1.2. Автор — читатель: аспекты коммуникации

Современные исследователи иногда рассматривают публици­стику как теорию убеждающей коммуникации. Коммуникация, как правило, имеет целью не только нечто «довести до сведения», но произвести опреде­ленное действие, достичь того или иного эффекта, например убеждения, и во всех достаточно сложных или важных слу­чаях организуется в соответствии с некоторой стратегией, управляющей выбором и изложением содержания, акцентуа­цией и др.

«Пронзительнее всего автор заявляет о себе в двух родах литературы: лирике и публицистике», — утверждают современ­ные литературоведы²¹. Как правило, авторская субъективность отчетливо проявляется в рамочных компонентах текста: заг­лавии, эпиграфе, начале и концовке основного текста, псевдони­ме. Последний имеет особое значение для сатирических жанров публицистики. Это также способ целенаправленного воздействия на читателя.

Исследуя публицистику, мы изучаем не только круг авторс­ких идей и особенности их воплощения, но, в первую очередь, характер взаимодействия между автором и читателем, степень доверия и уважения автора к тому, кому адресованы его мысли, наблюдения, размышления. В связи с этим вспомним фельетон Салтыкова-Щедрина «Читатель» из цикла «Мелочи жизни». Нельзя не согласиться с выводом сатирика о том, что «до тех пор, пока не установилось прямого общения между читателем и писателем, последний не может себя считать исполнившим свое произведение»²². «Читатель-ненавистник» и «солидный читатель», «читатель-простак» и «читатель-друг» — как ни измени­лась действительность с тех пор, когда давалась эта характери­стика, она имеет прямое отношение и к нашим дням. Читатель выбирает свое издание и своего автора и предпочитает регуляр­ное «общение» с ним.

В современной теории публицистики выделяют четыре типа отношений автора и читателя: в процессе замысла текста уча­ствуют реальный автор и воображаемый читатель как элемен­ты коммуникативного акта; в самом произведении, образ кото­рого складывается по прочтении текста, также существуют об­разы автора и читателя; в процессе восприятия заняты текст и реальный читатель как элементы коммуникативной цепочки. При этом автор воспринимается как категория, принадлежащая все­му тексту в целом, представляющая весь текст в целом и интег­рирующая разные уровни текста в единое целое.

Для обозначения участия читателя в процессах творче­ства и восприятия используют различные термины: в первом случае — адресат (воображаемый, имплицитный, внутренний читатель); во втором — реальный читатель (публика, ауди­тория, реципиент).

Функции публициста и роль читателя одинаково важны в про­странстве прессы. Задача автора — организовать общественное внимание и понимание. Недоверие аудитории сводит на нет всю пользу от выступления. От одобрения либо возмущения, или полного безразличия публики зависит судьба газеты, от которой ожидают острого и делового обсуждения проблем, касающихся международной жизни, своей страны, региона, города. По неко­торым данным, публицистического обсуждения этого диапазона проблем ждет от прессы 86% опрошенных людей²³. И это не только люди с высшим образованием, предрасположенные к вос­приятию событий через разностороннее рассмотрение, но и ра­бочие, крестьяне, студенты и др. Воздействие публицистики на человека зависит не столько от содержания произведения, сколь­ко от того, что это за человек, — от его пола, возраста, образова­ния, политической позиции и от множества других опосредую­щих факторов. Так, например, еще в 30-е годы XX века английс­кий писатель и социолог О.Хаксли пришел к выводу, что, «во-первых, люди выбирают свою ежедневную газету не за ее политическое направление, а только за ее способность развлечь; во-вторых, печатная пропаганда имеет меньшее значение, чем привычки и предрассудки, классовые взгляды и профессиональ­ные интересы ее читателей»²⁴.

Перефразируя классика американской социологии Поля Лазерсфельда, можно сказать, что публицисты — это особые люди, лидеры общественного мнения, со своей собственной позицией и взглядом на мир, которые стоят между средствами массовой информации и аудиторией.

