению большую социальную роль утопии.

³⁸* Батлер (Butler), Сэмюэл (1835—1902) — английский писатель, свя­щенник-расстрига, наиболее известна его свифтовская сатира “Еге-whon” — “Егдин” (анаграмма слова “нигде” — у-топия).

³⁹* Переоценка роли Конта неокантианцем — поздний продукт эволю­ции Кассирера.

39* французские идеологи — в конце XIX — начале XX в. сторонники Локка и Кондильяка во Франции; слово “идеология” ввел один их них — Дестют де Траси.

40* Новый момент американских размышлений Кассирера — переоцен­ка роли американского прагматизма. Рассуждение направлено на проясне­ние природы прагматизма, его места в философской эволюции последнего времени. Не соглашаясь до конца с самими исходными принципами праг­матизма, Кассирер открывает его raison d'etre: прагматизм появился как ре­акция на психологизм (как это произошло и в рамках самой психологии с бихевиоризмом), на проявления крайнего субъективизма. Мнимый “крен” Кассирера одновременно и к позитивизму, и к прагматизму на деле свидетельствовал об усилении платонических тенденций в философии позднего, “американского” Кассирера.

41'Вёльфлин (Wolflin), Генрих (1864—1945) — швейцарский искусст­вовед, испытал влияние неокантианства, на основе чего разработал “мето­ды видения” искусства разных эпох (“Основные понятия истории искусст­ва”, 1915).

42*Аллюзия названия книги Ф.Ницше-атеиста — с подзаголовком “Книга для свободных умов”. Важно в связи с этим уточнить отношение Кассирера к религии.

43*. Проблема вторичных качеств введена в философию Р.Бойлем и Дж. Локком. Кант, следуя Юму, перенес субъективистскую трактовку “вто­ричных” качеств на первичные. Вторичные качества часто трактуются в фи­лософии как условные символы.

⁴⁵* То, что такая точка зрения на природу первобытного мифологичес­кого и религиозного сознания в конце концов восторжествовала, — свиде­тельство прозорливой интуиции Кассирера.

46'Дюркгейм (Durkheim), Эмиль (1858—1917) — известный француз­ский социолог, классик позитивистской социологии.

47* Леви-Брюль (Levi-Bruhl), Люсьен (1857 — 1939) — ученик Дюрк-гейма, позитивист, психолог, автор представления о “дологическом мыш­лении” отсталых народов.

⁴⁸¹ Малиновский (Malinowski), Бронислав (1884—1942) — культуролог, основатель функционалистской школы а этнологии, исследователь обществ Новой Гвинеи и Меланезии.

49*.Преодолевая вполне объяснимые односторонности и заблуждения Леви-Брюля, Кассирер вплотную подходит к современной точке зрения: первобытное сознание раздвоено — оно “реально” и “иллюзорно” одно­временно, но то и другое обусловлено не характером символов, а стадией в развитии материальной практики.

⁵⁰* Всестороннее описание тотемизма дал в “Totemism and exogamy” (Тотемизм и экзогамия, 4 т., последний в 1910 г.) Дж.Фрэзер, которого Кас­сирер здесь и излагает.

⁵¹* Теперь оговорку Кассирера — его “почти” — можно снять: совре­менная этнология не только признает универсальную распространенность культа мертвых, но и вполне последовательно рационалистично объясняет его происхождение.

⁵²* Маны — обожествленные предки.

53* Робертсон-Смит (Robertson-Smith), Уильям (1846—1894) — анг­лийский этнолог, ориенталист-классик, специалист по исследованию рели­гии и ритуалов.

⁵⁴* Бергсон (Bergson), Анри (1859—1941) — французский философ, интуитивист, в качестве представителя “философии жизни” — один из главных адресатов критики Кассирера.

55* Колебания и неопределенности во взглядах на природу, структуру и функции религиозного сознания связаны с состоянием науки во времена Кассирера. Неосознанное отождествление религии с единобожием (впро­чем, также нечетко проводимое), с одной стороны, и неразличенность тео­ретического и идеологического с другой, — все это заставляет Кассирера то признавать, то отрицать у религии “теоретическую функцию”, то считать ее теоретическим выражением “инстинктов”, то отождествлять ее с верой в сверхъестественные силы, властвующие над человеком.

