Война как средство политики – новые американские подходы1
Конышев В.Н.
Проблема войны в истекшем десятилетии не раз оказывалась в фокусе внимания политических наук. Ожидалось, что в условиях однополярного мира война уступит место экономическому соревнованию и ненасильственным формам влияния. Однако очень скоро проявилась тенденция к хаосу и непредсказуемости в развитии международной системы. В итоге круг решаемых силой задач даже расширился, появились новые виды войн (гуманитарные интервенции, операции по установлению и поддержанию мира, антитеррористические операции), а использование военной силы единственной супердержавой – США – вышло за рамки международных норм, закрепленных в уставе ООН. Все это делает актуальным переосмысление ряда вопросов, связанных с тем, для чего и как военная сила будет применяться в ближайшем будущем. Анализу взглядов американских экспертов о роли войны в политике, об особенностях современной войны, военной стратегии и способах ведения боевых действий и посвящена эта статья.
Согласно одной из формулировок фон Клаузевица, война «представляет собой до известной степени пульсацию насилия, более или мене бурную»2, она обычно определяется как организованная вооруженная борьба между армиями двух или более стран. Важно, однако, обратить внимание еще на одну грань теории немецкого стратега, указавшего на совершенно определенное различие между войной как идеей и войной практической.
Эта мысль весьма актуальна в связи с либеральной критикой Клаузевица, объявляющей его построения устаревшими, в частности, ввиду несоответствия между учением немецкого стратега и методами ведения современных войн и снижением вероятности развязывания масштабных боевых действий. На основании всего этого делается вывод об изменении самой природы войны . В частности, утверждается, как политическое средство она все менее актуальна в условиях глобализации и торжества либеральной демократии в наиболее развитых и сильных странах. Общества этих стран не будут мириться с ростом военных расходов, и это – свидетельство радикального изменения роли силовой составляющей в политике 3.
Другое направление традиционного подхода к войне как средству достижения политических целей восходит к представлениям о постмодернистской стадии развития США4. Для эпохи постмодерна нехарактерна ориентация на массовую армию, обороняющую свою территории. Ее приоритеты – компактные вооруженные силы для участия в рамках временных коалиций в миротворческих операциях, а также минимизация потерь за счет наращивания технологического преимущества. Крупномасштабные операции, проводимые США в Персидском заливе, рассматриваются как атавизм холодной войны . Отсюда следует вывод о необходимости создания новых, «постклаузевицианских» военных стратегий5.
Мне же представляется, что взгляды Клаузевица о сути войны , напротив, вполне адекватны реалиям сегодняшнего дня. Рассматриваемая категория раскрывается сквозь призму понятия «абсолютная война », которая имеет имманентные тенденции (крайности) неограниченная эскалация противоборства, стремление к полному поражению противника, мобилизация всех имеющихся средств и сил. Внесение принципа ограничения и умеренности в сущность войны – абсурдно. Рост культуры нисколько не парализует и не отрицает заключенного в самом понятии войны стремления к истреблению противника. «Под естественной тенденцией войны мы подразумеваем только философскую, собственно логическую тенденцию, а не тенденцию действительных сил, находящихся в столкновении... война , как она протекает в действительности, часто значительно отличается от ее начального, отвлеченного понятия»6.
Важно отметить, что для Клаузевица теория войны и практическое использование силы отнюдь не совпадают. Поэтому он допускал возможность «абсолютной» войны в действительности, но вовсе не в качестве практического, наиболее эффективного продолжения политики, а как ее мыслимый предел, который может быть реализован в жизни. Цели, характер и средства конкретной войны должны определяться только исходя из учета особенностей данной эпохи и политических обстоятельств, а не из того соображения, что тотальная война – универсальное средство решения политических проблем. Нынешние оппоненты Клаузевица, указывающие на несоответствие современных реалий критериям «абсолютной войны » и на этой основе считающие его учение устаревшим, в действительности смешивают философию и опыт.
Более того, из построений Клаузевица следует, что на практике цели войны могут быть достигнуты вообще без ведения боевых действий, а с помощью иных средств политического давления, нейтрализации союзников, износа и разрушения вооруженных сил противника, истощения его физических сил и воли. Если для абстрактной войны главное – поражение вооруженных сил, захват территории и подавление воли противника, то в случае реальной войны его полный разгром и оккупация территории вовсе не обязательны. «Преодолеть противника ... не что иное, как уничтожить его вооруженные силы смертью, ранами или же каким-нибудь иным способом, будь то раз и навсегда или в такой лишь мере, чтобы противник отказался от дальнейшей борьбы… Уничтожение неприятельских вооруженных сил и разгром неприятельской мощи достигается лишь в результате боя, действительно имевшего место или предложенного, но не принятого». Так что реальная война , не изменяя своей природе, «может воплощаться в весьма разнообразные по значению и интенсивности формы, начиная от войны истребительной и кончая выставлением простого вооруженного наблюдения»7.
