Вопросы Посмотрим, как ты понял...

Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия (2001) к слову "фольклор" дает отсылку: "см. Народное творчество". Тем самым его составители разделяют представление о…

1. …"узком" понимании фольклора.

2. …"широком" понимании фольклора.

3.… фольклоре, предложенное Д. Бен-Амосом.

4 …фольклоре, предложенное А. Динековым.

Найдите правильное, по вашему мнению, завершение фразы.

Для отличника и аспиранта

"Узкое" понимание фольклора привлекает специалистов...

1. ... своим лаконизмом.

2. ... соответствием реальному положению вещей.

3. ... возможностью ограничиться литературоведческими методиками исследования.

1.2. Попытки теоретического решения проблемы специфики фольклора

Если на Западе фольклористы, привыкнув к плюрализму в политике и быту, спокойно, как правило, воспринимают очерченную в предыдущем подразделе ситуацию и заботятся, главным образом, о том, чтобы выработать индивидуальное понимание предмета фольклористики, отвечающее их собственным научным интересам, то советские ученые, воспитанные в духе принципиального монизма марксистской философии, активнее искали новые подходы к решению этого вопроса.

Правда, петербургский теоретик В. Е. Гусев, сделавший первую такую попытку, избрал, казалось бы, как раз весьма проторенный путь начетничества, ибо построил свою концепцию на найденной у К. Маркса цитате. В "Немецкой идеологии" К. Маркс противопоставляет способ, которым осваивает мир "мыслящая голова" (философ), другим, одним из которых названо "практически-духовное освоение этого мира". Речь идет, конечно же, о широчайшем круге явлений материальной деятельности людей (от пахоты до постройки космического корабля), но В. Е. Гусев считает, что это выражение "как нельзя более подходит к фольклору". И далее теоретик излагает ту свою мысль, для "поддержки" которой и подыскивал цитату; "всю область практически-духовной деятельности народных масс" он делит на две группы: в первой "результат творческой деятельности получает вещественное или предметное воплощение", а во второй нет. Эта вторая группа и есть фольклор. Или: "фольклором мы называем ту форму практически-духовной деятельности народных масс, которая по своей природе объективно представляет образно-художественное воспроизведение действительности и выражает отношение к ней народа с помощью образных средств, не нуждающихся в вещественном закреплении" ¹⁰.

Снова трудно согласиться с безусловным отнесением всего фольклора к искусству. Кроме того, по мнению В. Е. Гусева, фольклор есть непременно "воспроизведением действительности". Это типичное для марксистской эстетики принципиальное сужение предмета искусства, перенесенное здесь на фольклор. Действительно, произведения большинства фольклорных жанров отражают реальную действительность – но только не христианские легенды, былички, духовные стихи и заговоры. Недаром ведь и в учебниках по фольклору советских времен они фактически не рассматривались. Чтобы подвести произведения этих жанров под определение фольклора, предложенное В. Е. Гусевым, пришлось было бы сначала доказать, что русалки и огненные змеи, с одной стороны, черти и ангелы, с другой, есть явления реальной действительности. Отметим также, что отнесение к фольклору явлений народного творчества, не нуждающихся в "вещественном закреплении", заставило В. Е. Гусева ввести в его состав и "танец, пантомиму", а затем и "бестекстовую музыку" (последнее выражение имеет в виду танцевальную музыку без песенного сопровождения, которая, конечно же, тоже "текстовая"). Этими видами народного искусства традиционная фольклористика никогда не занималась (теоретически, правда, включал в состав фольклора танец А. ван Геннеп).

От внутренних особенностей фольклора как объекта исследования пошли в своей попытке определить его специфику Е.-К. Кёнгас-Маранда и П. Маранда: "Фольклор – это незаписанные ментифакты. Из этого определения следует, в частности, что ни один текст, как таковой, не является реальной фольклорной единицей: тексты суть лишь записи ментифактов (в то время как артефакт всегда есть запись себя самого). Это имеет прямое отношение к исследованию текстов, поскольку в записанном тексте структура фольклорной единицы может и не манифестироваться (выявиться – С.Р.), а его реализация, например, магическое действие, может входить в эту единицу" ¹¹. Главное тут – понимание "фольклорной единицы" как ментифакта (от лат. mens – разум, план, намерение), содержащего в своей структуре, кроме собственно текста, который может быть записанным, и определенный комплекс отношений текста к окружающей действительности, существующих в этой "фольклорной единице" как некие "намерения" или, если точнее, возможности. Возьмем запись заговора – одну из тех, что печатаются в хрестоматиях или антологиях русского фольклора. Это всего лишь запись ментифакта, где мы не найдем, например, информации о том, верит ли сама информантка-знахарка в силу заговоров, как встречает она своих пациентов, какие жесты использует – и даже, подействовал ли заговор: перестали ли болеть зубы, полюбила ли девушка парня и т. п.