⁵⁶* Соответственно, “Сеятель”, “Боронователь”, “Удобритель”.

57* Картина зороастризма, нарисованная Кассирером, не просто непол­на — она сильно модернизирована; вряд ли, впрочем, Кассирер мог в дан­ном случае возвыситься над своим источником из библиотеки Аби Варбурга. Этому источнику как раз и присуща модернизация того типа, который был свойствен известному историку индийской мысли С.Радхакришнану по отношению к индийской философии.

⁵⁸* Взгляды Кассирера на табу и табуитет устарели в той мере, в какой новый материал этнологии и культурной антропологии позволил ныне про­яснить природу и связь между первобытной праморалью, табу и обычным правом. См. об этом, например: Перший, А.И. Проблемы нормативной этно­графии //Исследования по общей этнографии. М.: Наука, 1979. С. 210— 241; Мораль и этическая теория. М.: Наука, 1974; Pike K.L Etic and Ethic Standpoints for the Description of Behavior //Communication and Culture. — N.Y., 1966.

⁵⁹* Представления об эволюции табуитета у Кассирера во многом про­извольны: реальная логика развития религиозных норм и морали, как и судьба табуации, отнюдь не таковы.

⁶⁰* Мюллер (Muller), Фридрих Макс (1823—1900) — английский фило­лог, ученик А.Шлейхера, предшественник “младограмматиков” в исследо­вании бесписьменных языков и живой речи.

⁶¹* В последующем рассказе о языке в отличие от “философии сим­волических форм” все время чувствуются следы полемики с Хайдегге-ром — та же, что и у последнего, лексика получает иное — рационалис­тическое — истолкование.

^б2* Шлейхер (Schleicher), Август (1821—1868) — немецкий лингвист, испытал влияние Дарвина и Гегеля, рассматривая естественные законы воз­никновения и “одряхления” языков. Подготовил идейно младограмматизм.

63* Гумбольдт (Humboldt), Вильгельм фон (1767—1835) — философ, эстетик, языковед, основоположник философии языка. Один из главных источников вдохновения в разработке Кассирером своей философии куль­туры: именно Гумбольдту (и, конечно, Гёте) принадлежит идея культуры как воплощения “духа народа” (Volksgeist), действующего в истории. Ниже. Кассирер уделяет этой идее большое внимание. Cyl. также кассиреровский “Миф государства”.

⁶⁴* Эта мысль четко проведена в цитируемом ниже популярнейшем во времена Кассирера сочинении Й.О.Есперсена “Philosophy of Grammar” (Фи­лософия грамматики). Есперсен (Jespersen), Йене Отто Харри (1860 — 1943) — датский лингвист, специалист по английскому языку, приверженец холистского принципа в понимании языка, выдвинувший “теорию прогрес­са” в языке, согласно которой язык прогрессирует благодаря совершенст­вованию функции общения, ее приспособлению к условиям коммуникации. Рус. пер.: Есперсен О. Философия грамматики. М.: Иностр. лит., 1958.

⁶⁵¹ Едва ли не первое последовательное использование этого термина в подобном смысле. В томе “философии символических форм”, посвящен­ном языку, новая лингвистика вообще не фигурирует: с трудами де Соссю-ра, Трубецкого, Якобсона, Пражской лингвистической школы Кассирер еще не знаком. Готовя “Опыт...”, Кассирер ликвидирует этот пробел, как это будет видно далее. Тем не менее слово найдено, ему придан терминологи­ческий смысл, начинается теоретическое переосмысление новой научной стадии в развитии гуманитарных наук. Понимание ограниченности необхо­димого в качестве логической стадии развития науки историзма — в тра­дициях марбургского (когеновского) гносеологического учения. Но точное осознание диалектического соотношения истории и структуры, еще долгое время тревожившее умы мыслителей второй половины нашего столетия, го-своему было инициировано именно Кассирером.

⁶⁶* Панини (IV — III вв. до н. э.) — древнеиндийский лингвист, столь точно описавший грамматику санскрита и ведийского языка, что предвос­хитил современную структурную лингвистику, так что в современной лин­гвистике возникла особая субдисциплина “паниниеведение”.