В этой связи, говоря, например, о «продолжительном мире» между СССР и США в период холодной войны , было бы ошибочно терять из вида смысл и контекст тех событий, диктуемых сущностью войны . Деление методов борьбы на военные и невоенные достаточно условно, потому что их действительное значение приобретается в политической практике и в зависимости от конкретных условий и целей. Говоря о роли военной силы в современных международных отношениях , критики Клаузевица часто подчеркивают ее ограниченный характер. Сила – многовекторна, и примет ли она военную или иную форму, не меняет существа политики. В определенных условиях великим державам нет необходимости обеспечивать свои интересы военной силой, ибо результат достигается дипломатическими и экономическими путями, демонстрацией силы или угрозами. Однако подобные «альтернативные» инструменты эффективны настолько, насколько сильно использующее их государство. «Пацифисты» же обычно смешивают полезность силы как таковой и издержки ее применения, ссылаясь в своих суждениях на последние как критерий устаревания силовой политики. Между тем важнейшая роль силы в условиях биполярного мира как раз проявлялась в том, что великим державам удавалось поддерживать status quo без прямого военного противоборства.
Наконец, важно иметь в виду, что военная сила – лишь атрибут, а не синоним власти, и ее использование в международных отношениях не равно установлению политического контроля. Сила сама по себе способна обеспечить лишь удержание территории. И если государство-завоеватель не в состоянии установить политическую власть, это – не показатель его военной слабости. Военная победа и управление оккупированными областями – разные вещи именно с этой антитезой столкнулись США, быстро разгромившие режим С. Хусейна, но пока не сумевшие закрепить свой успех на поле боя адекватными политическими решениями.
Одним словом, со времен Клаузевица сущность войны не изменилась. Другое дело, что в начале XXI в. как практическое средство она приобрела свою специфику, зависящую от характера вызовов, уровня развития военной техники и способов ведения боя. Военная сила остается политически востребованной в связи с тем, что США столкнулись с непредсказуемыми и подчас трудно локализуемыми угрозами. Нестабильность постбиполярного мира обусловлена многими обстоятельствами. Среди них – ослабление военных блоков и политических коалиций, сопровождаемое децентрализацией процессов принятия решений; усиление экономического неравенства государств, а вслед за ним эрозия многонациональных государств, рост национализма и сепаратизма; более самостоятельная политика союзников США после ликвидации общей угрозы в виде СССР; распространение оружия массового поражения.
После шока от терактов 11 сентября 2001 г. восприятие войны как «продолжение политики другими средствами » вновь стало актуальным в том числе и на военно-доктринальном уровне. Четко обозначившийся после этого события сдвиг в сторону односторонней политики имеет глубокие основания, связанные с глобальным лидерством США после окончания холодной войны . Террористическая атака лишь ускорила политическую эволюцию в данном направлении. Наметилась и определенная утрата интереса США к НАТО, связанная с растущим разрывом в системах вооружения, разведки и управления боем, относительно невысокой эффективностью войсковых подразделений НАТО даже в случае их прямого переподчинения Пентагону, а также необходимостью коллективных решений внутри альянса, которая все более тяготит США8.
Хотя крупномасштабные, связываемые с выживанием войны сегодня не актуальна для США и ближайших союзников, война с теми, кто не входит в «золотой миллиард», остается вполне приемлемым политическим выбором. Прогресс в военном деле способствует укреплению мнения, что в этом случае на место войны по Клаузевицу приходит управляемая война. Исходя из практики 1990-х гг., выделяют пять ее ключевых признаков
контролируемая локализация военных действий, позволяющая опираться на экспедиционную стратегию и структуру вооруженных сил;
нацеленность не на все общество государства-противника, а только на его политическое руководство или политический режим;
минимизация косвенных потерь противника от военных действий;
минимизация рисков для западных обществ и их вооруженных сил.
убеждение, что поражение вооруженных сил противника не является более главной целью и необходимым условием победы9.
Все это указывает на то, что проблема войны для США и союзников сдвинулась на периферию – в страны, переживающие переходный период, а также государства-неудачники и государства-изгои10. Соблазн силовых решений политики в отношении подобных противников отчасти усиливается рядом резолюций Совета Безопасности ООН, которые способствуют размыванию суверенитета других стран и международно-правовых критериев применения военной силы11. Вследствие этого основное внимание американских экспертов теперь обращено не на обычные войны , которые происходят между государствами, а на так называемые внутренние войны12, не имеющие четкой локализации и легко пересекающие границы13. После Второй мировой войны подавляющее большинство военных конфликтов относят именно к этому типу14, и тенденция к снижению их числа не наблюдается. Более того, внутренние войны стали представлять угрозу таким крупным странам, как Россия и Китай, что чревато глобальной дестабилизацией.