В каждом тексте, написанном на любую тему и любым ав­тором, можно выделить комплекс идей, с помощью которых ав­тор осмысляет действительность, а также набор лексических и риторических средств, которыми он оформляет свои рассужде­ния. К ним относятся формулы, клише, лозунги, отсылающие читателя к идеям конкретного мировоззренческого комплекса. Каждый мировоззренческий комплекс и соответствующие ему риторические средства являются значимыми для определенной социальной группы, для какой-то части аудитории. Аудитория ориентируется в первую очередь на мнение лидеров своей груп­пы и воспринимает сообщения СМИ с учетом и через призму этого мнения. По чисто прагматическим причинам публицист не сможет убедить аудиторию в правильности своей картины мира, если он в том же тексте будет рисовать совсем другую картину, предназначенную для другой аудитории.

Автор может иметь две установки, связанные с восприяти­ем предмета высказывания: аналитическую (исследование си­туации) и критическую (передача своих впечатлений о ситуа­ции). Нельзя забывать, что критическое выступление, печатное обвинение равнозначно физической агрессии.

Среди формально-риторических средств есть два основных способа убеждения аудитории: убеждение с помощью логичес­ки непротиворечивых утверждений и создание эмоционального напряжения. В коммуникативные намерения автора часто вхо­дит стремление изменить эмоциональное состояние аудитории: рассмешить, разгневать, шокировать, удивить, вывести из рав­новесия, способствовать приятному или неприятному эмоциональ­ному состоянию. Важно помнить, что, если эмоций в тексте боль­ше, чем аналитики, уровень его объективности резко снижает­ся. Автор, формируя мнения, суждения, изменяет или упрочива­ет ценностную картину мира каждого читателя, который, в свою очередь, заявляет о себе не только тогда, когда произведение предложено ему. Он присутствует в сознании (или подсознании) в самом творчестве, влияя на результат.

Существование «воображаемого читателя» (адресата) под­черкивает диалогическое начало творчества, его направленность, воздействие на читателя. В публицистике автор должен четко рассчитать эффект воздействия: что сильнее повлияет на чита­теля — факты без комментария или их интерпретация, включа­ющая оценивание?

«Интерпретация есть построение смысла», — пишет В.И.Ми­халкович²⁵. В чем заключается механизм интерпретации? Пред­лагается конкретное разделение: факт и мнение. Автор текста, склоняя или отклоняя, хваля или порицая, неминуемо опирается на положительные или отрицательные оценки данной аудитории. При этом между понятиями оценки, мнения, с одной стороны, и комментария — с другой, имеется функциональная разница. Раз­мышляет, высказывает мнение публицист. Комментирует — экс­перт. Первый дает оценку. Второй объясняет последствия и рас­крывает внутренние взаимосвязи. Каждый из них выполняет свою задачу: публицист интерпретирует, высказывая свое мнение, в значительной степени обывательское, но именно этим ценное и «заразительное»; эксперт, комментируя, в конечном счете сооб­щает некую информацию второго порядка. Он анализирует фак­ты, подкрепляя свои выводы и прогнозы необывательским, профессиональным знанием политолога, социолога, экономиста. Экспертные мотивы одновременно повышают эмоционально-оце­ночный уровень публицистического произведения. Кроме того, важную роль в общении между автором и читателем имеет спо­собность читателя «доиграть» или «интерпретировать» не толь­ко смысл, но и эмоции автора.

Преобладание интерпретации над фактом (функции воз­действия над информированием) можно рассматривать как возрождение агитационной традиции публицистики в новой прагматической ситуации. Понятно, что основная цель прес­сы — предложить свою, отличающуюся от официальной, ин­терпретацию уже известных событий. Но чаще всего объек­том обсуждения служат не актуальные события, а само «по­ложение дел» — константные свойства и постоянные участни­ки конситуации, например темы «преступность», «коррупция», «первые лица государства» и т.п.

Нередко, чтобы повлиять на адресата, автор манипулирует содержанием, так или иначе осуществляет выбор: интерпрети­рует и оценивает одни факты и оставляет без внимания другие. И поскольку в каждом явлении, событии есть качества полезные, нужные автору, выполняющему определенный заказ, и на­ряду с этим ненужные или вредные, то, показывая одни из них и умалчивая о других, он формирует у читателя положительную или отрицательную оценку этих явлений, событий. О.Хаксли, на­пример, полагает, что умолчание — еще более эффективное ору­дие убеждения, чем речь²⁶.

