Глава 3. Филип Стенхоп: причина его неудачи.

Мы разбираем вопрос образования и воспитания джентльмена в первой половине XVIII в. на примере молодого Филипа Стенхопа, сына графа, лорда Честерфильда (Филипа Стенхопа-старшего). В качестве источников, как уже было сказано, используются письма Честерфилда к сыну, чьим воспитанием и образованием граф занимался лично. В этой главе мы подробно разберем отношения между Честерфилдом и его сыном, сложившиеся за все годы переписки, и более того, мы рассмотрим сходства и различи систем Локка и Честерфилда, для того чтобы выяснить – в чем же причина провала планов лорда?

Чтобы более полно понять какой-либо факт или какое-либо явление, обязательно нужно проследить его результат. Филип Стенхоп был не слишком удачливым, умным и обаятельным человеком. Совсем не таким, каким хотел его видеть отец, лорд Честерфилд. Филип немногого добился в жизни, и едва ли хорошо усвоил уроки всего отца. Были все усилия и ресурсы, потраченные на Филипа, потрачены зря? Кого можно винить в его неудаче? Может быть самого Филипа, или систему образования, а если второе, то не на графа ли Честерфилда падает вся ответственность?

Как уже было не раз упомянуто, воспитанием своего сына лорд Честерфилд занимался самостоятельно, практически разработав свой определенный план, которому неукоснительно следовал. Более того, он принимал в жизни сына самое активное участие, и не всегда действия, которые он предпринимал, были положительными с точки зрения морали. Несомненно, что граф совершил ряд роковых ошибок, которые оказали свое действие на конечный результат.

Как уже было сказано во второй главе, Честерфилд практически полностью разделял идеи Локка в том, что касается образования, он перенял основные аспекты локковской системы образования, изменив ее так, как счел нужным, реализуя вместе с тем свои собственные идеи и представления о том, как нужно воспитывать своего сына. В образовании молодого Филипа так же отразились другие течения и идеи того времени: речь идет о классицизме и реализме, о противостоянии которых мы уже говорили. Но что именно явилось причиной неудачи как Честерфилда, так и его сына?

Начнем с того, каким видел результат лорд Честерфилд: что он хотел от Филипа Стенхопа? На этот вопрос легко ответить, обратившись к письмам. Не раз граф пишет о том, каким ему представляется будущее сына: он видит его успешным дипломатом, светским человеком, легко и непринужденно очаровывающим высший свет, правителей различных держав, отлично понимающим человеческую натуру, приятным в общении человеком с идеальными манерами⁶¹.

Честерфилд выражался весьма четко и понятно о своих желаниях, более того, рассуждая о будущем сына он звучал несомненно восторженно, что легко объяснить, вспомнив биографию этого человека. Скорее всего граф видел в своем сына самого себя, только улучшенную версию (он постоянно оберегал сына от тех ошибок, которые он совершил в юности⁶²), а так как его шансы уже давно закончились, то он, возможно, желал прожить через своего сына свою жизнь заново, второй раз⁶³. Это определенно делало бы его весьма требовательным и строгим, а именно таким он и был.

Получилось ли у него сделать из сына успешного, харизматичного, образованного дипломата? Или все же нет? Давайте признаемся, лорда постигла неудача: Филип не стал ни успешным, ни харизматичным. Это был невысокий, полный человек, немного неуклюжий, застенчевый и совершенно неуверенный в себе (хотя бы стоит вспомнить то, что он провалил свою первую речь в парламенте из-за того, что запнулся и забыл все слова) – это была чуть ли не противоположность той личности, которую в нем видел его отец. Но самое главное разочарование для лорда Честерфилда было даже не в том, что Филип так и не усвоил те манеры, в которые в него там долго пытались вложить, а в том, что от него скрывалось до самой смерти Филипа Стенхопа (напоминаем, что он умер в 1768 году): у него была жена, небогатая, обычная, непримечательная Юджиния Пертре, в замужестве Стенхоп, и два ребенка, которые родились до того, как Филип и Юджиния заключили брачный союз. То есть это был совершенный, абсолютный провал, граф не смог осуществить и самых скромных своих надежд.

