Вопросы для самопроверки

1. В чем суть лингвистических взглядов И.А. Бодуэна де Куртенэ и Л.В. Щербы как предшественников современной советской психолингви­стики?

2. Что такое троякий аспект языковых явлений в понимании Л. В. Щербы?

3. Каковы основные положения культурно-исторического направления в психологии, разработанного Л. С. Выготским?

4. Что такое интериоризация и какова ее роль в процессах речемыслительной деятельности?

5. Как Вы понимаете тезис Л. С. Выготского о том, что значение есть единство общения и обобщения?

Лекция V

СТАНОВЛЕНИЕ СОВЕТСКОЙ ПСИХОЛИНГВИСТИКИ

В 60-е ГОДЫ (продолжение).

ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ПСИХОЛИНГВИСТИКИ В 70—80-е ГОДЫ

Рассмотрим физиологические истоки советской психолинг­вистики. В работах А. А. Леонтьева 50 — 60-х годов много вни­мания уделяется теории физиологическом активности, предло­женной советским исследователем Н. А. Бсрнштейном¹ (1896 — 1966), чьи работы оказываются очень важными для понимания ряда фундаментальных закономерностей в организации рече­вой деятельности².

Я уже говорил о том, что советская наука противопоставля­ет теории реактивности (вытекающей из бихевиористского рас­смотрения структуры «стимул — реакция») теорию активности (т. е. теорию активной деятельности индивида) (см. лекцию II). Теория физиологической активности представляет собой один из вариантов этой общей теории.

¹ Бериштейн Н. А. Очерки по физиологии движений и физиологии активности. М., 1966.

² Подробнее о значении работ Н. А. Бернштейна для психолингвистики см.: Леонтьев А. А. Слово в речевой деятельности. М., 1965.

Деятельность высших животных и человека целесообразна, т. е. связана с достижением некоторой цели, направлена на достижение цели и организована сообразно с этим. Например, цель — дойти до остановки троллейбуса (Н. А. Бернштейн, во­обще, писал вначале именно о физиологии движения). Для до­стижения этой цели человек должен построить программу действий (выйти из квартиры, спуститься по лестнице, выйти из подъезда, пересечь двор, выйти на улицу и т. д.). При плани­ровании действий необходимо решить проблему выбора пути. Человек всегда избирает (или, во всяком случае, думает, что избирает) наиболее рациональный путь к достижению цели. Но для этого ему нужно преодолеть так называемое избыточное число степеней свободы. Теоретически человек может выбирать из бесконечно варьирующегося числа направлений своего дви­жения. Однако реально их число значительно меньше. В каком-то отношении об этом позаботилась сама природа, устранив в ходе эволюции некоторое число степеней свободы. Скажем, человеку гораздо удобнее двигаться вперед (относительно ори­ентации своего тела), а не назад: соответствующим образом «устроены» ноги. Ладонь имеет такое строение, чтобы брать предмет, только сжимая пальцы «внутрь», в кулак, а не наобо­рот и т. п.

Решив проблему выбора, человек составляет план действий: и приступает к его реализации. В процессе реализации плана; он может обнаружить отклонение от намеченного пути, потому что в любой момент может включить механизм контроля и сли­чить реальное положение дел с планом действий, хранящимся в его памяти. И если обнаружится и окажется существенным несоответствие действий плану, человек может (как сейчас го­ворят в космонавтике) провести «коррекцию траектории».

До сих пор речь шла о движении. Но разве в процессе по­строения речи происходит не то же самое? Почему человек пи­шет-пишет, а потом вдруг начинает все лихорадочно перечер­кивать? Потому что он проводит «коррекцию траектории» речи, сопоставляет то, что написал, с планом и видит, что пишет совсем не то (или, во всяком случае, не совсем то), что запланиро­вал, задумал.

Таким образом, описание движения — это общая модель, ко­торая имеет достаточно универсальный характер. А механизмы осуществления действия, механизмы контроля, механизмы кор­рекции и т. п. обеспечиваются уровневым строением нашей нервной системы.

Но прежде чем перейти к вопросу об уровнях, хотелось бы сказать несколько слов о характере самих эталонов. Возможны два вида сопоставления: топологическое и метрическое. Пояс­ним различие между ними на примере, известном из школьного курса геометрии. Геометрические фигуры, например прямо­угольники, могут быть подобными и равными:

Топологическое равенство Метрическое равенство

Подобные прямоугольники равны топологически. У них совпада­ют принципиальные характеристики—в данном случае величины углов и соотношение сторон — независимо от совпадения дру­гих, непринципиальных характеристик — в данном случае дли­ны сторон. Равные прямоугольники равны метрически. У них совпадают все характеристики, определяющие их как прямо­угольники,— и величины углов, и соотношение сторон, и их длины.