⁶⁷* “Младограмматики” — введенное лейпцигским филологом Ф.Царнке обобщенное название представителей ряда лингвистических школ (называемых также неограмматиками), считающих, что язык — инди­видуальная психическая или психофизиологическая деятельность, подвер­женная изменениям лишь в связи с особенностями узуса — конкретного употребления лингвистических форм в живом языке. Основные представи­тели — Г.Асколи, У.Уитни, Ф.Ф.Фортунатов, ф. де Соссюр.

⁶⁸* Трубецкой Николай Сергеевич (1890—1938) — русский языковед, ведущий теоретик Пражской лингвистической школы, создатель морфоно­логии.

⁶⁹* Милль (Mill), Джон Стюарт (1806—1873) — английский ученый, фи­лософ-позитивист, основоположник индуктивной логики как общей мето­дологии наук.

70* Карнал (Сагпар), Рудольф (1891—1970) — представитель неопози­тивизма, глава Венского кружка. Эволюция взглядов Кассирера приводит его к осознанию большей близости к неопозитивизму и к Карнапу, чем к обретающим силу к середине века иррационалистическим течениям новей­шей философской мысли.

⁷¹* Шлегель (Schlegel), Август Вильгельм (1767—1845) — немецкий писатель, историк, переводчик из кружка йенских романтиков. Старший брат Ф.Шлегеля. Шекспира Германия знает в классических переводах А.Шлегеля.

72* Кассирер был сторонником теории лингвистической относительнос­ти, но не разделял основные постулаты культурного релятивизма: тезис о диалектической природе функционального единства культур — таков ответ Кассирера культурным релятивистам.

⁷³¹ Баумгартен (Baumgarten), Александр Готлиб (1714—1762) — фило-соф-вольфианец, основоположник эстетики.

⁷⁴* Традиционная линия рассуждения, приведшая к новому переосмыс­лению единства истины, добра и красоты, которое стало конституирующим признаком философии как философии культуры.

⁷⁵* Баттё (Batteux), Шарль (1713—1780) — влиятельный французский эстетик, аббат, академик, наиболее последовательный сторонник аристоте­левской теории мимесиса — подражания как основы искусства, а также классицизма Буало, идеализировавшего античное искусство в качестве нормы хорошего вкуса. Кассирер повторяет аргумент Дидро против Баттё:

понятие “прекрасной природы” остается нераскрытым и неконструктивным.

⁷⁶* Вордсворт (Wordsworth), Уильям (1770—1850) — знаменитый анг­лийский поэт-романтик, изложивший свои эстетические принципы в предисло­вии к сб. “Lyrical ballads” (Лирические баллады), которое цитирует Кассирер.

⁷⁷* Кроче (Сгосе), Бенедетто (1866—1952) — итальянский неогегелья­нец, философ, эстетик, критик, взгляды которого — постоянный материал для полемических выступлений Кассирера. В качестве эстетика Кассирер не приемлет “абсолютный идеализм” Кроче как выражение архаичной тенден­ции игнорирования всего материального, а следовательно, и символического.

^7В* Коллингвуд (Collingwood), Робин Джордж (1889—1943) — англий­ский неогегельянец, теоретический антипод Кассирера, парадоксальным образом сближавшийся с ним: человечество создает, согласно Коллингвуду, лестницу форм духовной активности с помощью воображения, симво­лизации и абстрагирования.

⁷⁹* Следует обратить внимание на этот важный кажущийся теоретичес­кий парадокс: спонтанность, по Кассиреру, не отрицает, а предполагает наличие внутренней логики.

80'Малларме (Mallarme), Стефан (1842—1898) — французский поэт, уже одним тем близкий Кассиреру, что был зачинателем — теоретиком и практиком символизма, понимаемого к тому же не в мистическом, а в ра­ционалистическом ключе, так что при этом не отрицается живая “плоть стиха” — материал символизации.

81* Рихтер (Richter), Людвиг (1803—1884) — немецкий живописец и график, представитель позднего романтизма.

82* В соответствии с классической философской традицией и в проти­воположность позднейшим трактовкам, тяготеющим к отождествлению на античный манер диалектики с диалогизмом, Кассирер всегда строго разли­чает диалог и диалектику.