В потоке некомментированной информации маскируется тен­денциозность, которая часто делает информацию недостовер­ной, искажающей картину мира. Ключевой показатель качества публицистической продукции — степень адекватности создавае­мой картины мира ее реальному состоянию. Степень адекват­ности, в свою очередь, напрямую зависит от позиции, занимае­мой автором, и от таких качеств его личности, как честность, правдивость, добросовестность. «Наличие же этих качеств, — справедливо полагает Лазутина, — выявляет уровень общей мо­ральности человека и выступает предпосылкой профессиональ­ного поведения, ведущего к качественному выполнению профес­сионального долга»²⁷.

Публицистичность — как синоним активной жизненной пози­ции, страстности автора — проявляется обычно в партийной и экстремистской прессе (газеты «Советская Россия», «Завтра», «Дуэль», «Лимонка» и т.п.). Обозреватели «Общей газеты», «Московских новостей», «Новых Известий», «Независимой га­зеты» и других изданий, появившихся в 90-е годы, предпочита­ют страстности ироничный стиль. Для публицистов этих газет более характерны скрытое выражение авторской интенции, кос­венные способы экспликации оценки в отличие от прямых спо­собов, преобладающих в тенденциозной прессе²⁸. Таким обра­зом, в прессе демократического направления публицистическое воздействие завуалировано, в тенденциозной (партийной и экст­ремистской) — открыто.

Позиция, объединяющая публицистов традиционных, став­ших в основном тенденциозными, и новых изданий, — это тоталь­ная критика власти и ведущих политиков. С помощью прессы самого разного направления формируется критически-отчужден­ное отношение к государству (правительству), в основе которого лежит неудовлетворенность его действиями.

Следует отметить, что само понятие критика в прессе пре­терпевает трансформацию. В условиях тоталитарной цензуры пресса была скованной, из нее исчезла всякая свободная и кри­тическая мысль. Известный историк Н.Эйдельман пишет: «Со­ветские люди сражались за свое дело, не думая о критике, не противопоставляя себя тираническому руководству. Но тем не менее власть, Сталин, и не только он, очень боялись, что массы всерьез проснутся. Поэтому всячески держали их в большом повиновении, и все средства информации, агитации, запугивания были направлены на то, чтобы люди не рассуждали»²⁹.

В 50-60-е годы XX века авторы критических выступлений в прессе — фельетонов — многим рисковали, их часто обвиняли в субъективности, в нарушении принципа партийности.

В 70-80-е годы «критическое» выступление появлялось в прессе только после того, как журналист убеждался, что факты соответствуют действительности. Как правило, доказать что-либо было делом нелегким, и зеркало журналистики отражало в основном победы и достижения. Публицистика носила компли­ментарный характер. Недостатком, если не болезнью, сегодняш­них СМИ является ситуация, когда считается достаточным сообщить о неблагоприятном положении вещей или оценить его как неблагоприятное, не предоставляя никаких доказательств, не подтверждая факты. Нередко критика разрастается до анта­гонизма, что свидетельствует о неблагополучии в обществе.