Но для начала, давайте разберемся: какие же шаги предпринял граф для того, чтобы добиться желаемого? Как уже отмечено во второй главе, Честерфилд по сути практически целиком следовал системе Локка в том, что касалось образования мальчика. Но у графа определенно были свои идеи, которые он воплотил в жизнь, и мы о них уже говорили. Но обратимся к ним еще раз, но на этот раз постараемся понять: не лежит ли в основе той стройной системы Локка-Честерфилда, которую на себе испытал Филип в процессе воспитания, ошибка, способная погубить то, что для обоих (и Локка, и Честерфилда) было целью образования?

Тут стоит отметить самое, пожалуй, самое главное расхождение между Честерфилдом и Локком: там, где Локк видел в качестве образования постепенный и поступательный процесс, с чем-то схожий с садоводством, Честерфилд позволил своей гордости, нетерпению внести изменения, которые оказались не самыми лучшими. Граф добавил настолько ускорил все процессы, что давление на молодого человека возросло чрезвычайно. Можно сказать, что эти изменения вступили в противоречие с самой системой Локка, идеей, заложенной в ее основе (об отсутствии давления на ребенка, о том, что каждое занятия должно соответствовать его возрасту, развитию, чтобы ни в коем случае не заставлять его учить что-то такое, что его разум еще не готов воспринять⁶⁴).Уже было отмечено, что занятия мальчика начались с пяти лет, в семь он уже изучал латынь и греческий и вскоре начал осваивать французский, попутно занимаясь другими предметами (историей, географией). При этом, когда мальчик учился в Вестминстере, отец не уставал повторять ему, что он должен стремиться к тому, чтобы быть лучше других⁶⁵. Также примечательны такие слова, подтверждающие это наблюдение:

«Когда я думаю о том, какое неимоверное количество удобрений на тебя затрачено, я жду, что ты, в свои восемнадцать лет, дашь более обильные всходы, чем другие там, где почва необработана - в двадцать восемь»⁶⁶.

Давление на Филипа было даже сильнее, чем могло бы показаться – дело в том, что причиной этому является другой дефект системы Локка-Честерфилда. Дело в том, что ни самодисциплина, ни благородные намерения и здравый смысл не являются достаточными основаниями для побуждения молодого человека к обучению. И Локк и Честерфилд в этом вопросе сошлись в одном: они выбрали тщеславие, гордость и амбицию – одним словом эгоизм⁶⁷.

Как мы уже отмечали, главной мотивацией Честерфилд объявил «мировой успех», более того, подобный выбор означает, что идти к результату можно любым путем, что и видно из писем: любая аморальность на этом пути поощряется. Но прав ли Честерфилд, по сути заявляющий, что лесть – это не страшно, а даже необходимо⁶⁸? Допустимы ли подобные компромиссы, когда речь идет о морали? Вряд ли можно согласиться с этим. Но это означает, что проблема поиска мотивации куда важнее определения лучших способов обучения и его техники. Это и является основным дефектом системы Локка-Честерфилда6 но не единственным.

Другая проблема, которая лежит в глубине локковской системы и которую перенял и Честерфилд, – это любое отрицание творчества⁶⁹. Мы уже отметили, что Локк практически не говорит о поэзии, музыке и искусстве вообще, не считая их сколько-нибудь важными для процесса воспитания. Честерфилд относится к поэзии отрицательно, вернее он, скорее, равнодушен к ней, но он определенно отрицает ее важность для воспитания ребенка:

«Я не вижу, чтобы бог сотворил тебя поэтом, и я этому очень рад…»⁷⁰.

Но захотел бы любой человек, не только Филипп Стенхоп, прожить так свою жизнь: в опрятном и чистом локковском саду наедине с честерфилдовскими грациями, прозрачным воздухом, прямыми линиями и углами, с цветами без аромата и деревьями без тени⁷¹? Как свидетельствуют факты из жизни Филипа – он не смог.

