18. Как отличить акт от факта

Лишь если смотреть на него изнутри, акт есть акт — в своей наличности, в своем актуальном свершении; когда реально он пульсирует как бесконечная и абсолютная мысль и не является трансцендированным (и поэтому — ограниченным), акт отличается от всех фактов и от материальной или нематериальной природы, и от всех сформировавшихся вещей, поэтому тяжеловесных, противящихся свободе, подвижности, легкой и свежей живости того духовного избытка сил, который всем известен благодаря непосредственному имманентному опыту и который всем удается с таким трудом отчетливо познать и определить. И принадлежат ему как акту, который есть то, что лишь непосредственно познается конкретным и определенным образом, все те черты, которые присущи жизни духа и противопоставляют ее природному ходу событий. Таким образом, semel emissum volat irrevocabile verbum*: безвозвратное — свершившийся факт, а не факт в его свершении, не акт; т.е. свобода имеет свое царство в настоящем, а не в прошлом. А настоящее есть акт, который актуализм энергично возвысил над фактом.

Свобода! Вместе со свободой существует все богатство жизни духа; без свободы нет ничего. Однако актуализм утверждает, что он не только спасает свободу; но что для ее спасения нет иного пути мышления, кроме как его путь — потому, что, едва предается забвению понятие мысли как акта, мысль начинает быть обусловленной необходимостью и поэтому лишенной своей свободы, т.е. она уничтожается как мысль.

19. Auxilia imaginations* аля понимания свободы

В auxilium imaginations индивида, потерпевшего фиаско в том, чтобы отличить мгновенье акта, являющееся вневременным, от мгновенья времени, которое является точкой среди ряда точек и которое есть мгновенье факта (без чего, несомненно, окажется затруднительным понять, каким образом можно было бы говорить о свободе в мгновенности мысли), я позволю себе заметить, что мгновенье для актуализма — это мысль, которая реконструирует «Божественную комедию», от строки «Земную жизнь пройдя до половины» до строки «Любовь, что движет солнце и светила», на протяжении всех ста песней; подобно тому, как мгновенным является всякий духовный акт, который, даже развертываясь во времени — т.е. будучи рассмотренным извне в течение многих дней, или месяцев, или даже лет — имеет свое единство, так что различные части, которые в нем можно все же (всегда с внешней и необходимой точки зрения) выделить и отделить, упрочивают каждая собственное значение; или, по крайней мере, ту интонацию, которая находит отзвук во всем жизненном круге сложного произведения и заставляет признать в каждом слове, в каждой ноте одну и ту же душу. Этим сложным произведением, когда затем углубляется поиск, не является ни «Божественная комедия», ни лютеровская реформа, ни наполеоновская империя; но, в конечном счете, история, т.е. универсальная реальность в ее духовной актуальности. И, ощущая могучее дыхание произведения, которое есть один-единственный акт, сверхчувственный лишь в то мгновенье без времени, которое присуще всякому ритму духовной жизни, невозможно не разглядеть, как дух получает способ действовать свободно, выбирая всегда между тем, что имеет ценность, и тем, что ее не имеет, между собой и своей противоположностью, обретая таким образом — медленно, постепенно, с трудом — самого себя. Но тот, кто по рассмотрении столь полного единства как единства акта, творящего «Божественную комедию» (или другое, более объемное создание духа), вернулся бы к рассмотрению фундаментального и имманентного единства, к которому сводится и должно сводиться всякое другое единство (единство акта, благодаря которому Я полагает себя в своей абсолютной простоте), не должен упустить следующего: даже в мгновенности этого акта существует прогресс, существует духовная жизнь в форме, которая сущностна для этой жизни, т.е. в форме противопоставления себя другому, отрицающему себя, чтобы самоутвердиться. Существует процесс, в котором мыслящее мыслит (реализует само себя), лишь если противопоставляет себя самому себе — само себя как мысль (которая есть опосредование — и поэтому Я, дух) самому себе как бытию, непосредственности, природному существу, противоположности Я или духа, внутри самого духа. Говорение — это уже ТРУД» усилие того, кто говорит; тот, кто, если бы он не совершал это усилие и оставался немым, абсолютно немым, как камень, не отличался бы от природы — был бы сам природой, той природой, которую он уничтожает в себе посредством акта, принадлежащего, естественно, той самой природе акта, с помощью которой он побеждает и подчиняет своей норме жизни все страсти и устанавливает таким образом всю наиболее неоспоримую и светлую власть свободы, которую от человека как такового можно было бы требовать.

Свобода, помимо единства, требует различия. Но единство духовного акта содержит в себе различие, осуществляется через различие; актуализм никогда не говорил об абстрактном, простом и неразличенном единстве. Различия, которые он отрицал, — эмпирические различия, претендовавшие на философскую значимость; различия, которые являются взаимотрансцендентными — и поэтому оставляют всегда что-то внешнее духовному акту (хотя и постулируется в основе всех различий произвольно обобщенное единство, которое начинает быть чем-то вроде их общего абстрактного знаменателя). Напротив, различие внутри единства — это жизнь и реальность самого единства.