Морфологические и синтаксические категории

Понятие синтаксической категории разработано недо­статочно (говоря о грамматических категориях в более узком смысле, чаще всего фактически имеют в виду мор­фологические категории). Термин «грамматическая кате­гория» применительно к синтаксису нередко выступает в таких выражениях, как «грамматическая категория под­лежащего», «категория вводности», «категория обособле­ния», «категория простого предложения», «категория пре­дикативности». В подобных выражениях слово «катего­рия» ничего не прибавляет к синтаксическим терминам. Сочетание «синтаксическая категория» в таком употребле­нии утрачивает терминологический характер. Использо­вание этого сочетания как специального термина должно соответствовать более строгим требованиям.

Если исходить из того, что синтаксические категории вместе с морфологическими представляют собой под­классы более широкого класса грамматических объектов, охватываемых понятием «грамматическая категория», то допустимо предположить, что должны существовать некоторые (наиболее общие) черты однородности между морфологическими и синтаксическими категориями, не­которые интегральные признаки, составляющие основание их объединения в составе более общего понятия грамматической категории.

Итак, при определении сущности и объема понятия синтаксической категории необходимо, чтобы это понятие было сопоставимым с понятием морфологической катего­рии. Конечно, мы должны учитывать специфические особенности морфологических и синтаксических явлений, но можно предположить, что в структуре морфологиче­ских и синтаксических категорий имеются некоторые изо­морфные признаки. Дальнейшее изложение имеет харак­тер гипотезы. Допустим, что наше представление о морфологической категории как о системе противопоставленных друг другу рядов морфологических форм с однородным содержанием относительно верно передает существенные признаки этого класса грамматических объектов в сла­вянских и некоторых других языках. Попытаемся найти среди тех синтаксических явлений, которые называют синтаксическими .категориями, нечто такое, что обнару­живало бы черты однородности с морфологическими ка­тегориями. Морфологическая категория основана на оппо­зиции, противопоставлении. Если положить данный при­знак и в основу понятия синтаксической категории, то под это понятие явно не подойдут такие величины, как простое предложение, подлежащее, предикативность. Зато этому признаку будут соответствовать такие явления, как оппозиции активных и пассивных, утвердительных и отрицательных, повествовательных и вопросительных кон­струкций. В подобных случаях выявляется и другой при­знак, объединяющий такие синтаксические оппозиции с морфологическими: те и другие оппозиции основаны на противопоставлении грамматических величин с однород­ным содержанием (ср. приведенные выше примеры). Та­ким образом, в случаях рассматриваемого типа мы имеем дело с системами противопоставленных друг другу син­таксических величин (синтаксических конструкций, группировок синтаксических средств) с однородным со­держанием.

Итак, понятие грамматической категории, которое стремится учесть наиболее общие инвариантные признаки как морфологических, так и синтаксических категорий, предполагает наличие системы противопоставленных друг другу грамматических величин (рядов морфологических форм или "типов: синтаксических конструкций¹, группировок синтаксических средств и т. п.) с однородным содер­жанием.

В этой работе, посвященной морфологическим кате­гориям, не ставится задача определить понятие синтак­сической категории. Скорее мы лишь «отводим место» для таких категорий. По поводу синтаксических категорий мы ограничимся некоторыми замечаниями общего и гипо­тетического характера. Конечно, состав этих категорий не исчерпывается приведенными выше немногими при­мерами. Продолжает оставаться актуальной проблема грамматических категорий предложения — таких, как син­таксическое время, синтаксическое наклонение, синтакси­ческое лицо и т. д. Здесь многое неясно по существу, но если бы действительно удалось доказать, что предложение характеризуется специфическими именно для него и при­надлежащими к его уровню системами времен, наклоне­ний и т. д., то не было бы никаких возражений против того, чтобы признать эти категории синтаксическими. Пока же в существующих решениях данного вопроса еще не преодолен ряд трудностей и противоречий, заставляю­щих рассматривать вопрос о синтаксических категориях предложения как поставленный, но еще не получивший убедительного и последовательного решения.

