ПРОНОМИНАЛЬНЫЕ МОДЕЛИ ГЛОБАЛЬНЫХ СМЫСЛОВ И ИХ ЭКСПРЕССИВНЫЕ РЕАЛИЗАЦИИ В ЖИВОЙ РУССКОЙ РЕЧИ

В.В. Химик

В. В. Химик

(Санкт-Петербург)

Прономинальные модели глобальных смыслов

иих экспрессивные реализации

вживой русской речи

Виспользовании понятия модели будем исходить из двух принципиальных тезисов.

Первый тезис. В языке нет ничего, что не было бы связано с моделями, типами, правилами. Любое языковое явление относится к определенному типу, хотя иногда это отношение только предстоит установить. Единичные, немоделируемые явления, или так называемые исключения, таковыми только кажутся. Об этом очень хорошо сказал даже не лингвист, а писатель М. Анчаров: «Исключение из правила — это первый звонок завтрашнего правила. Или вчерашнего» (Самшитовый лес: роман // Новый мир. 1979. №9—10). «Вчерашнее» правило — фактор диахронии, завтрашнее — элементы живой речи, которые тоже являются системными и развиваются исключительно по моделям.

Второй тезис. Идея модели имеет в языкознании множество интерпретаций и может рассматриваться с учетом закона С. Карцевского об асимметричном дуализме языкового знака [2, с. 85—93].

Содной стороны, понятие модели варьируется «по горизонтали» и имеет такие условно «синонимические» вариации, как: схема, обра-

зец, инвариант, тип, стереотип, клише, код, правило, закономер-

ность, категория. С другой стороны, это понятие, идея моделирования в языке варьируется «по вертикали», т. е. имеет полисемическое или, иначе, омонимическое выражение. Например: модели акцент-

ные и интонационные, модели формообразования и словообразовательные модели, семантические модели и модели семантизации слов, метафорические, фразеологические модели (или типы), модели простых предложений (или структурные схемы), модели паратаксиса и гипотаксиса (иначе: типы, способы и виды синтаксических связей слов и предложений), текстовые модели и модели порождения текстов, а также статистические языковые модели, когнитивные модели представления информации, порождающая (генеративная) модель, таксономическая модель и т. д.

81

Модели и моделирование в языке и речи

Системное варьирование идеи модели в языке располагает специальным планом выражения — моделирующим суффиксом -эм(а) в составе означающих терминов типа фонема, просодема, интонема,

лексема, семема, морфема, граммема, синтаксема, коммуникема, культурема, креатема и т. д.

Среди всего множества разноуровневых единиц и явлений языка наибольшей и максимальной моделирующей силой обладают местоимения, или прономинальные слова в широком их понимании, по А. М. Пешковскому [4, с. 156—157]. Местоимения — это первичные модели языка, поскольку указывают на смыслы, восходящие к глобальным понятиям материального и духовного мира, как об этом пишет Н. Ю. Шведова в известной монографии: что — предметный мир, кто — мир живых существ, где, куда, откуда — пространственный вектор, почему, зачем — вектор причинных связей и т. п. [8, с. 4—5]. А. Жолковский в связи с этим пишет: «Местоимения... эти так называемые шифтеры, относятся к экзистенциально наиболее существенной части словарного фонда, отражая/определяя взаимоотношения носителя языка с окружающим миром» [1, с. 208].

В школьной и вузовской практике именно местоименные слова до сих пор остаются универсальной, хотя, разумеется, не абсолютной «меркой», т. е. моделью установления принадлежности единицы к той или иной части речи, к той или иной парадигме: кто — что — модели одушевленных и неодушевленных существительных; кого,

чего... кому, чему... — модели падежных форм; что делает или что сделал — модели соответствующих форм глаголов; какой, который, чей — прилагательных; как, когда, почему, зачем — обстоятельственных слов и форм т. п.

Статус первичных моделей языка объясняет и то известное обстоятельство, что в языке в принципе не появляются новые местоимения, это закрытый класс лексических единиц, хотя к местоимениям и тяготеют некоторые слова при условии десемантизации и расширения их функции, например вещь, штука, дело, человек, лю-

ди: Наука — вещь презанятная; Конференция — дело полезное; Светлана Сергеевна — человек редкий и т. п. В каждом таком случае прономинальным словом ничто не названо, но на все указано: вещь, дело, человек — это субституты сущностей, мера субстанций. Это высокочастотные, активные и по большей части разговорные аналоги местоимений с особой синтаксической функцией.