Человеческий организм, работая на сличение с эталоном, действует в системе топологической, а не метрической, что обеспечивает гораздо более гибкий механизм отождествления объектов лишь по выделенным существенным признакам — не­зависимо от совпадения остальных. Этот принцип оказывается очень важным и для обеспечения оптимального функционирова­ния механизмов речевой деятельности. Так, все люди обладают разными голосами по высоте, силе, тембру, но тем не менее в нормальных условиях прекрасно воспринимают речь друг друга, поскольку сопоставляют сигналы именно топологически, а не метрически. Иначе рамки коммуникации были бы слишком жесткими, и она не смогла бы состояться.

Что касается уровневого строения нервной системы челове­ка, необходимо отметить, что уровней оказывается довольно много и коррекция поведения может осуществляться не по всем уровням сразу, а только по верхнему, самому сложному. И это тоже не случайно: чтобы работа по выявлению ошибки в исполнении плана, по «коррекции траектории» при отклонении от эталона на данном уровне была успешной, нужно сосредо­точить внимание, усилия на решении именно этой задачи, раз­грузив мозг от побочных, ненужных дел, освободив его от не­обходимости детально анализировать поведение на других, бо­лее низких уровнях. Для этого подобная работа должна стать автоматизированной, а сами эти уровни поведения — фоновыми.

Вернемся к решению задачи о том, как попасть на останов­ку троллейбуса. Для ее решения нам нужно включить ряд уров­ней поведения. Вот, например, один из нижних, фоновых уров­ней. На нем решаются следующие задачи: «оторвать ногу от земли», «перенести ее вперед», «перенести тяжесть тела впе­ред», «упасть на стоящую впереди ногу», «оторвать от земли ногу, стоящую сзади», «перенести ее вперед» и т. д. Только решив целый ряд таких задач, мы сможем дойти до Остановки троллейбуса. Но взрослый человек обычно не задумывается над тем, что именно он делает, когда идет. Эти действия у него автоматизированны. Однако так бывает не всегда. Когда годова­лый ребенок делает первые шаги, он постоянно решает зада­чи — и как поднять ногу, и куда ее поставить, и как при этом сохранить равновесие, устоять, не упасть. Взрослый человек, оказавшись на скользком льду, тоже думает о том, как бы не упасть, как бы удержать равновесие — т. е. о том, о чем в обычных условиях он не задумывается. И в этот момент ему уже не до троллейбусной остановки! Если что-то где-то на ниж­них уровнях «забуксовало», то верхний уровень временно ухо­дит из-под контроля и человек опускается на тот уровень, где произошел «сбой». Но тогда уже именно этот уровень становит­ся самым важным, верхним, и лишь более низкие остаются фо­новыми.

Это же наблюдается и в речевом поведении. Когда человек хорошо владеет родным языком, верхний уровень его речевого поведения — это стратегический уровень, уровень связной речи. Он контролирует построение речи в целом. Слова в речи появ­ляются при этом как бы сами собой. Но вот он запнулся: забыл слово или ищет более точное — и тогда верхним оказывается уровень выбора слов в семантическом поле. А если говорящий вдруг засомневался, как правильно в слове поставить ударение (свёкла или свекла?), то уровень, на котором осуществляется сознательный контроль, оказывается еще более низким.

Таким образом, понятие верхнего уровня является перемен­ным, относительным. Каждый из нижних уровней может ока­заться верхним.

Из двойственного характера того или иного уровня речи — быть верхним или быть фоновым — вытекает важное следст­вие, которое можно показать на примере двойственного отно­шения носителей языка к слову. С Одной стороны, слово ис­пользуется как часть, элемент при построении какого-то более развернутого текста (и тогда операции со словом автоматизи­рованы). С другой стороны, когда человек переключает меха­низм сознательного контроля, спускается на уровень операций со 'словом как на верхний уровень, то от операции использова­ния слова он переходит к операции осмысления слова (состав­ление и использование двуязычных словарей, объяснение значе­ния слова, выбор слова в процессе редактирования и т. п.). В этом случае само слово перестает быть более или менее фоно­вым орудием речевой деятельности и становится объектом со­знательного анализа. При таком подходе несколько по-иному начинает видеться и проблема внеконтекстного и контекстного значения слова, того, что отражает слово в словаре, и того, что отражает слово в тексте.