83* Тем самым Кассирер наряду с миметической, игровой, трудовой и проч. теориями происхождения искусства, отвергает также и эмотивизм как основу и генетическое ядро искусства.

84'* Редкое у Кассирера использование в исследовательской практике его тонких познаний и глубокого увлечения классической и современной серьезной музыкой, рисующее его как знатока музыки и незаурядного мыс­лителя в области музыкальной эстетики. См. также: Cassirer Т. Mein Leben mit Ernst Cassirer. Hildesheim: Gerstenberg Verlag, 1981; Itzkoff S. E.Cassirer:

Scientific Knowledge and the Concept of Man. Notre Dame: Univ. of Notre Dame press, 1971. The Philosophy of E.Cassirer / Ed. by P.A.Schilpp (Vol. VI of the Library of Living Philosophers) Evanston, Illinois, 1949. XVIII, 936 p. (second print. N.I.: The Tudor Publishing Company, 1958).

85* Принципиальное положение, выдвинутое здесь Кассирером, можно считать одним из основных его эстетических открытий. См. об этом в ра­ботах С.Лангер, а также в его собственной “Философии символических форм”.

⁸⁶* Буало (Boileau-Despreaux), Никола (1636 — 1711) — поэт и веду­щий теоретик классицизма, отстаивавший преимущества античной поэтики (в споре с Ш.Перро) и рационализма в эстетике ( в знаменитом трактате L'art poetique — “Поэтическое искусство” или просто “Поэтика”). Ниже со ссылкой на французский классицизм именно эти взгляды и подвергает рас­смотрению Кассирер.

87'Юнг (Young — Янг), Эдвард (Эдуард) (1683—1765) — английский поэт, представитель и теоретик сентиментализма, воплощаемого им в поэ­зии (дидактические религиозные поэмы, особенно поэма “The Com­plaint...” — “Жалоба”, шедевр так называемой “кладбищенской поэзии”) и в упоминаемом у Кассирера трактате “Conjectures on original composi­tion” (Мысли об оригинальном творчестве).

88" Бодмер (Bodmer), Иоганн Якоб (1698—1783) — швейцарский поэт и критик, издатель вместе с Брейтингером цитируемого у Кассирера еже­недельника “Diskurse der Malern” (“Разговоры живописцев”), переводчика “Потерянного рая” Мильтона и автора известной Кассиреру книги “Kritische Abhandlung von den Wunderbaren in der Poesie...” (“Критический взгляд на чудесное в поэзии...”).

89* Брайтингер (Breitinger, в русской традиции также Брейтингер), Ио­ганн Якоб (1701—1776) — швейцарский критик, вместе с Бодмером высту­пал против рационалистической эстетики И.Х.Готшеда за расширение прав фантазии и воображения в искусстве. Главное сочинение — “Kritische Dichtkunst” — “Критическая теория поэтического искусства”.

90* Шлегель (Schlegel), Фридрих (1772—1829) — немецкий критик, филолог, философ, один из главных теоретиков европейского романтизма;

продолжал традиции И.И.Винкельмана и И.Г.Гердера, младший брат Авгус­та Шлегеля.

91*Новалис (Novalis) (1772—1801) — псевдоним Фридриха фон Хар-денберга (von Hardenberg) — поэт-романтик и философ (свою философию называл “магическим идеализмом”), искусство считал магическим слияни­ем науки, религии и философии через интуитивное вчувствование (Erfullung). Оказал мощнейшее влияние на систему позднего романтическо­го миросозерцания в так называемых реакционных его разновидностях.

⁹²* Сантаяна (Santayana), Джордж (1863—1952) — этого самого извест­ного тогда американского философа Кассирер по большей части не принимал всерьез, что и отмечено в последующих его критических замечаниях.

⁹³¹ Шефтсбери (Shaftesbury), граф, Антони Эшлер Купер (Cooper) (1671—1713) — английский эстетик, моралист, ученик и последователь Дж.Локка; один из первых просветителей, конкретизировавших платонов­ский идеал космоса как абсолютного единства истины, добра и красоты.