Как легко в том убедиться, определение Е. К. Кёнгас-Маранды относится и ко многим нефольклорным текстам, например, к молитвам, присягам, серенадам – какие только "намерения" не бывают связаны с ними! А главное, оно непригодно уже потому, что фольклор определяется с помощью признака, для него как раз и неспецифического. Ведь для фольклора как такового не имеет принципиального значения, записывают его или нет, – во всяком случае, для того естественного фольклора, который существовал до изобретения письменности и до появления фольклористов.

На ином направлении искал глубинную особенность фольклора известный русский этнолог и фольклорист К. В. Чистов. Он сравнил схемы коммуникативного акта в фольклоре и литературе, обратившись для этого к классическим понятиям теории информации (см. Рис. 1).

S  M  R

Рис. 1. Общая схема передачи информации.

Тут S – субъект информации, или тот, кто передает; R – реципиент, объект информации, или тот, кто её принимает; M – материальный посредник (медиум) между S и R, средство передачи информации; – "обратная связь".

Между схемами "литературной" и "фольклорной" К. В. Чистов выявляет значительные отличия (см. Рис. 2). В первой автор (S), создавший "материально закрепленный текст" (M), именно посредством его передает эстетическую информацию читателям (R₁, R₂ ... R_n). Все творческие импульсы угасают "на полюсе восприятия". Что же касается "обратной связи", то читателю очень непросто передать свои впечатления от произведения его автору, даже если это А. Маринина – что уж тут говорить о Шекспире или Пушкине! Это коммуникация "технического типа".

(S₁) (S_2.1)

↕ ↕

R₁ R₁ R_2.1

_{↑ ↑ ↕}

S →M→ R₂ (R)S ↔ R₂ (S₂) ↔R_2..3(S_2..3)↔R_2.т(S_)2.n)

_{↓ ↕ ↨}

R_3–∞ R_n R

(S_n) (S)

Рис. 2. Коммуникация в литературе. Рис. 3. Коммуникация в фольклоре.

Совсем иную картину видим на второй схеме (Рис. 3). Представим себе, что тут изображено исполнение сказки. Сказочник обращается непосредственно к слушателям, и "обратная связь" мгновенно замыкается на нем самом: "Исполнитель (особенно, если речь идет о жанрах, допускающих текстовую импровизацию) может менять (корректировать) содержание и структуру текста и внетекстовых элементов в зависимости от поведения (реакции) слушателей в ходе исполнения" ¹². Затухание творческих импульсов у слушателей не обязательно: кто-то из них сможет в будущем пересказать сказку, и схема в этом направлении способна ветвиться бесконечно. Однако ведь и сам сказочник не сочинил своей сказки (в отличие от писателя, автора романа), следовательно, раньше он сам был её слушателем (R), а это означает, что схема ветвится и в направлении прошлого. Это "естественный" тип коммуникации, использование которого и есть главной особенностью фольклора.

Полезная работа К. В. Чистова раскрывает важные особенности коммуникации в фольклоре (см. еще, в частности, статьи пионера таких исследований Р. Джорджеса (США), а также европейских фольклористов Я. Йеха, В. Й. Онга и Р. Шенды ¹³). Однако К. В. Чистов, к сожалению, не отвечает на вопрос, почему все-таки даже тогда, когда писатель использует "естественный" тип коммуникации, читая, например, свою новеллу перед аудиторией, а сказочник – "технический" (записывая по просьбе собирателя свой репертуар, к примеру), первый остается в сфере литературы, а второй – фольклора? Отметим также, что и по признаку наличия или отсутствия M фольклор и литература не могут быть противопоставлены абсолютно: сказочник и его слушатели тоже ведь пользуются хоть и биологическим, но весьма совершенным техническим средством коммуникации; снабдила нас природа и соответствующим средством закрепления текста – памятью.

Именно "бытие произведения исключительно в памяти" считает основной и определяющей особенностью фольклора известный петербургский эпосовед С. Н. Азбелев. Он напоминает, что на протяжении столетий единственною формой "материального бытия фольклорного произведения" было "сбережение его памятью в "закодированном" виде. Для его восприятия необходимо, чтобы кто-то воспроизвел произведение по памяти. Цепь воспроизведений по памяти остается естественной формой использования фольклора, при этом внешнее существование произведение имеет лишь в момент исполнения..." ¹⁴. Однако никто еще не доказал, что фольклорное произведение иначе "шифруется" перед консервацией его в памяти и иначе извлекается оттуда, чем произведение литературное. Вспомним тут школьный обычай заучивать стихи на память, вспомним и случаи, когда писатели-узники создавали свои тексты, пользуясь исключительно памятью, однако возникавшие при этом тексты оставались в лоне литературы.