Мы касаемся здесь этой проблематики лишь с одной точки зрения: в какой мере рассматриваемые языковые факты можно трактовать как синтаксические категории?

Обычно, говоря о синтаксическом времени, наклонении, а также лице, имеют в виду не только собственно синтак­сические языковые средства (ср. конструкции типа Зима; Нам дежурить), но также _ж средства морфологические, лексические, различные их комбинации. Тем самым под понятие синтаксической категории подводятся и те не­синтаксические элементы, которые, по-видимому, пони­маются как подчиненные синтаксису, находящиеся на службе синтаксиса.

На наш взгляд, включение морфологических форм в сферу синтаксической категории в принципе возможно и целесообразно, однако не во всех случаях. Такое вклю­чение закономерно лишь тогда, когда имеется в виду не реализация категориального значения самой по себе данной словоформы, а ее участие как одного из элементов струк­туры предложения в выражении тех отношений, которые передаются этой структурой. Таково, в частности, выраже­ние временных значений сочетаниями видовременных форм в разных частях некоторых типов сложного предло­жения. В качестве примера можно привести выражение одновременности действий в случаях типа Когда вы го­ворили, я думал о другом. Здесь мы имеем дело как с морфологическим, так и с синтаксическим временем. Морфологическое время представляют словоформы гово­рили и думал. Мы рассматриваем категориальные вре­менные признаки этих словоформ в качестве репрезен­тантов морфологической категории времени: при помощи определенных формальных показателей (основа прошед­шего времени плюс суффикс -л-) выражается категори­альное значение прошедшего времени. Однако те же словоформы могут рассматриваться и как элементы синта­ксического времени. В этом случае имеется в виду соот­ношение форм прошедшего времени глаголов несовершен­ного вида в разных частях сложноподчиненного предло­жения с придаточным времени (с когда) — соотношение, используемое для выражения значения одновременности. Указанные словоформы входят в состав элементов син­таксического времени прежде всего не по категориаль­ному временному признаку, не как формы прошедшего времени, а по темпоральному признаку, связанному с син­тагматикой вида — как формы несовершенного вида в оп­ределенном типе синтаксической конструкции (ср. то же отношение одновременности в плане будущего времени: Когда вы будете говорить, я буду думать о другом). Итак, здесь важно прежде всего соотношение видов. Морфоло­гическая категория вида в данном случае включается в синтаксическую структуру как один из ее элементов, служащих, помимо других, собственно аспектуальных функций, для выражения определенного временного от­ношения. Категория морфологического времени также включается в выражение данного отношения, но особым образом: не самим по себе категориальным значением (прошедшего времени), а однородностью времени в раз­ных частях сложного предложения (обязательным ус­ловием построения данной конструкции является соче­тание прошедшего времени с прошедшим или будущего с будущим, но невозможно: * Когда вы говорили, я буду думать о другом).

Вернемся к той концепции, с которой мы полемизи­руем. Если иметь в виду не те особые условия включения морфологических форм в синтаксические конструкции и в синтаксические категории, о которых речь шла выше, а любую форму в любом случае ее функционирования, то такое глобальное «переключение» морфологических кате­горий в синтаксические не представляется закономерным. В частности, при таком подходе постоянно проявляется опасность смешения времени (соответственно наклонения и лица) морфологического и синтаксического. Возникает и опасность неоправданной гиперболизации сферы синтак­сиса, если в эту сферу включать не только синтаксические единицы, ряды, отношения, но и видеть в синтаксисе та­кую предельно высокую «командную» позицию, которая подчиняет себе и поглощает все то морфологическое (а также лексическое), что функционирует в предложении.

Поэтому, когда речь идет о функциях, передающих соотнесенность содержания предложения с действитель­ностью с точки зрения говорящего (когда имеются в виду различные сочетания взаимодействующих морфологиче­ских, синтаксических и лексических, а в части случаев также словообразовательных элементов), представляется более целесообразным говорить не о синтаксических кате­гориях (в частности, не о синтаксических категориях на­клонения, времени и лица), а о функционально-семанти­ческих категориях — таких, как модальность, темпоральность, персональность.