⁹⁴* Винкельман (Winckelmann), Иоганн Иоахим (1717—1768) — выда­ющийся историк античного искусства, идеализировавший античное искусст­во и заложивший теоретические основы европейского классицизма.

⁹⁵* В действительности в идеях Бозанкета и Александера содержалось не замеченное Кассирером “рациональное зерно” — они впервые уловили отдаленные признаки наступления эры “массовой культуры”, когда культу­ра уже должна была подразделиться на “большую” и “малую”, а грань “большого” и “игрового”, “развлекательного”, “эстрадного” искусства, с одной стороны, резко обозначилась, а с другой — истончилась. К тем же мыслям пришел и Х.Ортега-и-Гассет: в рассмотренном ниже у Кассирера понимании процесса “дегуманизации искусства” именно Ортега поставил вопрос о “восстании масс”.

⁹⁶* Отстаивая “рациональность формы”, Кассирер отнюдь не преграж­дал путь формалистическим поискам, а, напротив, провоцировал их, оказы­ваясь поэтому “левее” всех формалистов. Последовательный, хотя и утон­ченный, а не грубо примитивный рационализм Кассирера, ярче всего обо­значенный в этих словах, сыграл важную роль в поддержании эстетических традиций Европы в Новом свете: своим авторитетом Кассирер повлиял на то, что к тому времени уже распространившийся в Сев. Америке психоана­лиз еще долго боялся посягать на эстетическую сферу и не мог приобрести достаточное влияние в эстетических кругах.

^9?* Хайнц Кассирер — старший сын Эрнста Кассирера, профессор фи­лософии в Глазго.

⁹⁸* Буркхардт (Burckhardt), Якоб (1818—1897) — швейцарский историк, философ культуры, ученик Л.Ранке, противопоставивший учителю культурно-исторический подход. Классический труд “Культура Италии в эпоху Возрож­дения”. Критикой культуры оказал влияние на Ницше и Шпенглера.

⁹⁹* Ранке (Ranke), Леопольд фон (1795—1886) — немецкий историк, официальный прусский историограф. Во взглядах сочетал глубокий мето-дологизм в отношении к источнику и стремление установить, “как это было на самом деле”, о котором говорит Кассирер, с провиденциализмом в по­нимании хода истории (история — осуществление божественного плана), где главную роль играет политическая история и великие политические де­ятели. “Ранкеанство” было предметом острых дискуссий на всем протяже­нии XIX и первой четверти XX в.

100* Как известно, это положение характеризует отношение не только к исторической истине, но и к истине вообще.

101'ферреро (Ferrero), Гульельмо (1871—1942) — итальянский исто­рик Древнего Рима. В основном произведении, упомянутом Кассирером (в рус. пер. — “Величие и падение Рима”, т. 1-4, М„ 1915 — 1923), усматри­вал причину исторических перемен жизни Рима в его исторической судьбе (fatum).

102*Моммзен (Mommsen), Теодор (1817—1903) — классик немецкой исторической науки, историк Древнего Рима, автор огромного числа работ, в том числе фундаментальной “Истории Рима” и множества образцовых изданий первоисточников и комментариев к ним.

¹⁰³* Размышления Кассирера об исторической памяти удивительным образом оказываются созвучными современному — послевоенному — ис­торическому сознанию, в котором проблема памяти, забвения, молчания (Мишель Поллак) приобретает особый смысл, а наследующая методологию “Школы Анналов” группа историков “Мест памяти” под руководством Пьера Нора ставит созвучные общей линии рассуждения Кассирера вопро­сы на почву исторического сознания.

104*Лео (Leo), Генрих фон (1799—1878) — немецкий историк, изучал историю итальянских городов, герцогской власти в Германии; критиковал Ранке за чрезмерно строгий объективизм. “История итальянских госу­дарств” сохранила научное значение благодаря обилию материалов из ред­ких источников.

105*Трейчке (Treitschke), Генрих фон (1834—1896) — представитель малогерманской школы в немецкой историографии, автор “Немецкой исто­рии в XIX веке”, прусский официальный историк, идеолог сильного монар­хического государства, ведущего борьбу за мировую гегемонию.