Вмешательство во внутренние войны несет с собой определенные риски даже для самых мощных государств. Дело в том, что не всегда легко определить политические цели, ради которых они ведутся. Мотивы подобных войн не всегда рациональны, так как воюют не государства, а «территории». В таких столкновениях практически отсутствует военно-политическая стратегия, зато в избытке присутствует нетрадиционная тактика. Это затрудняет формулирование ясных целей, задач и средств для военного вмешательства извне15. Ярким примером сказанного служит провал интервенция США в Сомали в 1992 г., когда американские войска чаще имели дело не с профессиональной армией противника, а с проблемами голода и защиты гражданского населения.
Поскольку военные действия США намерены вести на нестабильной «периферии», американские стратеги переходят к концепции «от тотальной войны к войне без риска и далее к войне без потерь»16. Такого рода войны ведутся «дистанционно», и вероятность их распространения на территорию США или Западной Европы считается незначительной (без учета асимметричных атак по типу террористических). В связи с чем, благодаря внедрению стелз-технологий, управляемых бомб, совершенствованию систем космической связи и управления боем этом направлении, все большую значимость приобретают военно-воздушные силы, Акцент делается на достижение победы путем разрушения военной силы, военно-промышленных объектов и систем управления противника с минимальными жертвами среди гражданского населения и хозяйственных объектов. Захват территории в ряде случаев попросту теряет прежнюю важность. Главной задачей становится заставить противника утратить военно-стратегический контроль с последующей капитуляцией, причем победа все более измеряется успехом в достижении политических целей военной операции малой кровью17.
Подобный контекст задает несколько ключевых направлений, в рамках которых осуществляется американское стратегическое планирование, а также ведутся дискуссии о характере будущих войн. Во-первых, это касается роли отдельных видов вооруженных сил и их взаимодействия, осуществляемое в виде совместных (joint) операций, которые подразумевают участие авиации, флота и сухопутных сил в планировании и ведении боевых действий на стратегическом и тактическом уровне. Такая увязка позволяет получить наибольший эффект по принципу синергизма.
Как отмечают американские военные эксперты, сегодня авиация решает самый широкий спектр задач, поскольку она – наиболее мобильный и гибкий по спектру решаемых задач вид войск, дешевый по стоимости и наименее рискованный. В последние 20 лет ВВС совершенствовались самыми быстрыми темпами и вносили наибольший вклад в совместных операциях18. Высказывается мнение, что стратегические бомбардировки останутся одним из важных инструментов (но не панацеей), привлекательным для политиков и военных тем, что это – автономные операции, которые проще планировать и согласовывать. Они значительно дешевле длительных наземных и морских кампаний, а также вызывают меньше протестов в общественном мнении США. В недалеком будущем взаимодействие авиации с другими видами войск еще более расширится по-видимому, образуется гибрид в виде воздушно-космических сил. Стоимость военных объектов США, находящихся сегодня в космосе, оценивается в 100 млрд. долл. Спутниковые системы становятся интегральной частью военных операций, от стратегических до тактических19. Несмотря на тенденцию к интеграции, авиация сохранит и самостоятельное значение20.
Впрочем, вряд ли следует ожидать радикального уменьшения роли сухопутных войск, которые несут основную нагрузку по обороне, а также необходимы для установления контроля над территорией противника. От общевойсковой фазы операции зависит успешность последующих этапов борьбы с партизанскими и другими военными формированиями. Тем не менее в современных вооруженных конфликтах локального характера США все чаще предпочитают использовать силы специального назначения, которые существуют в сухопутных войсках, авиации и на флоте и подчиняются единому командованию. В морской пехоте аналогом спецназу считаются экспедиционные подразделения (marine expeditionary units). По своему статусу командующий силами специального назначения находится на равных с региональными командующими. Эти войска приспособлены для решения задач, выполняемых в условиях войны и в мирное время. Причем спецназ призван действовать так, чтобы снизить вероятность эскалации военного конфликта и одновременно получить максимальный результат. От обычных военных подразделений спецназ отличает дополнительная подготовка для борьбы с террористами и ведения открытых и тайных «нетрадиционных войн» (unconventional warfare). В это понятие входит оказание помощи повстанцам, сепаратистам и движениям сопротивления, которые действуют в других странах. Спецназ обучает и снаряжает боевиков и тайных агентов; организует саботаж и диверсии; помогает союзникам в налаживании сетей по снабжению и переброске людей внутрь и за пределы государства, где происходит нетрадиционная война. Хотя ее законченной доктрины не существует, американские военные ожидают, что на практике «в ближайшее десятилетие подобные миссии приобретут первостепенное значение». По их данным, в среднем около 2500 военнослужащих спецназа постоянно выполняют свою миссию в 40-50 странах мира21.