Живая русская речь, ее разговорная, обиходно-бытовая стихия содержит множество таких единиц, о которых можно сказать, что

82

В.В. Химик

они не столько именуют, сколько означают, т. е. выполняют прономинальную функцию, выражая не конкретные, а обобщенные или даже глобальные смыслы [3, с. 108—121]. Речь идет о разговорных

прономиноидах. Например:

Заседание началось, а они ходят бог (черт, фиг...) знает где

(«неизвестно где, где-то»); Уехал черт-те куда (‘неизвестно куда, куда-то’) — функция неопределенного местоимения. Ни один черт /

ни одна собака... (‘никто’) не посочувствует; Смотрит в книгу, ви-

дит фигу (шиш...) (‘ничего’) — функция отрицательного местоиме-

ния. Какого дьявола (рожна...) смеешься? (‘почему’) — функция вопросительного местоимения. Невозможно понять, на фига́/на шута...́(‘зачем’) им это нужно — функция относительного местоимения.

Что можно сказать об этих употреблениях?

Во-первых, в каждом случае наблюдается прономинализация, употребление метафорических единиц в качестве местоимений, суть которых, как писал А. М. Пешковский, в том, что «говорящий не видит никакого отношения между данным предметом мысли и предыдущими и ищет этого отношения (в вопросительных местоимениях)» [4, с. 155]. Добавим к этому: либо расценивает такое отношение как неизвестное или отрицательное.

Во-вторых, такого рода речевая прономинализация сопровождается неизбежной экспрессией, свойственной исключительно речевым местоименным образованиям, при этом экспрессией негативной, даже в сочетаниях со словом бог.

В-третьих, и это главное, речевые единицы такого рода организуются на основе определенного круга слов: черт, дьявол, шут, бог, собака, фига, кукиш, шиш и др. Большинство таких слов, местоименных аналогов, группируется вокруг двух моделирующих единиц, архилексем: черт и фига. Оба слова являются своеобразными моделями-прономиноидами, поскольку в большинстве своих метафорических употреблений они не именуют окружающий мир, а только означают обобщенные смыслы, обычно неопределенные, неясные, неизвестные, как и положено прономинальным словам, но при этом еще и, как правило, смыслы негативно-оценочные, стилистически сниженные:

Тише, черти! Какой-то черт звонит все время! Черт знает, когда; Ни фига не знают. Фиг тут у вас заработаешь! Фигу ему, а не зарплату и т. п.

83

Модели и моделирование в языке и речи

Две экспрессивные единицы, мифологема черт и эвфемизм фига, являются наиболее распространенными, универсальными и моделирующими для подавляющего большинства русских прономинальных экспрессивов. При этом прономинальное моделирование такого рода происходит по четырем основным векторам: полисемическому, синонимическому, словообразовательному и фразеологическому.

1.Полисемический вектор моделирования выражается в развитии переносных значений каждого из этих слов по единой модели. Черт в современной речи — это не столько номинация мифического существа из антимира в христианском представлении [6, с. 860— 871], сколько подсистема вторичных словоупотреблений, эмоцио- нально-характеризующих метафор. Например: 1) черт — эмоцио-

нально о человеке: Какой-то черт всю ночь орал под окном; 2) черт

как выражение неудовольствия (междометная функция); 3) черт как означающее для значений неясности, неопределенности, неизвест-

ности: Черт-те что; До черта; Иди к черту и т. п.

Не меньше полисемических вариантов и у образований группы фига, особенно у ее непристойного прототипа: ‘некто’, ‘плохой мужчина’, ‘ничто’, ‘нет’, ‘никогда’ и т. п. [7, с. 690].

2.Синонимический вектор моделирования заключается, согласно закону С. Карцевского об асимметричном дуализме языкового знака [2, 85—93], в постоянном поиске все новых означающих, семантико-стилистических аналогов двух исходных единиц. В тех же культурологических позициях, что и черт, широко употребляются функциональные синонимы: бес, дьявол, леший, ляд, шайтан,

нелегкая, а к ним тяготеют: шут, шельма, гад, собака и др. Что же ка-

сается образований группы фига, то здесь действует еще и сила соци- ально-этического запрета относительно известного прототипа — ключевой лексемы русского сквернословия, которая традиционно осуждается в русской культуре. Однако, как известно, результат культурного ограничения, этического и эстетического запрета — обратный: постоянное образование и умножение эвфемистических квазисинонимов исходного слова, ключевого слова низкой культуры, среди которых можно выделить два потока: имитационные (кукиш, фига, дуля, шиш) и ассоциативно-фонетические (хрен, хер и др.). Все они регулярно употребляются в прономинальной функции.

3.Словообразовательный вектор — третий путь местоименных преобразований. Исходное слово черт образует ряд дериватов с прономинальными значениями. Например: черт  чертовщина

84

В.В. Химик

(Несет какую-то чертовщину! — ‘нечто непонятное, странное, нелепое’), по той же модели: дьявольщина и бесовщина. Другая коллоквиальная модель с той же функцией ‘нечто’: черт  чертовня,

бес  бесовня.

Немало прономинальных дериватов имеют и слова группы фига:

фиговина, хреновина (аналогично: бредовина, ерундовина, штуко-

вина и т. п.) — ‘нечто неопределенное, непонятное, часто малозначимое’, то, что говорящий затрудняется или не желает номинировать. Сюда же отнесем и глагольную модель сниженного словообразования: фига  фигачить/фигарить, тоже с явной прономинальной тенденцией, экспрессией и широкой семантической функцией: ‘о любом активном, энергичном действии, движении’ [7, с. 651].