106* Нибур (Niebuhr), Бартольд Георг (1776—1831) — немецкий исто­рик античности, основоположник критического метода в изучении истории;

обосновывал применение метода аналогии и использование при этом этно­графических данных. Основной (незавершенный) труд — “Римская исто­рия”.

107*Лампрехт (Lamprecht), Карл (1856—1915) — немецкий историк-ме­диевист, позитивист, убежденный в том, что движущая сила истории — на­циональная психика, эволюция которой представляет собой исторический прогресс — закономерную смену “культурно-исторических эпох”. Главные труды: “Хозяйственная жизнь Германии в средние века” и многотомная “История Германии”. Инициатор методологической дискуссии 90-х годов против Л.Ранке.

¹⁰⁸* “Теория относительности Эйнштейна” (Zur Einsteinschen Relationitatstheorie. Berlin: B.Cassirer, 1921) — свидетельство естественно­научной проницательности Кассирера и его тонкого понимания логики на­учного познания; рукопись была прочитана Эйнштейном с критическими за­мечаниями, учтенными автором перед публикацией. Кассирер показывает, что теория относительности ведет к совершенствованию, а не к разруше­нию классической физики; он придал смысл нередко наивному сближению кантовского релятивизма и релятивизма эйнштейновского. В качесгве кол­леги в Гамбурге Кассирер имел и еще одного замечательного ученого — Давида Гильберта, “Архимеда наших дней”, как раз в те времена, когда тот вел в университете свой семинар, результатом которого стали “Новые основания математики” (“Neubegriindung der Mathematik”, 1922), а потом и “О бесконечности” (Uber das Unendliche, 1926).

¹⁰⁹* Довод, направленный Кассирером одновременно и против класси­ческого кантианства, и против неопозитивистской интерпретации науки. По сути, здесь налицо даже более глубокая интерпретация опыта, чем в трак­товке У.Куайна, которая именно в те годы, когда писался “Опыт...” Касси-рера, приобрела окончательно оформленный характер.

¹¹⁰* Здесь еще нет различения стадий становления науки: мифологи­ческая стадия отождествлена с донаучной, а донаучная — с первой стадией становления собственно науки — с пранаукой.

111.'Это не описка Кассирера: Платон, как известно, широко использо­вал и оставил образцы истолкования этого понятия, восходящего к Анак-симандру.

112* Пеано (Реапо), Джузеппе (1858—1932) — итальянский математик, теоретик математического анализа, сделавший важный вклад в интересовав­шую Кассирера проблему формально-логического обоснования математики.

113*Дедекинд (Dedekind), Рихард Юлиус Вильгельм (1831—1916) — немецкий математик, ученик Гаусса, основоположник теории идеала в ма­тематике.

114* Гамильтон (Hamilton), Уильям Роуан (1805—1865) — ирландский математик и астроном. Кватернионы — созданная им система гиперком­плексных чисел, открывшая в математике путь к построению векторного ис­числения. Кватернионы — числа, реализуемые в четырехмерном простран­стве (отсюда название от лат. quaterni — расположенные по четыре); по­лучаются, если сохранить все правила арифметики, кроме правила перемес­тительности умножения.

¹¹⁵* Характерно, как и всегда для Кассирера, что в выводах работы автор не повторяет буквально все то, что уже содержалось в предшеству­ющем тексте, а развивает высказанные ранее идеи.

Еще примечательнее то, что выводы и заключение строятся как ора­торское высказывание. Обращает на себя внимание изящная кольцевая композиция из яркой цитаты Гераклита о гармонии лука и лиры.

¹¹⁶* В таком виде Кассирер сформулировал антиномию культурологии, под знаком которой в течение всего XX в. протекало развитие и формиро­вание теории культуры, философии культуры, культурной антропологии и пр. наук о культуре, вплоть до теорий Боаса, Уайта, Крёбера и Клакхона, а также “деятельностных” концепций культуры в отечественной культуро­логической традиции. См. об этом: Злобин Н.С. Культура и общественный прогресс. М: Наука, 1980; Вавилин Е.А., Фофанов В.П. Исторический мате­риализм и категория культуры. Новосибирск: Наука, 1983; Муравьев Ю.А. Истина, культура, идеал. М.: Прометей, 1995.