Военно-морские силы, с учетом намерения побеждать посредством нанесения ударов преимущественно по военным объектам, имеют сегодня наименьшее значение среди других видов войск. Они рассматриваются преимущественно как обеспечивающие успех авиации и экспедиционных сил. Флот эффективен в первую очередь как средство защиты собственных коммуникаций и блокады против стран, которые слишком зависимы от морской торговли22.
Во-вторых, в современной войне особое значение придается использованию достижений информатики в управлении боевыми действиями. В широком смысле информационная борьба применялась человечеством с самых давних времен. Ее узкое понимание сводится к специфике информационной борьбы при непосредственной подготовке и ведении боевых действий23. Она охватывает самый широкий спектр операций, от тактических до стратегических. Содержательно информационная борьба включает в себя физическое разрушение гражданских и военных систем управления, связи и средств радиоэлектронной борьбы противника, а также проведение операций по дезинформации и манипулированию поведением армии противника, населения и военно-политического руководства.
Последний вид манипулирования является наиболее сложным, он может носить долговременный характер и быть направленным на саморазрушение враждебного государства. В основе этого так называемого «организационного оружия» лежат «рефлексивные технологии управления». Они обеспечивают внедрение методов принятия решений, подбора кадров, планирования, отчетности; социально-политических и экономических концепций развития. Среди них есть полезные, для себя, и разрушительные, которые предлагаются элите противника под видом «новых» и порождают неразрешимые конфликты, способствуя внутриполитическому хаосу. Сюда можно отнести создание условий для управляемых извне экологических катастроф; инспирирование межнациональных распрей и экономических кризисов; поставка устаревших и вредных технологий; внедрение стереотипов поведения, которые противоречат национальным традициям и разрушают историческую память народа. Весьма актуальным становится установление прямого или косвенного контроля над средствами массовой информации противника и оформлением информационных потоков, идущих извне. «Оргоружие» может оказаться очень эффективным, когда оно воздействует достаточно продолжительно24.
Внедрение информационных технологий в военное дело обеспечивает принципиально новый способ эффективной организации, управления и планирования усложнившимся военным механизмом. Системы командования, связи, разведки и наблюдения связываются в единую сеть, которая позволяет принимать решения и управлять боем в режиме реального времени. Принятие решений меньше нуждается в прохождении через всю иерархии командного звена и в значительной мере происходит в горизонтальной плоскости – между командирами одного уровня. Разведка ориентируется не просто на сбор и анализ информации, а на прогноз ближайших действий противника. Военные подразделения, рассредоточенные в пространстве, в то же время интегрированы с точки зрения управления боем. Они малоуязвимы для противника, маневренны и обладают высокой поражающей способностью. Небольшие подвижные группы войск способны использовать мощные арсеналы оружия, которые находятся вне зоны боевых действий. Вместо концентрации огневой мощи на главном направлении достигается ее сосредоточение с разных направлений в нужную точку. При этом точность поражения мало зависит от дальности25. Таким образом, современный бой можно вести даже без непосредственного соприкосновения основных сил с противником и значительно снизить собственные потери.
Снизить издержки американского общества в информатизации военного дела позволяет широкая кооперация с гражданским сектором информационных технологий, который развивается чрезвычайно быстро. Используя эти достижения, в течение ближайшего десятилетия США намерены достичь способности наносить поражение любому противнику без наращивания значительного превосходства в вооруженных силах на театре военных действий. В свете этой тенденции показательно, что во второй войне против Ирака в 2003 г. США использовали военную группировку в два раза меньшую, чем в 1991 г.
Предполагается, что информатизация даст преимущества и в борьбе с противником, обладающим ядерным или другим оружием массового поражения, а также в конфликтах малой интенсивности и специальных операциях26. Наиболее оптимистичные оценки американских экспертов выразились в появлении концепции стратегического информационного противоборства (strategic information warfare). Она состоит в достижении стратегических целей не путем масштабного применения традиционных вооруженных сил, а через использование в комплексе с небольшими мобильными ударными силами всей доступной информации самого различного характера о противнике, о своих силах, об окружающем пространстве. Согласно этой доктрине, наибольшее значение имеет не столько прямое огневое поражение, сколько достижение такого психологического эффекта, который вынуждал бы противника принимать навязываемые ему решения27.
Радикальные сторонники «кибер»-методов в военном деле наиболее рьяно отстаивают идеи кардинального изменения характера современной войны . Они абсолютизируют ее новые признаки переход от противоборства на поле боя к борьбе информационных технологий, превращение средств информационного противоборства не просто в самую важную составляющую в структуре вооруженных сил, но и в цель войны28.