Морфология, на наш взгляд, далеко не всегда и не во всем своем объеме служит синтаксису. Не все морфоло­гические различия существенны с синтаксической точки зрения. Например, изменение глагола по временам не от­ражается на синтаксической структуре простого предло жения (в случаях типа Я здесь жил — ср. Я здесь живу, Я здесь буду жить). Поэтому мы не можем здесь видеть синтаксическое время. Мы исходим из того, что морфоло­гия служит синтаксису, но лишь постольку, поскольку ее единицы, формы и категории включаются в структуру предложения, являются существенными для нее, но не во­обще, не глобально, не абсолютно.

Не отрицая в целом господствующего положения син­таксиса по отношению к морфологии, что вытекает из со­отношения более высокого уровня предложения и бо­лее низкого уровня слова, мы хотим подчеркнуть, что в * известном смысле возможна и другая иерархическая перспектива: морфологические, синтаксические, лексические и словообразовательные средства и различные их комбинации служат для реализации определенных семан­тических функций ш речи (как процессе говорения-понимания и как тексте). С этой точки зрения структура пред­ложения перестает быть абсолютно «командной» вели­чиной: как и морфологические структуры (во многих, но не во всех отношениях подчиненные структуре предло­жения) , она служит передаче смысла в тексте. «Линии связи» могут идти от морфологичских элементов к семан­тическим функциям, передаваемым в тексте, не только через посредство синтаксических конструкций, но и непосредственно — во взаимодействии с синтаксической кон­струкцией, в ее рамках, при возможной обусловленности ею, но совсем не обязательно в поглощенном ею виде, т. е. не обязательно по формуле: более высокий уровень предложения использует, поглощает и тем самым «сни­мает» подчиненный ему уровень слова как словоформы.

Морфологические категории всегда имеют определен­ное отношение к синтаксису, тот или иной выход в струк­туру предложения: каждая морфологическая категория обладает определенной синтаксической направленностью, синтаксической перспективой. Существуют разные типы отношений морфологических категорий к структуре предложения. В одних случаях морфологическая категория становится таким элементом синтаксической структуры, который определяет ее тип: при замене одного компо­нента категории другим меняется тип синтаксической структуры (или эта структура разрушается). В других случаях тип синтаксической структуры не зависит от того, каким из своих компонентов представлена морфо логическая категория (подробнее об этом во II главе). Во всех случаях словоформы, представляющие компоненты морфологических категорий, функциони­руют в составе конкретного предложения, в синтаксиче­ской среде. Еще более сложны и многообразны связи морфологических категорий со структурой сложного синтаксического целого. Все это, однако, не устраняет относительной самостоятельности морфологических кате­горий в грамматической системе языка и в процессе его функционирования. Выступающие в словоформах компоненты морфологических категорий, функционируя в предложении, представляют собой именно морфологи­ческие средства выражения определенных смыслов. Мор­фологические категории всегда сохраняют присущие им свойства категорий слова, а не предложения. Как категории слова, наряду с синтаксическими категориями и единицами, они в конечном счете, как уже говорилось выше, служат выражению смысла в процессе общения. Рассмотрим более подробно концепцию синтаксических категорий, изложенную в «Грамматике современного русского литературного языка» под ред. Н.Ю.Шведовой. Один из принципов, на которых строится эта концепция, сводится к тому, что категории синтаксического времени и синтаксического наклонения включаются в парадигму простого предложения: парадигма предложения — это си­стема его форм, такими формами признаются формы синтаксического индикатива и формы ирреальных накло­нений, а в рамках синтаксического индикатива — формы настоящего, прошедшего и будущего времени; «.. .пара­дигма представляет собой самый общий тип изменения структурной схемы...».Таким образом, структурная схема предложения как бы изменяется по синтаксическим наклонениям и временам. Один из примеров изменения по синтаксическим временам в синтаксическом индика­тиве: наст. вр. Сын учится, прош. вр. Сын учился, буд. вр. Сын будет учиться.