На страницах таких газет, как «Правда», «Советская Рос­сия», «Завтра», «Молния», «Дуэль», «Новый Петербург», сфор­мировались стереотипы критической интерпретации деятельно­сти правительства и президента. Перечисленные издания пре­вратились в «артиллерийскую батарею», обстреливающую вла­стные структуры. Здесь доминирует однозначное отрицание экономических реформ, имеющее целью организацию протестного движения. Публицисты этих газет предпочитают сенсаци­онность объективности, демонстрируют стремление прослыть обличителями режима, заступниками народа. В их поступках, по мнению Г.В.Лазутиной, «обнаруживается разве что способ­ность к защите "чести мундира" — действиям, ориентиро­ванным на сокрытие рассогласования между профессио­нально-нравственными подходами к выполнению професси­онального долга и общим нравственным законом»³⁰. «Честь мундира» представляет собой псевдоценность, наносящую вред интересам общества в целом. При ориентации на нее картина, нарисованная публицистом, искажает реальную ситуацию. В ре­зультате экстремистские газеты пестрят пассажами подобного рода: «Сегодняшние вожди "демократии" в России по психичес­кой основе являются самыми лютыми насильниками, то есть людьми, органически не способными усвоить даже азы демок­ратии. Главная их цель была (и остается) изнасиловать народ, сделать то, чего народ яростно не хочет: сделать народу боль­но, замучить его, сломать его волю... Могут ли люди, склонные к народной демократии, так панически бояться народного мне­ния и народного выбора, так истерично и так бессовестно про­водить „выборы", сводя их к сплошному подкупу и к сплошным подтасовкам?»³¹

Нередко возникают ситуации, когда мера субъективного в публицистической трактовке действий тех или иных политиков, фактов, событий оказывается настолько высокой, что говорить об идентичности таких оценок и реального положения дел ста­новится бессмысленным. Авторы таких выступлений забыва­ют, что ответственность и конструктивность — нормы критики. Л.Никитинский поднимает эту проблему в фельетоне «Напрас­лина», где осмысливает ответственность публициста за собствен­ные критические высказывания. На примере лексемы напрас­лина автор попытался удержать «тонкую», «ускользающую» вещь — слово. Он счел нужным не только указать ее словарное значение («возвести на кого-нибудь напраслину»), но и дать раз­вернутую характеристику явления. По его мнению, напраслина отличается от навета и клеветы именно направленностью моти­ва, который движет ее автором, всеми способами пытающимся заинтересовать читателя с сомнительными вкусами, потрафить его жажде скабрезного и самому позаковыристее выразиться, чтобы запомниться³².

Л.Никитинский, один из немногих «острых» журналистов, глу­боко прав, когда пишет: «Надо отдавать себе отчет в том, что наше слово убить — не убьет, но ранить может больно»³³. Ответ­ственность — важнейшая этическая норма, принятая в цивили­зованном обществе, — это умение предвидеть последствия пуб­ликаций, способность выстроить отношения с читателем.

Многие публицисты в изданиях, противопоставляющих себя официальной прессе и легитимной власти, интерпретируют со­бытия, апеллируя к массовому адресату, и строят свою речь от лица массового адресанта. Например: «Нынешнее поведение Венгрии, Румынии и Болгарии, оскорбляющее национальную гор­дость россиян, — черная неблагодарность, и российский народ никогда не забудет этого»³⁴.

Отсюда и пафос, своей излишней эмоциональностью созда­ющий впечатление помпезности и фальши, исключающий дове­рие и взаимопонимание. В таких газетах, как «КоммерсантЪ», «Известия», «Комсомольская правда» и т.п., сегодня пафоса из­бегают. Здесь хорошо чувствуют своего читателя и. понимают, что редко кому нравится, когда говорят «от имени народа», ког­да к нему или к ней обращаются свысока, поучают, «воспитыва­ют», безапелляционно предписывают, что и как надо делать. По­требность в самостоятельности мышления, психологической независимости невольно порождает в таких случаях протест, негативную реакцию на публикацию, даже если по содержанию она не вызывает каких-либо возражений.

В советское время пафос (страстное воодушевление, подъем, энтузиазм) был основной чертой публицистического стиля. Профес­сор МГУ Г.Я.Солганик утверждал, что эстетический идеал публи­цистики — мысль, выраженная страстно, что выразительность публицистики не сводится к тропам, хотя их употребление уместно и желательно³⁵. «Личность публициста с его взглядом на мир, его страстью искателя и борца, его способом проникновения в суть явлений и характеров пронизывает и буквально цементирует произ­ведение, придает ему законченность, своеобразие»³⁶.

Непревзойденный мастер публицистики А.Аграновский го­ворил, что «лучшие выступления рождаются, когда журналист мог бы воскликнуть: "Не могу молчать!". Худшие — когда "могу молчать". Я верю публицисту, если чувствую: его волнует то, о чем он пишет. Вещь выношенная. Автор не вчера придумал тему, он много размышлял о ней, тема наболела»³⁷.