В действительности ситуация выглядит куда более сложно. Прежде всего, перспективы развития вооруженных сил США основаны не только на использовании информатики, а на комплексе научно-технических достижений и включают в себя
внедрение электронно-вычислительной техники, робототехники, информационных сетей в системы вооружений и управление боем;
совершенствование систем обнаружения (sensors) для достижения «прозрачности» поля боя;
наращивание неуязвимости, быстроты, эффективности, поражающей способности систем оружия и боевых частей;
развертывание и внедрение новых типов оружия, таких как космическое, направленное пучковое, оружие с использованием биологических факторов и носителей (advanced biological agents).
Эти шаги должны привести к качественному скачку в военном деле, который обозначают термином «революция в военном деле» (revolution in military affairs)29, сравнимым с моторизацией вооруженных сил в 1930-е гг. и появлением ядерного оружия в конце 1940-х гг.
Кроме того, некоторые американские эксперты считают, что ожидаемые преимущества от «военно-информационной революции» едва ли будут достижимыми в ближайшие годы. По крайней мере, саму революцию они склонны рассматривать не как скачкообразное изменение качества, а как постепенную эволюцию. Согласно такой, пессимистической точке зрения, поле боя никогда не станет достаточно прозрачным для командиров, несмотря на все достижения науки. Об этом говорит опыт применения бомб с лазерным наведением в Косово, когда несложная маскировка позволила сербам сохранить тяжелую технику и избежать потерь. Другое ограничение связано с тем, что революция в военном деле, будучи технологией, не заменит и не компенсирует ошибочное политическое решение. Роль информации не стоит преувеличивать и в том смысле, что исход боя все равно решается не в кибернетическом пространстве, а в реальном противоборстве вооруженных сил30. Наконец, достаточно трудно предвидеть последствия в случае, если противник, не обладающий сравнимыми технологиями ведения боя, выберет стратегию асимметричного ответа.
В-третьих, продолжаются дискуссии относительно роли ядерного оружия, которым обладает все большее количество стран, причем уже не обязательно из числа наиболее развитых и стабильных (Пакистан, Индия, Северная Корея). Всего же в настоящее время около 25 стран в состоянии создать собственное ядерное оружие данного типа. Но многие из них по разным причинам воздерживаются от этого, и, скорее всего, в ближайшие десятилетия к ядерному клубу присоединятся не более одной-двух стран, да и вряд ли их арсеналы будут велики.
К оружию массового поражения сложилось неоднозначное отношение еще в годы холодной войны . Все осуждали абсурдность огромных ядерных запасов, но при этом одни неореалисты указывали на его определенную сдерживающую роль в отношениях между великими державами31. Другие же, напротив, делали упор на крайнюю непредсказуемость последствий, порождаемых надеждой на безответный превентивный удар32. В настоящее время в США по-прежнему достаточно популярна точка зрения, что ядерные силы выполняют сдерживающие функции в отношениях между всем государствами и потому снижают порог обычной войны . В подтверждение данной позиции ссылаются на логику развития последней конфронтации Пакистана и Индии. Считается, что лидеры государств-изгоев из рациональных соображений не станут применять это оружия в наступательных целях. Ведь ответный удар даже в случае личного физического выживания будет означать для них политическую смерть из-за огромных потерь среди населения. Лидеры, относимые к воплощению иррациональности и зла, как раз поступают сообразно логике сдерживания. Тот же С. Хусейн в ходе войны в Заливе в 1991 г. наносил удары по Израилю ракетами СКАД, но они не были оснащенны боеголовками, способными вызвать значительный ущерб33. Не говоря уже о том, что само вторжение Ирака в Кувейт произошло только после неоднократных знаков со стороны США о молчаливом невмешательстве34.
Однако концепция сдерживания работает до тех пор, пока субъект политики, обладающий ядерным или другим оружием массового поражения, ведет себя рационально, то есть, как минимум претендует на политическую власть и государственность. Поэтому она применима к субъектам-государствам, но не для террористических и некоторых экстремистских организаций. В этих случаях для субъекта политики проблема структурированной власти неактуальна, его цель деструктивна, она часто сопряжена с местью и сводится к разрушению. В тоже время, чем дальше научный прогресс, тем более доступной становится технология изготовления ядерного и другого оружия массового поражения35. Во всяком случае, ядерное разоружение государств видится американским экспертам перспективой маловероятной, а процесс медленного распространения этого оружия неизбежным. В связи с этим показательно, что ближайшее окружение Дж. Буша-младшего рассматривает ядерное оружие как средство не только, но и возмездия36.