Возникает вопрос: изменяется ли структурная схема предложения, изменяется ли его структура? На наш взгляд," нет,.. Изменяются морфологические формы време­ни, чередуются компоненты морфологической категории времени. Поскольку эти морфологические видоизменения нерелевантны для структуры предложения, вряд ли можно их считать формами структурной схемы предложения (формами синтаксического времени) и полагать, что из­менив времени глагола иллюстрирует изменение струк­турной схемы предложения.²⁶ Рассматриваемые морфоло­гические видоизменения, на наш взгляд, нецелесообразно трактовать как парадигму предложения. Когда мы гово­рим о морфологической парадигме лексических единиц, включающей формы времени, лица и т. д., то члены такой парадигмы относятся к тому же уровню, что и лексема, о парадигме который идет речь, — к уровню слова, а также к одному и тому же — морфологическому — аспекту грам­матической системы. Переход от одного члена данной парадигмы к другому (иду — идешь — идет и т. д.) представляет собой изменение, не нарушающее тождества дан­ной лексемы, но существенное для нее: лексема как си­стема форм одного слова репрезентируется то одной, то другой словоформой. Когда же речь идет о морфологиче­ских вариантах одной и той же синтаксической струк­туры, то здесь перед нами два разных уровня — уровень слова и уровень предложения, два разных аспекта грам­матической системы языка — морфологический и синта­ксический. Изменения на одном уровне (слова) и в одном аспекте (морфологическом), не существенные для еди­ницы другого уровня языка (уровня предложения) и дру­гого аспекта грамматической системы (синтаксического аспекта), вряд ли закономерно рассматривать как изменения, конституирующие парадигму предложения.

Таким образом, следует говорить не об изменении предложения по синтаксическим временам и наклонениям, а о морфологических вариантах одной и той же модели предложения с точки зрения морфологических категорий, причем не только времени и наклонения, но также лица, вида, числа, рода. Вся совокупность членов морфологических категорий, изменение которых не влияет на структуру предложения, т. е. осуществляется в рамках одного и того же типа структуры, может рассматриваться как морфологический категориальный потенциал данного типа синтаксической структуры. Такой потенциал отражает морфологические формы существования данного типа синтаксической структуры. Одни синтаксические структуры обладают богатым и многообразным категориальным морфологическим потенциалом. Таковы, например, двусоставные предложения типа Он понял (в морфологический потенциал структуры данного типа входят такие морфологические варианты, как Он понимает; Он поймет; Я понимаю; Ты понимаешь; Мы поймем; Она поняла бы и т.д.). Другие синтаксические структуры более ограничены по своему [категориальному морфологическому потенциалу (ср.: Его не поймешь).

Сказанное не означает, что мы отрицаем важность проблематики синтаксических категорий, в частности, в связи с проблемой синтаксической парадигматики. Мы лишь хотели подчеркнуть, что эта проблема вряд ли может быть решена путем перераспределения фактов морфологии и синтаксиса в пользу синтаксиса и требует собственно синтаксического подхода.

Другой принцип, на котором строится концепция синтаксических категорий в «Грамматике» 1970 г., заключается в следующем: функционирование морфологических категорий относится к синтаксису, представляя собой уже не морфологические, а синтаксические категории. Так, по поводу категории времени говорится: «То, что определяется как употребление (функции) форм времени... относится не к морфологии, а к синтаксису». И далее: «Именно в силу глубокого внутреннего различия морфологического и синтаксического времени морфологическими формами глагола в условиях контекста могут выражаться такие временные значения, которые никак не соотнесены с данным морфологическим значением глагольной формы. Ср., например, обусловленное контекстом употребление синтаксического настоящего (выраженного морфологиче­ской формой настоящего времени глагола) для обозначе­ния действия в будущем (Завтра я еду...) или в прошлом (Иду я вчера по улице, вдруг...). Во всех подобных слу­чаях перед нами — обусловленное контекстом переносное употребление синтаксического значения (синтаксическое настоящее в значении будущего или в значении прошед­шего, синтаксическое прошедшее в значении будущего и т. д.)».