Еще один момент, подчеркиваемый Локком – неоспариваемый авторитет родителя. Родительская автократия (даже с хорошими намерениями) легко может навредить. Не было ли так в нашем случае? Стремлениями своего отца Филип Стенхоп был лишен дома, очага, вынужден был находится постоянно в разъездах, не оставаясь подолгу в одном месте - и все для того, чтобы придать себе лоск, отшлифовать умения⁷². В одном письме Честерфилд пишет, что «никогда не сердился» на Филипа и никогда ему «не грозил»⁷³, и в каком-то смысле это так. То есть это так только в том смысле, что Честерфилд никогда не тратил время на прямые угрозы, но это не значило, что Филип не представлял себе, что может его ожидать в случае неповиновения.

«До сих пор ты имел все доказательства моей любви, какие только могли быть, потому что ты эту любовь заслужил, но когда окажется, что ты больше ее не заслуживаешь, жди от меня неприязни и помни – она проявится во всем»⁷⁴.

В этих словах графа прекрасно видно то самое давление, о которое мы уже отмечали. Да, Филип Стенхоп прекрасно представлял себе, что его может жать в случае ошибки, поэтому нет ничего удивительного, что его отец узнал о Юджинии Стенхоп и о своих внуках только после смерти Филипа: он скрывал от отца это и не только это. Удивительно вообще, как у него это получалось, потому как вокруг юноши была развернута целая информационная сеть властного лорда, у которого было более чем достаточно связей для этого. Это и не скрывалась от Филипа:

«Сына же графа Сальмура, который сейчас находится в Гааге, я прекрасно знаю, и поэтому я буду регулярно получать точные сведения обо всем, что ты делаешь в Турине»⁷⁵.

Конечно такое всепроникающее и властное присутствие, давление, которое несомненно оказывалось на молодого Стенхопа, не способствовало его спокойствию, что вряд ли отлично сказалось на его успеваемости. Более того, это же вовсе не способствовало доверительным отношениям между отцом и сыном, о чем свидетельствует неведение отца о Юджинии. И нам остается только продолжать удивляться тому, как ловко и аккуратно нежелательные сведения держались в секрете (о том, как это было сделано, речь пойдет дальше).

Еще один момент, о котором нельзя забывать, отличает то, что Честерфилд считал правильным для воспитания своего сына. Это не очень понятный момент, на котором следует остановиться. Речь пойдет о манерах, о которых граф более чем достаточно пишет в своих письмах (почти каждое второе письмо содержит инструкции по этому вопросу, советы и требования их выполнять):

«…надеюсь, ты приобретешь значительно больше, если ты присоединишь к ним (к знаниям – примечание Р.Б.) еще дарованные тебе грациями хорошие манеры <…>. Право же, в твоем положении иметь их – значит уже сделать полдела…»⁷⁶.

Но интересно то, что, если традиционно (Локк также это отмечает) манеры прививались до начала серьезного обучения, то есть с самого детства, то в случае с молодым Филиппом дело обстояло иначе. Серьезно и полностью (по велению отца) Филип посвятил себя изучению манер только в восемнадцать лет, когда как другие к этому возрасту давно уже прошли этот процесс⁷⁷ (хоть отец и посвятил им очень много писем). Вот, что еще говорит Честерфилд о Манерах:

«Вся ученость, какая у тебя есть, пожалуй, не стоит без этого ни гроша. <…> Поэтому заклинаю тебя, пусть это станет твоей единственной целью до тех пор, пока ты окончательно не исправишь своей манеры <…> не думай ни о чем другом, ничего другого не читай, ни о чем другом не говори»⁷⁸.

Вот что непонятно: если манеры – это настолько важная и необходимая часть воспитания, если они так нужны в жизни, то почему граф ждал восемнадцатилетия сына, чтобы велеть тому заняться ими столь интенсивно и серьезно, как это делал Филип? Прививание светских манер для Честерфилда было искусством, намного более трудным чем ремесло канатоходца или акробата. Оно требовало больших стараний и умений – сам Честерфилд прошел через этот процесс в своей юности под строгим взором леди Галифакс⁷⁹. Через этот процесс прошел почти каждый французский джентльмен (мы уже отмечали, что Честерфилд испытывал к Франции и ее обитателям особо теплые чувства, а манеры французского общества считал образцовыми – именно поэтому его сын обучался этому искусству в Париже). Но если лорд Честерфилд ожидал, что Вестминстерская школа и три года с мистером Хартом, дополненные его нескончаемыми инструкции в письмах, справятся с этой задачей - то он ошибался. Даже более способный и одаренный юноша на месте Филипа не справился бы в таких условиях⁸⁰. Но следует подчеркнуть, что тут дело не только в этом, еще свою роль сыграло окружение Филипа, которое не способствовало автоматическому прививанию манер мальчику.