Разумеется, эта двойственность характерна не только для слов, но и для синтаксических конструкций, а также для мор­фем, фонем, интонации и т. д. Как только мы обращаем внима­ние на ту или иную единицу одного из низших уровней, она сразу же становится единицей высшего — для данной ситуации - уровня, становится объектом специального осмысления.

Из сказанного видно, что в физиологии активности очень много идеи, явно навеянных исследованиями о кибернетических устройствах и их работе, о проблемах контроля коррекции о сложности уровневой организации и т. д., эти идеи позволяют более полно осмыслить деятельность человека в частности его речевую деятельность, в системе современных научных представлений.

Говоря о физиологических истоках советской психолингвистики, необходимо отметить, что идея опережающего отражения действительности нервной системой разрабатывалась также известным советским физиологом П. К. Анохиным³

³ См., например: Анохин П. К. Избранные труди: Философские ас­пекты теории функциональной системы. М., 1078. Подробнее о значении работ П. К. Анохина для психо­лингвистики см.: Леонтьев А. А. Психо­лингвистика. Л., 1967. С. 84—85; Тарасов Е. Ф. Тенденции развития пси­холингвистики. М., 1987. С. 132.

Мы кратко познакомились с теми истоками — лингвистиче­скими, психологическими, физиологическими, — которые легли в основу советской психолингвистики. В конце 50-х — 60-е годы появляется целый ряд работ А. А. Леонтьева и других исследо­вателей⁴. В 1966 г. состоялся первый советский семинар по психолингвистике. Начиная с 1968 г. совещания советских психолингвистов называются симпозиумами и проводятся каждые 2 — 3 года (II—1968, 111—1970, IV—1972, V—1975, VI — 1978, VII— 1982, VIII —1985, IX Н>88 г.).

К концу 60-х годов А. А. Леонтьев и Т. Н Рябова (Ахутина) разработали обобщенную модель порождения вы­сказывания⁵.

⁴ Леонтьев А. А. 1) Возникновение и первоначальное развитие язы­ка. М., 1963; 2) Слово в речевой деятельности; 3) Психолингвистика; 4) Психолннгвистические единицы и порождение речевого высказывания. М., 1969; 5) Язык, речь, речевая деятельность. М., 1969; Жинкии Н. И. Меха­низмы речи. М., 1958; Теория речевой деятельности / Под ред. А. А. Леон­тьева. М., 1968.

⁵ Подробнее о модели Леонтьева—Рябовой (Ахутшюй) см.: Леон­тьев А. А. Психолингвистические единицы... С. 263 и след.

Исходные принципы, которые лежат в основе этой модели, были только что охарактеризованы, полому я ограничусь крат­кой обобщающей сводкой;

1. Идея анализа по единицам, а не по элементам, восходя­щая к работам Л. С. Выготского. В качестве сланного предме­та исследования берется не сегмент текста, а некоторое элемен­тарное действие, элементарная клеточка, которая обладает всеми признаками деятельности. Такой клеточкой может считаться высказывание, поэтому и модель строится как модель высказывания.

2. Необходимость учета всех основных признаков деятель­ности, выделенных Н. А. Бернштейном. Имеется в виду, во-первых, трехчленность деятельности по построению высказыва­ния: фаза планирования программы, фаза осуществления прог­раммы и фаза сопоставления (контроль и, если нужно, коррек­ция). Во-вторых, — целенаправленность и мотивированность действия: человек говорит не просто потому, что реагирует, но активно осуществляет свою деятельность, в частности речевую, с определенной целью. И в-третьих, — иерархическая организа­ция психофизиологической обусловленности действия, связан­ная с идеей уровневой физиологической организации.

3. Эвристичность. Маловероятно, что механизм порождения высказывания действует в целом столь жестко, однозначно, алгоритмично как это представлено в модели Миллера — Хомского, которая пришла на смену вероятностной модели Осгуда. По-видимому, человек может пользоваться и той, и другой стратегией и осуществляет выбор того пути, который ему ка­жется наиболее целесообразным. В этом и заключается эвристичность деятельности при построении высказывания.