В-четвертых, после событий 11 сентября 2001 г. актуальным направлением американского стратегического планирования стали включать обеспечение внутренней безопасности. В программы военного развития в этой сфере срочно были внесены коррективы особое внимание стало уделяться защите информационных сетей, ориентации вооруженных сил на упреждающие действия, повышению качества разведки за счет улучшения межведомственного взаимодействия, сотрудничества со спецслужбами других стран и своевременного определения важнейших целей. В условиях малой предсказуемости угроз намечается отход от единого и жестко контролируемого сверху плана реагирования на них, а также отказ от ядерных сил как единственного стержня обороноспособности страны. Адаптация вооруженных сил к условиям XXI в. основана на широкой кооперацией с невоенным сектором промышленности и переориентацией с долгосрочных на среднесрочные планы военного строительства (6-10 лет) . За счет этого предполагается достичь необходимый баланс между поддержанием высокого уровня боеготовности и постоянным освоением новой техники37.
Атака террористов на торговый центр в Нью-Йорке способствовала обострению дискуссий об эффективных методах ведения современной войны. С одной стороны, это стремление минимизировать использование военной силы, а с другой – необходимость превентивных ударов, включая убийство политических лидеров38. Проблему выбора усугубляет тенденция к нестандартным способам нанесения ударов со стороны противника, не обладающего сопоставимой с Америкой военной мощью. Подобная тенденция проявилась при подготовке и проведении военной операции США против режима С. Хусейна в 2003 г., когда усилились антиамериканские настроения не только в мусульманских, но и в других странах, включая государства-члены НАТО. Резкое возрастание внешнеполитических обязательств также способно привести к эффекту «перенапряжения сил», а в конечном счете – к ослаблению влияния США в мире.
Цыганков П. Политическая социология международных отношений
Глава IX . Цели и средства участников международных отношений
Анализ характерных особенностей основных участников международных отношений и их взаимодействия друг с другом способствует лучшему пониманию социальной природы этих отношении и одновременно выводит на новую группу вопросов, связанную с таким пониманием. В самом деле, какие цели преследуют и какими интересами руководствуются участники международных отношений Каковы наиболее распространенные средства и стратегии, которые используются ими для достижения поставленных целей Изменилась ли роль силы в составе средств, используемых международными авторами для достижения своих интересов
Прежде чем перейти к рассмотрению этих вопросов, подчеркнем еще раз мысль о том, что основными участниками международных отношений являются государства. Действительно, автономия межправительственных организаций и институтов как участников международных отношений носит относительный характер уже в силу того, что принимаемые ими решения и их реализация невозможны без участия соответствующих государств. Что же касается неправительственных организаций, различного рода движений и частных субъектов, то, хотя они и могут не только вступать в противоречие с теми или иными государственными структурами и государством в целом, но и преодолевать их сопротивление в достижении своих целей, понимание этих целей невозможно без понимания целей, интересов и стратегий государств. Именно поэтому, как правило, в рассмотрении вышеобозначенных вопросов исследователи исходят, прежде всего, из анализа государств как основных участников международных отношений, хотя, как уже подчеркивалось, сведение международных отношений к межгосударственным было бы неправомерно.
1. Цели и интересы в международных отношениях
Анализ целей участников международных отношений является не только одним из важнейших условий понимания их особенностей, но и одной из наиболее трудных задач. Дело том, что цель категория во многом субъективная, и судить о ней можно лишь на основании действительных последствий тех действий, которые предпринимаются участниками международных отношений причем и в этом случае степень достоверности такого суждения отнюдь не абсолютна и далеко не однозначна. Это тем более важно подчеркнуть, что результаты деятельности людей нередко сильно расходятся с их намерениями.
И тем не менее в социологической науке выработан такой подход к пониманию целей, который, не являясь абсолютной гарантией против субъективности, зарекомендовал себя как достаточно плодотворный. Речь идет о подходе с точки зрения поведения субьекта, то есть с точки зрения анализа последствий его поступков, а не его мыслей и декларируемых намерений. Так, если из нескольких возможных последствий какого-либо действия мы наблюдаем то, которое происходит, и имеем основание считать, что его бы не было без желания действующего субъекта, это означает, что указанное последствие и являлось его целью . В качестве примера можно назвать подъем популярности правительства М. Тэтчер в Великобритании в результате его действий по выходу из Мальвинского кризиса.
Основываясь на указанном подходе, большинство представителей науки о международных отношениях определяют цели как предполагаемый (желаемый) результат действия, являющегося его причиной (побудительным мотивом) (см., например, прим.1; а также 2 и 3). Это относится как к сторонникам политического реализма, так и к представителям других теоретических школ в науке о международных отношениях, в том числе марксистского и неомарксистского течений. Последние основываются, в частности, на положении К. Маркса, согласно которому «будущий результат деятельности существует сначала в голове человека идеально, как внутренний образ, как побуждение и цель. Эта цель как задача определяет способ и характер действий человека и ей он должен подчинять свою деятельность» 4 .