В середине 90-х годов Л.Ш.Вильчек высказывает мнение, что при любом самовыражении, при любом накале эмоций пуб­лицист не должен подменять объект субъектом, т.е. своими пе­реживаниями; его обязанность — дать читателю объективно, не­предвзято разобраться в деле, явлении, показать возможность иных подходов и точек зрения и лишь тогда честно, открыто убедить в своей правоте. Страсть публициста должна быть вспышкой, высвечивающей проблему, а не ослепляющей читателя. В том и ценность публицистического искусства, что это искусство мыслить, мыслить свободно, неожиданно, нестандар­тно, и тем самым активизировать мысль читателя, которая мо­жет оказаться верней, практичней, чем мысль публициста, по­служившая ей толчком³⁸.

Известно, что в основе публицистики как вида литературы, априорно замкнутого в категоричной определенности существен­ного признака предмета (явления), лежит принцип монолога. И все же сам М.М.Бахтин не исключал благоприятной возможно­сти для зарождения и существования диалога в жесткой систе­ме публицистических понятий: «Журналист — прежде всего со­временник. Он обязан им быть. Он живет в сфере вопросов, ко­торые могут быть разрешены в современности (или, во всяком случае, в близком времени). Он участвует в диалоге, который может быть кончен и даже завершен, может перейти в дело, может стать эмпирической силой»³⁹.

Бахтин утверждает, что эстетическое событие, которое мо­жет совершиться лишь при двух участниках, предполагает два несовпадающих сознания⁴⁰. Это несовпадение может воплощать­ся в публицистическом произведении в противостоянии автора и читателя. При этом аудитория представляется как носитель оп­ределенных идей. Ее образ хотя и крайне обобщен, но прослежи­вается достаточно отчетливо. В целом это фигура дружествен­ная автору, но в то же время способная возразить на некоторые авторские суждения. Именно читателю адресуются диалогичес­кие фрагменты, которые как бы предвосхищают все возможные возражения.

В литературном творчестве успешное общение с читателем обусловлено правильно выбранным жанром, поскольку, выбирая жанр, автор сознательно или интуитивно решает, с кем и как он будет общаться. Что значит — правильно выбрать жанр? Для ясности проведем аналогию с тем, как любой человек выбирает свой стиль на основе норм поведения. Человек ведет себя так, чтобы быть понятым и принятым в обществе. «Каждый жанр имеет свой строго выработанный традиционный образ автора, писателя, исполнителя; ... жанр определяет собой образ авто­ра», — пишет Д.С.Лихачев⁴¹. Удачное, соответствующее идее и содержанию материала жанровое решение гарантирует четкое выражение автором своей позиции.

Особенность публицистики заключается в том, что в ней автор всегда апеллирует к читателю, пытаясь его завоевать, а для читателя автор практически идентичен личности публицис­та. Для читателя особенно важно, что автор — одновременно и очень известный человек, и «один из нас», «просто человек» со своими взглядами, вкусами, привычками.

В произведении всегда чувствуется авторский подход к изобра­женному, авторское отношение к нему. «Авторский угол зрения, ав­торский взгляд, авторское отношение.. .пронизывает и скрепляет все произведение и объясняет место, роль, функцию каждого элемента словесно-художественного произведения», — утверждает В.В.Один­цов⁴². Публицистическое произведение создается здесь и теперь и должно быть ориентировано на читателя, способного его понять. Существуют известные различия в психологии творчества и в пси­хологии восприятия текстов читателем. Автор с легкостью перево­дит факты реальной действительности в слова, тогда как читатель не всегда может слово перевести в адекватную реальную картину действительности, особенно если автор использует слова с высо­кой степенью обобщения или абстрагирования. Очень важно, что­бы уже начало (заголовок, жанровое обозначение, первый абзац) создавало определенный горизонт ожидания, чтобы используемые в произведении коды (цитаты, реминисценции) были замечены и поняты читателем.