4. Учет механизма вероятностного прогнозирования будуще­го. Человек прогнозирует будущее, к которому он хочет прийти. Это принцип любой деятельности и, в частности, речевой. Прогноз всегда предполагает некоторую вероятность. Если че­ловек хочет построить какой-нибудь текст, то он не может быть уверен на 100%, что ему удастся выразить именно то, что он хотел бы сказать. У человека всегда есть выбор возможных ис­ходов и он старается ограничить их число, преодолеть избы­точное число степеней свободы. Так, если при редактировании текста нужно заменить какое-то слово, редактирующий снача­ла ограничивает огромное число возможных вариантов, из ко­торых он будет делать выбор, и только потом уже перебирает все оставшиеся потенциальные исходы, оценивает целесообраз­ность выбора именно данного слова.

Модель А. А. Леонтьева и Т. В. Рябовой (Ахутиной) скла­дывается из следующих блоков:

1. Программирование грамматико-семантической стороны высказывания. Здесь прежде всего строится внутренняя прог­рамма, причем следует отличать эту программу от внутреннего проговаривания (речь без «проталкивания» воздуха через щель голосовых связок: если прочесть стихотворение про себя, то при этом нельзя не почувствовать напряжения, «движения» в органах речеобразования, хотя внешне никакие звуки не слышны) и от внутренней речи (сильно компрессированная, об­рывочная речь «для себя», почти без слов). Внутреннее прог­раммирование представляет собой наиболее глубинный абст­рактный уровень речевой деятельности. Не исключено, что во внутреннем программировании есть элементы, которые связаны не с данным конкретным языком, а с какими-то общечеловече­скими способностями к членораздельной речи, членению мира, к построению высказываний и т. д. Реальность этапа внутрен­него программирования доказывается, в частности, данными патологии речи. Так, в одном из видов динамической афазии (см. лекцию VIII) есть случаи, когда больной знает отдельные слова, но из-за отсутствия внутренней программы не может построить более или менее развернутую фразу или связный текст из отдельных фраз.

Предполагается, что, во-первых, структура программы но­сит линейный характер. Это естественно, потому что линейна и наша внешняя речь. Во-вторых, внутренняя программа включает не корреляты слов — привычных нам минималь­ных семантических единиц реальной речи, но корреляты каких-то основных компонентов высказывания — единиц бо­лее крупного и более общего уровня, типа субъект, предикат, объект (или, точнее: кто-то делает что-то, направленное на что-то). В-третьих, структура программы связана не с социально закрепленными значениями слов, а с личностными «смыслами». В-четвертых, внутреннее программирование, по существу, пред­ставляет собой акт предикации, т. с. операции соединения чего-то с чем-то (напомню, что еще А. А. Шахматов говорил о пре­дикации как об операции сочетания двух представлений⁶).

⁶Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. М., 1941. С. 19—20.

Таким образом, внутреннее программирование есть не про­сто последовательность однородных элементов, а система их соединения, ряд операций предицирования. Так, если операцию предицирования обозначать вертикальной стрелкой (↑), то структуру субъект — предикат — объект (S — Р — О) можно обозначить как [Р (5↑) (О↑) ↑], показав тем самым, что в этой структуре не одна, а три операции предицирования. Имен­но операция предицирования отличает набор слов: ночь, тиши­на, мороз, — от цепочки назывных предложений Ночь. Тишина. Мороз., т. е. например, ночь — это не просто слово, а утвержде­ние, что имеется, наличествует ночь. И от того, ч го кроме сло­ва ночь здесь ничего не сказано, эта предикация не исчезает. Показательно, что в ряде европейских языков предикация вы­ражается в глаголе-связке (ist — для немецкого языка, is — для английского и т. д. Ср. в русском языке — в прошедшем време­ни: Была ночь).

2. Грамматическая реализация высказывания и выбор слов. На этом этапе говорящий уже делает серьезный шаг в сторону данного конкретного языка, поэтому здесь ему необходимо хо­рошее, во всяком случае достаточное, знание языка.

Механизм выбора слов, как показывает анализ данных, например речи больных шизофренией, результатов ассоциативных экспериментов (см. лекции IX, XI, XII), чрезвы­чайно сложен. А. А. Леонтьев выделяет три типа поиска: 1) ассоциативный поиск по семантическому облику слова. Человек ищет в семантическом поле, которое представляет собой не по­ле слов-синонимов (например, храбрый, отважный, мужествен­ный и т. д.), а гораздо более сложную структуру (ср. поиск фамилий в рассказе А. П. Чехова «Лошадиная фамилия»); 2) поиск по звуковому облику слова, т. е. тоже поиск в ассо­циативном поле, но построенном уже по звуковым признакам. Когда человек, например, говорит: «Ну, как это слово? На бух­ну м начинается...», — буква м как некоторая установка на на­чало слова тоже указывает на -принцип организации поля; 3) поиск на основе субъективной вероятностной характеристики слов. А. А. Леонтьев опирается здесь на исследования Р. М. Фрумкиной, А. П. Василевича и других авторов⁷, которые показали, что у человека существуют субъективные частоты слов и эти частоты, с одной стороны, достаточно четко и ста­бильно проявляются у испытуемых одной группы, а с другой — очень хорошо коррелируют с данными, имеющимися в частот­ных словарях.