Определенная методологическая близость отмечается также и в понимании значения категории «интерес» для анализа соотношения объективного и субъективного в структуре целей участников международных отношении. Не случайно этой категории уделяется большое внимание в работах представителей самых различных течений в науке о международных отношениях. Так, например, теоретические построения школы политического реализма конструируются, как мы уже видели, на основе категории «интерес, выраженный в терминах силы ( power )». С точки зрения Г. Моргентау, национальный интерес содержит два основных элемента центральный (постоянный) и второстепенный (изменчивый). В свою очередь, центральный интерес состоит из трех факторов природы интереса, который должен быть защищен, политического окружения, в котором действует интерес, и рациональной необходимости, ограничивающей выбор целей и средств 5 .
В первой главе уже отмечалось, что Р.Арон (и ряд его последователей) считал понятие национального интереса слишком многозначным и потому малооперациональным для анализа целей и средств международных отношении. Вместе с тем его положения о так называемых вечных целях любого государства по существу совпадают с традиционным пониманием национального интереса, присущим школе политического реализма. В самом деле, с точки зрения Р. Арона, вечные цели могут проявляться как абстрактным, так и конкретным образом. В первом случае они предстают как стремление к безопасности, силе и славе, а во втором выражаются в жажде расширения пространства (или, иначе говоря, увеличения территории, занимаемой той или иной политической единицей), увеличения количества людей (населения государства) и завоевания человеческих душ (распространения идеологии и ценностей данного политического автора).
В наши дни, в условиях возрастания глобальной взаимозависимости человечества, категории «интерес» принадлежит важная роль в понимании существа тех событий, явлений и процессов, которые происходят в сфере международных отношений. Вместе с тем следует иметь в виду и то, что эта ее роль не абсолютна.
Как отмечал Р. Арон, внешнеполитическая деятельность государства выражается в действиях его лидеров, которые располагают определенными степенями свободы в выборе целей. При этом большое значение имеют идеология, амбиции, темперамент и т.п. качества лидеров. С другой стороны, само их положение обусловливает то, что они стремятся создать впечатление, будто в основе всех их действии лежит национальный интерес (см. прим.6, с. 97-102). Более того, некоторое исследователи считают, что, хотя интерес объективен, но он, по сути, непознаваем. Поэтому для ученого, исходящего из объективного интереса в объяснении поведения людей и социальных общностей, опасность состоит в почти неизбежной возможности соскользнуть на путь произвольного «конструирования» интересов. Иначе говоря, существует риск заменить субъективность тех, кого изучает социолог, его собственной субъективностью (см. прим.1, с.26).
Подобного мнения придерживается и известный французский специалист в области международных отношении Ж.-Б. Дюрозель. «Было бы, конечно, хорошо, пишет он, если бы существовала возможность определить объективный национальный интерес. Тогда можно было бы довольно просто исследовать международные отношения путем сравнения между национальным интересом, предлагаемым лидерами, и объективным национальным интересом, Беда, однако, состоит в том, что любое размышление об объективном национальном интересе является субъективным» .
В конце концов поскольку, с такой точки зрения, определить понятие национального интереса не представляется возможным, предлагают считать побудительным мотивом действий участников международных отношений не интерес, а «национальную идентичность» 8 . Речь идет о языке и религии как основах национального единства, о культурно-исторических ценностях и национальноисторической памяти и т.п. С этих позиций, например, поведение Франции на международной арене может быть лучше понято, если иметь в виду колебания ее исторических традиций между патриотизмом и пацифизмом, антиколониальной идеологией и идеей «цивилизаторской миссии», лежавшей в основе колониальных экспансии, и т.п. В свою очередь, ключом к пониманию международ, ной деятельности США может служить историческая традиция, сторонами которой являются изоляционизм «отцов основателей»« и интервенционизм (см. прим.8, с.474).
Действительно, без учета культурно-исторических традиций и национальных ценностей понимание внешней политики того или иного государства и международных отношений в целом было бы неполным, а потому и неверным. И все же, скорее всего, ближе к истине Г. Моргентау, который не противопоставляет национальную идентичность национальному интересу, а считает первую неотъемлемым элементом второго (см. прим.4, с.3-12).
В самом деле, в основе всякого интереса лежат объективные потребности, нужды субъекта или социальной общности, обусловленные его экономической, социальной, политической и иной ситуацией. Процесс познания социальных потребностей и есть процесс формирования интересов людей (см. прим. 3, с.112-124). Интерес, таким образом, категория объективно-субъективная, причем, объективным в своей основе может быть не только истинный, но и ложно понятый интерес. Так, десятилетиями на Западе существовало мнение о советской военной угрозе, а, следовательно, о том, что наращивание вооружений служит коренным интересам демократических государств от нападения со стороны тоталитарного режима. И хотя в действительности Советский Союз не был заинтересован в нападении на западные страны, его поведение во внешнеполитической области, как и внутри страны, давало основания для их недоверия к нему (справедливости ради следует отметить, что верно и обратное). Реально же гонка вооружений не служила интересам ни одной, ни другой стороны.