Окружение молодого Филипа также имело на него сильное влияние, в конце концов это были не только знакомые-друзья, речь ведь идет об образовании молодого человека – его окружали преподаватели и гувернеры. Наибольшее роль в его жизни из всех учителей и гувернеров сыграл мистер Вальтер Харт, рекомендованный Честерфилду его другом Лордом Литтлтоном⁸¹. Мистер Харт – это тот самый гувернер, который сопровождал юношу в его путешествии по Европе. Следуя советам Локка, лорд Честерфилд выбирал гувернера для сына с особой тщательностью. Известно, что мистер Харт был выбран лордом еще за год до того, как отослал его с сыном в Европу. Честерфилд знал о не слишком высоком положении Харта в социальном плане, однако он выбрал его по его учености, которая несомненно была его сильной стороной⁸². Но если манеры, а мы уже говорили об этом, занимали в глазах Честерфильда такое важное место в обучении молодого человека, который, как он знал, не был особо силен в этом деле⁸³, если он послал сына на континент для того, чтобы исправить этот печальный факт, то почему же он доверил Филипа такому «примитивному»⁸⁴ и простому человеку, как Харт? Едва ли можно найти адекватное объяснению этой странности, разве что только сказать, что здравый смысл, о котором так много говорит Честерфилд, отказал ему в тот момент. Возможно он верил, что свет, доступ в который он предоставил своему сыну в каждой стране, каждом городе, который тот посещал, его постоянные наставления и окончательная шлифовка в Париже⁸⁵ пересилят влияние гувернера. Но он ошибался: любой бы на месте Филипа не справился бы с такой задачей⁸⁶. Ошибка Честерфилда была тем губительнее для него, что фигура мистера Харта остается загадочной и до конца не разъясненной. Скорее всего он сочувствовал молодому Филипу и помогал ему там, где это требовалось, «объединяясь» против отца⁸⁷, скрывая неудачи юноши и отсутствие внятного прогресса в том, что касается манер. Честерфилд очень часто пишет сыну, что рад тем теплым отзывам о мальчике и его воспитании от мистера Харта, но в какой-то момент оказывается, что у сына есть определенные проблемы (например, что дикция его сильно хромает⁸⁸), и чаще всего о них он узнает не через мистера Харта⁸⁹. Более того, Харте пишет лорду, что в Риме Филипп «неизменно предпочитал порядочные итальянские ассамблеи сборищам котерий, сколоченных в пику им разными английскими леди»⁹⁰, когда как Стенхоп познакомился с Юджинией, его будущей женой, именно в Риме.

Итак, мы видим, что, во-первых, честерфилдовская система дейтсивтельно имела некоторые кардинальные отличия от локковской, зачастую они были совсем не в лучшую сторону. Несомненно, что то сильное давление, неусыпный контроль, которыми был окружен Филип, не способствовали его высокой успеваемости, уверенности в себе. Однако это только с одной стороны, так как, во вторых, странная логика графа при выборе гувернеров не оправдала себя. Мальчик не смог выучиться манерам. К тому же, мистер Харт охотно покрывал своего ученика, так что граф зачастую не получал жостовернйо информации о сыне или не получал информации вовсе (как в случае с Юджинией). Но не мог сам Филип быть неспособным к обучению? Возможно, что он сам был не столь светлым и умным юношей, хотя это довольно сомнительно, ведь в детские годы его успехи в учебе были явно очень высокими. Скорее всего именно давление, оказываемое на него, оказалось тем самым, под влиянием чего он терялся и вся его мотивация (если мотивации, предоставленной ему лордом вообще было достаточно) не действовала. К тому же, что можно требовать от человека, который много лет уже не оставался в одном месте подолгу, не видел дома? И если Филип был столь застенчивым, как он мог учиться и перенимать манеры светского общества, если это самое общество его нервировало?