⁷ Прогноз в речевой деятельности / Отв. ред. Р. М. Фрумкина. М., 1974.

Механизм конструирования высказывания за­крепляет какие-то отношения между элементами высказывания. Этот механизм связан с возможностями оперативной памяти че­ловека, поскольку человек в состоянии одновременно опери­ровать лишь некоторым ограниченным количеством единиц. Дж. Миллер на основе реальных экспериментальных исследо­ваний попытался определить средний объем оперативной па­мяти⁸. Оказалось, что этот объем равен 7 ± 2 единицы. Под­черкну, что это не обязательно количество слов в предложении, а количество любых единиц, вычленяемых на данном уровне. Так, на уровне предложения это число отдельных смысловых блоков предложения. Слов может быть гораздо больше, но число таких блоков не должно превышать 7 ± 2 (т. е. от 5 до 9). Именно поэтому практика коммуникации приводит к тому, что предложение имеет реальные границы—структурные и количе­ственные. Разумеется, объемы оперативной памяти у разных людей различны, в реальной стандартной речи количество еди­ниц для большей надежности коммуникации должно быть меньше 7. Это касается и таких показателей, как число звуков в слове, число морфем в слове и т.д. Так, по данным А. И. Куз­нецовой,⁹ в русском языке среднее число морфем в слове равно 4 ± 1. И число букв в каждой морфеме — тоже 4 + 1, т. е. в принципе «магическое число» 7 ± 2 отражает объективные предель­ные характеристики объема оперативной памяти человека, ко­личество единиц данного уровня, которое он может удержи­вать в памяти, удерживая одновременно и целое.

⁸ Миллер .Дж. Магическое число семь плюс или минус два // Ин­женерная психология / Под ред. А. Н. Леонтьева. М., 1964.

⁹ Кузнецова А. И:, Ефремова Т. Ф. Словарь морфем русского языка. М., 1986.

При конструировании высказывания работает механизм грамматического прогнозирования, перебираются и сопоставля­ются разные прогнозы. Сам процесс конструирования высказы­вания напоминает развертку в модели непосредственно состав­ляющих (НС) — каждый раз на один шаг: мальчик — малень­кий мальчик — маленький мальчик с игрушкой и т. д.

В блоке грамматической реализации высказывания и выбора слов нет обязательной жесткой закрепленной последова­тельности процедур. Человек может строить речь, сначала выб­рав слова, а потом оформив их в высказывание, а может, на­оборот, сначала выбрать некоторое грамматическое оформле­ние высказывания и лишь потом заполнить места словами. Эти два механизма существуют относительно автономно. Выбор по­следовательности их использования зависит от особенностей коммуникации.

3. Моторное программирование синтагм¹⁰. Оно связано с ор­ганизацией фонетической, звуковой программы, с выбором звуков. После этого дается моторная команда уже собственно на «выход», на произнесение высказывания.

¹⁰ В основу этого блока положена модель, разработанная коллективом авторов. См.: Ч истов и ч Л. А. и др. Речь: Артикуляция и восприятие. М.; Л, 1965.

* * *

Предлагаемая модель¹¹, как пишут сами авторы, представ­ляет, по существу, целый класс моделей. Она не противоречит существующим моделям порождения и в известном смысле включает их в себя. Кроме того, она удовлетворяет результа­там почти всех экспериментов, поставленных в доказательство психолингвистической реальности других рассмотренных ранее моделей. Но это не означает, что данная модель эклектична¹², она просто менее жестка, чем другие, и допускает в ряде ее «узлов» элементы других моделей порождения речи¹³.

¹¹ Об усовершенствованном варианте описанной модели см.: Ах у ти­на Т. В. Модель порождения речи по данным нейролингвистики // Мате­риалы VIII Всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории комму­никации: Тез. докл. М., 1985. С. 162—163.