Реминисценция — это заимствование отдельных элементов из предшествующих литературных источников с некоторым из­менением этих элементов. Фрагмент «дело кое-как замяли, но хамство на Вову Вешняков с тех пор затаил» из фельетона И.Иртеньева «Нехорошая квартира» перекликается с фразой «монтер Иван Кузьмич Мякишев ничего на это не сказал, но в душе затаил некоторую грубость» (М.Зощенко «Монтер»). Возникающая ассоциация весьма красноречиво характеризует взаимоотношения председателя Центральной избирательной комиссии В.Вешнякова и лидера ЛДПР В.Жириновского, сложив­шиеся в период выборов 1999 года в Государственную Думу. Приведем еще один пример легко узнаваемой реминисценции: «В Россию едут за сырьем и материалами. Ничего более Рос­сия дать не может, кроме "солидных запасов истории, архивных документов, слов, времени, чувств, белых ночей, бедных людей, преступлений и наказаний"»⁴³.

Другим широко распространенным кодом понимания тек­ста является цитация. Цитату можно определить как отре­зок текста источника, внесенный в принимающий текст. Ци­тата применяется для подкрепления излагаемой мысли ссыл­кой на авторитетное высказывание, как наиболее четкая ее формулировка для критики цитируемой мысли, в качестве иллюстрации — как ценный фактический материал. Язык газе­ты отличается способностью легко принимать самый разно­образный цитатный материал — от фрагмента литературного произведения до высказываний различных лиц. «Чужое» сло­во органически приживается на новом месте, которое стано­вится для него своим. Однако чужая речь не присваивается автором текста. Для создателя текста желательно, чтобы чи­татель уловил взаимодействие разных текстов. Ремарки ци­тирования выполняют в тексте интегрирующую функцию. Они вводят, дополняют, объясняют, комментируют, оценивают со­держащуюся в цитате информацию. Необходимо соблюдать закон цитации — четко воспроизводить содержание чужого слова, не допускать искажения информации.

Серьезным препятствием на пути к пониманию авторской концепции может быть различие объема культурной памяти, системы нравственных ценностей, эстетических норм, уров­ней образования, интеллекта, воспитания, жизненного опыта читателей.

Существуют приемы, актуализирующие понимание, напри­мер прием солидаризации автора с читателем, показывающий автора представителем читателей. Использование этого при­ема можно наблюдать в фельетоне В.Шендеровича «В кольце фронтов»⁴⁴. Автор начинает его так: «На минувшей неделе им­периалисты нанесли нам подлый удар в спину. Мы думали, они понарошку грозят, а они на самом деле: лишили права голоса да еще хотят исключить! Россияне сначала вообще ничего не поня­ли, но потом из Страсбурга вернулся Жириновский и все нам объяснил».

Широко применяется также прием незаметного вхождения в контакт с читателем с помощью фатического общения. Суть его заключается в том, что автор пытается установить довери­тельный контакт с читателем, начиная текст с сообщения не­значительных фактов, не имеющих «витального смысла», но свидетельствующих об уважении традиций, форм поведения, при­нятых в аудитории данного издания. Решающую роль здесь иг­рает представление о том, какие знания (прежде всего с точки зрения общезначимых характеристик «прошлого опыта») чита­тель считает достоверными, какие способы получения интел­лектуального удовольствия предпочитает.

Известно, что текст воздействует через рациональную сфе­ру (разум) и через сферу неосознаваемую (эмоции). Сравнитель­но легко прогнозировать воздействие текста в сфере интеллек­та, сложнее предугадать, как будут работать более тонкие ме­ханизмы, на уровне глубокого эмоционального впечатления. Эмоциональный результат угадывается интуитивно и кажется недоступным анализу. Действительно, спрогнозировать воздей­ствие на эмоциональном уровне сложнее — не потому, что нет методики, а потому, что на этом уровне «работает» одновре­менно большое количество факторов.

Один из способов прогнозирования успеха публикации зак­лючается в выборе именно тех факторов, влияние которых бу­дет решающим. Среди них соотношение образного и логическо­го ряда.