Мы придерживаемся иной точки зрения. На наш взгляд, глагольное время, выступая не в абстрактной па­радигме, представленной словоформами типа читаю, чи­тал, буду читать, а в живом функционировании (Сижу я дома и читаю книгу, вдруг... и т. п.), не перестает быть морфологической категорией. Различие заключается лишь в аспектах существования (и соответственно исследова­ния) морфологических категорий: 1) в системе языка (в его морфологической подсистеме), 2) в процессе функционирования языка. То же относится и к накло­нению, а также ко всем другим морфологическим катего­риям.

Функционирование грамматических форм слов, естест­венно, осуществляется в предложении. Важно, однако, разграничивать, с одной стороны, принадлежность языко­вой единицы к определенному уровню, языка, а с дру­гой — ту среду, в которой функционирует данная единица. Функции единицы данного уровня всегда выяв­ляются на более высоком уровне (уровнях) , но это не оз­начает, что сама единица принадлежит к этому более вы­сокому уровню: она лишь функционирует в определен ной сфере, позиции. От того, что функции фонемы проявляются на уровнях морфемы и слова, она не стано­вится единицей этих уровней. От того, что слово функци­онирует в предложении, оно не становится единицей уровня предложения. Далеко не все, что реализуется и функционирует в предложении, относится к уровню пред­ложения и является предметом синтаксиса. Разумеется, синтаксис предложения находит свой предмет и в слове, в частности в его грамматических (морфологических) формах, но лишь постольку, поскольку значения этих форм и закономерности их функционирования сущест­венны для структуры предложения. Например, употреб­ление видов и времен глагола становится предметом учения о сложном предложении, но лишь с особой точки зрения — постольку, поскольку видовременные отноше­ния включаются в структуру предложения. Однако функ­ционирование морфологических форм слова отнюдь не исчерпывается той стороной, которая находится на службе синтаксиса. Специальный анализ с точки зрения структуры предложения, синтаксической парадигматики и т. д. не может заменить собой целостное описание функ­ционирования морфологических форм в их взаимодейст­вии с контекстом. Отрывать частные значения и типы употребления морфологических форм — реализации кате­гориальных значений — от этих последних, относя пер­вые к синтаксису, а вторые к морфологии, не представля­ется оправданным. При рассмотрении функционирования морфологических форм в рамках морфологии категори­альные значения форм и их частные варианты (обуслов­ленные контекстом, ситуацией и лексическим наполне­нием форм) рассматриваются в их взаимосвязи, в един­стве. Грамматическое (функционально-грамматическое) описание становится более целостным.

В грамматической традиции по отношению к целому ряду языков довольно широко распространено отнесение разделов, посвященных описанию значения и функционирования грамматических (собственно, морфологиче­ских) категорий, к синтаксису. Речь идет не о синтаксисе предложения, а о «синтаксисе частей речи». Это, конечно, особый синтаксис. Уже то обстоятельство, что предметом изучения являются части речи, выводит этот предмет за рамки синтаксиса предложения. Фактически речь идет о специальном аспекте учения о частях речи и их грамматических категориях. Является ли этот ас­пект синтаксическим? Во всяком случае не в том смысле, в котором синтаксическое представлено в учении о пред­ложении. Скорее мы имеем здесь дело со связью пара­дигматики в области морфологии с синтагматикой.³² Ра­зумеется, такая связь предполагает пересечения и взаи­модействие с той сферой, которая является предметом синтаксиса предложения, однако это не означает, что син­таксис предложения сливается с синтаксисом частей речи в единое целое. При любом решении вопроса в плане чле­нения разделов грамматического описания так или иначе выявляется тот факт, что значение и функционирование морфологических категорий — это нечто такое, что относится к значению о морфологических категориях. На наш взгляд, — это особая область функциональной морфоло­гии.