¹² Леонтьев А. А. Психолингвистические единицы... С. 269—270.

¹³ Разумеется, моделью Леонтьева—Рябовой (Ахутиной) не исчерпыва­ется весь комплекс исследований, которые начали разрабатываться и совет­ской психолингвистике годы. Подробную библиографии см.: Основы теории речевой деятельности / Под род А.А. Леонтьева М, 1974.

Мы рассмотрели основные вехи становления психолингви­стики, тот теоретический багаж, с которым она вступила в 70-е годы. За прошедшие с того времени около 20 лет в теоретиче­ском отношении мало что принципиально изменилось. В основ­ном отрабатывались, уточнялись (с учетом критики), модифици­ровались те основные направления, которые сложились в психолингвистике 50 — 60-х годов¹⁴.

Ассоцианистское направление развивалось несколько более скромно. Здесь на первый план выдвинулась идея выяв­ления и описания структуры лексикона человека ¹⁵.

Трансформационистское направление более актив­но. Все многочисленные зарубежные работы общего и учебного характера опираются прежде всего на идеи соотношения глу­бинных и поверхностных структур¹⁶.

¹⁴ См., например: Смысловое восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации) / Под ред. Т. М. Дридзе и А. А. Леонтье­ва. М., 1977; Сорокин Ю. А., Тарасов Е. Ф., Шахмарович А. М. Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. М., 1979; Жинкин Н. И. Речь как проводник информации. М., 1982; Психолингви­стические проблемы семантики / Под ред. А. А. Леонтьева и А. М. Шахпаровича. М., 1983; Психолингвистика / Общ. ред. А. М. Шахнаропича. М., 1984; Исследование речевого мышления в психолингвистике / Под ред. Е. Ф. Тарасова. М., 1985; Норман Б. Ю. Синтаксис речевой деятельности. Минск, 1978; Павлов В. М. Понятие лексемы и проблемы отношений синтаксического словообразования. Л., 1985; Kess J.F. Psycholinguistics. Introductory Perspectives. New York, 1979.

¹⁵ Об исследованиях ассоциаций см.: Залевская А. А. Вопросы ор­ганизации лексикона человека в лингвистических и психологических иссле­дованиях. Калинин, 1978.

¹⁶ Критический обзор см.: Тарасов V.. О Тенденции развития психо­лингвистики. М., 1987. С. 68—94.

В последние полтора десятилетия в связи с бурным разви­тием лингвистики текста делаются перспективные попытки пе­рейти от «психолингвистики высказывания» к «психолингвисти­ке текста»¹⁷. «...Появился ряд работ, еще не объединенных единым пониманием и не составляющих в совокупности цело­стного направления, но резко отличных по своей ориентации от „классического” подхода к психологическим явлениям и за­кономерностям. Это позволило Ж. Мелеру и Ж. Нуазе говорить о них как о „психолингвистике третьего поколения" ...или Дж. Уэрчу — как о „новой психолингвистике”... Для послед­ней характерна психологическая ориентация, выражающаяся,, однако, в разных исследованиях по-разному»¹⁸. При этом все большее внимание уделяется так называемым когнитивным структурам, которые моделируют человеческие знания о мире и речемыслительной деятельности¹⁹. Однако все же сегодня речь, скорее, может идти о накоплении материала, о путях его осмысления. Главный рывок на этих направлениях, по-видимо­му, еще впереди.

¹⁷ См., например: Леонтьев А. А. Признаки связности и цельности текста // Лингвистика текста / Отв. ред. И. И. Чернышева. М., 1976; Зим­няя И. А. 1) Психологические аспекты обучения говорению на иностран­ном языке. М, 1978; 2) Психологические основы лекционной пропаганды М., 1981; Дридзе Т. М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации. М., 1984; Новиков А. И. Семаятика текста и ее форма­лизация. М., 1983; Сорокин Ю. А. Психо лингвистические аспекты изуче­ния текста. М,, 1985. См. также: Залевская А. А, Проблемы психолинг­вистики. Калинин, 19

¹⁸ Леонтьев А. А. Восприятие текста как психолинтвистнческий про­цесс // Психолингвистическая и лингвистическая природа текста и особен­ности его восприятия / Под ред. Ю. А. Жлуктенко и А. А. Леонтьева. Киев, 1979. С. 20.

¹⁹ О проблемах когнитивной психологии см.: Величковский Б. М. Современная когнитивная психология. М., 1982; Kintsch W. Memory and cognition. Colorado, 1977