Глава 3. Советский легизм 307

тив таких "исказителей" подлинного "марксистско-ленинского учения о государстве и праве", как казненные ко времени Совещания 1938 г. Пашуканис и Крыленко или давно умершие Рейснер, Стуч-ка и др. Так ведь то же самое говорили Вышинский и другие участники Совещания 1938 г.

Обходя эти неприятные моменты, авторы названного курса продолжают: "К несомненным достижениям совещания следует отнести прежде всего то, что оно отвергло вульгарно-материалистический подход к пониманию государства и права вообще, Советского государства и права в частности. Было отвергнуто понимание советского права как отмирающего буржуазного права. Совещание подчеркнуло значение нормативной стороны советского социалистического права. Все это, несомненно, было призвано обеспечить проведение в жизнь принципа социалистической законности, абсолютно необходимого для социалистического строительства"¹.

То, что здесь анонимно названо "вульгарно-материалистическим подходом", на самом деле, судя по концепциям Стучки, Пашу-каниса, Разумовского и ряда других ведущих советских авторов 20-х и начала 30-х годов, было во многом лишь воспроизведением и толкованием в духе тогдашней коммунистической идеологии и социалистической практики соответствующих положений из трудов Маркса, Энгельса и Ленина, руководящих решений правящей большевистской партии. Во всяком случае учение марксизма-ленинизма о государстве и праве в трактовке этих юристов 20-х годов было ближе к соответствующим первоисточникам, нежели в толковании Вышинского и его последователей. Авторы же цитируемого курса пытаются потребности господствующей идеологии и практики во все новой и новой версии "подлинного марксизма-ленинизма" завуалировать, как это делал и Вышинский, поисками "козлов отпущения" и обвинениями предшественников в "извращении", "искажении" и т. д.

Даже об "отмирающем буржуазном праве" в приведенной из курса цитате говорится так, будто данное представление о судьбе права после пролетарской революции восходит не к Марксу и Ленину, а к Пашуканису.

Упомянутая авторами курса "нормативная сторона советского социалистического права", подчеркнутая и тем самым как бы сохраненная для жизни Вышинским, стала не просто одним из расхожих реабилитирующих аргументов в пользу Совещания 1938 г., но, и вообще каким-то мистическим, во всяком случае явно иррациональным символом для всех поколений приверженцев этого тоталитарно-легистского "правопонимания". Они узнают и признают друг друга по "нормативности права", хотя все это — лишь слова пароля на "правовом фронте", к тому же неверно понятые и

¹ Там же.

308 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

не к месту используемые, поскольку их позиция в принципе исключает как сколько-нибудь теоретически последовательную концепцию нормативности, так и признание какого-нибудь объективного критерия отличия правовой нормы от явного произвола в форме закона или иного официально-властного установления, априорно являющегося для них "нормативно-правовым" актом.

Сторонники этого официального подхода были настолько заняты защитой "нормативности права", которой, правда, никто не угрожал, что им просто некогда было объяснить непосвященным тайну родства столь восхваляемого ими "правопонимания" со сталинской тиранией и произволом в последующие десятилетия. Не случайно же именно это "правопонимание" получило официальное признание антиправовой тоталитарной системы и более полувека монопольно господствовало во всей социалистической юриспруденции.

Ясно, что "нормативность социалистического права" была лишь иносказанием — одним из необходимых для тоталитаризма юридических мифов, с помощью которого бесправие изображалось как торжество "права высшего типа", положения насильственно-приказного, антиправового законодательства — как нормы права, беззаконие — как социалистическая законность и т. д. Только поэтому данное "правопонимание" и пользовалось официально-властной поддержкой.

Критика "ошибок" Вышинского и "недостатков" его определения права в названном курсе и в других работах данного направления носила во многом декларативный характер, поскольку велась с позиций защиты основных положений Совещания 1938 г. и завуалированного смысла "нормативности советского права", "нормативной специфики права"¹, под которой и Вышинский, и все сторонники этого подхода имеют в виду насильственно-приказной характер права.

В духе приспособления определения права Вышинского под свое время авторы курса, в частности, отмечали: "Подчеркивание нормативной специфики права — верное само по себе — сопровождалось игнорированием тех аспектов права и правового регулирования, которые связаны прежде всего с общественными отношениями"². Это очень странное сетование: с одной стороны, в Трою со всякого рода хитростями и уловками протаскивают бутафорного коня, а с другой стороны, как бы сожалеют, что он не живой. Одно исключает другое: или вы действительно хотите общественно обусловленного и определенного права, тогда не выдавайте за право насильственно-приказные веления ("нормы", "нормативные акты") тоталитарной власти, полностью ликвидировавшей всякую незави

¹ Там же. С. 174.

² Там же.