4.Фразеологический вектор моделирования. От моделирующих единиц черт и фига, от их синонимов и квазисинонимов создается несколько десятков устойчивых сочетаний с прономинальным значением. Непосредственно от слова черт в его переносном значении

—около 60 идиом. От слова фига — около 30, от его вульгарного табуированного прототипа — более 100, от других эвфемизмов и дисфемизмов в совокупности более двух сотен [7]. При этом следует учесть, что многие прономинальные экспрессивные образования располагают большим числом вариантов, ср.: Черт дернул — попу-

тал/угораздил/догадал («Догадал меня черт родится в России...» А. Пушкин); Черт знает кто — черт-те кто, бог знает/весть кто

и т. п. За каждым из таких прономинальных образований кроется, с одной стороны, негативная экспрессия, а с другой — обозначение типизированных значений — глобальных смыслов: «кто-то», «гдето», «когда-то», «никто», «ничто» и т. п. Среди них отметим три самых заметных прономинальных блока, каждый из которых представлен группой фразеологических моделей.

1.Вопросительно-относительные прономиноиды — ‘зачем’, ‘для чего’, ‘с какой целью’; ‘почему’, ‘по какой причине’: а) Какого чер-

та (беса, дьявола, лешего, ляда, рожна, хрена...); б) За каким чертом (бесом, дьяволом, лешим, лядом, шутом, хреном...); в) На кой черт (бес, дьявол, леший, ляд, пес, прах, фиг, шут, хрен...); г) На черта/на черта (на шута, на фига, на хрена...); д) Фигли/фиг ли

(Хрен/хрена ли...)

2.Неопределенные прономиноиды — ‘кто-то’, ‘что-то’, ‘какойто’, ‘где-то’, ‘куда-то’... ‘зачем-то’, ‘почему-то’: а) Черт зна-

ет/черт-те кто (что, какой, как, где, куда...); б) Бог знает (ведает,

85

Модели и моделирование в языке и речи

весть) кто (что, какой, как, где, куда...); в) Какого-то черта (беса, дьявола, лешего, ляда, рожна, хрена...); г) За каким-то чертом (бесом, дьяволом, лядом, хреном...)

3. Отрицательные прономиноиды — ‘никто’, ‘ничего’, ‘нечего’:

а) Ни один черт (дьявол, шут, хрен...); ни одна собака (зараза...); б) Ни черта/ни черта (ни шута, ни рожна, ни фига, ни хрена...); в) Не́ фига (не́фиг) (не́хрена/не́хрен...); г) Фига/у (фигушки, кукиш, дуля/дулю, шиш...) с маслом/маком...; д) Черта в ступе (рогатого...), хрен с маслом (редькой)...

Таким образом, есть основания с большой долей уверенности утверждать, что ни в языке, ни в речи нет ничего, что не было бы связано с моделями, с моделированием; в том числе и в нелитературной речи, экспрессивной, сниженной и/или вульгарной.

Типичной диффузности, подвижности, несфокусированности значений в разговорной, особенно разговорно-обиходной, речи вполне соответствует потенциал рассмотренных вторичных местоименных образований (лексических, семантических, словообразовательных, фразеологических) с их общей ориентацией на глобальные смыслы [3; 5].

Слова черт, фига в метафорическом, местоименном их понимании, естественном для массового сознания, а также их многочисленные аналоги — это характерные гипермодели варьирования обобщенных прономинальных смыслов, реализуемых в обиходно-разго- ворной экспрессивной речи: вопрос («почему», «зачем», «кто»), от-

рицание («никто», «ничто»), неопределенность («кто-то», «что-то», «где-то», «куда-то» и т. п.). В отличие от нейтральных обозначений кодифицированного языка подобные коллоквиальные, сниженные прономинальные означающие являются негативно-оценочными, экспрессивными, эмотивными, и по этой причине они всегда востребованы живой русской речью.

Список литературы

1.Жолковский А. Горе мыкать // Звезда. 2009. №2. С. 208—221.

2.Карцевский С.О. Об асимметричном дуализме лингвистического знака // Звегинцев В. А. История языкознания ХIХ—ХХ веков в очерках и извлече-

ниях. М., 1965. Ч. 2. С. 85—93.

3.Левин Ю.И. О семантике местоимений // Проблемы грамматического моделирования: сб. ст. М., 1973. С. 108—121.

4.Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956.

86

В.В. Химик

5.Селиверстова О. Н. Местоимения в языке и речи. М., 1988.

6.Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. М., 2001.

7.Химик В. В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной ре-

чи. СПб., 2004.

8.Шведова Н.Ю. Местоимение и смысл: Класс русских местоимений и открываемые ими смысловые пространства. М., 1998.

87