Бывают также мнимые и субъективные национальные интересы. Примером первого могут служить такие обстоятельства, когда идея становится национальным мифом, овладевает умами людей, и доказать им эту мнимость чрезвычайно трудно 9 . Что касается субъективного интереса, то хрестоматийный пример здесь поступок Герострата, добившегося бессмертной «славы» поджогом храма. В сфере современных международных отношении примером субъективного «национального интереса» могут служить мотивы, которыми руководствовался Саддам Хусейн при вторжении Ирака в Кувейт в 1991 году (декларации о необходимости присоединения к Ираку «исконно принадлежавшей ему провинции» были лишь предлогом для попыток решить внутренние трудности иракского режима путем Небольшой победоносной войны»).
Наряду с основными (коренными, постоянными) и неосновными (второстепенными, временными) интересами, интересами объективными и субъективными, подлинными и мнимыми, различают также интересы совпадающие и взаимоисключающие, пересекающиеся и непересекающиеся и т.д. 10
Исходя из сказанного, общественный интерес можно определить как осознанные потребности субъекта (социальной общности), вытекающие из фундаментальных условий его существования и деятельности. В то же время интерес это отношение потребности к условиям ее реализации. Соответственно национальный интерес есть осознание и отражение в деятельности его лидеров потребностей государства. Это относится и к многонациональным и этнически неоднородным государствам фактически под национальным интересом подразумевается национально-государственный интерес.
Традиционно понимаемый коренной национально-государственный интерес включает три основных элемента военная безопасность; экономическое процветание и развитие; государственный суверенитет как основа контроля над определенной территорией и населением.
Однако в наши дни как эти элементы, так и содержание национального интереса в целом претерпевают существенные изменения под давлением новых фактов и обстоятельств. Бурное развитие производительных сил, средств массовой коммуникации и информации, новые достижения научно-технической революции, усиливающаяся интернационализация всех сторон общественной жизни, возникновение и обострение глобальных проблем, растущее стремление людей к демократии, личному достоинству и материальному благополучию все это трансформирует интересы участников международных отношении, ведет к переформулированию целей их взаимодействия.
Крах тоталитарных режимов и сопровождающееся трудностями, противоречиями, кризисами и конфликтами продвижение европейских постсоциалистических стран к рыночным отношениям и плюралистической демократии, распад СССР и его многочисленные последствия, окончание «холодной войны» между Востоком и Западом все эти и многие другие процессы, происходящие в современном мире, ставят перед международным сообществом новые задачи, вносят коренные изменения в условия реализации интересов международных авторов. На глазах одного поколения людей мир как бы сужается, государства и регионы становятся все более проницаемыми для пересекающих их границ растущих потоков идей, капиталов, товаров, технологий и людей. Традиционные двухи многосторонние связи между государствами дополняются новыми, действующими в самых разных областях таких, как транспорт, экономика и финансы, информация и культура, наука и образование и т.д. На этой основе появляются новые международные организации и институты, которым государства делегируют часть своих полномочии, и которые имеют свои специфические цели и интересы, вытекающие из самой сущности их как субъектов международных отношений. Картина усложняется и по мере усиления мощи и увеличения числа транснациональных корпораций, которые стали значительными и неотъемлемыми участниками международных отношений со своими специфическими интересами и целями, связанными в первую очередь с собственными финансовыми прибылями и экономическим ростом, но их интересы касаются и стабильности (экономической, политической, военной) страны базирования, всеобщей безопасности и сотрудничества, других вопросов глобального характера.
В этих условиях национальный интерес не может быть обеспечен без создания таких условий существования государства, как внутренняя стабильность, экономическое благополучие, моральный тонус общества, безопасность (причем не только в ее военностратегическом аспекте, но и в более широком плане, включая экологическую обстановку), благоприятное внешнеполитическое окружение, престиж и авторитет на мировой арене. Следует иметь в виду, что обеспечение национального интереса достигается лишь при сбалансированности указанных условий, представляющих собою открытую систему взаимозависимых и взаимодополняющих элементов. Полное обеспечение каждого из них возможно лишь в идеале. В реальной же практике нередки случаи отсутствия и типичны случаи недостаточного развития того или другого из указанных элементов или условий, что компенсируется более интенсивным развитием других. В обеспечении подобного баланса и состоит существо и искусство международной политики 11 . Важную роль играет при этом выбор соответствующих средств и выработка внешнеполитических стратегий.